29 марта 2024, пятница, 00:28
TelegramVK.comTwitterYouTubeЯндекс.ДзенОдноклассники

НОВОСТИ

СТАТЬИ

PRO SCIENCE

МЕДЛЕННОЕ ЧТЕНИЕ

ЛЕКЦИИ

АВТОРЫ

06 октября 2004, 08:30

Выбор России

«Полит.ру» публикует статью историка и политолога Александра Янова «Выбор России. Возрождение либерализма или «выпадение» из Европы». Статья является дайджестом историософской трилогии, готовящейся к выходу в издательстве «О.Г.И.» и посвящена истории России и ее европейского самосознания: «И истории-страннице действительно приходилось выбирать между принадлежностью к Европе и культурной деградацией «особого пути»... Так во всяком случае выглядит дело с точки зрения долгой ретроспективы» - пишет Янов. Российские «выпадения» из европейской истории и ее сомнения в принадлежности христианской цивилизации случаются регулярно, происходят на основании идеи «особого пути» и часто являются золотым временем для национализма. В такие времена символическим врагом становится западная культура в целом – наука, философия, языки и литература. В результате, пишет автор, мы действительно начинаем отставать и теряем в культурном «весе».

 

Александр Янов с 1975 года преподавал русскую историю и политические науки в университетах Беркли, Энн-Арбора и Нью-Йорка, опубликовал около 700 статей и эссе в советской, американской, английской, канадской, итальянской, российской, израильской, польской, японской и украинской прессе, а также 18 книг в пяти странах на четырех языках.

Говоря о русской истории, Юрий Михайлович Лотман предложил однажды великолепную метафору. Смысл её такой:  история эта отличается от истории других европейских стран тем, что меньше всего походит на поезд, плавно катящийся к месту назначения, скорее  на странницу, бредущую от перекрестка к перекрестку, заново выбирая путь. (1) Здесь многое угадано верно. Хотя, конечно, как каждая метафора, не совсем точна и эта. Потому прежде всего, что и в прошлом европейских соседей России были свои откаты назад, свои свирепые контрреформы, свои драмы, перераставшие порою в убийственные религиозные и гражданские войны.

Чего в этом прошлом, однако, не было, это периодических сомнений в том, принадлежат ли они вообще к европейской семье народов, к тому, что на исходе средневековья называлось Christendom, т.е. единой христианской цивилизацией. Не было таких сомнений ни у православных греков, ни у протестантов-шведов, ни у католиков-поляков. Подобно парижанину, который, оказавшись, допустим, в Лондоне, осознает себя французом, а где-нибудь в Тегеране европейцем, ни грек, ни швед и ни поляк не испытывали ни малейших колебаний, идентифицируя себя как европейцев.

А вот русские такие колебания иногда испытывали и сомнения в своей принадлежности к Christendom их посещали.

                                              

«ВЫПАДЕНИЯ»

Больше того, в прошлом России бывали – и не раз – случаи, когда сомнения эти достигали такой интенсивности, что страна просто выпадала из европейской истории. На время, конечно, не навсегда, но порою затягивались эти её «выпадения» на несколько поколений. В такие периоды Россия вдруг воображала себя некой отдельной от Christendom «цивилизацией», идущей своим особым путем -- со своей собственной наукой, культурой и только ей присущими ценностями. Известный русский историк  А.Е. Пресняков даже назвал одно из таких «выпадений» (в царствование Николая I между 1825 и 1855 годами) «золотым веком русского национализма, когда Россия и Европа сознательно противопоставлялись как два различных культурных мира, принципиально разных по основам их политического, религиозного, национального быта и характера». (2)

           

Пресняков, конечно, преувеличивал. Николаевское царствование было в лучшем случае лишь серебряным веком русского национализма. Золотой его век (в Московии XVII столетия) подробно описал для нас сам мэтр русской историографии Василий Осипович Ключевский. Согласно ему, страна тогда вообразила себя «единственно правоверной в мире, свое понимание божества исключительно правильным, творца вселенной представляла своим собственным русским богом, никому более не принадлежащим и неведомым». (3)

Для нас, впрочем, важно здесь лишь то, что как в золотом, так и в серебряном веке русского национализма Россия не только «отрезалась от Европы», по старинному выражению Герцена, но и противопоставляла себя ей. Дело доходило до анекдотов. Например, в Московии официально были объявлены «богомерзостными» геометрия и астрономия,  вследствие чего земля считалась четырехугольной. В николаевские времена под запрет попала философия. Ибо, как авторитетно объяснил министр народного просвещения князь Ширинский-Шихматов, «польза философии не доказана, а вред от неё возможен». (4) И потому «впредь все науки должны быть основаны не на умствованиях, а на религиозных истинах, связанных с богословием». (5) В сталинские времена – в бронзовом, если хотите, веке русского национализма – роль «богомерзостной» геометрии играла генетика.

