28 марта 2024, четверг, 19:18
TelegramVK.comTwitterYouTubeЯндекс.ДзенОдноклассники

НОВОСТИ

СТАТЬИ

PRO SCIENCE

МЕДЛЕННОЕ ЧТЕНИЕ

ЛЕКЦИИ

АВТОРЫ

31 июля 2006, 11:57

Этническая и культурная дифференциация

Сборник «Этнические группы и социальные границы» (Под ред. Ф. Барта, М., Новое издательство, 2006)

"Полит.ру" публикует статью Ян-Петтера Блума из сборника "Этнические группы и социальные границы" под редакцией выдающегося норвежского антрополога Фредрика Барта (Этнические группы и социальные границы: Социальная организация культурных различий: Сборник статей / Под ред. Ф. Барта; пер. с англ. И. Пильщикова. —  М.: Новое издательство, 2006. — 200 с. — (Новые границы)). Это одна из наиболее знаменитых работ в социальных науках второй половины XX века, заложившая основы изучения феномена этничности и сместившая фокус антропологического анализа с внутреннего устройства и истории отдельных этнических групп на социальные границы между этносами и механизмы их поддержания. В настоящей статье речь пойдет о механизмах формирования этнических сообщества, а также о культурных и организационных условиях, необходимых для возникновения этнических границ. "Организация этнических идентичностей основывается не на культурном разнообразии, как обычно подразумевается в антропологии, а на приписывании ограниченному набору действий определенных социальных значений", - уверен Блум.

Цель этой статьи — обсуждение культурных и организационных условий, необходимых для возникновения этнических границ. Я рассмотрю случай, где культурная диверсификация крестьянского населения в национальном государстве отражает непрерывные процессы адаптации к меняющимся обстоятельствам в природной и социальной среде. С социальной точки зрения ситуация такова, что возникающая в результате дифференциация предполагает симбиотическую взаимозависимость индивидов в различных адаптивных позициях, напоминающую так называемое плюралистическое общество (Furnivall 1948).

Однако, хотя стереотипы и предрассудки, имеющие отношение к категоризации наблюдаемых культурных различий имеют место достаточно часто, их никогда прямо не связывают с отношениями между людьми различного происхождения, ведущими различный образ жизни.

Вот почему в этом ареале поддерживается этническая гомогенность, несмотря на явные различия в стилях поведения и формах социальной организации. Поэтому мой случай можно считать негативным, и с помощью анализа я постараюсь показать, что организация этнических идентичностей основывается не на культурном разнообразии, как обычно подразумевается в антропологии, а на приписывании ограниченному набору действий определенных социальных значений.

Среди южнонорвежского крестьянства есть группа населения, характеризующаяся прямой зависимостью от высокогорной среды для охоты, рыболовства и скотоводства. Эта группа, именуемая обычно «крестьянами-горцами» (fjellbønder) проживает в местных общинах, расселенных по глубоким, узким долинам рек и бассейнам озер вблизи центральных высокогорных плато [1]. Они тянутся с северо-востока на юго-запад и граничат с четырьмя большими регионами (см. рис.): это восточный район (Østlandet), где распространено фермерство либо смешанное фермерство/лесоводство, южный район (Sørlandet), во внутренних частях которого население занимается фермерством/лесоводством, а на побережье — фермерством/рыболовством; западный район (Vestlandet), где население внутренних фьордов занимается фермерством, а те, кто живет на побережье, — фермерством/рыболовством; и, наконец, северный район (Trøndelag) с богатыми сельскохозяйственными территориями, подобными тем, что находятся в восточном регионе. Обычно норвежское фермерство носит смешанный характер, сочетая скотоводство с возделыванием зерновых и корнеплодов. Доля каждого из этих секторов зависит от экологических условий и, следовательно, варьируется по регионам.

