19 марта 2024, вторник, 14:15
TelegramVK.comTwitterYouTubeЯндекс.ДзенОдноклассники

НОВОСТИ

СТАТЬИ

PRO SCIENCE

МЕДЛЕННОЕ ЧТЕНИЕ

ЛЕКЦИИ

АВТОРЫ

25 мая 2007, 09:24

Реформируем ли Соцфак МГУ?

В этом тексте делается попытка описать некоторые механизмы, которым постсоветская университетская социология обязана своим институциональным и интеллектуальным обликом. Обстоятельства, спровоцировавшие «студенческую революцию» на социологическом факультете МГУ, рассматриваются в нем в контексте развитии академических институтов в постсоветской России. Возглавляемый профессором Добреньковым факультет в большинстве отношений типичен для постсоветских университетов, и в этом смысле перспективы протестов против его очевидной деградации важны для многих из тех, кого исход этой конкретной схватки непосредственно не затрагивает. Далее доказывается, что режим Добренькова был создан специфическими институциональными условиями постсоветской науки. Личность декана оказала на его профиль значительно меньше влияния, чем может показаться при поверхностном рассмотрении. К несчастью, замена конкретного руководителя мало что способна изменить в возглавляемой им организации до тех пор, пока продолжают действовать силы, создавшие и воспроизводящие эту организацию в ее нынешнем виде.

Факультет Добренькова и другие соцфаки

Слово «деградация» вряд ли является слишком сильным описанием того, что произошло в МГУ. Крупнейший в стране, и, возможно, в мире факультет (сайт Соцфака гордо сообщает о 2000 учащихся на нем студентах и аспирантах, что не менее, чем на 500 человек больше, чем на самом большом в Европе факультете социологии университета Билефельда) просто не существует ни как исследовательское учреждение, ни как учреждение профессионального образования. На факультете не работает в данный момент ни один сколько-нибудь известный в России (не говоря уже об известности за пределами страны) ученый. Исключение составляют сам декан Добреньков, который до начала студенческих протестов был узнаваем, преимущественно, как горячий поборник смертной казни, и его соавтор в написании бесчисленных учебников – мягко говоря, не самого высокого качества – профессор Кравченко. Самое беглое изучение социологической периодики демонстрирует, что, за исключением дружественного СОЦИСа, сотрудники факультета практически не публикуются в издаваемых за его пределами журналах, и даже в СОЦИСе их статьи появляются крайне редко. Их почти невозможно также встретить на проходящих вне МГУ научных конференциях. Несмотря на огромное количество студентов и аспирантов, обучающихся в его стенах, считанные единицы из его выпускников в дальнейшем становятся сколько-нибудь заметными исследователями. По этому параметру Соцфак МГУ проигрывает с сухим счетом, например, ГУ-ВШЭ, в которой студентов в несколько раз меньше. Эту удручающую картину дополняют защиты диссертаций в совете Соцфака людьми, не имеющими к социологической науке ни малейшего отношения (например, Владимира Жириновского) и факты мелкой коррупции, извлеченные на свет недовольными студентами (вроде истории с факультетским кафе, принадлежащим родственнику декана). Наконец, как теперь узнали многие не работающие под началом Добренькова коллеги, образование на факультете последнего все больше строится вокруг приобщения к истинам «православной социологии» – в которой сами эти коллеги, как правило, затрудняются опознать «социологию».

Сравнение Соцфака МГУ с другими российскими факультетами социологии приводит к двум выводам, которые еще более неприятны, чем само по себе зрелище того, во что превратился «главный ВУЗ страны». Во-первых, оказывается, что имевший несчастье попасть под руководство Добренькова факультет является далеко не самым одиозным. Факультет социологии Алтайского государственного университета, под руководством профессора Григорьева полностью посвятивший себя разработке «социологии жизненных сил» – используя только один пример, известный автору сих строк – способен произвести на неподготовленного зрителя значительно более сильное впечатление (помимо учебников по «виталистской социологии», официальный список научных публикаций профессора Григорьева состоит преимущественно из статей в газете «Завтра»). Таких факультетов большинство. МГУ оказался в центре скандала не потому, что был хуже других, а потому, что действия Добренькова, возглавлявшего Учебно-методическое объединение (УМО), утверждающее стандарты учебных программ по всей стране, непосредственно задевали интересы многих других акторов, и внутренней оппозиции было легче мобилизовать внешнюю поддержку.[1]

