Адрес: https://polit.ru/article/2005/08/05/khodor/


05 августа 2005, 09:14

Удар слева, или Заявка Ходорковского

Я не знаю, кто именно дал статье Михаила Ходорковского название “Левый поворот”, но словосочетание это исторически вполне нагружено. Так назывался самиздатский журнал, выпускавшийся группой “Молодых социалистов” на рубеже 1970 - 80х гг., пока их не посадили, а потом его наследник во времена “неформального движения". Среди ставших впоследствии известными участников этой группы были левый политолог и публицист Борис Кагарлицкий, замминистра труда в правительстве Егора Гайдара Павел Кудюкин и публицист Андрей Фадин. Последнему принадлежит еще одно относящееся к делу слово – “семибанкирщина”. Оно обозначало систему, при которой наиболее значимыми фигурами в сфере частного бизнеса (и влияния с его стороны на государство) стали руководители нескольких банковских структур. Кажется, наиболее классический состав семибанкирщины (в алфавитном порядке): Петр Авен, Борис Березовский, Владимир Гусинский, Владимир Потанин, Александр Смоленский, Михаил Фридман, Михаил Ходорковский. Порой туда также включали Владимира Виноградова и Виталия Малкина, вместе с упомянутыми коллегами присутствовавших на встрече с Борисом Ельциным в марте 1996 года, в преддверии упоминаемых в статье Ходорковского президентских выборов.

Как и каждый публичный текст Ходорковского (мы вполне намеренно не принимаем в расчет проблему авторства конкретных слов или оборотов текста, полагая, что так или иначе статья авторизована и интеллектуальную ответственность за нее несет именно то лицо, которое указано в качестве автора), этот дает богатую почву для мыслей о том, что (с учетом кем) и зачем написано. Отобрав бизнес у весьма успешного бизнесмена, сделав из достаточно яркого и амбициозного человека, начинавшего переключаться на общественную и политическую деятельность, политзаключенного, нынешняя власть вряд ли может рассчитывать на тишину и покой в оставшиеся у нее годы.

Основной формальный тезис статьи состоит в том, что путинский режим не представляет собой какого-то радикального разрыва с ельцинским, являясь его вполне закономерным продолжением – и в части авторитаризма, и в части неготовности ответить на “левые” вопросы. Со ссылкой на опыт других наших бывших братьев по лагерю делается вывод о неизбежности левого поворота, к его непрохождению возводятся многие проблемы сегодняшнего дня, а из произошедших, по утверждению автора, изменений в нашем населении следует, что в ближайшие годы (в ходе выборов или – в случае попытки сохранить курс – после и помимо выборов) нашу страну от этого поворота уже не удержать. К чему рекомендуется подготовиться левым либералам, перестав смущаться союзом с КПРФ и “Родиной” “или их историческими наследниками”.

Сам по себе тезис об определенной преемственности путинского и ельцинского режимов у нас не вызывает ни малейших сомнений. Два года назад мы писали: “Из нынешнего момента ельцинский период многим кажется принципиально отличным – не важно с каким знаком (расцвет свободы или развал страны). Однако если отвлечься от общего ощущения – и правда, существенно отличного – и перейти к анализу конкретных тенденций, то начало всего настораживающего сейчас мы увидим именно в том времени. И это скорее закономерно. В недрах каждой революции зреет свой Термидор – как ее органический этап”. Интересно, однако, утверждение, что “пропуск в новейшую российскую историю авторитаризму выписали в 1996 г.”.

Почему именно тогда? Потому, что “очень специфическим образом Борис Ельцин во второй раз был сделан президентом России”, и потому, что 1996 год позволяет напомнить о “Письме 13” с призывом разделить власть между Ельциным и Зюгановым, откуда автор пытается провести прямую к нынешнему “левому повороту” своей мысли. Прямая, однако, никак не получается. И потому, что вместе с Ходорковским в “Письме 13” участвовали чуть ли не все основные крупнейшие бизнесмены того времени (а значит, речь шла лишь о попытке обезопаситься от слишком левого поворота), и потому, что тот же Ходорковский принял посильное участие в реализации все того же “авторитарного сценария”.