Анекдоты анекдотами, однако, но запреты эти были отнюдь не безобидны. Ибо «выпадая» из Европы, выпадала тем самым Россия и из мировой науки, просвещения и вообще цивилизации. На практике четырехугольная земля  -- во времена Ньютона, после Коперника, Кеплера и Галилея – означала не только «духовное оцепенение», как описывал умственную жизнь Московии главный идеолог классического славянофильства Иван Киреевский (6), но и тотальное отставание от культурного мира. И жесточайшую деградацию страны.

И так было при каждом «выпадении» России из Европы, при каждой её попытке пойти своим, отдельным от Christendom путем. Все они без исключения заканчивались одним и тем же – историческим тупиком и «духовным оцепенением».                                            

ДОЛГАЯ РЕТРОСПЕКТИВА

Возвращаясь теперь – после всего, что вспомнили мы о российских «выпадениях» из Европы – к метафоре Лотмана, мы тотчас увидим, чего ей на самом деле недостает. Неясно в ней главное: между какими именно путями приходилось – и приходится – выбирать истории-страннице на каждом из её перекрестков. Не между ли путем в Европу и тем, что вел к очередной культурной деградации страны? А без ответа на этот вопрос метафора теряет смысл.

Хуже, однако, что теряют в этом случае смысл не одна лишь метафора Лотмана, но и все бурные баталии, потрясавшие российскую историографию в ХХ столетии – как в самой России, так и на Западе. Не отвечают они на этот роковой вопрос главным образом, как я понимаю, по трем причинам.

Во-первых, ответить на него можно лишь с точки зрения долгой ретроспективы, longue duree, как называют её французы. Ведь «выпадения» России из Европы начались почти восемнадцать поколений назад, в 1565 году – вместе с тотальным террором, впервые пришедшим тогда на русскую землю, с крестьянским рабством и самодержавием. А при узкой специализации нынешних историков найти компетентных специалистов, которые отважились бы судить о каждом выборе истории-странницы, как в  XVI веке, так и в XIX и в XX, представляет известные трудности.

Во-вторых, чтобы ответить на наш вопрос, нужно очень подробно разобраться в истории каждого из «выпадений» России из Европы, объяснить их происхождение, их смысл и последствия. Между тем, сколько я знаю, первая попытка это сделать  выпала на долю моей трилогии «Россия и Европа. 1462-1921», которую пока лишь обещает выпустить в свет в 2005-2006 гг. Объединенное гуманитарное издательство.

В-третьих, наконец, -- и это, наверное, самое важное – многие историки просто не видели нужды разбираться с лотмановскими «перекрестками». Не верили, что Россия и впрямь время от времени «выпадала» из Европы. Одни (я называю их «деспотистами») не делали этого потому, что русская история представлялась им сплошным «выпадением» из Европы. Для Карла Виттфогеля, например, Россия была лишь продолжением чингизханской евразийской империи, для Альфреда Тойнби -- ответвлением византийской культуры, для Ричарда Пайпса чем-то вроде эллинистического Египта, во всех случаях, однако, разновидностью восточного деспотизма. И постольку, считают «деспотисты», никаких «перекрестков» в русской истории просто не могло быть.

Другие (П. Я.Чаадаев назвал их свое время «новыми учителями») не делали этого, поскольку были уверены, как Ширинский-Шихматов, что Россия и Европа  разные цивилизации – патерналистская и либеральная – и руководятся поэтому противоположными правилами общежития, одна богословием, другая -- «умствованиями». Само собою Европа представляется  в схеме «новых учителей» воплощением зла, ереси и крамолы, которая спит и видит, как бы причинить какую-нибудь пакость России -- универсальному источнику благочестия и добродетели. И до такой степени умилялись они своему благочестию, что, как горько иронизировал тот же Чаадаев, «довольно быть русским: одно это звание вмещает все возможные блага, не исключая и спасения души». (7) Естественно, благодать эта распространяется и на московитский период русской истории, и на николаевский, и на сталинский. Читатель понимает, конечно, что при таких исходных данных о «выпадении» России из Европы речи опять-таки быть не могло.

По сути, как видим, и те и другие утверждают одно и то же -- только «деспотисты» с презрением, а «новые учителя» с гордостью. Проблема, однако, в другом: приняв логику этого странного альянса русских националистов с западными (и отечественными) «деспотистами», мы просто перестаем понимать, что действительно происходило в истории России.

Непонятно становится, например, почему киевские князья XI-XIII веков, хотя и приняли православие от Византии, нисколько тем не менее не сомневались в своей принадлежности к Christendom. Или почему родоначальник русской государственности Иван III Великий столь же решительно отверг евразийский путь «поганых» и встал в XV веке после свержения ига на европейский путь, избранный его киевскими предшественниками. Или почему выращенное им поколение реформаторов России оказалось способно осуществить монументальную реформу 1550-х, заменившую феодальные «кормления» вполне европейским местным самоуправлением и судом присяжных, а вовсе не патерналистской чиновной иерархией.