Второй вывод, который можно сделать на основании сравнения, еще печальнее первого. Даже там, где во главе факультетов оказывались совершенно вменяемые и прогрессивно настроенные деканы, не переживавшие личных трагедий типа той, которая, как говорят, определила нынешние умонастроения профессора Добренькова, качество обучения не намного превосходит уровень, достигнутый в МГУ. Автор не берется подкрепить этот тезис какими-либо статистическими данными, но предлагает социологическому читателю самостоятельно ответить, известно ли тому/той хоть одно учебное заведение, не менее 10 % выпускников которого способна ответить, например, на вопросы «Что написано о генезисе личности в «Элементарных формах» Дюркгейма?» (один из самых важных для развития социологической теории текстов), «Чем известен Бруно Латур?» (один из самых влиятельных современных теоретиков), или «Как интерпретировать таблицу, которую SPSS выдает при вычислении логлинейной регрессии?» (самый популярный, в течение последних десятилетий, метод количественного анализа).

Почему это так? Утверждение, что за низкий уровень образования ответственны только личные недостатки отдельных деканов, звучит явно неправдоподобно. Существуют институциональные препятствия его повышению, и недовольным, желающим, помимо дешевого хлеба в столовой, еще и глубокомысленных зрелищ в аудиториях, придется или пойти на компромисс – или начинать работу по преобразованию этих условий. В следующей части мы рассмотрим природу этих условий, в заключение обсудим несколько предположений относительно того, что могло бы быть с ними сделано.

Факультет как частное предприятие декана

Основной тезис этого текста состоит в том, что состояние образования на Соцфаке МГУ закономерно, поскольку является следствием общей логики функционирования институтов высшего образования в постсоветской России. Эта логика заставляет университеты действовать как частные предприятия (или закрытые акционерные общества), ориентированные на извлечение максимально быстрых прибылей из возможностей, предоставляемых рынком образовательных услуг. В ситуации российских факультетов социологии (как и, вообще говоря, большинства социальных наук), извлечение подобных прибылей возможно только за счет катастрофического снижения образовательных стандартов. Дальнейший анализ в значительной степени вдохновлен неоинституциональной теорий организаций, терминология которой, однако, в значительной степени опускается в целях простоты изложения.

Рассмотрим образовательные институты как системы правил – формальных и неформальных – определяющих, как взаимодействуют все, кто так или иначе в функционирование этих институтов вовлече. С точки зрения нашего анализа принципиально важно то обстоятельство, что одна и та же система формальных правил может сочетаться с разными наборами неформальных правил – в значительной степени определяющими направление ее реального использования.[2] Преобладающая ныне система неформальных правил, задающих работу российских академических учреждений, кристаллизовалась в первой половине 90-х, период крайней бедности, когда большая часть преподавательского состава была поставлена на грань физического выживания. Это положение вещей заставило их ориентироваться на извлечение скорейших финансовых прибылей из наличных ресурсов. Динамика образовательных организаций повсеместно отражала это стремление – а также стремление различных групп внутри университета увеличить свою долю.[3] В конечном счете, сложилась система, в которой доходы от работы университета распределились крайней неэгалитарно. Наибольшие выигрыши получила администрация, ведавшая хозяйственной стороной функционирования учреждения (включая договора с подрядчиками), и сравнительно небольшие группы преподавателей, имевшие доступ к контролю над поступлением и защитами диссертаций. Всем остальным досталась лишь символическая зарплата – обстоятельство, которое в дальнейшем станет важным. В предельном случае – к которому, если верить обвинениям критиков, приближался Соцфак МГУ – весь факультет превращается в ЧП декана.

Любого рода формальное правило, с точки зрения этой общей логики, может быть успешно превращено в средство извлечения финансовых прибылей.[4] Правила приема в ВУЗ успешно превращаются в доходы от репетиторства и взяток при поступлении, правила, контролирующие успеваемость студента – в доходы от принятия зачетов и экзаменов, правила, определяющие, какие книги могут быть рекомендованы студентам – в доходы от продажи соответственного грифа МинОбра, правила, определяющие порядок защиты диссертаций – в доходы от принудительных консультаций, обеспечения положительного голосования и, иногда, подготовки текста (подробнее с условиями можно ознакомиться на любом из многочисленных сайтов, предлагающих «диссертации под ключ»).[5] Введение новых формальных правил, которое часто мотивируется заботой о повышении профессиональных стандартов, как правило, просто увеличивает репертуар экономических возможностей. Так, требование к диссертанту предъявить, в дополнение к самой диссертации, несколько статей в рецензируемых журналах ВАК, привело к появлению расценок на оперативную публикацию в большинстве подобных журналов, а в дополнение к тексту диссертационной работы как таковой частные производители стали предлагать еще и готовые к отсылке в редакцию статьи (и, хотя для подобных обвинений у автора нет никаких оснований, он бы, на основании общей тенденции, предположил, что статус «признанного ВАК издания» также может быть приобретен за известную сумму). Приведет ли это увеличение издержек на получение степени к повышению среднего уровня остепененных – пока неясно, но оно, безусловно, уже привело к обогащению редакций и увеличению влияния редакторов.[6]