Южная Норвегия

На рисунке видно, что горские общины в основном сосредоточены в восточном районе и занимают высоты 500–1000 метров. Зима здесь суровая, а лето — короткое (около трех месяцев) и прохладное: средняя температура в июле колеблется по районам от 8 до 12º. Для ландшафта характерны расположенные вблизи друг от друга ложбины и горы. При движении вверх экологические признаки резко меняются: из хвойного леса мы попадаем в горный березняк, а затем в зону такой высокогорной растительности, как вереск или лишайник. Благодаря наличию метаморфических пород лесная почва, а также горные склоны и плато на этой территории богаты травой и создают прекрасные условия для летнего выпаса скота. Топографические условия варьируются: одни долины — узкие, с крутыми подъемами, другие — более открытые, с более неровным рельефом. Местные сообщества разделяются на группы близлежащих ферм (grender), которые образовывались везде, где долины и некрутые склоны предоставляют клочок пахотной земли. Такие поселения находятся по большей части на моренах, вдали от ложбины, предпочтительно на северном или восточном склоне, где меньше угроза заморозков.

Относительно возможностей для фермерства существует очевидный экологический барьер между этой высокогорной территорией и окружающими долинами, плоскогорьями и фьордами. В отличие от низин, где фермерство распространено по всему ареалу, горские общины располагаются выше или вдоль границы, гарантирующей сбор зерновых и корнеплодов. Но даже там, где пахотная земля позволяет выращивать такие культуры, урожай недостаточен для прокорма. Поэтому «горцев» можно считать группой маргинальных фермеров, чья жизнь почти полностью зависит от скотоводства и чьи приусадебные участки в основном представляют собой, обрабатываемые для производства одного только сена.

Археологические и исторические источники показывают, что земледельцы начали осваивать эту территорию только после того, как были заняты все низины. После Черной Смерти (эпидемии чумы 1349 года) большинство горных долин полностью или частично лишилась населения — либо вследствие самой чумы, либо потому что люди начали спускаться в низины, занимая фермы и земли под аренду, освободившиеся в результате опустошений, произведенных чумой. Только в XVI–XVII веках население горных долин достигло прежнего уровня и затем продолжало расти. В XVIII–XIX веках перенаселенность этих территорий приобрела чрезвычайные размеры, но затем демографическое давление упало благодаря эмиграции в Америку и индустриальному развитию.

По этой причине имеет смысл считать, что все южнонорвежские фермеры — и горцы, и владельцы низинных земель — имеют общее культурное прошлое. С другой стороны, у этих групп в ответ на адаптационные требования и возможности, возникающие в варьирующихся экологических условиях, развились различия в культурных компонентах или стилях жизни. Если крестьянин, живущий в низинах, привязан к своей ферме и ведет стабильную и размеренную жизнь, то адаптация крестьянина, живущего в горах, требует освоения более обширных территорий. Он все время в движении, всегда совершает переходы; он охотник и покупатель скота. В результате горцу часто приписывается определенный тип характера: он — спекулянт, художник и хулиган в противоположность кроткому крепышу с низин.

Однако если мы хотим продемонстрировать действенность экологического подхода к проблеме культурной диверсификации, мы должны построить модель синхронического процесса, создающего эти эмпирические формы на единой культурной основе.

Поскольку жители горных долин преимущественно зависят от скотоводства, размер капитала (крупного скота, овец, коз), которым обладает хозяйственная единица, зависит от количества корма, который может быть собран за короткий сезон урожая. В традиционной системе производства, где высокое качество летнего выпаса вознаграждается весенним отелом, сенокос совпадает с сезоном-пик молочного хозяйства. Такая ситуация предотвращает полное поглощение домашнего труда заготовкой сена. Заготовка сена становится мужской работой, поскольку женщины могут участвовать в ней только тогда, когда они свободны от ухаживания за скотом.

Более того, поскольку пахотные участки в горных долинах круты и каменисты, обработка земли гораздо более трудоемка, чем в низинах, где можно использовать более эффективные сельскохозяйственные технологии.

Из-за высокой плотности населения по отношению к количеству пахотной земли фермы в среднем слишком малы, чтобы полностью использовать доступный трудовой потенциал для сельскохозяйственных работ и чтобы обеспечить излишек молочных продуктов. Поэтому многие крестьяне вынуждены собирать корм в лесу и на природных лугах, эта технология требует большего вложения труда, чем сбор урожая с пахотных земель.

Поскольку эти ресурсы имеются в практически неограниченных количествах, без риска ошибиться можно сказать, что вложение труда в собирание кормов представляет собой минимальный фактор в таком производстве.

