Адрес: https://polit.ru/article/2005/04/11/beslan/


11 апреля 2005, 09:28

“Если нас заставят проглотить и эту ложь – никто не смирится”

Когда человеку больно, он кричит. Глупо требовать от этого крика четкой политической платформы. Точно так же странно упрекать матерей Беслана в отсутствии продуманной программы и глубокой аналитики. Но объединение жертв теракта превращается в политическую силу Северной Осетии. Создается ощущение, что республиканские власти всерьез боятся этих женщин, до сих пор носящих траур по своим погибшим детям.

С самого начала комитет “Матери Беслана” стал своего рода катализатором общественного брожения. Это очень тяжелое противостояние. По одну сторону – власть, с ее мощнейшим административным ресурсом и патологической боязнью лишиться хоть миллиметра своего чиновничьего кресла. По другую – люди, которым, действительно, уже нечего терять. Но которые не всегда могут сформулировать свои желания.

Реформа вертикали власти сделала практически невозможным любой “легальный” выход общественного недовольства. Тем, кого не устраивает республиканское руководства остается только взывать к совести, справедливости прочим абстракциям. Или ждать решений Президента страны. И на то, и на другое надежды остается все меньше.

Мы публикуем интервью председателя комитета „Матери Беслана“ Сусанной Дудиевой с корреспондентом “Полит.ру” Григорием Тарасевичем. Говорить нашей собеседнице было не просто. И она, и другие активистки комитета потеряли во время теракта своих детей. Во время разговора внешне спокойная речь периодически прерывалась слезами

…Наших детей уже не вернешь. И свое назначение мы видим в том, чтобы помочь тем, кто остался жив. Мы обязаны донести, что это может случиться с каждым. Понимаете, этот мир настолько непредсказуемый, настолько хрупкий… Он как хрустальный домик – разобьется и ничего нет...

Те, кого не коснулась беда, не всегда понимают, как неожиданно это может произойти. До теракта мне тоже казалось, что мир такой огромный. Да, где-то взрывают, где-то берут людей в заложники. Я очень переживала, когда слышала об этом… Когда был захват на Дубровке, мы с детьми сидели перед телевизором и все вместе рыдали… Но как я могла предположить что это произойдет в моей семье?!

Нас все пытаются успокоить: “Ну случилась трагедия, но жизнь-то продолжается…”. Они не понимают, что такой же жизни уже никогда здесь не будет.

Наш комитет появился после “сорока дней” по жертвам теракта. Мы начали как-то объединяться. Просто не могли сидеть дома. Стали собираться вместе, потому что так легче. Сейчас актив нашего комитета - примерно 40 человек. Еще более 300 постоянно приходят на наши мероприятия. Люди все больше начинают нас поддерживать. Если бы власти так не поливали наш комитет грязью, нас было бы гораздо больше. Они разделили все население Беслана, пострадавших во время теракта – на тех, чьи дети погибли, и тех, чьи дети спаслись. Вместе мы бы, наверное, представляли еще более серьезную угрозу для них.

Когда говорят о вашем комитете, то сразу же добавляют: “Они требуют отставки Дзасохова!”. Вас можно назвать оппозиционной организацией?

Называйте как хотите. В наш адрес со стороны властей сыплется масса упреков. Дескать, мы - “экстремисты”, “дестабилизируем обстановку” и т.д. Это неправда. Вот, например, 8 марта мы провели мирную акцию - митинг “Женщины Осетии против террора”. Политических требований там никаких не выдвигалось. Выступали женщины, читали стихи, призывали народ объединиться в борьбе с террором. Конечно, и про недоверие Дзасовову говорили, про ответственность тоже. Но никто из представителей нашего комитета напрямую не призывал к отставке президента республики.

Однако это требование мы не снимали. На мой взгляд, авторитет Дзасохова полностью исчерпан. Ведь в бесланской школе умирали дети, и он ничем им не смог помочь. Люди в школе на коленях умоляли: “Ну, когда же придет наш президент, ведь он же где-то рядом…”. Но он не зашел! И что, скажите, он после этого не должен нести никакой моральной ответственности?! Власть должна признать свою вину. А она не хочет. Эти кресла им показались дороже детей…

Мы настаиваем на том, что пока у власти и президент республики, и остальное руководство, расследование теракта не будет объективным. Ведь они тоже виноваты в том, что теракт произошел именно в нашей республике. До этого в республике прошла череда терактов. И никто не был наказан. Такая безнаказанность сделала возможной бесланскую трагедию, и делает возможными новые теракты.

Насколько я понимаю, власти настроены по отношению к вам весьма агрессивно…

Наши выступления им не нравились с самого начала. Ведь мы открыто заявляем: Дзасохов и все остальное руководство республики виновно в том, что захват произошел именно у нас.

А в последнее время развернулась настоящая травля нашего комитета. Взять к примеру тот же митинг 8 марта. Чего только власти не делали, чтобы помешать нам вывести людей на площадь! По телевизору заявляли, что митинг запрещен, что мы дестабилизируем обстановку, что нам нужно сейчас сидеть тихо. Потом какие-то люди ходили по дворам и говорили: митинга не будет, он отменен. Затем заявили: “Не ходите, митинг будут разгонять…”. К счастью все окончилось мирно. Но если бы не давление властей, акция получилась бы гораздо более массовой.

