Адрес: https://polit.ru/article/2006/10/18/georgia/


18 октября 2006, 08:55

После трех революций

Тбилисский «Макдональдс» около метро Руставели. Уютная виртуальная страна чизбургеров и бумажных упаковок, населенная загадочными кавказскими пришельцами. Гордые черноглазые красавицы из поэм Лермонтова изображают американское дружелюбие, снисходительно пробивая чеки и благодаря за покупку. Седовласый долгожитель с важным видом кормит свою внучку карамельным мороженым. Семья из десяти человек пытается поместиться вокруг маленького железного столика на улице и, похоже, сейчас закатит большое воскресное застолье. Для меня это все полная загадка — как будто здесь в эти коробочки и стаканчики упаковано какое-то совсем другое, незнакомое мне содержимое и содержание. В это время между уличными столиками появляется старуха, с ног до головы замотанная во что-то черное, и начинает выпрашивать милостыню. Ее с предельным уважением, но решительно выпроваживает молодой охранник. Я достаю фотоаппарат. Молодая женщина, сидящая со мной рядом, тоже одетая во все черное (национальный цвет), спрашивает: «Вы журналист?». Я киваю. «Я одно могу сказать, — неожиданно говорит она, как будто почувствовав мое глубокое непонимание, — «жить у нас тут приятно».

Понимания от этого не прибавилось. «Приятно», несмотря на то, что страна так и не оправилась после развала Советского Союза, а город — от последствий землетрясения? «Приятно», несмотря на то, что никакие предприятия не работают, а бывшие академики вынуждены торговать на рынке? «Приятно», несмотря на то, что невозможно найти работу и половина тбилисской интеллигенции живет на дотации родственников, работающих в России? «Приятно», когда даже эти деньги невозможно получить, а родственники из Москвы жалуются на то, что их выгоняют из квартир и что они боятся ходить по улицам с грузинским паспортом?

Но в то же время в этом ее «приятно» не чувствуется ни особенного патриотизма, ни какого-то специального национального пафоса. Никто не говорит — «легко». Никто не говорит, что «приятно торговать колготками». Но жить вообще, тем не менее, — почему-то «приятно».

Я захожу в какой-то старый двор, поднимаюсь по засыпанным осенними листьями деревянным ступенькам. По длинному общему балкону бегают дети с мячиком, рядом курят, сидя на резных перилах, молодые красавицы, а внизу сидят на корточках два мужика. «Можно пофотографировать?» — спрашиваю я. «Если только вы не из ГРУ,» — отвечают мужики и смеются. Так я почувствовала на себе антироссийские настроения.

Вообще в последний месяц гостеприимство грузин по отношению к русским если и изменилось, то стало на какую-то долю процента преувеличенным, подчеркнутым, на полградуса более театральным. «Вот видите, а у вас говорят, что мы такие-сякие. Вы там у себя скажите, что мы никого не грабим,» — как будто хотят сказать грузины (а иногда и говорят). Но это очень тонкое, почти неуловимое изменение, проявляющееся в нюансах и интонациях — я его почувствовала только потому, что дипломатический коллапс застал меня в Тбилиси. Вообще же к туристам из России здесь относятся так, как можно только мечтать — тепло, открыто и без всякой навязчивости. На тебя здесь никто не будет показывать пальцем, как на инопланетянина; здесь не принято бегать за туристами, требуя денег или умоляя что-нибудь купить. Кроме того, русский язык здесь во многих поколениях «престижен» и пока что традиционно остается неотъемлемым признаком культурного человека. О шпионах и самолетах МЧС жители Тбилиси заговорят далеко не в первую очередь — и это не то что бы из вежливости: как ни странно, их правда больше интересуешь ты, а не российско-грузинский конфликт. Когда же речь о нем все-таки заходит, все говорят примерно такую фразу: «грязные политики воюют, они хотят нас поссорить, но мы все равно любим русских».

Впервые приезжая в Тбилиси, поражаешься тому, как жизнь в этом городе напоминает сцены из грузинского кино. Все наши мифы и стереотипы о грузинах здесь собраны в какой-то повышенной концентрации: таксисты действительно ездят как сумасшедшие — врубают на полную громкость какие-нибудь деревенские хоровые песнопения и, перекрикивая их, рассказывают тебе какой-нибудь давно известный анекдот про «настоящего джигита». В кабаках здесь действительно произносят умопомрачительно длинные тосты и поют «Сулико». В ресторане «Не горюй» над театром Габриадзе действительно можно встретить живого Резо Габриадзе.