Я не говорю уже о том, что твердыми приверженцами этого пути оказались в XVIII веке Петр и Екатерина, даже провозгласившая в официальном документе, что «Россия есть держава Европейская». Того же пути придерживались в первой четверти XIX века Александр I и выросшее при нем  декабристское поколение, включая такие культовые в русской истории фигуры, как Пушкин, Лермонтов, Чаадаев или Грибоедов.

Непонятно было бы также, почему, пусть и непоследовательно, но встали на тот же европейский путь в третьей четверти XIX века Александр II и в начале XX Сергей Витте и Павел Милюков. В конце концов непонятно было бы даже почему все три самых выдающихся лидера Росии, удостоенные потомством титула «Великий», предпочли именно путь в Европу. Как все это вяжется с идеями нечаянного дуэта «новых учителей» и «деспотистов»?

Это правда, что во второй половине XVI века, вопреки всему предшествующему опыту, выбрала история-странница при Иване IV «особый путь России». Верно и то, что повторила она эти «особняческие» попытки отгородиться от Европы во второй четверти XIX века при Николае и снова во второй четверти XX при Сталине. Но ведь и то правда, что за каждую из этих попыток заплатила страна крестьянским рабством, великой Смутой и «духовным оцепенением».

Но даже независимо от этой страшной цены, что же еще могут означать все эти драматические изменения культурно-политической ориентации страны, если не правоту Лотмана? Выходит, роковые перекрестки в прошлом России действительно были. И истории-страннице действительно приходилось выбирать между принадлежностью к Европе и культурной деградацией «особого пути». Фигурально говоря, между круглой землей и четырехугольной. Так во всяком случае выглядит дело с точки зрения долгой ретроспективы.

                                  

ОТСТУПЛЕНИЕ В СОВРЕМЕННОСТЬ

Но если Лотман прав, то большая часть того, о чем спорили – и спорят – русские историки, оказывается вдруг совершенно неважной, попросту не относится к делу. Ни классовая борьба, на решающей роли которой настаивала советская историография, ни приоритет государства в России, который обосновывала историография дореволюционная, не объяснят нам, каким может быть выбор истории странницы в XXI веке. И еще меньше, можно ли предотвратить новое «выпадение» страны из Европы. И если можно, то как? Георгий Петрович Федотов понял это бессилие историографии прошлых столетий еще в 1930-е, когда писал, что «национальный канон, установленный в XIX веке, явно себя исчерпал. Его эвристическая и конструктивная  ценность ничтожны. Он давно уже звучит фальшью». (8)

Очевидная фальшь эта нисколько, однако, не мешает сегодняшним эпигонам  «новых учителей» столь же агрессивно пропагандировать новое «выпадение» России из Европы, как и их московитские прешественники. Больше того, так много развелось их нынче в Москве, этих доморощенных неоконсерваторов, красноречивых и темпераментных защитников патерналистской «русской цивилизации» и империи, что становится страшновато порою. Еще страшнее, однако, набирающая силу популярность их пропаганды среди значительной части сегодняшней политической элиты. Скажу о ней словами Наталии Нарочницкой, ведущего идеолога партии «Родина».

Вот её исповедь на страницах газеты Завтра. «Мои идеи, которые в 1993-96 годах можно было поместить только в Наш современник... теперь идут нарасхват везде и во всех ведомствах, вплоть до самых высоких. Пожалуйста, моя книга Россия и русские в мировой политике – антилиберальная и антизападная бомба, но разбирают все – не только оппозиционеры, но бизнесмены, профессора и высокопоставленные сотрудники». (9)

Что же внушает Нарочницкая «высокопоставленным сотрудникам» и какие идеи идут нарасхват в Москве начала XXI века? Вот их краткое (в её «бомбе» больше 500 страниц) изложение. В центре утверждение, что Европа всегда, по крайней мере, с XI века, ненавидела Россию. Причем, ненавидела не из-за каких-нибудь преходящих политических споров, но в силу «имманентно присущего культурно-историческому самосознанию Запада, заметного у гуманиста Ф. Петрарки и просветителя И.Г. Гердера, философов истории Гегеля и Ж. де Местра, презрения ко всему незападному и неудержимого влечения... к господству и подчинению». (10)

Удивительно ли, что в современных условиях ненависть эта привела нас в конце концов к национальной катастрофе, когда «под флагом западноевропейского либерализма и  прав  человека  совершалось  сознательное разрушение России»? (11) Странно лишь, почему не произошло это раньше, поскольку «с XI по XXI столетие Запад с острием из восточноевропейских католиков постоянно продвигался  на Восток,  а  рубежи русской государственности едва удерживались». (12)

Загадка, впрочем, разрешается просто.  В ХХ веке у России появился спаситель от европейской ненависти и прав человека. Спасителем был Сталин. Железной рукой разрубил он Европу надвое, обезвредив тем самым европейскую ненависть. К сожалению, лишь на полстолетия: «Только Ялта и Потсдам изменили положение, сделав на 50 лет сферой влияния СССР всю территорию Восточной Европы». (13)