Если в течение года в целом семья, состоящая из трех поколений, в которой растут маленькие дети, или семья, состоящая из двух поколений, в которой дети выросли или достигли подросткового возраста, обладает избытком трудового потенциала, то в период урожая ее трудовой потенциал оказывается слишком мал, чтобы собрать корм для скота, которого будет достаточно для полной эксплуатации богатых летних пастбищ. Вряд ли будет реалистично основывать производство на импорте сезонных работ, поскольку в этот период непросто найти свободную рабочую силу; кроме того, такой труд слишком дорог по сравнению с возможной прибылью. Значительное расширение домашнего хозяйства за счет привлечения новых взрослых членов семьи — трудноосуществимая и малопривлекательная альтернатива.

Если принять в расчет наличный трудовой потенциал и обширные ресурсы подножного корма, которые крестьяне-горцы контролируют de jure или de facto, становится ясно, что наличный производственный капитал является сдерживающим фактором для роста темпов утилизации. Наиболее адекватной адаптацией будет такая, которая позволит приобретать сезонный капитал в форме скота в период доступности пастбищ.

Эта ситуация издавна стала и продолжает быть главным фактором производственной деятельности в горных долинах. Чтобы решить эту проблему, горцы ввозят скот с низин. Это делается посредством следующих институциональных соглашений:

  1. горцы договариваются с низинными крестянами о сезонной аренде скота (преимущественно коров и коз), таким образом повышая летнее производство молока;
  2. весной горцы скупают в низинах телят для выращивания, а осенью продают их;
  3. горцы сдают в аренду горные пастбища для выпаса овец и лошадей.

Эти решения могут различным образом комбинироваться в зависимости от ресурсов конкретного крестьянского хозяйства, то есть в зависимости от количества наличного корма и труда.

По целому ряду причин эти соглашения привлекают и низинных крестьян:

  1. они позволяют экономить труд;
  2. они позволяют увеличить объем пастбищ, которых в низинах недостаточно;
  3. они позволяют улучшить качество скота, поскольку для домашнего скота, особенно для овец, горные пастбища предлагают гораздо более качественный корм, чем низинные пастбища;
  4. этот спрос на капитал позволяет утилизовать такие в противном случае неиспользуемые ресурсы, как зимние пастбища, расположенные на островах и полуостровах вдоль западного побережья. Отдавая в аренду скот или продавая его, крестьяне, проживающие на этих территориях, получают, хотя бы и путем интенсивной утилизации, возможность держать стадо, большее по размеру, чем может позволить им само их хозяйство.

Таким образом спрос горцев на капитал подталкивает многих крестьян с низин воспользоваться возможностью и построить свою систему производства на отношениях симбиоза. Конкретные детали таких договоров варьируются по регионам и во времени, отражая различные тактические преимущества, выгадываемые партнерами, но все они основываются на неизменном экологическом контрасте между высокогорными долинами и прилегающими к ним низинными сельскохозяйственными землями.

В том, что касается крестьян-горцев, договоры основываются на трех условиях: наличие обильных пастбищ в летний сезон, внешний рынок для сезонной аренды или покупки скота и внешний рынок для продажи избыточной животноводческой продукции. Возникающая в результате схема утилизации ресурсов способствует выработке у горцев культурных отличий как в отношении видов работ, которыми они занимаются, так и в отношении конкретных организационных решений, принимаемых отдельными хозяйствами и местными сообществами. Более того, это обстоятельства не только предполагают наличие особых технологий и навыков, но и способствуют развитию характерного для горцев стиля жизни, с соответствующими коррелятами на уровне социальной установки и мировоззрения.

Успешная адаптация предполагает решение целого ряда особых технологических и организационных проблем. Скот должен быть доставлен на пастбища ранним летом и его следует вернуть владельцу или вывезти на рынок осенью. До того, как система дорог развилась в достаточной степени для того, чтобы по ней начал передвигаться грузовой транспорт, скот гнали на большие расстояния по долинам или через горы и затем переправляли на лодках на территорию фьордов. Перегон скота был рискованным предприятием, особенно когда речь заходила о переходе через высокогорные массивы осенью и ранней весной — из-за неурочных холодов и метелей. Однако разные виды кооперации между хозяйствами сделали транспортировку более эффективной и уменьшили риск. Кроме того, были достигнуты договоренности между кооперативами касательно сбыта сыра и мяса на рынке. Это стало основой для позднейших совместных работ — таких, как постройка подходящих дорог до летних молочных хозяйств (seter), совместная моторизованная транспортировка молока до главных дорог, ведущих до маслобоен и сыроварен в крупных и мелких городах и постройка небольших местных сыроварен.