Все, сказанное до сих пор, никак не объясняет, однако, почему образовательные стандарты падают так низко, когда факультет начинает вести себя в соответствии с сугубо экономической логикой. В конце концов, разве повышение качества обучения – не оптимальная стратегия конкуренции на образовательном рынке? Ведущие исследовательские университеты руководствуются ею – и являются, помимо всего прочего, исключительно доходными предприятиями. Почему то же самое не происходит на Соцфаке МГУ? На этот вопрос можно предложить два ответа. Во-первых, предприятие того типа, к которым относится большинство факультетов социологии в стране, в принципе не способны на долговременные инвестиции в качество образования. Вспомним, что время их формирования, отпечаток условий которого лежит на них до сих пор, пришлось на годы, когда соблазн быстро проесть все наличные ресурсы – включая корпоративную репутацию – оказывался слишком сильным, чтобы ему противостоять.[7] Плохое образование обходится предоставляющей его организации дешевле, чем хорошее. Нет нужды тратиться на привлечение качественных и дорогостоящих преподавателей[8], проведение научных мероприятий и комплектование библиотек. При этом, снижение инвестиций в поддержание качества образования оборачивается снижением прибыли лишь спустя некоторое время – когда об этом снижении станет известно следующему поколению потенциальных абитуриентов. Фирма, временной горизонт которой сокращен экономическим кризисом до предела, просто не способна на необходимую предусмотрительность.[9]

Эти рассуждения, однако, оказываются не столь уж важными в свете следующего соображения: фактически, в российских условиях для факультетов социальных наук экономически выигрышной стратегией является не повышение, а понижение образовательных стандартов. Действительно, высшее образование представляет своим потребителям целый пакет услуг, местами парадоксальным образом взаимоисключающих. С одной стороны, оно дает (или притворяется, что дает) квалификацию, необходимую для построения карьеры. С другой стороны, оно гарантирует возрастной мораторий, в течение которого молодые люди имеют возможность искать себя, приключения, спутников жизни и/или работу в области, не обязательно связанной с получаемой ими специальностью.[10] Понятно, что эти блага конкурируют друг с другом – чем выше приобретаемая квалификация, тем меньше времени остается на все остальное – и наоборот. Любое предложение на образовательном рынке представляет собой определенную пропорцию одного и второго. Основная проблема Соцфаковских революционеров состоит в том, что подавляющее большинство студентов на любом факультете социологии покупают отсрочки, а не квалификацию, а экономическая логика заставляет всю организацию ориентироваться именно на потребности этого большинства, а не меньшинства.

Фактически, точка невозврата, исключающая введение сколько-нибудь высоких образовательных стандартов, была пройдена большинством социологических факультетов еще на ранних фазах их развития – когда количество принимаемых ими студентов непоправимо превысило количество пришедших, чтобы научиться социологии. Увеличение приема обозначало увеличение доходов факультета, а именно это интересовало организацию прежде всего. Можно легко объяснить, почему количество желающих стать социологами весьма незначительно. С одной стороны, социология как специальность не имеет такого же романтического ореола в нашей культуре, как, например, психология или история. Единственный имеющий повсеместное хождение образ социолога – это образ специалиста по опросам общественного мнения, перспектива стать каковым вряд ли способна воспламенить воображение 17-летнего абитуриента.

Вторая причина – чисто экономическая. Рынок профессионального труда, открытый для специалистов-социологов, просто слишком мал, чтобы вместить хотя бы несколько процентов получающих дипломы по социологии. По крайне приблизительной оценке автора, рынок услуг по преподаванию социологии, проведению исследований по грантам и заказам (не считая чистого маркетинга) и администрированию исследовательских и образовательных организаций в 2004 году в Петербурге составлял сумму между 300 и 400 тысячами долларов.[11] Девять десятых этой суммы делило между собой около 300 человек. В это же году в Петербурге еще 250 человек получило дипломы социологов. Легко представить себе, что случилось бы, если бы все эти 250 выпускников покинули свою alma mater с твердым намерением заниматься социологией – и только социологией. В том, что у подавляющего большинства из них нет такого намерения, отражаются не только педагогические провалы, но и трезвая оценка возможностей на существующем рынке труда.