Здесь – ключ к философии российского неоконсерватизма: нет России спасения от неумолимой ненависти Запада во главе с «ростовщической империей США» (14) без новой диктатуры и нового передела Европы. Нет, ибо в этом случае Россия не сможет сопротивляться «Западу и его нескрываемой задаче века – уничтожению российского великодержавия и русской исторической личности». (15) А это, естественно, означает «крушение всей русской истории». (16) И уготована поэтому России «геополитическая резервация, конфигурация которой с постоянством повторяется в течение многовекового давления с целью 'сомкнуть клещи' с Запада и Востока». (17)

Единственное утешение – и надежда – в том, что и глупая, ослепленная ненавистью Европа прогадала тоже: «моральная капитуляция России привела к полной деградации Европы». (18) В подтексте: всё еще возможно, если «ростовщическая империя» оставит «деградировавшую» Европу на произвол судьбы – и России.

                                              

УРОКИ ЧААДАЕВА

Даже самый дружелюбный рецензент не нашел бы в опусе Нарочницкой предмета для обсуждения. Просто потому, что всё, о чем в нем речь, давно уже сказано другими, подробно обсуждено и найдено, говоря языком Федотова, фальшью. У автора нет ни одной собственной мысли, всё заимствовано, все перепевы современных или старинных ненавистников Европы. Ближайшая к нам по времени часть опуса, где Сталин фигурирует в роли спасителя России, а Запад в роли её разрушителя, заимствована у Зюганова (точнее, у безымянных сталинистов, сочинявших для него эти стандартные в ельцинские «антинародные» времена тексты). Непримиримая ненависть Европы к России заимствована у Николая Данилевского (с той, впрочем, разницей, что Данилевский, в отличие от Нарочницкой, бесстрашно додумал свою мысль  до  конца  и  потребовал  войны с  Европой.  Более  того,  угрожал,  что  без такой  войны  Россия неминуемо превратится  в «исторический хлам, лишенный смысла и  значения». (19)

Все остальное в этом её эклектическом опусе заимствовано прямиком у московитских дьяков, уверенных, как мы помним, что их страна единственная истинно правоверная в мире, их понимание божества исключительно правильное, а земля четырехугольная. На самом деле перед нами старая фундаменталистская схема, переведенная на советский канцелярит  и адаптированная к реалиям XXI века . Все это, однако, нисколько не объясняет, почему так заинтересованы в столь откровенном эпигонстве сегодняшние «высокопоставленные сотрудники» и вообще почему идет оно в наши дни нарасхват.

Что означает этот успех неоконсерваторов? Преходящую моду? Или предзнаменование еще одного «выпадения» России из Европы? Увы, историография прошлых веков и впрямь не помогает нам ответить на эти вопросы. За одним, впрочем, исключением. Словно бы предвидя, что потомству еще не раз предстоит на них отвечать, один из самых замечательных мыслителей России Петр Яковлевич Чаадаев именно над такого рода вопросами и размышлял в последний год своей жизни.

Имея в виду, что записывал он эти размышления в канун Крымской войны, больше всего занимал его, естественно, вопрос о том, кто опаснее для будущего страны – правительство, не устоявшее перед соблазном бросить вызов Европе, или тогдашние «новые учителя», которые, подобно своим нынешним эпигонам, готовили то, что назвал он «переворотом в национальной мысли», антиевропейской революцией в умах, сделавшей этот вызов неизбежным? Послушаем Чаадаева.

           

«Нет, тысячу раз нет – не так мы в молодости любили нашу родину. Нам и на мысль не приходило, чтобы Россия составляла какой-то особый мир... В особенности же мы не думали, что Европа готова впасть в варварство и что мы призваны спасти цивилизацию посредством крупиц этой самой цивилизации, которые недавно вывели нас самих из нашего векового оцепенения. Мы относились к Европе вежливо, даже почтительно, так как знали, что она выучила нас многому и между прочим нашей собственной истории».

           

Сравним это с воинственной риторикой Нарочницкой и увидим, как неузнаваемо изменились сами ценности российского общества, не говоря уже о его отношении к Европе, после николаевского «переворота в национальной мысли». После того, как, говоря словами Чаадаева, «мнимо-национальная реакция дошла у наших новых учителей до степени мономании». В результате чего «они не задумались приветствовать войну, видя в ней начало нашего возвращения к хранительному строю, отвергнутому нашими предками в лице Петра Великого».

Что до правительства, то оно «слишком невежественно и легкомысленно, чтоб оценить или даже просто понять эти ученые галлюцинации». Но зато «убеждено, что как только оно бросит перчатку нечестивому и дряхлому Западу, к нему устремятся симпатии всех новых патриотов, принимающих свои смутные надежды за истинную национальную политику... Этим и объясняются роковые просчеты, допущенные правительством в настоящем конфликте». (20)

Едва ли может быть сомнение, что действительными виновниками этого трагического конфликта считал Петр Яковлевич именно «новых учителей» с их националистической мономанией. Просто потому, что именно они сделали ошибки невежественного правительства необратимыми. И подготовленный ими антиевропейский переворот в умах сделал их «ученые галлюцинации» самоубийственной политикой России.

