Адрес: https://polit.ru/article/2002/09/11/475588/


11 сентября 2002, 12:53

"-И гости нашего города-"

В статье излагаются некоторые результаты коллективного исследования российской прессы 1990-х годов "Кавказцы в крупном городе: интеграция на фоне ксенофобии", проведенного Центром независимых социологических исследований (СПб.) при финансовой поддержке фонда Дж. и К. МакАртуров.

"Уважаемые петербуржцы и гости нашего города, соблюдайте правила пользования метрополитеном-". Каждый день, спускаясь в метро, я слышу это, на первый взгляд, совершенно безобидное обращение. Формула настолько привычная, что странным может показаться вопрос: зачем "пассажиров метро" разделяют на "петербуржцев" и "гостей"? Практической необходимости в этом нет, требования одинаковы для всех "пассажиров". Однако вновь и вновь часть пассажиров объявляется "хозяевами города", а другая - его "гостями". Мало кто обращает на это внимание. И уж совсем немногие осознают социальный смысл и негативные последствия такого деления.

Для большинства людей нет ничего более привычного, чем мыслить категориями "дома" ("хозяев" и "гостей") или "семьи" ("родители", "дети" и т.п.). Между тем использование этих категорий как метафор социальных отношений - "нация как семья", "государство/город как дом" - представляет собой переосмысление публичных, анонимных отношений, связывающих людей в обществе, в категориях приватных, персональных отношений. Использование метафор позволяет выразить представления о проблематичных социальных отношениях в терминах знакомых областей жизни (1). Если не отдавать себе отчет в том, что это всего лишь метафора, то покажется вполне логичным распространить на приезжих требования, предъявляемые гостям. Так зачастую и происходит.

Как показывает исследование дебатов в российской прессе 1990-х годов вокруг "лиц кавказской национальности" (2), метафора "Россия/Петербург/Москва и т.п. - наш дом" определенным образом организует восприятие миграционных процессов и отношений, связывающих "мигрантов" с "местным населением". Она оформляет образ направленной на "коренных жителей" угрозы, исходящей от солидарно действующих, культурно гомогенных "гостей с юга", и становится одним из инструментов легитимации различных форм бытовой и институциональной дискриминации.

"Дом" vs "проходной двор"

Проходной двор - это ничье, открытое для всех желающих, общее пространство. Используемое в качестве метафоры государства, города или региона, это выражение обретает негативный смысл, становится знаком неправильно организованного "дома", разрушаемого стихийным, неподдающимся контролю со стороны "хозяев" движением "гостей".

"Говорят, бороться с нелегальной миграцией невозможно и что окончательной победы над ней не добились даже самые богатые страны. Да, это так, но это не означает, что Россия и дальше должна быть для всех перелетных птиц удобным и бесхозным проходным двором, где удобно селиться и гнездиться целыми семьями, кланами и даже районами в течение целого десятилетия (при этом изменения в демографической ситуации нашу власть тоже не волнуют)" (3).

"Дом" в подобном "оборонительном" контексте - прежде всего метафора "по-хозяйски" устроенного государства/города, в котором производится постоянный мониторинг миграционного поведения "гостей" и справедливо (в интересах "хозяев") ограничиваются их возможности в различных сферах жизни (например, доступ к жилью, административным постам, к значимым позициям в бизнесе, криминальной сфере и т.д.). "Проходной двор" представляет собой альтернативную и неприемлемую с точки зрения "хозяев" модель организации жизни. Одной из важнейших характеристик "проходного двора", делающей его непригодным для постоянного проживания, оказывается отсутствие "реальных" границ и, как следствие, его "бесхозность". В этом пространстве хозяин утрачивает власть и гости начинают хозяйничать, т.е. принцип справедливости, в соответствии с которым гость не может претендовать на роль/ресурсы хозяина, нарушен.