При этом трудно не согласиться с Кириллом Роговым, напоминающим: “Выборы 1996 г. далеко не были образцом процедурной чистоты. Однако это были единственные президентские выборы в истории постсоветской России, исход которых до последнего не был известен. В них вкачивалось очень много денег - да, но на конкурентов и их спонсоров не насылалась прокуратура”. Более того, “не пустим коммунистов в телевизор” – это кажется некоторой аберрацией памяти, смешением с ситуациями последующих лет. Некрасивое использование пропагандистской машины – было, несоразмерная агитация – была, грязный трюк с надутым, использованным, а затем полувыброшенным Лебедем – был, но коммунистов тогда били за то, что они говорили, и за то, за что брали на себя ответственность, а не за “связи с олигархами”, террористами или нецелевое расходование средств “Росагропромом”. Да и административный ресурс применялся вплоть до выборов 1996 года с разных сторон.

Впрочем, мы давно писали о том, что борьба оппозиции должна строиться на попытке быть качественно честнее власти, на признании “ответственности за прошлые ошибки, за то, что не протестовали против подтасовок раньше (только тогда будет моральное право по-настоящему протестовать против этого сегодня и завтра), за то, что допустили все происходящее”. Однако с честностью есть проблемы и у рассматриваемого текста Ходорковского (мы понимаем трудности нынешнего положения автора, однако делать скидку на них в данном случае считали бы для него оскорбительным).

Уже начало статьи грешит определенным лукавством: пропуск для авторитаризма был выписан гораздо раньше 1996 года. Найти его можно и в том, как распускался Советский Союз, и в том, как Ельциным навязывался Верховному Совету Руслан Хасбулатов, и в том, как боролся Ельцин со своими недавними соратниками – Хасбулатовым и Руцким. Свой проект Термидора был у каждой из этих сторон, обе они вышли из конституционного поля в сентябре 1993 года (вместе с гарантом незыблемости этого поля – тогдашним и нынешним главой Конституционного Суда Валерием Зорькиным).

Готов ли был Ельцин к полевению? Да. Он его и осуществил, сдав в декабре 1992 года Гайдара, позволив со временем ослабить монетарную жесткость, не пресекая многочисленные и затратные попытки проведения “промышленной политики” и т.п. Но отдавая соратников и посты, он не был готов отдать главного – милой власти. Отсюда 3 – 4 октября 1993 – реализация куда более авторитарного сценария, чем в 1996 году. Во многом именно боязнь понести ответственность за те события была властным аналогом боязни бизнеса потерять собственность. Характеристика же ельцинского режима образца 1996 года как праволиберального выглядит достаточно спорной.

Что же касается предложенного варианта Ельцин – президент, Зюганов – премьер, то если что он и напоминает, то отнюдь не альтернативу авторитаризму, а другую версию идеи Коржакова и Ко отказаться от выборов, то есть фактически потерять формальную легитимность и убрать какие бы то ни было юридические сдержки того же самого авторитаризма.

Не менее лукаво звучит: “большинству либералов и демократов (а я, конечно же, не слишком вдумываясь в трактовку слов, относил себя и к тем и к другим)”. Так и видится аналогом сборника “От марксизма – к идеализму” что-то вроде “От либеральной демократии – к левому либерализму”. Но биография автора весьма причудлива, трудно поверить, что менее причудлива и его идейная эволюция. В не столь давнем прошлом – комсомольский работник, молодой бизнесмен, советник еще не прошедшего либеральной выучки Черномырдина – во всяком случае, ничего очевидного в том, что в тот момент Михаил Ходорковский относил себя именно к либералам и демократам, нет. Не столь однозначно все было и впоследствии.

В 1996 году, вопреки утверждениям Ходорковского, никакого разочарования в либерализме еще не было, точнее, имевшееся не превышало уровень 1993 года, просто очарование им никогда и не захватывало большинства граждан. Что не помешало повороту от бардачной внешней политики Козырева к вполне советизанской политике Примакова.