Если Чаадаев был прав, то успех неоконсервативной пропаганды у «высокопоставленных сотрудников» должен вроде бы насторожить всех, кого беспокоит возможность нового «выпадения» России из Европы. Увы...

ФОРМУЛА «ВЫПАДЕНИЯ»

Как бы то ни было, горькая жалоба Федотова да провидческие уроки Чаадаева – вот, собственно, и всё, что оставили нам в наследство историографические баталии последних столетий, чтобы попытаться ответить на главный вопрос российского будущего. Дело, однако, выглядит совсем не так безнадежно, если попробуем мы обобщить опыт всех перекрестков, на которых истории-страннице приходилось соглашаться на «выпадение» России из Европы, и выяснить, при каких условиях оказывались они возможны. Это и попытался я сделать в своей трилогии. И получилась у меня в результате в некотором роде формула такого «выпадения». Пять условий, оказывается, должны совпасть, чтоб оно стало реальностью. Вот эти условия.

Во-первых, нужен для этого сильный Лидер, уверенный как в превосходстве России над Европой так и в своей способности доказать это превосходство на поле брани (или, по крайней мере, в открытой конфронтации).

Во-вторых, нужен авторитетный Идеолог, способный убедить Лидера и политическую элиту страны, что Европа (еретическая ли, как в  XVI веке, революционная ли, как в XIX, или, напротив, буржуазная, как в XX) смертельно опасна для России.  И потому единственным способом самосохранения Державы является «переворот в национальной мысли» (Для Ивана IV, например, такую роль сыграл митрополит Даниил, для Николая I – Н.М. Карамзин, для Сталина – Отдел пропаганды ЦК ВКП(б).

В-третьих, нужна новая опричная политическая элита, безусловно поверившая Идеологу (или идеологам) нового «переворота».

В-четвертых, либеральная культурная элита должна быть идейно разоружена,. деморализована и потому неспособна оказать «перевороту» серьезное сопротивление.

В-пятых, наконец, требуется для этого геополитическая ситуация, исключающая европейский выбор (по крайней мере, с точки зрения Лидера).

Посмотрим теперь под углом зрения нашей формулы на то, что происходит в России сегодня. Нет нужды, я думаю, доказывать, что первого и пятого условий «выпадения» из Европы сейчас не существует. Зато в наличии второе условие – в лице многочисленной и агрессивной котерии эпигонов «новых учителей», пытающихся сыграть роль коллективного митрополита Даниила (или Отдела пропаганды). Третье и четвертое, наконец, условия – обновление политической элиты и деморализация либералов – происходят на наших глазах.

Тут, однако, сложность. Покуда формирующий новую, лояльную ему элиту Лидер к антиевропейскому проекту безразличен, нет оснований полагать, что она тотчас и бросится в объятия националистических мономанов. За неё им – в ожидании нового, более сговорчивого Лидера -- предстоит еще побороться.

                                              

ИМПЕРАТИВ ЭПИГОНОВ

           

Присмотревшись к идеологической жизни страны, мы достаточно ясно увидим, что именно это сегодня и происходит. Эпигоны отчаянно борются за умы новой политической элиты и молодежи. Нарочницкая со своей «антилиберальной и антизападной бомбой» лишь экстремальный случай. На самом деле их не счесть. Есть более умеренные, есть менее, но все сходятся именно на том, что категорически. Как мы видели, отвергло европейское поколение России, от имено которого говорил Чаадаев. На московитском, то есть, убеждении, что «Россия составляет какой-то особый мир». На убеждении, из которого в конечном счете следует всё то же «выпадение» из Европы и та же четырехугольная земля.

Другое дело, что договориться между собою они покуда не могут. И рассчитаться на первый-второй не могут тоже: все первые. Зато одно знают все они твердо: «переворот в национальной мысли» для них императив. И задача у них одна: идейно вооружить опричную элиту. С тем, чтобы на следующем историческом перекрестке, в момент, когда ненадежного Лидера сменит другой, более «национально ориентированный», была эта элита к перевороту готова. Отсюда удивленный вывод американского исследователя Джеймса Биллингтона, что «авторитарный национализм [имеет в России шансы] , несмотря даже на то, что не сумел создать ни серьезного политического движения, ни убедительной идеологии». (21)

Русская история-странница помнит эту старую модель «переворота». В 1825 году. когда несговорчивого Александра I сменил Николай, модель и впрямь сработала – Россия действительно «выпала» из Европы. Очень помогло и то обстоятельство, что воцарение Николая совпало с разгромом декабристов, приведшим к необратимой деморализации российского либерализма.