Прямо напротив этого ресторана находится самая древняя церковь Тбилиси — базилика Анчисхати шестого века. Она, как почти все храмы в городе, действующая. Во дворе растет виноград — характерный для Тбилиси мелкий кисловатый виноград с косточками, служители в длинных рясах собирают его и в корзинах относят куда-то на задний двор. Служба закончилась, из церкви выходит толпа, а вслед за ней — два священника, один совсем седой, другой, наоборот, черный как смоль. В надетых поверх ряс кожаных куртках, с массивными серебряными цепями, они слегка напоминают московских металлистов. Священнослужители садятся на какую-то скамеечку, достают шахматную доску, расставляют фигуры. Я хожу вокруг с фотоаппаратом — они полностью погружены в игру, не обращают на меня ни малейшего внимания. Один из них достает из складок одеяния сотовый телефон и кладет его рядом с поверженными фигурами врага. Я не выдерживаю, прошу разрешения тоже сыграть одну партию. Они приветливо соглашаются, угощают меня виноградам и сигаретами — грузинским священникам почему-то не возбраняется курить. Партия развивается стремительно — мой соперник, тот который черный как смоль, играет раз в десять лучше меня. «Ай-ай-ай, как не стыдно гостя обыгрывать,» — с хитрой усмешкой говорит ему седой и принимается мне помогать. «Плохо думаешь!» — говорит черный как смоль то ли мне, то ли ему. Все это время вокруг ошивается какой-то дядька, похожий на художника — длинноволосый, бородатый, с большими интеллигентными глазами — и через плечо наблюдает за игрой. В конце концов я все равно проигрываю, священнослужители с достоинством прощаются и уходят к себе, а дядька с глазами художника отправляется к воротам базилики просить милостыню — как раз приближается час следующей литургии.

Все это поначалу так захватывает, что не понимаешь, действительно тут так все живут или специально стараются для тебя.

Грузия Грузия Грузия
Грузия Грузия Грузия
Грузия Грузия Грузия
Грузия Грузия Грузия
Грузия Грузия Грузия
Грузия Грузия Грузия
Грузия Грузия Грузия
Грузия Грузия  

Но постепенно видишь, что в этом нет никакого особенного противоречия: грузины — народ артистический, и для них нет большего удовольствия, чем поиграть в грузин. Это касается и всех государственных и религиозных праздников, которых в Грузии великое множество — народ отдается этому делу всей душой, им чуждо так свойственное нашему менталитету представление о формальной, общественной и личной, «настоящей» стороне жизни.

Грузия Грузия Грузия
Грузия Грузия Грузия
Грузия Грузия Грузия
Грузия Грузия Грузия
Грузия Грузия Грузия
Грузия Грузия Грузия
Грузия Грузия Грузия
Грузия Грузия Грузия

По-другому здесь невозможно: сама тбилисская архитектура с ее открытыми двориками и длинными общими балконами располагает к тому, чтобы быть в постоянном контакте с улицей — если ты живешь в одном из таких домов старого города, то вся твоя жизнь, хочешь ты этого или нет, проходит на глазах у соседей.

Грузия Грузия Грузия
Грузия Грузия Грузия
Грузия Грузия Грузия
Грузия Грузия Грузия

Грузинский сценарист и режиссер Нино Базилиа рассказывает, что часто бывала в доме, где бок о бок жили грузин, армянин, азербайджанец и курд. Объединенные общим «итальянским» двориком, они были связаны очень близкими, почти родственными отношениями. «Когда наступили тяжелые времена, — рассказывает Нино, — курды, самые предприимчивые, стали торговать керосином. Повесили при входе вывеску: «Керосинная лавка». Тут азербайджанец запротестовал: если дом, в котором находится магазин, общий — значит, и доход должен быть общий. Ругались они, ругались, в итоге постановили, что курд будет отдавать азербайджанцу по пять тетри — или по одной сигарете — с каждой проданной меры. А в другой раз поссорится этот азербайджанец с армянином, скажут друг другу что-нибудь — и тот же самый курд идет их разнимать. А грузин однажды купил себе машину, подержанную «шестерку» — так азербайджанец не мог на это спокойно смотреть, он тоже купил себе старенький «запорожец», но, поскольку водить не умел — просто поставил под окном: вот мол, примите к сведению, у меня тоже есть машина. Потом эта машина постепенно превратилась в собачью будку. Самый драматичный момент был, когда у одного из жильцов погиб кот. Это произошло из-за того, что сосед провел себе электричество — тогда были такие времена, электричества в домах не было, приходилось откуда-то самим тянуть провода. И кота ударило током».