Такая проблематичная для "хозяев" ситуация оказывается чрезвычайно удобной для "гостей": у них появляется возможность "удобно селиться и гнездиться", "без труда переезжать в любых направлениях", "скрываться от контроля" и т.д. При этом свободный приезд "всех без исключения граждан СНГ", "кавказцев, равно как и жителей других государств..." связывается с преступлением: ""Прозрачность" границ позволяет без труда переезжать в любых направлениях и скрываться от контроля со стороны правоохранительных органов". В таких высказываниях фактически происходит отождествление реализации права на свободу перемещения с правом безнаказанно совершать преступления. Свобода перемещения рассматривается как ресурс преступников, иные аспекты этого права игнорируются. Успех в борьбе с преступностью (как и решение других проблем) логически связывается с отказом от соблюдения этого права.

Мигранты a priori рассматриваются как разрушители легитимного порядка в "доме". Опасность неконтролируемого движения мигрантов дополнительно подчеркивается использованием метафор различных "разрушительных стихий": "девятый вал международного терроризма обрушился на Россию вместе со штормовой волной нелегальной миграции" (4), "наш город буквально наводнили кавказцы" (5) и других. Использование этих метафор превращает мигрантов в опасную массу и служат оправданием силовых методов решения проблем "дома". С точки зрения "хозяев", любые средства борьбы со "стихией" признаются легитимными, так как без решительных мер "хозяева" потеряют контроль над ресурсами "дома".

Сохранение "порядка в доме" ассоциируется с успешной контролирующей/карающей деятельностью правоохранительных органов, которые описываются как легитимные представители и защитники интересов "местного населения", "законопослушных граждан". Поддержание "порядка в доме" увязывается со способностью этих органов контролировать перемещение людей и регулировать количество "нежелательных лиц" в пространстве "дома". Уход какой-либо категории людей из-под контроля или свободный режим передвижения по территории описывается как опасное поведение, реальная или потенциальная угроза "дому" и его "коренным жителям". В этих условиях контролируемая и регулируемая административная граница рассматривается как основа нормальной жизни "местных жителей", а ее защита осмысливается как приоритетная задача "хозяев". Из этого логично вытекает негативная оценка различных международных соглашений, подписанных руководством России, ослабивших государственный контроль за миграционными процессами и "сделавших Россию ненормальным государством" - государством "без реальных границ". К числу таких соглашений относят, например, Бишкекское соглашение 1992 года о безвизовом обмене между государствами СНГ. Этим соглашением за гражданами стран СНГ (в том числе Азербайджана и Армении) было закреплено право на свободное перемещение по территории России.

Введение в различных регионах антиконституционных "правил регистрации" рассматривается как единственно возможный в ситуации "прозрачности" государственных границ инструмент контроля количества и "качества" мигрантов: "Если бы Россия, как любое другое государство, имела нормальные границы, сказал мэр, то необходимости в принятии правил регистрационного учета граждан не было бы" (6). Не реализованная на уровне государства функция защиты государственной границы делегируется региональным властным структурам, которые принимают юридические акты, призванные "компенсировать недостатки федерального законодательства". Возникающие при этом противоречия между федеральными законами и практиками административного нормирования миграционных потоков на местах решается в пользу "защиты интересов и безопасности местного населения". "Считаю принятое решение, - комментировал введение правил регистрации в Москве заместитель премьера правительства Москвы Александр Брагинский, - хотя и продиктованным чрезвычайными обстоятельствами, но единственно возможным и отвечающим международной практике. Границы России сегодня чисто символические, прозрачные, и укреплять их приходится начиная со столицы. Именно здесь страна практически начинает наводить порядок в важной сфере внутренней жизни - контроле за миграцией граждан других государств по своей территории. <...> На свободу передвижения мы не посягаем. Единственное наше желание - не допустить бесконтрольного въезда в Москву лиц, опасных для стабильности и правопорядка в ней. Тем более что статистика убедительно свидетельствует, что в динамике роста преступности в Москве главная роль принадлежит приезжим. <...> Поэтому пришлось принимать административные, "милицейские" меры. Перепробовали многие, но других пока не нашлось. Нужно было ограничить, перекрыть бесконтрольный приток лиц с неправомерным поведением из-за рубежей России, пока он не перешел некоторую критическую отметку" (7).