Но даже при этих условиях такого рода фермерство связано со значительным экономическим риском для каждого конкретного хозяйства. С другой стороны, возникает возможность роста благодаря чистым инвестициям в фермерское хозяйство. Это достигается благодаря покупки больших или более качественных пастбищ или благодаря сезонной покупке и продаже годовиков. Успешно развивающееся хозяйство должно быть мобильным, а его владелец должно обладать умением и возможностью эксплуатировать меняющуюся конъюнктуру рынка. Портрет горца как спекулянта подкрепляется его деятельностью в качестве охотника на оленей и коммивояжера (skreppekar). Из горских общин обычно выходят мастера художественных ремесел и музыканты, распространяющие свою продукцию или мастерство по соседним территориям.

Предшествующий анализ был призван продемонстрировать экологические и социальные основы культурной ситуации, во многих отношениях напоминающей полиэтничные общества, только культурно дифференцированных региональных групп населения, проживающих в симбиотической взаимозависимости, основанной на эксплуатации разных экологических ниш. Однако в полиэтничном контексте взаимодействие между представителями различных групп предусматривает соблюдение и сохранение границы, поскольку все они своими действиями подчеркивают свою этническую идентичность — а, следовательно, и культурные отличия друг от друга — так, что их взаимоотношения ограничиваются внеличностными и конкретно-ролевыми формами. Тем не менее нет эмпирических свидетельств, которые поддерживали бы тезис о том, что взаимодействие между горцами и крестьянами с низин основано на дихотомизации столь обобщенного, этнического характера. Напротив, мы обнаруживаем, что при взаимодействии сторон культурные различия затушевываются (Goffman 1959): обе стороны разделяют одни и те же ценности и пользуются общими стереотипами, подчеркивающими сходство и взаимное доверие. Поэтому взаимодействие между ними в принципе тождественно взаимодействию между индивидами внутри местного сообщества, когда они вступают в аналогичные взаимоотношения.

Эти данные возвращают нас к исходной точке, то есть к вопросу о социальном значении культурной диверсификации. Вопрос предполагает аналитическую дихотомию между культурой в смысле стандартов ценностей и их кодификации в социальных категориях и статусах и культурой в смысле внешних форм, порождаемых этими ценностями в конкретных экологических и социальных условиях (Barth 1966; Barth 1968).

Следовательно, если мы хотим на этом основании объяснить рост и сохранение специализированных видов деятельности в горных долинах и установившиеся в результате этого традиции, мы должны указать на намерения части населения осуществлять идеалы своего образа жизни, общие для всех норвежцев или, по крайней мере, для всех норвежских крестьян.

Это можно продемонстрировать с помощью анализа того, как горец распоряжается своей ежегодной продукцией. Исходя из рыночной цены на свою продукцию и суммы денег, которую необходимо вложить в ферму, он оставляет часть продукции для личного потребления, а доход с продажи остатков тратит на приобретение привозных товаров — муки или зерна, кофе, сахара, бытовой техники и сельскохозяйственных орудий. Поэтому, находясь в зависимости от успеха различных своих предприятий, крестьянин-горец все же получает возможность достигнуть уровня потребления, соответствующего уровню потребления крестьянина с низин. В определенной степени это отражается в повседневном рационе и, что важнее, на том значении, которое придается демонстративным формам потребления, таким, как жилищные условия и гостеприимство. В наиболее благоприятном случае часть прибыли сохраняется либо в форме движимого имущества, либо в форме денег. Этот капитал передается детям в виде наследства или приданого и служит компенсацией тому, кто не наследует землю. Таким образом ребенок, наследующий ферму, обычно — старший сын, может получить весь участок, не причиняя ущерба своим братьям и сестрам.

Поэтому без боязни ошибиться можно сказать, что горцы не только признают общие критерии социальных рангов, принятых в макросоциуме, но и благодаря стремлению жить в соответствии со стандартами самых богатых и влиятельных людей в более широком обществе — прежде всего среди крестьян, составляющих для них естественную референтную группу, — они стремятся занять наивысшее положение как в местном сообществе, так и за его пределами. Пожалуй, претензии фермера на высокое социальное положение ярче всего проявляются в ситуациях гостеприимства, поскольку такого рода ситуация дает наиболее надежный результат в виде социального признания. Для этой цели заготавливаются большие запасы пищи, нередко за счет ежедневного потребления. В случае горца это часто означает, что он и его семья могут быть вынуждены серьезно ограничивать себя, чтобы достигнуть адекватных видимых результатов в социальной сфере.