                                  

УЯЗВИМОСТЬ СТАРОЙ МОДЕЛИ

Что ж, не от хорошей жизни наши «новые учителя» -- эпигоны: ничего нового придумать они не могут. В XXI веке, однако, николаевская модель «переворота» оказывается уязвимой. По простой причине: четвертое условие формулы «выпадения», предполагающее перманентную деморализацию либералов, вполне может дать сегодня сбой. Тем более в ситуации национальной – и всемирной – войны с исламским фундаментализмом.

Прежде всего потому, что сколько б ни открещивалась Россия от близкого родства с европейской цивилизацией, для исламских террористов она все равно неотъемлемая часть «крестоносного Запада». И без теснейшего союза с этим либеральным Западом Россия не сможет отразить угрозу самому своему национальному существованию. Я не говорю уже о том, что на географических картах, по которым учатся китайские школьники, вся территория от Владивостока до Урала и сегодня окрашена в национальные цвета их страны. И в условиях жесточайшего демографического кризиса Россия опять-таки не сможет защитить свою территориальную целостность, не осознав своей «братской связи, --по выражению Чаадаева,-- с великой семьей европейской». Той самой связи, которую отчаянно пытаются разорвать эпигоны.

Что было бы результатом такого разрыва? Чаадаев отвечает: «Новые учителя хотят водворить на русской почве новый моральный строй, нимало не догадываясь, что обособляясь от европейских народов морально, мы тем самым обособляемся от них политически и раз будет порвана наша братская связь с великой семьей европейской,  ни  один  из  этих  народов не протянет нам руки в минуту опасности». (22)

                       

ЛИБЕРАЛИЗМ КАК ВЫХОД ИЗ ТУПИКА

Необратимое изменение ситуации России в мире – это главное, как мы видели,что отказываются признать эпигоны. Россия, однако, не первая – и, боюсь, не последняя – с кем такое случилось. В конце концов и Турция, и Франция, и Германия тоже были в свое время  грозными и гордыми империями. И каждая из них точно так же, как и Россия, побывала на сверхдержавном Олимпе.

Напомню лишь о судьбе Турции, в прошлом Блистательной Порты, как она себя величала. Завоевав в первой половине XV века Балканы, она стала евразийской империей, к середине века сокрушила Византию, а к началу XVI угрожала жизненным центрам Европы. И Мартин Лютер предупреждал её, что  неминуемо станет она добычей турецких завоевателей, если не пройдет через духовное возрождение Реформации. Еще в XIX веке титул османского «царя царей» был длиннее титула русского императора и Блистательная Порта не уступала по территории тогдашней России.

И что же? Чем вся эта ужасная слава закончилась – и для Турции, и для её будущих коллег по сверхдержавному клубу? Нет, не только полным и окончательным распадом их империй, но и страшным национальным унижением. Франция была трижды оккупирована иностранными армиями, Германия – дважды, а Турция вообще едва удержала свою этническую территорию. Это, впрочем, известно всем, кроме, похоже, наших эпигонов. Важно другое. Важно, что выходили все эти бывшие олимпийцы из исторического тупика, куда повергла их сверхдержавная гордыня, одним и тем же способом –  признав необратимость её крушения и помирившись друг с другом в рамках либерального Европейского Союза.

Иначе говоря, как раз ненавистный эпигонам либерализм помог им не только выкарабкаться из тупика, но и обрести новое достоинство в качестве великих держав Европы. Верно,что Турции с её евразийской традицией понадобилось для этого больше времени, чем её западным соседям. Но то, что происходит в ней на наших глазах, свидетельствует, что исключением из правила не станет и она. Короче, другого способа пережить крушение сверхдержавности, кроме либерализации, история просто не знает. Здесь – трудная, но единственная  дорога к выживанию национальной государственности бывших империй. Любой другой путь ведет обратно в тупик.

Так почему же не желает становиться на эту спасительную для неё дорогу политическая элита России? Почему видит она в либерализации страны угрозу, а не выход из тупика? Почему, подстегиваемая эпигонами с их имперской мономанией, тоскует она по реваншу? Согласитесь, что не решив эту загадку, мы не сможем ответить на вопрос, что ждет Россию в будущем.

Собственно, решению её и посвящена моя трилогия. Сведя, однако,  подробный анализ к двум фразам, решение это я сформулировал бы так: антиевропейская революция в умах при Николае I сделала националистическую мономанию российской элиты необратимой и в конечном счете привела страну ко всем несчастьям, которые пришлось ей пережить в ХХ веке. Удайся сегодня эпигонам аналогичный «переворот в национальной мысли», Россию неминуемо ждет новый исторический тупик. И неотъемлемая от него культурная деградация, если не распад страны в XXI веке.