Трудно переоценить, какую роль в дискредитации либерализма и либералов сыграли драки 1997 – 1998 годов. Попытка “младореформаторов” (и близкого им бизнеса) изменить условия игры на более корректные, но в удобный им момент, без согласования с остальной частью политико-экономической элиты, привела к конфликту вокруг “Связьинвеста”, “делу писателей”, участию “удаленных” олигархов в усилении волны социальных протестов в тот же период. Все это нередко сопровождалось и антилиберальной, порой государственнической, порой социал-популистской риторикой. Не стоит забывать, что именно компания Гусинского запустила сериалы про “ментов”, а Березовский вытащил на первую кнопку Невзорова. Менее заметную, чем Гусинский с Березовским, но все же вполне отчетливую роль во всех этих процессах играл и ЮКОС с его акционерами. “Младореформаторы” в тот же период отчасти раскрутили антиолигархическую истерию.

Усилия обеих сторон, вызывавшие в этой части неизменное сочувствие и радость коммунистов и национал-патротов, привели к тому, что уже к середине 1998 года либерализм стал восприниматься как дискредитированная в общественном мнении идеология и практика. Ну, а попытку вполне левого поворота, примеряясь к обстоятельствам, осуществило правительство Примакова-Маслюкова.

Тогда Михаил Ходорковский вновь не принимал проявлений левизны, касавшихся его непосредственным образом, - от имени нефтяников он активно возражал против повышения обложения отрасли, поясняя, что она и так пострадала от кризиса. А какая может быть левая политика без усиления сборов с бизнеса для дальнейшего распределения на социальные нужды? Ультралиберальными были и слова Ходорковского о том, что социальная отвественность бизнеса состоит лишь в том, чтобы создавать возможность людям зарабатывать достойные деньги за свой труд.

Свидетельством либеральности позиций автора статьи служило и признание (весьма редкое) в том, что он финансирует деятельность либеральных партий – СПС и “Яблока”.

Полевение позиций наметилось уже в статье о кризисе либерализма. Данный текст призван, вероятно, достаточно четко позиционировать автора именно как левого либерала, предпочитающего блокирование налево же.

Странен фрагмент статьи по поводу вопросов левой повестки дня 1996 года. Формулировки вопросов по-своему знакомы, так (или чуть в менее парадоксальной форме) мог их задать, действительно, Геннадий Зюганов. Хотя и не он один. Ответов же на эти вопросы не собирался дать ни он, никто другой. Риторические вопросы в них просто не нуждаются, поскольку ответ уже присутствует в самом вопросе.

Вообще объяснение, что авторы “Письма 13” написали его потому, что только Геннадий Зюганов мог объяснить, скажем, “почему люди, не блещущие ни умом, ни образованием, заколачивают миллионы, а академики и герои, мореплаватели и космонавты оказываются ниже черты бедности”, выглядит, по меньшей мере, смешно.

Приводя эти вопросы именно в таком виде – не в качестве цитаты из какого-то конкретного текста, а в качестве собственной реконструкции, причем именно вопросов, на которые нужно ждать ответа, - Михаил Ходорковский не проясняет, считает ли он эти вопросы корректно заданными и как он сам предпочел бы на них сейчас ответить. В дальнейшем тексте статьи он касается, скажем, вопроса о приватизации, но ничего более внятного, чем “легитимация приватизации”, которая “отнюдь не означает огосударствления экономики”, к сожалению, не звучит.

Путинский проект Ходорковский характеризует как блеф - попытку “сделать вид, что мы отвечаем на все ключевые вопросы застывшей в неизменности с 1995 г. повестки дня…., а в настоящей жизни, где власть, собственность и деньги”, делать все как раньше. И здесь текст выглядит не слишком убедительно. Постепенно изменилось достаточно многое, и не без влияния риторики подобных вопросов:

  • существенная часть собственности вновь сконцентрирована в руках государственных или частично государственных компаний, то есть формально как бы принадлежит гражданам;
  • демонстрация чувства собственного национального достоинства является одним из главных занятий нашей внешней политики;
  • требования нравственности и духовности пронизывают государственную риторику, время от времени подкрепляясь кампаниями против “оборотней в погонах” и антикоррупционными расследованиями против проштрафившихся чем-то другим чиновников;
  • стабилизация, искоренение чувства неопределенности (вместе с самой неопределенностью) являются основой государственной политики – причем как декларируемой, так и теневой.

Если эти ответы не нравятся, тогда тем более остается подождать следующих текстов автора с более развернутой его версией.