Что мы имеем в итоге? Движимые экономической логикой, факультеты привлекают абитуриентов, большая часть которых смотрит на занятия как на вынужденную плату за приобретаемую ими отсрочку.[12] Выигрышная конкурентная стратегия в этих условиях состоит в том, чтобы снизить учебные требования до предела – и большая часть факультетов, отделений и кафедр социологии быстро доходят до чистого демпинга.[13] Этот процесс имеет свои логические продолжения в сфере кадровой политики. Для того, чтобы поддерживать стабильно низкое качество образования, не нужны квалифицированные преподаватели. Факультеты поэтому могут беспрепятственно расширять штат, беря на работу собственных выпускников, которые остаются после получения диплома только потому, что не находят никакого другого места – и не препятствовать уходу более квалифицированных сотрудников.[14] Фактически, правила, регулирующие преподавательскую работу в российских ВУЗах, настолько перегружают ассистентов кафедр и старших преподавателей горловыми часами, что просто не оставляют тем возможности готовиться к читаемым ими курсам – не говоря уже о том, чтобы писать статьи или проводить исследования.[15]

Наконец, сочетание масс студентов, не рассматривающих получаемую специальность как привлекательную карьеру, и преподавательского состава, не имеющего возможности ничего толком преподавать, приводят к кристаллизации специфической организационной культуры, построенной вокруг происходящей по молчаливому сговору имитации учебного процесса. Эта культура строится вокруг имплицитного морального контракта («мы делаем вид, что учимся, они – что учат»), нарушение которого навлекает на голову нарушителя общее осуждение. Молодой преподаватель, который, несмотря на перегрузки, низкую плату и отсутствие ясных карьерных перспектив, решил бы посвятить себя делу повышения образовательных стандартов, быстро обнаружил бы, что лишь очень немногие готовы сказать ему или ей за это «спасибо».[16] Все это вместе создает своего рода порочный круг, поскольку низкое качество преподавания снижает и без того не высокую мотивацию большинства студентов и увековечивает сомнительный имидж дисциплины.

Настоящий противник OD-group – это вовсе не декан Добреньков и его сторонники из числа преподавателей. Основной противник студенческой революции – это молчаливые[17], но многочисленные однокашники революционеров, за счет которых факультет существует. Если бы единственным способом привлечь и удержать эту студенческую массу было бы повышение качества образования, Владимир Иванович с его ресурсами и его административными талантами давно стал бы деканом не только одного из самых больших, но и одного из самых лучших социологических факультетов в мире. Но в ситуации, в которой он оказался, попытка сделать из соцфака МГУ русский Беркли отдавала бы институциональным самоубийством.

Значит ли это, что ничего нельзя сделать?

Описанная здесь система возникает вовсе не по злой воле отдельного декана, и сменой декана в ней мало что можно изменить. В качестве мысленного эксперимента читатель может попробовать вообразить себя внезапно оказавшимся во главе среднестатистического постсоветского факультета социологии. Любая попытка повысить стандарты привела бы к немедленному отчислению ¾ студентов – и, соответственно, увольнению ¾ преподавателей (формальные правила жестко регулируют соотношение первых и вторых). При попытке сделать это он или она столкнулись бы с ожесточенным противодействием всех потенциально увольняемых (уволить преподавателя, не желающего уходить – значительно более сложная задача, чем можно подумать, читая сайт OD-group, и надо признать, что профессор Добреньков проявил значительный административный талант, зачистив свой факультет в сравнительно сжатые сроки) – а также ректората. Это сопротивление было бы крайне проблематично преодолеть – а не преодолев его, сложно было бы что-то переделать по существу.

Значит ли это, что в России в принципе не может быть качественного социологического образования? На первый взгляд, факты свидетельствуют об обратном. Мы видим несколько учебных заведений, которым удается противостоять общей тенденции – таких, как Московская высшая школа социальных и экономических наук («Шанинка») или Европейский университет в СПб. При ближайшем рассмотрении, однако, исключения дают основания только для очень осторожного оптимизма. Действительно, в крупном городе возможно создать небольшой факультет, который – на postgraduate уровне (и Шанинка, и ЕУ представляют собой учреждения последипломного образования) – будет поддерживать более высокие образовательные стандарты. Однако эти примеры сопротивления общей логике развития образовательных институтов возникают только в очень специфическом организационном контексте, который вряд ли где-нибудь еще будет воспроизведен. Оба названных университета изначально не ориентированы на жизнь на прибыли от образовательного рынка, существуя за счет институциональных грантов. Они действительно не подчиняются общей для других ВУЗов экономической логике, поскольку их заинтересованность в расширении набора сравнительно низка, а необходимое им для оправдания своего существования в глазах фондов количество студентов составляет всего несколько десятков человек, набираемых со всей России. При этом они практически полностью занимают соответствующую нишу на грантовом рынке – и никаких тенденций к расширению этой ниши не прослеживается (в действительности, гораздо более вероятно обратное).[18]