При таком раскладе центральный вопрос российского будущего, похоже, выглядит таким образом: есть ли сегодня у либералов в России шансы совершить то, чего не смогли сделать их предшественники полтора столетия назад? Я имею в виду – сорвать готовящийся «переворот в национальной мысли»,  идейно обезоружив тем самым опричную элиту и лишив её поддержки страны? Ответ, основанный на анализе прошлого российской государственности, должен быть по необходимости осторожным: при определенных обстоятельствах такие шансы есть. Больше того, шансы эти не зависят ни от политических флуктуаций режима, ни от поведения опричной элиты, ни от пропаганды эпигонов – только от самих либералов.  Я вижу три таких обстоятельства.

Первое.  Шансы есть, если либералы вовремя поймут, что главный фронт их борьбы проходит сегодня не там, где они безнадежно слабы, но там, где они неизмеримо сильнее неоконсерваторов. Другими словами, не в области политики, а в области культуры.

Политически в сегодняшней ситуации важно на самом деле лишь одно: концентрация всей власти в стране в руках президента делает будущее России непредсказуемым. Просто потому, что президент живой человек, а с человеком всё  может случиться. В самом деле, кто возьмет на себя смелость предсказать, что будет с Россией и с её нынешним курсом в мировой политике, если, пронеси Господи, что-то и впрямь случится с Путиным? Невозможность ответить на этот вопрос делает его внутреннюю политику, приведшую к такому положению дел, заботой мирового сообщества, которому, хочет оно этого или не хочет, придется с этим разбираться. Тем более, что внутри России повлиять на это никто, кроме разве террористов Шамиля Басаева, все равно не может. И уж меньше всего либералы. С другой стороны, вспомним уроки Чаадаева, стать необратимыми могут эти  изменения режима лишь в случае, если эпигонам удастся их «переворот в национальной мысли».

Второе. Шансы есть, если либералы сделают из этого положения вещей единственно логичный вывод, что действительная их задача заключается не столько в борьбе с внутриполитическим курсом режима, сколько в предотвращении такого «переворота». Для выполнения этой задачи требуются лишь две вещи: а) интеллектуально разгромить неоконсерваторов (для чего необходимо отказаться от интеллигентского снобизма и преодолеть естественную брезгливость к пропаганде эпигонов. Тем более, что ведется она сегодня не только в прессе, в кино и на телевидении, но практически во всех областях культуры, не исключая историографии или литературоведения; понять, что в лице эпигонов либералы имеют самых, пожалуй, серьезных противников, от активности которых зависит вся неоконсервативная амуниция опричной элиты).  И б) используя свое многократное интеллектуальное превосходство над эпигонами, сделать их посмешищем в глазах интеллигентного электората и студенческой молодежи. Эта задача выпала бы, понятно, на долю гильдии сатириков. Фигурально говоря, я не могу заставить публику смеяться над Нарочницкой и её единомышленниками, а Жванецкий может.

Третье. Шансы есть, если либералы смогут убедительно и по возможности документально доказать публике, причем не только в России, но и, это не менее важно, на Западе, что действительно опираются на старинную европейскую традицию русской политической культуры, тогда как эпигоны – лишь на опыт «выпадений» России из Европы.

Я не знаю, сумеют ли российские либералы воспользоваться всеми этими обстоятельствами. Знаю лишь, что, кроме них, никто в России сделать это не сможет.

                         

НАДЕЖДЫ МАЛЕНЬКИЙ ОРКЕСТРИК

Я не говорил бы об этом с такой уверенностью, если бы перед глазами у меня не стоял недавний пример либерального возрождения в другой великой стране. Я видел, как один мужественный либерал оказался способен рассеять туман деморализации, цинизма и страха, с помощью которых точно таким же неоконсерваторам, как наши эпигоны, почти удалось обмануть свой народ. Пусть пример этот взят из другой реальности. По некоторым параметрам, однако, он необыкновенно напоминает сегодняшнюю ситуацию в России.

В 2000 году американским «новым учителям» удалось захватить контроль над победоносной республиканской партией. Партия в свою очередь контролировала все командные высоты в стране – администрацию президента, правительство, обе палаты Конгресса, большинство Верховного суда, значительную часть СМИ, в особенности самых массовых в Америке – радио. Дыхание имперской сверхдержавности, которую проповедывали эти «новые учителя», обволакивало Америку. Она противопоставила себя Европе и была, казалось, на пороге своего собственного «переворота в национальной мысли». Удивительно ли, что среди либералов царило такое же, как сегодня в России, ощущения бессилия и безнадежности?

Но вот нашелся в 2003 году бунтовщик, по сути, диссидент (поскольку восстал он не только против правящей партии, но и против руководства своей собственной). Зовут его Говард Дин. По профессии врач. В прошлом избирался губернатором маленького штата Вермонт. Впрочем, за пределами Вермонта никто о нем в стране не слышал. И тем не менее Дин ринулся в бой. Ясное дело, проверенных путей в его распоряжении не было, как нет их в распоряжении российских либералов. И вообще никаких путей не было видно. Кроме разве непосредственного обращения к молодежи страны.