За последние 20 лет облик Тбилиси, конечно, претерпел огромные изменения. При Советском Союзе это был чуть ли не самый процветающий город страны. Здесь всего было много. Здесь продавались продукты, о которых мечтали даже в Москве. Во времена сухого закона в Тбилиси всегда можно было купить хорошее вино и коньяк. Да и вообще грузины были богаче: сторублевую купюру тогда называли «грузинским рублем». Московская интеллигенция преклонялась перед грузинской культурной элитой, совершенно не задавленной унылыми правилами совка. Удивительно, кстати, как много у нас с грузинами, казалось бы, совсем другими, похожих воспоминаний — все эти первомайские демонстрации, памятники Ленину, красные галстуки. Меня поразило, когда в одной квартире на окраине Тбилиси я увидела люстру и обои в точности как у моих родителей в Москве — стоило лететь за две тысячи километров! Но, несмотря на общий быт, здесь все было по-другому главное, не было общего ощущения страха и подавленности, которое возрастало по мере приближения к центру.

Удивительную историю, услышанную от своих родителей, рассказал архитектор Гия Парцхаладзе: «Неотъемлемой частью тогдашнего Тбилиси был городской сумасшедший Кика. Маленький плотный человечек с болезнью Дауна. Дело было в 60-е, в дни совместного визита в Тбилиси Никиты Хрущева и Фиделя Кастро. На проспекте вдруг появился Кика. Кто-то усмехнулся, кто-то его поприветствовал. И все бы этим закончилось, если бы вдруг на улице не появился второй по известности «районный сумасшедший», высокий брюнет с длинной бородой — ну прямо как у вождя кубинской революции. Мгновенно поставили Кику с «Фиделем» рядом; маленький плотненький лысый Кика и без такого соседства мог рождать кукурузные ассоциации, а эти два человека рядом... ну просто нарочно не придумаешь! В те годы по Тбилиси еще ходили открытые такси. Таксисту всучили деньги, поставили обоих сумасшедших в машину, вручили «Фиделю» папиросу (за неимением гаванских сигар), а Кике — тут же снятую с кого-то шляпу. Таксист медленно тронулся, за машиной пошла огромная толпа людей. Весь район был на улице, люди высыпали на подъездов и магазинов и все как один шли за машиной. Оба сумасшедших стояли в ней, махали руками и были счастливы от такого внимания к себе (ведь и они были тбилисцами!). Машины, ехавшие в противоположную сторону, сигналили, из них высовывались люди и приветствовали процессию. И тут произошло невероятное: молодой милиционер-регулировщик на перекрестке «не выдержал ситуации» и козырнул машине с «вождями», чем вызвал еще один взрыв ликования у публики. Один знакомый работал в те годы в милиции и рассказывал, что когда Кику потом в участке спрашивали «кто это все организовал?», тот смотрел в глаза следователю и невозмутимо говорил: “ты!”»

Для тогдашней России что-то подобное, конечно, совершенно непредставимо. Кроме того, из этой истории видно, как легко грузины «заводятся», как охотно они принимают участие в разного рода массовых действиях. Понятно, что, когда Советский Союз развалился и страна оказалась предоставлена собственным страстям, страсти эти накрыли Грузию с головой. Концом дружбы народов считается день 9 апреля 1989 года — день, когда советские военные разогнали грузинскую демонстрацию в центре Тбилиси. К этому времени национальное самосознание уже достигло такого уровня, что митинги собирались на площадях чуть ли не каждый день. Появились новые флаги, вишневые с черно-белой полоской — флаги дореволюционной Грузии. В городе появились танки. Сначала они просто запугивали людей, а 9 апреля, когда количество митингующих достигло 10 тысяч человек, войска атаковали демонстрантов, орудуя чем попало, в том числе гранатами со слезоточивым газом и саперными лопатками. В результате погибли 20 человек. С этого момента наступила другая эпоха — Грузия перестала ощущать себя непослушным отпрыском сурового папаши и впервые за долгое время встала перед проблемой реального самоопределения.