Но это не единственный вариант левого поворота, случившегося на постсоветском пространстве до отчасти причисляемой Ходорковским к этому классу Оранжевой революции, – в какой-то степени именно так можно расценивать победу Леонида Кучмы над Леонидом Кравчуком, а в наиболее чистом виде – приход к власти Александра Лукашенко. Именно в Белоруссии в наиболее чистом виде реализовалась опасность, о которой пишет и Ходорковский, – “зарождение на волне левого поворота нового сверхавторитарного режима”. Не знаю, как насчет “исторических наследников”, но нынешней КПРФ этот режим кажется весьма симпатичным.

Правда, здесь же мы видим определенное преимущество проекта Ходорковского над проектом Виталия Найшуля. Если последний настаивает на том, что первая революция (на рубеже 1990-х) решила проблему свободы, а следующая должна поставить вопрос о справедливости, то Ходорковский, учитывая специфику нынешнего решения проблемы свободы, говорит немного иное: “Нужен левый поворот, чтобы примирить свободу и справедливость, немногих выигравших и многих, ощущающих себя проигравшими от всеобщей либерализации”. Правда, как именно этого можно добиться, остается не совсем ясным.

Не могу сказать, что слишком убедительными выглядят слова об изменении нашего народа настолько, что теперь левый поворот (по версии Ходорковского) обязательно состоится. Приводимые же в статье цифры ничего не говорят о динамике процесса. Скорее у меня есть ощущение определенного размывания за последние годы и правого, и левого электората.

Сама же власть при этом не является в наших условиях (как и в большую часть правления Ельцина) ни правой, ни левой, но работающей на свое самовоспроизведение. При этом, как мы и писали, главная беда оппозиции в том, что в одних случаях власть (а значит, и ее проекция в политическое поле — “партия власти”) оказывается каждому из крыльев оппозиции ближе, чем другое крыло (давнее наблюдение Дмитрия Фурмана), в других же — власть оказывается дискурсивно (по общим принципам подхода, методам рассуждения) ближе к народу, чем оппозиция в целом.

Однако левую повестку в наших условиях, похоже, формирует преимущественно власть. Монетизация льгот дает основание для протестов против этой монетизации, невнятные попытки реформ образования, науки и медицины – для требований бесплатного образования, сохранения финансирования научных учреждений и бесплатной медицины. Это не делает менее актуальным вопрос об альтернативных проектах работы с этими же проблемами, но дает возможность через понятные, близкие людям требования заставить задуматься и о других вопросах.

При этом в качестве возможной платформы для объединения оппозиции мы выдвигали социальный протест, законничество и борьбу политики против антиполитики. Еще раньше шла речь о необходимости "нахождения кандидата на пост президента, который был бы фигурой настолько необычной, что ее могли бы поддержать не только либералы, но и коммунисты (или, если угодно, наоборот), фигурой, которая бы попыталась удержать страну в политическом поле, а затем создала бы условия для открытого политического диалога”. И даже думали о кандидатуре Ходорковского. Нынешним текстом он достаточно четко отстроился от власти в левое поле и сделал прямую заявку на близкую к этому политическую карьеру (отстраиваясь от нынешней власти вправо, к сожалению, заведомо можно рассчитывать лишь на меньшинство, что вряд ли устроит автора статьи). Наивно думать, будто эта заявка помешает работать на том же поле другим участникам, включая разнообразные “партии власти” или “президентов власти”, но уже его появление обещает обострение борьбы с далеко не очевидным результатом.

Что же до неточностей и натяжек в описании Ходорковским прошлой и настоящей социальной реальности, то на то это и манифест, а не аналитическая записка. Весьма сомнительный, с точки зрения физики и философии, “Материализм и эмпириокритицизм” когда-то помог другому публицисту восстановить контроль над собственной партией, а очень вольный пересказ биографии Герцена и истории общественной мысли в России поспособствовал присвоению этой истории для вполне актуальных нужд.

См. также:

  • Маркедонов. Поспешные похороны либерального проекта
  • Арсенин. Политическая жизнь в дачном режиме
  • Лейбин. Кампания 2007-2008 началась
  • Долгин. “Еще ничего не кончилось”
  • Долгин. Как избежать победы лукашизма?
  • Долгин. Кризис либерализма нужно еще заслужить
  • Долгин. Лучшая защита – это нападение… Ходорковским
  • Долгин. Потерять политику значит потерять страну