Процедура легитимации нарушений Конституции, федеральных законов и международных соглашений (того, что обозначается эвфемизмами "милицейские меры"), предполагает прямое обращение к повседневности читателя - "коренного жителя", к его личным интересам (личная безопасность, обеспеченность жильем, работой и т.п.), реализация которых может быть затруднена присутствием "приезжих". Соблюдение отдельных законов и конвенций, призванных защитить права различных категорий "не местных", в этом контексте преподносится как непрактичное, угрожающее безопасности и благосостоянию как государства, так и его граждан (или "местных жителей").

Штамп о регистрации в паспорте выступает как критерий законопослушности и добропорядочности человека. Соответственно, отсутствие такого штампа может быть оценено как факт подозрительный. Однако отсутствие формальных критериев и процедур, в соответствии с которыми то или иное лицо может быть признано "опасным для стабильности...", предполагает массу возможностей для злоупотреблений властью. В отличие от юридически определенных категорий "преступник" или "задержанный по подозрению в совершении преступления", категории "лицо, опасное для стабильности и правопорядка в Москве", "нечестный человек" используются как моральная оценка действий "лица" и выражает предположение наблюдателя о его дальнейшем поведении. Ограничение возможностей человека на основании таких предположений представляет собой подрыв основ правового регулирования отношений в обществе. Описание таких мер как "единственно возможных и отвечающих международной практике" представляет собой оправдание беззакония.

Критика "милицейских мер" наталкивается на обвинения в безразличии к интересам "граждан": "Если необходимо для безопасности граждан и собственных границ приостановить и другие (кроме Бишкекского соглашения 1992 года. - О. К.) международные акты, подписанные Россией сгоряча, это надо сделать именно сегодня, а поборникам "прав человека", по старинке противопоставляющим государство личности (и тем самым играющим на разрушение государства), следует подумать о том, что наверняка у тех, кто погиб в собственных домах, тоже были какие-то права, не говоря уже о праве на жизнь" (8).

Таким приемом обеспечение личной безопасности ставится в прямую зависимость от обеспечения безопасности национальной. Сомнение в истинности такой логики рассматривается как "противопоставление государства личности" - недопустимое действие, направленное на разрушение государства - того, без которого жизнь человека не мыслится.

"Хозяева" vs "гости"

"Хозяин" и "гость" представляют собой парные категории (9). Человек, которого помещают в "хозяйско-гостевую" систему координат, в каждой конкретной ситуации должен оказаться одним из двух: "хозяином" или "гостем". Одновременное использование в процессе описания человека (или группы лиц) обеих категорий- "гость заявляет, что он здесь хозяин", "гости ведут себя по-хозяйски" - означает оценку позиции данного человека/группы как проблематичной. Назвать "хозяйским" поведение "гостя" значит негативно оценить его действия, сообщить о несправедливости его претензий.

"Иногда выходцы из южных республик сами навлекают на себя неудовольствие горожан непривычной для истинных петербуржцев наглостью, крикливостью, неопрятностью. Это особенно бросается в глаза на рынках города, где торгуют южане. Точно так же, как некоторые представители русскоязычного населения шумной и безудержной беготней по магазинам в свое время усугубили враждебное отношение к нам как к оккупантам сдержанных по натуре прибалтов. Нельзя, как говорят в народе, соваться со своим уставом в чужой монастырь - надо уважать чувства и обычаи коренного населения, где бы человек ни находился. Но к чести петербуржцев должен сказать, что в нашем городе конфликтов на межэтнической почве практически не бывает" (10).

"Традиционно Россия (а уж Петербург - в особенности!) была домом для людей всех рас и вероисповеданий. Но если гость приходит в ваш дом с целью поживиться и, едва войдя, заявляет, что он здесь хозяин, поставить на место - дело чести любого уважающего себя человека" (11).