Сходным образом, многие факультеты в государственных ВУЗах содержат в себе небольшие анклавы, построенные на несколько иных принципах, и, как правило, возникающие вокруг программ международного сотрудничества. Поскольку подобное сотрудничество предоставляет факультетской администрации значительные выгоды (хотя бы в виде академического туризма), та заинтересована в обеспечении условий для его развития. Минимальный список этих условий составляет достаточное, чтобы основать международный центр или создать интернациональную магистерскую программу, количество способных разработать курс и прочитать лекции на английском языке, преподавателей. Никаких тенденций к расширению этого сектора, однако, также не наблюдается – скорее, наоборот, по мере того, как отечественный образовательный рынок приносит все больше доходов, интерес к международному сотрудничеству сокращается.[19]

Последним фактором, который удерживал факультеты от того, чтобы пуститься по пути дальнейшего демпинга, были государственные стандарты и существование ограниченного, но все же реального контроля со стороны министерства образования и ВАК. Факультет не мог пренебречь необходимостью сохранять хотя бы видимость следования формальным правилам, регулирующим набор учащихся и присвоение квалификаций. Более того, всегда существовал риск – хотя бы предельно отдаленный – внешнего аудита, который ныне воплощает в себе созданная ректоратом комиссия, проверяющая качество преподавания на Соцфаке МГУ.

Как ни странно это прозвучит, именно подобный риск, вероятно, в значительной степени ответственен за появление экстравагантных концепций типа «социологии жизненных сил» или «православной социологии». На первый взгляд, интеллектуальные искания профессора Добренькова никак не связаны с экономической логикой, направлявшей развитие его факультета. В конце концов, зарабатывать деньги факультет мог бы и без обязательного чтения студентами антисемитской литературы, и даже скорее без него. Однако здесь вступает в действие иная логика, которая, согласно Эрнсту Геллнеру, лежала в основе развития всех европейских националистических движений.[20] Национализм предполагает культурный протекционизм – гарантированные государством преимущества для национальных производителей культуры. Стремление к протекции оправдывается за счет позиционировании своего интеллектуального продукта как не уступающего по качеству импортному, но, при этом, гораздо больше соответствующего потребностям собственного государства. Именно это и пытаются сделать отечественные изобретатели «особой русской социологии» типа профессора Добренькова – добиться того, чтобы никакие критерии оценки качества, продиктованные развитием социологии за стенами их учреждений, ни при каких условиях не были приложены к тому, что преподается в этих стенах.[21] И если развернуть тенденцию к падению среднего уровня преподавания социологии, видимо, невозможно, то утверждения права на существование «особой социологии» мы можем попробовать избежать.

Примечания:

[1] Разумеется, то обстоятельство, что факультет Добренькова находится в Москве, также способствовало успехам оппозиции, имевшей все преимущества, предоставляемые пространственной близостью к центрам интеллектуального производства – личными знакомствами с поддержавшими OD-группу авторитетами, доступу, через собственные социальные сети, к СМИ, наличием запасных аэродромов, снижавших риски прямого конфликта с университетским руководством (ГУ-ВШЭ немедленно заявила о своей готовности принять отчисленных из МГУ за участие в студенческих протестах), и т.д. Студенческая революция, подобная происходящей сейчас в МГУ, не имела бы никаких шансов в Барнауле.

[2] Разграничение, близкое к противопоставлению «форм» и «духа» экономической организации в «Протестантской этике» Вебера.

[3] Эта же логика прослеживается и в работе организаций, ориентированных на иные академические рынки – скажем, на эксплуатацию возможностей, предоставляемых международной грантовой экономикой. Грантовая поденщина в 90-х представляла собой основную альтернативу торговле ресурсами образовательной системы. Рассмотрение ее интеллектуальных эффектов лежит за пределами тематики этого текста. Ограничимся тем, что вовлечение в нее грозило, в духе теорий академической зависимости, закреплением в статусе чернорабочего на периферии мировой системы интеллектуального производства, поставляющего сырые данные в университеты академического «ядра» – с сообразно этому статусу суженным профессиональным кругозором и карьерными шансами. Как показало исследование петербургских социологов, ориентация на один из рынков разделила сообщество на несколько сегментов, практически изолированных друг от друга (Погорелов Ф., Соколов М. Академические рынки, сегменты профессии и интеллектуальные поколения: Фрагментация петербургской социологии // Журнал социологии и социальной антропологии. - 2005. - № 2. - С. 76-92).