Пришедший на этой волне к власти Звиад Гамсахурдиа воплотил в себе все противоречивые чувства и ожидания, вызванные разрывом с советской империей. Сначала вроде как интеллектуал и диссидент, потом вроде как диктатор, он ассоциировался с какими-то древними национальными духами, с независимостью, которой никто своими глазами не видел — ведь Грузия стала частью России задолго до присоединения к СССР. У него было очень много сторонников среди провинциальной интеллигенции, которая имела мало общего с глубоко русифицированной культурой Тбилиси.

Грузия Грузия Грузия
Грузия Грузия Грузия
Грузия Грузия Грузия
Грузия Грузия Грузия

Набравшись от отца, известного автора исторических романов, представлений о героическом грузинском Средневековье, Гамсахурдиа умел апеллировать к генетической памяти народа об этом времени. Кроме того, в своих пафосных речах он активно раздувал фигуру некоего мифологического «врага», чем, действительно, постепенно нажил себе врагов. На стороне Гамсахурдиа в основном были женщины — нравился он им, наверное. Он буквально довел многие семьи чуть ли не до развода: жены отказывались спать вместе со своими мужьями. «Звиадисты», между прочим существуют до сих пор: это какие-то очень активные люди, которые говорят про масонский заговор Горбачева и Буша и устраивают митинги против любых нововведений — наподобие наших ампиловцев. Например, год назад они закидали яйцами приехавшего в Грузию Джорджа Сороса, считая его главным виновником «революции роз».

А еще в период правления Гамсахурдиа в Тбилиси появились люди в военной форме на дорогих машинах, то и дело палившие из автоматов. Они могли зайти на любую открытую лестницу и оттуда стрелять в воздух — просто так, от переизбытка чувств. Это были люди из группировки «Мхедриони». «У меня сосед был, он с ними дружил. Сосед был какой-то около криминальный, — вспоминает 25-леняя Диана, — Однажды их обворовали, унесли деньги, ценности какие-то. Мы вечером зашли к ним, он сказал — а самого главного они не унесли, хорошо... открыл шкаф, а там под стопкой постельного белья было много-много автоматов».

При помощи этих самых братков Гамсахурдиа довольно быстро был свергнут. За полтора года он восстановил против себя множество самых разных людей — от откровенных бандитов до рафинированной тбилисской интеллигенции (на самом деле в Грузии иногда одно другому не мешает: например, восстанием руководил Тенгиз Китовани — скульптор, ставший военным командиром. А его соратник Джаба Иоселиани был вор в законе, но при этом театральный критик, эстет и вообще большой умница). В результате прямо в центре Тбилиси началась война. По сути это был государственный переворот, но выглядел он как самая настоящая война. Правда, она сосредоточилась только на центральных улицах, поскольку главным объектом обстрелов был парламент, где засел Гамсахурдиа. Здание парламента оказалось на удивление крепким — по нему стреляли из чего только можно на протяжении двух недель. В результате был практически полностью уничтожен центральный проспект Руставели, сгорело множество зданий, расположенных вблизи парламента. Восстановление старых районов Тбилиси после войны, по сути, продолжается до сих пор; конечно, проспект Руставели, площадь Свободы, и еще несколько культовых центральных мест сейчас, через 15 лет, уже выглядят как новенькие, но вокруг полно чрезвычайно живописных, но довольно-таки декадентских развалин, выбоин в асфальте и заколоченных окон.

Но и в тех районах, где война ничего не разрушила, она ощущалась очень остро. В Тбилиси был настоящий голод, вплоть до отсутствия хлеба к праздничному столу — переворот случился как раз под Новый год. Дома все пекли кукурузные лепешки, мчади, которые с тех пор ненавидит всякий переживший эту войну. На хлебном заводе по два дня стояли очереди, в которые то и дело врывались пресловутые люди с автоматами и уносили хлеб. Вообще мхедриони в этой войне вели себя совсем невменяемо: могли убить человека за два кило картошки или спьяну въехать на танке в чей-нибудь двор. Я общалась с 45-летней женщиной, украинкой, у которой от случайной пули мхедрионовца погиб трехлетний сын. Теперь она работает няней в интеллигентной грузинской семье.