Мой анализ, таким образом, показывает, чем больше горец вовлекается в социальную конкуренцию с низинными крестьянами, а посредством этого — с большинством норвежцев, тем больше его внешний стиль жизни должен отличаться от стиля жизни людей, занимающих иные тактические позиции. Благодаря этой специализации возникают отличающиеся друг от друга региональные культуры; но процесс диверсификации зависит от действия факторов, противостоящих систематизации культурных различий в форме этнических границ. Сталкиваясь со специфичными экологическими и социальными ограничениями, горец пытается максимизировать идеалы и, если ему это удается, его социальное положение существенно повышается вопреки изначальной ущербности его позиции; так возникает ситуация, которая иногда порождает значительные различия в ранге внутри местных общин в горных долинах. Конкретный результат в виде богатства или более высокого положения достижим благодаря тому, что дети горца вступают в брак с наследниками более богатых ферм в горах или в низинах либо начинают какую-то иную карьеру в макросоциуме. В редких случаях горскому крестьянину оказывается под силу самому преобразовать свои ресурсы и богатство и приобрести приличную ферму вне ареала горных долин.

Большинство горских общин претерпели значительные изменения, особенно в послевоенные годы. Развитие сети государственных дорог в этом регионе, постройка дамб для работы гидроэлектростанций, рост туризма и возможностей местного индустриального развития предоставили горским крестьянам альтернативные варианты продуктивного использования своего времени и местных ресурсов. Те же факторы, которые раньше способствовали росту межрегиональной культурной диверсификации, обеспечили теперь возможность реинтегрирования посредством урбанизации.

Проведенный выше анализ напоминает о таких исследованиях, как работа Салинза (Sahlins 1958), который показывает, что варьирование форм социальной стратификации в Полинезии может быть понято как результат адаптационного варьирования на общей культурной основе. В историческом плане такой тезис подразумевает географическую экспансию населения с идентичными культурными признаками и дальнейший процесс адаптации к конкретной местной среде, предоставляющий уникальные возможности для развития различных моделей лидерства и неравенства.

Аренсберг, работающий в той же аналитической традиции (Arensberg 1963), показывает, что народы Старого Света кардинально отличаются от всех прочих уникальным культурным комплексом, характерной составной частью которого является пищевой базис из хлеба, молока и мяса, связанный с особой экологической структурой сельского хозяйства на посевных полях. Эта адаптация основана на цикле использования земли: от зерновых злаков, выращиваемых с целью получения хлеба, к растительному корму для копытных животных, которые, в свою очередь, обеспечивают удобрение для полей и такие потребительские товары, как мясо и молоко, шкуры и шерсть. Однако варьирующиеся на обширной территории природные условия модифицируют этот комплекс, что приводит к значительному варьированию на уровне экономической организации от простых форм жизнеобеспечения до различных форм специализации и рыночного обмена.

Оставаясь в той или иной степени в традиции анализа культурного ареала, разработанной Кребером (Kroeber 1939), такой «филогенетический» подход к проблеме культурной диверсификации и культурных изменений может выявить полное слияние культурных и этнических границ в одном ареале (как, например, в Полинезии), тогда как в других ареалах эти границы могут совпадать лишь частично. Так, для культурно-природных регионов Европы, описанных в рамках аренберговского подхода к проблеме диверсификации, этнический аспект в большинстве случаев нерелевантен. Однако, отвлекаясь от общей эмпирической картины, всегда можно указать на ковариантность между дистрибуцией этнических групп и культурных признаков. Поэтому я выступаю не против эмпирической картины, установленной с помощью такой процедуры, а против ее предполагаемой объяснительной силы в вопросе о возникновении этнических групп и границ. Пока исследование не показывает ничего, кроме ковариативности этнических и культурных границ, мы можем только строить тавтологические высказывания о взаимозависимости между переменными.