[4] Правило может быть превращено в прибыли многими аналитическими различимыми способами – путем взимания платы за его открытое нарушение (например, поступление за взятки в обход конкурса), путем торговли его избирательным применением (например, при переговорах студенческой группы с преподавателем по поводу формы зачета) или путем предложения вполне легальных услуг, необходимость в которых создается существованием этого правила (например, такса за оперативную публикацию в реферируемом журнале, рассмотренная ниже). Подробнее разные способы использования правил в российской действительности рассмотрены в работе Алены Леденевой. (Ledeneva A. How Russia Really Works. The Informal Practices That Shaped Post-Soviet Politics and Business. - Ithaca and London: Cornell UP, 2006).

[5] Само собой, автор не хочет сказать, что все эти услуги оказывает каждый конкретный факультет или каждый конкретный диссертационный совет, тем более что нельзя без них обойтись при поступлении, получении диплома или защите диссертации. Однако, логика системы делает их возможными – и весьма распространенными. Превосходное эмпирическое исследование рынка услуг по обходу формальных требований к студентам проведено Кириллом Титаевым (Титаев, К. Неформальные обмены в российском высшем образовании: магистерская диссертация. - СПб: Европейский университет, 2006. – Рукопись; см. также Калимуллин Т. Российский рынок диссертационных услуг // Экономическая социология. – 2006. № 7 (1). – С. 14-37).

[6] Тут надо сделать несколько оговорок. Те, кто хотел бы увидеть какие-то основания для оптимизма, легко найдут доказательства, что, во-первых, все могло бы быть и хуже, во-вторых, социологи в этом смысле – просто типичные представители своего общества, не отмеченные какой-либо исключительной порочностью, и, в третьих, подобная система может эволюционировать в правильном направлении. Доказательства первого автор получил в интервью с казахстанским биологом, который описал жесткую систему расценок на практически любую подпись директора на внутренней документации в своем родном академическом институте (он сам, в частности, должен был заплатить около 10 долларов, чтобы принять студентов местного университета на практику в свою лабораторию). Ничего подобного в России, кажется, (пока) не встречается. Доказательство второго представит любой мелкий предприниматель, которому доводилось иметь дело с санэпидемстанцией и тому подобными учреждениями, или любой автомобилист, взаимодействовавший с ГАИ. Наконец, доказательства третьего можно почерпнуть, например, в Чикагской социологии 60-х (например, см. описание работы полиции и коммунальных служб на Манхэттене в 50-х в.: Polsky N. Hustlers, Beats and Others. - Chicago: Aldine. 1967. - P. 148-183):

[7] Положение еще более усугублялось аналогом теоретико-игровой «трагедии общих земель»: поскольку ВУЗы выдавали дипломы и присуждали степени единого государственного образца, то всякий понижающий стандарты лишь незначительно ухудшал общее положение дел (признаваемую ценность диплома или ученой степени по социологии как таковой), приобретая для себя значительную выгоду. Одним из способов прервать происходящую отсюда игру на понижение была бы полная отмена государственного контроля за присуждением степеней – с обязательным требованием указывать во всех документах присудившую данную степень институцию. «Общие земли» были бы поделены на частные наделы, и как минимум часть игроков могла бы сделать ставку на долговременное сохранение их качества.

[8] Здесь надо отметить, что в рамках формальных правил, унаследованных от предыдущего периода, свобода факультета привлекать нужных ему людей и без того была сокращена установленной сеткой заработной платы, исключавшей какой-либо торг (типичный для американских университетов). Хотя у декана сохранялась некоторая свобода маневра за счет всевозможных способов обойти эти правила, ее часто оказывалось недостаточно, чтобы избежать вымывания более квалифицированных и имеющих альтернативы в виде грантовой экономики или отъезда за рубеж кадров. Оставались только те, кто не получал альтернативных предложений. Одно из самых душераздирающих мест на сайте OD-group – письмо анонимных преподавателей Соцфака (http://www.od-group.org/taxonomy/term/10), объясняющих свое нежелание выступить в поддержку недовольных студентов открыто опасением потерять свою – по их собственному признанию, низкооплачиваемую – работу незадолго до выхода на пенсию. Преподаватели со значительным опытом, не способные найти в Москве другого места для преподавания социологии, вряд ли являются столь уж квалифицированными специалистами, но именно они, в итоге, задерживаются на любом факультете, и на многих составляют большинство.

[9] У этого явления есть аналог в грантовой экономике – неспособность выстроить свою личную стратегию специалиста в определенной области, прочитав все нужные книги, вложившись в приобретение знакомств с ключевыми фигурами и подготовив необходимое количество статей. Живущие от гранта до гранта редко могут позволить себе роскошь достаточно времени работать в одном направлении – и тратить время на активность, которая непосредственно не оплачивается (как не оплачивается, например, общее расширение профессионального кругозора).