Вот Дин и обратился – по интернету – к студенческим советам университетов. И вопреки предсказаниям циников, молодежь откликнулась. Непрерывным потоком потекли к нему пожертвования, по-студенчески мизерные, но их был шквал. Из самых отдаленных штатов съехались к нему молодые волонтеры, готовые хоть бесплатно работать на его президентскую кампанию. А потом пошла цепная реакция. Подняла голову поверженная, казалось, либеральная интеллигенция, обрушив на «новых учителей» не только серьезные ученые трактаты, разоблачающие тщету их сверхдержавного высокомерия, но и град уничтожающих насмешек. За какие-нибудь полгода Дин из провинциального доктора превратился в общенациональную фигуру, грозную для «новых учителей» силу.

Нет, опыта в большой политике у него не было и стать президентским кандидатом от оппозиционной партии он, конечно, не смог. Но в этом ли дело? Под воздействием его кампании вся политическая ситуация в стране изменилась неузнаваемо. Он, можно сказать, воскресил для политической жизни американскую молодежь, даже ту её часть, которая вообще раньше не голосовала. Еще важнее, никто больше не принимал всерьез «новых учителей». Над их идеями смеялись. Их презирали. Одним словом, они были интеллектуально разгромлены. И даже независимо от исхода президентских выборов их имперские проекты скомпрометированы, скорей всего безнадежно (нет слов, злосчастная война в Ираке тоже сыграла свою роль). Короче, «переворот в национальной мысли» не состоялся.

А больше ничего, собственно, и от российских либералов сегодня не требуется. Только осознать неоспоримый факт, что их гражданский потенциал громаден и проблема лишь в том, что он бездействует. Впрочем, я не совсем прав, гильдия российских адвокатов действует – и бесстрашно, блестяще. Увы, одна ласточка весны не делает. Но чем, спрашивается, хуже адвокатов другие отряды либеральной интеллигенции, сатирики, допустим, литераторы или историки? Почему бы и им не перейти в контрнаступление против эпигонов? Не совершить то, что сделал в Америке Говард Дин? Ведь его пример свидетельствует, что даже в условиях, когда у либералов нет, казалось бы, никаких шансов, воевать с «новыми учителями» возможно. И сделать их посмешищем в глазах общества тоже возможно.

           

Тем более необходимо это в России, где либералам еще предстоит создавать гражданское общество. Между тем именно из контрнаступления против эпигонов оно и могло бы родиться. Просто потому, что такое контрнаступление  неминуемо потребовало бы координации действий разных отрядов либеральной интеллигенции. Во всяком случае история-странница помнит, что из такой координации как раз и выросло в октябре 1905 года в России мощное гражданское Сопротивление, свалившее четырехсотлетнее самодержавие.

Спору нет, сейчас не 1905-й и сегодняшняя Россия – не Америка Говарда Дина. Но ведь и в сегодняшней России есть интернет и студенческая молодежь, пока еще не отравленная эпигонами, и самое главное, есть миллионы граждан, для которых жизненно важно чувствовать себя, пользуясь выражением президента Путина, «свободными людьми в свободной стране».

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Ю.М. Лотман. Карамзин, Спб., 1997, с. 635.

2. А.Е. Пресняков. Апогей самодержавия, Л., 1925, с. 15.

3. В.О. Ключевский. Сочинения, М., 1957, т.3, с. 297.

4. Цит. по А.В. Никитенко. Дневник в трех томах, М., 1965, т.1, с. 334.

5. Там же.

6. Сочинения И.В. Киреевского. М., 1861, т.1, с. 75.

7. П.Я. Чаадаев. Сочинения и письма, М., 1914, т.2, с. 280.

8. Г.П. Федотов. Судьба и грехи России, Спб., 1991. т.1, с. 66.

9. «Завтра», 25 июня 2003.

10. Наталия Нарочницкая. Россия и русские в  мировой политике,  М.,2002, с. 508.

11. Там же, с. 518.

12. Там же, с. 506.

13. Там же.

14. Там же, с. 515.

15. Там же, с. 520.

16. Там же.

17. Там же, с. 519.

18. Там же, с. 520.

19. Н.Я. Данилевский. Россия и Европа, Спб.. 1995, с. 341.

20. П.Я. Чаадаев. Цит. соч.,281-282.

21. James H. Billington. Russia in Search of Itself, Woodroo Wilson Center Press, Washington DC, 2004, p. 91.

22. П.Я. Чаадаев. Цит. соч., с. 282.

Редакция

Электронная почта: polit@polit.ru
VK.com Twitter Telegram YouTube Яндекс.Дзен Одноклассники
Свидетельство о регистрации средства массовой информации
Эл. № 77-8425 от 1 декабря 2003 года. Выдано министерством
Российской Федерации по делам печати, телерадиовещания и
средств массовой информации. Выходит с 21 февраля 1998 года.
При любом использовании материалов веб-сайта ссылка на Полит.ру обязательна.
При перепечатке в Интернете обязательна гиперссылка polit.ru.
Все права защищены и охраняются законом.
© Полит.ру, 1998–2024.