Разобранный мною случай показывает, что существование внутри населения региона значительных культурных различий, создающих основу для симбиотической взаимодополнительности и предоставляющих широкий материал для региональных стереотипов и отличий, не ведут сами по себе к социальной организации деятельности, базирующейся на этнических единицах. Как уже говорилось, мы должны учесть еще одно измерение, а именно, измерение социальной кодификации некоторых из этих культурных различий в контрастивных тотальных идентичностях, необходимое для появления этнических групп; они не появляются как результат культурного контраста как такового.

Против этого могут возразить, что в тех случаях, например, когда выявляется ковариативность языковых и этнических границ, можно выдвинуть гипотезу о том, что языковые барьеры служат орудием создания этнической картины. Однако новейшие социолингвистические наблюдения (Gumperz 1958; Blom, Gumperz 1968) позволяют предположить, что значительные речевые различия между разными группами, находящимися в ситуации частых контактов, сами по себе не являются причиной возникновения и сохранения социальных границ. Скорее, эти различия отражают признаки социальной организации посредством процесса кодификации и, таким образом, служат стереотипами идентификации с ценностями различных групп, либо санкционированными изнутри группы, либо навязанными группе извне.

Чтобы проиллюстрировать мой тезис еще одним, последним примером, было бы поучительно сопоставить описанные отношения между жителями гор и низин с отношениями, которые существуют между норвежцами и такими группами кочевых парий, как цыгане и цыганоподобные бродяги (sygøynere, tatere или fant) (Sundt 1850–1865; Barth 1955). Подобно крестьянам-горцам и другим специализированным группам, эти парии используют особые ниши в сельской местности и поэтому связаны симбиотической зависимостью с другими профессиональными категориями — отчасти потому что они не прочь взять на себя работу низкого ранга, отчасти потому что они обладают почти что монополией на определенные формы торговли и ремесла. В отличие от горцев, во время контакта они подчеркивают собственную культурную своеобычность; они проявляют неуважение к крестьянским нормам и в особенности к критериям ранга, а их поведение часто бывает высокомерным и провокационным. Само их кочевничество оседлое население воспринимает как попрание базовых ценностей крестьянства. В результате им не доверяют, их боятся и даже преследуют, но их также уважают за независимость и бесстрашие; их амбивалентность находит выражение в ряде фольклорных легенд и песен. Взаимодействие между норвежцами и членами этих групп строится, таким образом, на дифференцирующем отношении в рамках явной взаимодополнительности идентичностей.

Итак, должно стать ясным, что этнические границы зависят не от культурных различий на уровне формы, а от культуры на более фундаментальном уровне, то есть от особой кодификации этих различий во взаимодополнительных статусах, разделяющих население на референтные группы и поддерживаемых свидетельствами различного происхождения каждой из этих групп. Причину существования таких организаций следует поэтому искать в социальных процессах, которые позволяют исходному и естественному страху перед чужими и подозрительности по отношению к ним систематизироваться в этнических статусах. Это социальные категории, предписывающие обязательные нормы, по которым выносятся суждения о собственном поведении и поведении других людей; это, следовательно, категории, организующие целый ряд видов деятельности в стереотипные кластеры значений.

 

Примечание

[1] Первичные данные, на которых основывается это исследование, были собраны автором в 1962 году в юго-западной части указанной территории. Более подробное изложение материала будет опубликовано в другом месте. Для проверки общетеоретической ценности набора гипотез, выдвинутых мною в процессе анализа этих данных, я пользовался многочисленными работами фольклористов, географов и историков, важнейшими из которых были следующие: Eskeland 1953; Cabouret 1967; Isachsen 1930; Reinton 1955–1961; Skappel 1903; Sømme 1949; Østberg 1914–1939. Финансирование антропологических полевых исследований взяла на себя Регистрационная служба норвежских археологических музеев.

Редакция

Электронная почта: polit@polit.ru
VK.com Twitter Telegram YouTube Яндекс.Дзен Одноклассники
Свидетельство о регистрации средства массовой информации
Эл. № 77-8425 от 1 декабря 2003 года. Выдано министерством
Российской Федерации по делам печати, телерадиовещания и
средств массовой информации. Выходит с 21 февраля 1998 года.
При любом использовании материалов веб-сайта ссылка на Полит.ру обязательна.
При перепечатке в Интернете обязательна гиперссылка polit.ru.
Все права защищены и охраняются законом.
© Полит.ру, 1998–2024.