[10] Анализ рынка образовательных услуг как рынка отсрочек также почерпнут автором из диссертации Кирилла Титаева. Понятно, что список благ, предоставляемых высшим образованием, не исчерпывает квалификацией и отсрочкой, но включает в себя, например, подспудно приобретаемый социальный капитал связей и сам по себе престижный диплом (что особенно существенно для элитарного образования). Мы, однако, не рассматриваем здесь их эффекты.

[11] Учтены только легальные доходы. Однако, учитывая, что нелегальные доходы по описанным выше причинам неизбежно сконцентрированы только в руках очень узкой группы, на дальнейшие рассуждения их существование не влияет.

[12] Как показывает пример Соцфака МГУ, такое образование – неплохой бизнес. Один из недовольных Добреньковым профессоров в интервью с представителями OD-group оценил зарабатываемую факультетом сумму (надо думать, имелись в виду только полностью легальные доходы) в 150 млн. рублей в год (http://www.od-group.org/node/374).

[13] В английском есть превосходное обозначение для таких университетов. Они называются diploma mills. Эта идиома, как и описание ситуации в американском медицинском образовании на протяжении 19 века, до мельчайших деталей сходной с только что описанной, автор почерпнул из изумительной «Социальной трансформации американской медицины» Пола Стара (Starr P. The Social Transformation of American Medicine: Basic Books. - 1967.).

[14] В свое время автор разработал шуточную классификацию молодых преподавателей, которые делились им на 4 типа: (1) ненашедшие или не жалеющие искать никакую другую работу (часто – дети обеспеченных родителей, таким образом просто продляющие юношеский мораторий); (2) молодые домохозяйки, не желающие безвылазно сидеть дома; (3) маркетологи или специалисты по PR, стремящиеся сохранять статус «людей науки» (таковые сравнительно редко задерживались дольше, чем на 2-3 года) и, наконец, молодые агенты грантовой экономики, нуждающиеся в административной «крыше». По понятным причинам, только последний тип в состоянии преподавать сколько-нибудь квалифицированно, но притягательность университетов для молодых грантополучателей, как правило, была небольшой по причинам, изложенным чуть ниже – и они работали в ВУЗе, только если не было возможности найти отнимавшую меньше времени работу. В Москве и Петербурге, в которых таких дополнительных возможностей существовало много, кадры этого типа на факультетах не задерживались.

[15] Автор этого текста, занимая половину доцентской ставки на факультете социологии СПбГУ, обязан был читать 100 часов лекций в течение учебного года (для ассистентов нагрузка в три раза больше). Чтобы выполнить эти требования, ему необходимо было готовить четыре 28-часовых спецкурса в год. Если учесть, что одни и те же спецкурсы нельзя было читать каждый год – на них просто никто бы не записался – понятно, что, серьезно относясь к своим преподавательским обязанностям, он не смог бы совмещать работу на факультете ни с какой другой занятостью. Его доцентская зарплата составляла около 5 тысяч рублей в месяц.

[16] Тем не менее, такие люди находятся. На большинстве крупных факультетов вокруг отдельных (как правило, молодых) преподавателей возникают студенческие кружки, культивирующие собственную организационную контркультуру, построенную вокруг презрения к окружающему «болоту». Автор может только снять шляпу перед этими людьми – но выразить сомнение, что их энтузиазма хватит, чтобы кардинально изменить ситуацию.