В основании концепции "порядка в доме" лежит представление о правильных отношениях между "хозяевами" ("коренными жителями") и "гостями" ("мигрантами", "приезжими"). "Гостя" и "хозяина" связывают отношения субординации, в которых "хозяину" отведена доминирующая, а "гостю" - подчиненная роль. "Хозяину" принадлежит неотъемлемое право жить в своем доме, приглашать в него "гостей" и выгонять тех из них, кто ведет себя неподобающим образом; право устанавливать правила жизни в доме. "Гость" же, с точки зрения "хозяев", представляется объектом контроля, он должен соблюдать требования "хозяев".

Претензии "гостей" на ресурсы "хозяев" (экономические, властные и т.д.) не признаются легитимными (обоснованными). Возможности "гостей" в конкурентной борьбе за ресурсы должны быть ограничены. Такое неравенство возможностей рассматривается как справедливое и риторически закреплено в словосочетаниях, негативно оценивающих претензии гостей, которые "хозяйничают". Неподконтрольная и/или не одобренная "хозяевами" активность "гостей" интерпретируется как попытка перевернуть отношения субординации, стремление нарушить "демографический", "экономический" и т.п. баланс в свою пользу, как претензия на распоряжение ресурсами, "по праву принадлежащими хозяевам". Стремление "гостей" следовать своим интересам оценивается как опасное для "дома" и его "хозяев". Нарушение субординации ассоциируется не просто с трансформацией отношений, но с угрозой самому существованию "дома".

Повседневная концепция справедливости, актуализирующаяся при использовании метафоры "дом", - это концепция справедливого распределения ограниченных ресурсов, накопленных в "доме". Всевозможные блага: жилье, работа, доступ к социальному, медицинскому обеспечению и т.п. - описываются как естественно ограниченные ("всего этого и петербуржцам не хватает" (12)), поэтому должна существовать процедура отбора людей, имеющих привилегии доступа к ним. В качестве критерия отбора чаще всего становится "укорененность". "Коренным/местным жителям" отдается предпочтение на том основании, что они якобы больше, чем другие, вложили в процветание дома: они (или их предки) всю жизнь работали, платили налоги и т.п. и таким образом вносили свой вклад в стабильность и правопорядок в "доме". "Гостям" же систематически приписывается желание поправить свое материальное положение "за наш счет", сознательное уклонение от соблюдения наших правил (они, например, торгуя на рынках, получают наши деньги и увозят их к себе на родину, не заплатив налоги, и т.п.). В целом, категории "местные", "коренные" представляют собой процедуру дискурсивного наделения привилегиями доступа к ресурсам, накопленным в доме, а категории "некоренные", "приезжие", "гости" и т.п. - способ легитимации действий, ограничивающих возможности людей.

Использование перечисленных метафор организует восприятие различных конфликтов, возникающих на уровне отдельных людей, как групповых. "Гости" и "хозяева" ("южане" и "истине петербуржцы", "русские" и "сдержанные по натуре прибалты", "москвичи" и "некоторые группы кавказцев") описываются как представители гомогенных, "этнических" культур. Предполагается, что, уезжая из "своего дома" в "чужой", люди перевозят некий багаж установок, знаний, навыков и т.п., которые "хозяевами" нового дома могут быть оценены как ненужные, опасные, не соответствующие требованиям нормальной жизни. "Гости" должны отказаться от такого, ненужного в новом доме, багажа.

Соблюдение "устава" "коренного населения" формулируется как универсальное правило организации нормальной жизни в "доме". Несоответствие поведения "гостя" новым требованиям рассматривается как провокация. "Гость" изображается как виновник конфликта, а "хозяин" - как втянутая в него жертва.