И все же тбилисская война была, как мне показалось, все-таки немного театральной постановкой. Иногда видишь, как два грузина кричат друг на друга, и, кажется, ссора такого накала не может продолжаться больше пяти минут: они либо начнут драться, либо разойдутся и никогда больше не увидятся. Но нет — они кричат, и кричат, и кричат, бегают друг за другом с тяжелыми предметами — но так никогда и не подерутся. Тбилисская война была такой ссорой, только другого масштаба. Конечно, там все было серьезнее — в этом спектакле было много реальных трагедий, был разгул и произвол, была реальная борьба за власть, борьба убеждений и политических амбиций — но здесь не было ненависти и цинизма, с которым люди убивают себе подобных на настоящей войне. Эти две недели не смогли расколоть общество настолько, чтобы каждый человек был готов умереть и убить своего врага — как это потом произошло в Абхазии. Да и воевали, в конце концов, не люди, а две в большей или меньшей степени мафиозные группировки. Я это почувствовала из рассказа тбилисского журналиста Владимира Головина:

«Снайперы, обосновавшиеся на наших крышах, палили днем и ночью. Во дворе валялись отстрелянные гильзы, а над ними стлался дым от горевших зданий МВД, КГБ и хозяйственного блока бывшего ЦК компартии...

Двор опустел — все кто мог переехали в районы, где продолжалась мирная жизнь. Сосед по балкону Авто перед эвакуацией попросил сохранить самое ценное, что у него есть — два бокала прадедушки. Во дворе осталось четыре семьи, казалось бы, расколотые по политическим пристрастиям. Но Тбилиси есть Тбилиси. Когда стало совсем трудно, соседи делили с трудом добытые хлеб, сигареты и сохранившиеся лекарства (скорая помощь ехать в этот район отказывалась). Если свет выключался на одном балконе (все подсоединялись к разным электролиниям), то с другого раздавалось: «ну что, оппозиция, темно? Замерзли? Идите пить чай». Иногда спускались погреться и снайперы — независимо от политической ориентации.

Собака Лилька реагировала на автоматные очереди однозначно: залезала в шкаф и лапой прикрывала за собой дверцу. Выходить во двор по обычным собаьим делам отказывалась категорически. А природа брала свое. И вот 31 декабря разъяренная Цисана, хозяйка собаки, вышла под огнем на середину двора и, используя ненормативную лексику, громогласно обратилась к свирепым обитателям крыш: «Да остановитесь вы, собаке пописать надо!» Наступила гробовая тишина, от которой мы отвыкли. А Цисана с Лилькой гордо прошествовали по лестнице, на какие-то десять минут вновь став хозяевами двора. Так мы встретили 1992 год».

В конце концов Гамсахурдиа был свергнут, это всех обрадовало, но тут началась мобилизация в Абхазию. Это была не совсем настоящая организованная мобилизация — наступившее в стране безвластие предоставляло определенную свободу действий — но война была уже самая настоящая. Этого многие не выдержали и стали уезжать. Уезжали в основном, конечно, в Россию — в тот момент никто не думал, насовсем или на время. «Самолет надо было брать штурмом, — рассказывает Диана, — ломиться в двери, рваться на трап, расталкивать всех локтями. Хоть у нас и были билеты! Настоящие билеты! Это был не самолет, а какой-то сельский автобус — люди стояли в проходе, впритык. А мы, вдобавок к беременной маме, еще и собаку везли. Кто-то надо мной курил, на меня все время падал пепел. Самолет долго не мог взлететь, стюардесса зашла в салон, попросила, чтобы те, кто сидит, прижали подбородок к коленям. Все это время в аэропорту раздавались жуткие рыдания — из специальной такой дверки выгружали гробы с погибшими из Сухуми».