[17] Впрочем, далеко не всегда молчаливые. Достаточно прочитать комментарии на немодерируемой ветке форума OD-group, чтобы услышать их голоса – весьма уничижительно характеризующие революционеров, не способных расплатиться в слишком дорогом факультетском кафе и своими протестами бросающих тень на престижность получаемых выдаваемых Соцфаком дипломов. Вопрос о качестве обучения поднимается здесь только в таких, например, формах: УРОДЫ ИЗ ОД ГРУППЫ, обращаюсь ко всем вам, вы так голодали бедные, не было средств на то, чтобы ходить в бывшее кафе, така вы добились своего! поздравляю! НО ПОЧЕМУ ЖЕ ВЫ НЕ ЖРЕТЕ ЭТИ САМЫЕ СОСИСКИ И не пьете этог ГРЕБАНЫЙ ЧАЙ, о КОТОРОМ ВЫ ТААААК МЕЧТАЛИ!! идите и жрите теперь это!! ИЛИ ОПЯТЬ НЕ ХВАТАЕТ ДЕНЕГ!! НАФИГА ВООБЩЕ ТОГДА НА СОЦ,ФАК ПОСТУПАЛИ...?? И Х*** ВЫ ВЫЕ****, вы были на других факультетах?? да?? так вы видели условия в которых они занимаются?? У ВАС НОВОЕ ЗДАНИЕ, НОВАЯ МЕБЕЛЬ, НОВЫЕ ТУАЛЕТЫ, В КОТОРЫХ НЕ НАКУРЕНО КАК НА ДРУГИХ ФАКУЛЬТЕТАХ, так х*** вы вые****. для вас создают условия а вы не цените!!! шли бы на другие факультеты-например философский исторический-и зачитывайтесь там умными книгами, которые вам тааак не дают читать НА НАШЕМ ФАКУЛЬТЕТЕ!!! если вы не способны тут учится нах*** сувались сюда, уроды из подземки!!! ЕСЛИ ЖИЗНЬ ВАС ОБИДЕЛА, если вы настолько несчастные ВИНИТЕ В ЭТОМ СЕБЯ И ВЫСКАЗЫВАЙТЕ ПРИТЕНЗИИ СВОИМ РОДИТЕЛЯМ, которые не смогли вас обеспечить и обеспечить вам счастливую жизнь-идите и жрите булки у метро запивая вонючим кефиром!! ВАМ НЕ МЕСТО НА СОЦ ФАКЕ!!

ВЫ ГОВОРИТЕ ВАС ЖЕСТКО ОБМАНУЛИ???? чем же?? вам при поступлении обещали что у вас будет шняжная столовка с котлетами, а ее нет??? вам обещали что вы будете днями и ночами просиживать в грязных аудиториях и зачитываться Марксом, Бурдье, а в итоге вы сидите в новых аудиториях после ремонта и слушаете ЛУЧШИХ преподавателей, которые не просто читают лекции а делают их МАКСИМАЛЬНО интересными хотя бы с помощью использования презентаций!! на каком факультете вы еще найдете наличие ноутбуков и проекторов в аудиториях!!

ТАК ЧТО НЕ ВЫЕБЫВАЙТЕСЬ!!! отчислитесь и идите с томиком Дюркгейма к памятнику сосать пиво!!!! БОЛЬШЕЕ ВАМ НЕ СВЕТИТ!! (http://www.od-group.org/node/283)

[18] Изменение во всю эту картину могло бы внести появление новых рынков, таких, как рынки государственных заказов на социальные обследования, сыгравшие огромную роль в развитии американской социологии в первой трети 20 века. Гипотезы о том, что могло бы произойти, если бы сопоставимые рынки возникли в России, остаются за пределами этого текста.

[19] Одна из причин, по которой Соцфак МГУ так мало участвовал в международных программах может состоять в том, что он всегда был достаточно богат, чтобы в них не нуждаться. Правящей на нем группе не было необходимости писать заявки на гранты, чтобы повидать мир (соображение высказано Даниилом Александровым (ЕУСПб) автору в личной беседе).

[20] Gellner E. Nations and Nationalism. Oxford: Basil Blackwell, 1983.

[21] В этом плане характерны усилия по изобретению национальной социологической традиции, извлекшие откуда-то из запасников библиотек труда Михайловского, Ковалевского, Кареева и прочих. Утверждение, что логика, способствующая таким возрождениям, хотя бы отчасти является экономической, можно подкрепить следующим доводом. Автору неизвестно ни одного случая, когда бы освоение доморощенной теории потребовало от индивида больших временных затрат, чем приобщение к какому-либо из направлений западной социологической теории. Грубо говоря, стать ведущим отечественным интерпретатором Кареева или Ковалевского гораздо дешевле в терминах временных затрат, чем, скажем, опубликовать в англоязычном журнале статью по сравнительно-исторической социологии (требующей знания нескольких языков, владения огромным массивом исторических данных и отслеживания развития дискуссии в нескольких дисциплинах) или исследованиям стратификации (предполагающей, помимо прочего, превосходное владение весьма сложной статистикой).

Обсудить статью

См. также:

Редакция

Электронная почта: polit@polit.ru
VK.com Twitter Telegram YouTube Яндекс.Дзен Одноклассники
Свидетельство о регистрации средства массовой информации
Эл. № 77-8425 от 1 декабря 2003 года. Выдано министерством
Российской Федерации по делам печати, телерадиовещания и
средств массовой информации. Выходит с 21 февраля 1998 года.
При любом использовании материалов веб-сайта ссылка на Полит.ру обязательна.
При перепечатке в Интернете обязательна гиперссылка polit.ru.
Все права защищены и охраняются законом.
© Полит.ру, 1998–2024.