Многие говорят, что все разногласия и проблемы связаны с распределением гуманитарной помощи

Нет. Мы сейчас этим вообще не занимаемся. Может быть, это упущение нашего комитета, но мы не вмешивались в работу общественной комиссии по распределению гуманитарной помощи. Она состоит в основном из числа потерпевших. Как уж там она распределяет – это дело их совести. Мы работаем в другом направлении.

Но, конечно, мы очень благодарны всем, кто помогал Беслану. Гуманитарная помощь, которую нам начали оказывать после сентября, была большая. И дело не только в материальной поддержке. Знаете, когда ощущаешь, что кто-то плачет вместе с тобой… Это помогло нам справиться, помогло выжить в трудную минуту.

Вы говорите о том, что ваша основная задача – борьба с терроризмом. А как вы видите эту борьбу?

Мы планируем сотрудничать с другими женскими организациями, которые предлагают нам сотрудничество. Основным направлением своей работы мы считаем антитеррористическую деятельность. Нужно как-то сплотить всех женщин в борьбе против терроризма. Мы видим жизнь по-другому. И борьбу с террором мы видим по-другому.

Борьба с терроризмом это и просветительская деятельность, и митинги, подобные тому, что мы провели восьмого марта. Когда нас будет больше, мы сможем одновременно провести таки митинги и в городах России, и за рубежом. Я думаю, что они будут иметь какой-то вес.

Еще мы бы хотели принять непосредственное участие в разработке поправок к закону “О терроризме”. Мы хотим, чтобы в этом законе отражались права потерпевших. Мы лучше знаем, что в нем должно быть прописано.

Мы планируем сотрудничать и с российскими, и с международными организациями. Когда мы были в Москве, то познакомились с руководителями Комитета солдатских матерей. У нас много точек пересечений, и я надеюсь, что мы будем активно сотрудничать. Ведь каждой матери претит война. Никакая мать не хочет терять своего ребенка, никакая мать не хочет, что бы ее ребенок погиб за родину, за идею или за что-то еще. Это чисто женская логика, чисто женская позиция.

Как вы оцениваете ход расследования теракта? Его ведут одновременно несколько структур – Генеральная прокуратура РФ, парламентская комиссия… Можете ли вы сравнить их работу?

К работе Генеральной прокуратуры у нас больше претензий, чем к парламентской комиссии. На мой взгляд, парламентская комиссия более открытая. Они нас, по крайней мере, выслушивают. А Генеральная прокуратура утверждает, что оружия в школе не было, посторонних не было, ремонт делался своими силами. А ведь я сама видела – живу рядом со школой, что в августе там ходили посторонние. У нас небольшой город, все друг друга в лицо знают. И если я вижу человека на крыльце школы, то я могу сказать он наш или посторонний.

А уже после того, как раздались первые выстрелы, я видела, как организованная группа людей побежала в сторону линейки. А в Прокуратуре мне говорят – почему вы уверены, что это боевики?! Ну это же не родители, не учителя и уж точно не дети. Здоровые мужчины в темной одежде, я не разглядела камуфляж это или что еще. Я видела, как две группы строем пробегали по первому и по второму этажу одновременно.

Или еще пример: Генпрокуратура настаивает, что боевиков было всего 32 человека. Но ведь многие из тех, кто был в заложниках, уверенны, что их гораздо больше. А прокуратура продолжает давить. Как сказал Владимир Колесников: “Вы добросовестно заблуждаетесь”. Эта фраза вообще всех убила. Ему женщина рассказывает: “Я была в зале, я видела то-то и то-то…” А он ей: “Нет, уважаемая, вы добросовестно заблуждаетесь”.

В общем, посмотрим, какие они огласят результаты. В любом случае, я уверена, что никакая комиссия нам всю правду не расскажет. Но если то, что они огласят, будет уж совсем расходиться с тем, что знаем мы, если нас заставят проглотить еще и эту ложь, то с этим уже никто не смирится.

Стены школы №1 исписаны проклятиями в адрес бывшего директора - Лидии Цалиевой. Вы считаете, она, действительно, была как-то связана с боевиками?

Я не думаю, что директор школы могла специально допустить бандитов в школу. Но по халатности, не зная, что это бандиты она пустила непроверенных людей. Человек склонен верить, что все вокруг хорошие, честные и добрые. А ведь достаточно одного террориста, чтобы начинить всю школу оружием.

Что вы думаете о дальнейшей судьбе здания школы?

На этот счет есть много разных мнений. Одни говорят школу надо снести всю. Я вначале тоже склонялась к тому. Понимаете, когда я выхожу на балкон, я вижу этот спортзал, где они сидели. Он совсем близко. Когда дети летом ходили туда играть, я могла, не выходя из квартиры, слышать их голоса. Я слышала, что кричит мой Заур или Хасан… А теперь я каждый день вижу место, где убили моего ребенка. Из нашего двора похоронили тридцать девять человек. И все они погибли там. И я думала, что если школу убрать, то было бы не так больно…

Но сейчас я думаю немножко по-другому. Школу, конечно, нужно снести, а спортзал оставить. Увековечить память. Нужно это как-то накрыть, собрать там все. Чтобы каждый мог туда прийти задуматься о смысле жизни. Стереть с лица земли это нельзя. Иначе это будет предательством по отношению к памяти детей. И для тех, кто остался в живых, это не должно стереться. Об этом нужно помнить всегда.