Рассмотрение "государства" как частного жилища позволяет признать за официальными структурами, исполняющими роль "хозяев" в государстве, право опираться в своих действиях по отношению к "гостям" (мигрантам) на неформальные правила (или обычаи), как это делает любой хозяин, к которому в дом пришел гость (в том числе и незваный). Это ведет к пренебрежительному отношению к писаному праву, оправданию его нарушений стремлением соблюдать интересы "населения". При этом происходит закрепление приоритета моральных обоснований легитимности действий представителей власти над юридическими. Например, нежелание петербургских властей давать статус беженцев людям, на него претендующим, объясняется просто: "понятно, конечно, желание городских властей оградить себя от лишней социальной напряженности - ведь беженцам нужно и жилье, и работа, и социальное обеспечение, а всего этого и петербуржцам не хватает" (13). Нарушения Закона "О беженцах" допустимы, поскольку разрешают противоречие, существующее между содержащимися в нем требованиями и интересами "хозяев"/"петербуржцев". Иначе говоря, данная метафора позволяет рассматривать юридически установленные процедуры регулирования отношений в публичном пространстве как необязательные к исполнению, как подчиненные интересам "хозяев".

Если же "хозяином" является каждый из "местных", то "гостям" предъявляется требование подчиняться не только представителям государственных служб, осуществляющих надзор за соблюдением порядка, но и каждому из нас ("местных", "истинных петербуржцев" и т.п.) в отдельности. Ваше возмущение по поводу нарушения "гостями" отношений субординации ("наглость", "крикливость" и т.п.) рассматривается как "понятное" и "справедливое". Насилие как средство восстановления порядка не только оправдывается, но и предписывается "уважающему себя человеку". "Гость", на которого направлены такого рода действия, воспринимается как разрушитель легитимного порядка; безопасность "коренных жителей", стабильность их жизни ставится в прямую зависимость от эффективности борьбы с ним. Несогласию "гостя" не остается места. Так как мы "традиционно" толерантны и терпимы к тем, кто соблюдает наши правила, то у него нет "реальных" оснований для недовольства.

Право vs интересы

Язык не является простым зеркалом социальной реальности, он - активная творческая сила, во многом формирующая объекты, о которых мы говорим (М. Фуко). Так в основании "реальных" дискриминационных действий лежат способы описания действительности, в которых та или иная категория людей воспринимается как угрожающая нашему благополучию (14).

Рассмотрение миграционных процессов по аналогии с хождением в гости избавляет от необходимости объяснения социальной природы и последствий миграционных процессов. Сложные отношения и процессы сводятся к примитивным формулам, оправдывающим применение силы государственного принуждения для защиты "интересов" определенной категории населения, чем подрываются основания правовой регламентации жизни общества.


Примечания
1. Лакофф Дж., Джонсон М. Метафоры, которыми мы живем // Язык и моделирование социального взаимодействия / Ред. В. Петров. Благовещенский гуманитарный колледж им. И. А. Бодуэна де Куртене. М., 1998. С. 126-170.
2. В качестве эмпирического материала для исследования было использовано около 300 статей, опубликованных в газетах "Известия", "Независимая газета", "Общая газета", "Российские вести", "Российская газета", "Сегодня", "Санкт-Петербургские ведомости", "Невское время", "Петербургский час пик", "Смена" (Санкт-Петербург) в 1992-1999 годах. Критерием отбора текстов для анализа было наличие в них "этнических" ("армяне", "азербайджанцы", "грузины" и т.п.) и "квазиэтнических" категорий ("лица кавказской/южной национальности", "кавказцы", "горцы" и т.п.). Кроме того, в текстах должна была описываться ситуация в "русских" городах.
3. Независимая газета. 1999. 2 окт.
4. Там же.
5. Смена. 1997. 16 дек.
6. Невское время. 1993. 25 ноябр.
7. Российские вести. 1993. 3 дек.
8. Независимая газета. 1999. 2 окт.
9. Sacks H. Lectures on Conversation / Ed. G. Jefferson. Blackwell, 1992. Vol. 1.
10. Вечерний Петербург. 1995. 8 сент. (интервью В. Ягья).
11. Санкт-Петербургские ведомости. 1999. 27 окт.
12. Смена. 1995. 29 июля.
13. Там же.
14. Dijk T.A. van. Elite Discourse and Racism. Beverly Hills, CA, 1993.