Пожалуй, именно это в этот момент облик Тбилиси как-то сильно и, может быть, необратимо изменился. Уехала почти треть населения — в основном, конечно, люди, имеющие связи с Россией и хорошо говорившие по-русски. Вместо них появились беженцы из Абхазии, которые заполнили все относительно пустовавшие здания — общежития, институты, и даже когда-то роскошную и престижную гостиницу «Иверия». Больше чем на 10 лет лучшая гостиница города в роли ночлежки стала символом царившей в Грузии неразберихи. Огромное многоэтажное советское здание, битком набитое нищими людьми; балконы переделаны в комнаты, все застроено какими-то коробками, заколочено фанерой. Где-то сушится белье, виднеются советские тюлевые занавески и обои в цветочек — не рассчитывая на скорое переселение, беженцы пытались создать в этих условиях хотя бы какое-то подобие уюта. Так выглядела центральная площадь Тбилиси образца 90-х. А напротив возвышалось нелепое 20-метровое сооружение, именуемое в народе «Ушами Адропова». Вроде бы эта бетонная конструкция была построена для того, чтобы скрыть от Андропова постройки за площадью. Когда-то планировалось дополнить ансабль огромным восьмиэтажным универмагом, какими-то ювелирными магазинами и подземным тоннелем. Как нетрудно догадаться, автором монументального проекта был Зураб Церетели. При Саакашвили и «Уши» и «Иверию» демонтировали — и, кажется, об этом никто не жалеет. Беженцы получили по 7 тысяч долларов, достаточных для того, чтобы купить небольшое жилье где-нибудь на окраине Тбилиси. А Церетели вроде бы опять намылился переделывать Тбилиси — строит на площади Свободы 30-метровую колонну со статуей святого Георгия.

После повстанцев Китовани и Иоселиани, которые продержались у власти 4 месяца, президентом был избран Эдуард Шеварнадзе. Искушенный в дипломатических тонкостях советский политик с хорошей репутацией, он мог претендовать на то, чтобы наладить дипломатические связи с западным миром. Для многих «шеварнадзистов» превыше всего была европейская составляющая грузинской культуры, они хотели видеть себя спокойными, цивилизованными западными людьми — в противоположность Гамсахурдии, который позиционировал Грузию как нечто совсем особенное. Кроме того, за Шеварнадзе голосовали и те, у кого успела сформироваться ностальгия по советским временам. И все без исключения ждали, что он быстро разберется с Абхазией — чего он не сделал. «Эс вин вкопилварт — видите, какими (плохими) мы оказались» — таково было главное настроение, наступившее в Грузии в период десятилетнего правления Шеварнадзе. Большинство тбилисцев описывают это время как серое и беспросветное болото — регулярные отключения электричества, отсутствие отопления, везде правят чиновники, которым надо давать взятки, на дорогах хозяйничают вконец обнаглевшие гаишники. В Тбилиси посты дорожной инспекции располагались чуть ли не через каждые 200-300 метров. Мимо них безостановочно могли проехать лишь владельцы «особых» номерных знаков. Всем остальным каждая поездка на машине стоила 2-3 доллара. Еще все отмечают характерное для этого времени появление «новых грузин» — самый известный из них, олигарх Бадри Патаркацишвили, знаменит тем, что купил понравившееся ему здание тбилисского Дворца бракосочетаний. В 2002 году общая депрессия усилилась мощным землетрясением, которое разрушило несколько тысяч домов и привело в аварийное состояние практически весь старый центр Тбилиси. Пострадавшим долго не могли выплатить компенсации, а большая часть разрушенных домов стоит в руинах до сих пор — ремонт осложняется тем, что это очень красивые старые здания, которые нельзя просто снести — их надо аккуратно реставрировать как памятники архитектуры.

Эти полуразрушенные дома, в которых люди продолжают жить, пока, скажем, не рухнет стена, несут в себе больше информации о судьбе Тбилиси, чем любой учебник истории. Например, в одном из них, в древнем районе Сололаки, на стене изображено распятие, под ним — всадник на коне, а рядом — какая-то воинственная дама с ребенком в одной руке и кинжалом в другой. Поверх этого натянуты веревки, висят ковры и какие-то носки. «Это вы нарисовали?» — спрашиваю я хозяев, уже понимая, что вряд ли: фреска явно не новая и штукатурка, на которую нанесен рисунок, наполовину осыпалась. «Да нет, что вы! Мы сюда недавно переехали. Мы армяне, а раньше здесь жил курд. Он был солнцепоклонник и писал картины. Вот видите — это курдская богоматерь! Она сражается за свой народ». Что за курдская богоматерь? С кем она сражается? Если солцепоклонник, то почему распятие? Хозяева дома плохо говорят по-русски, да если бы и говорили, то все равно объяснить бы не смогли — в этом городе, где все перемешалось, переплелись разные религии и эпохи, дома помнят лучше, чем люди.

Грузия Грузия Грузия
Грузия Грузия Грузия

После десятилетнего застоя «Революция роз» 2003 года была для Тбилиси и для всей Грузии событием очень светлым. Можно много спорить о ее политической подоплеке и последствиях, но сам момент искреннего объединения народа, который почувствовал себя способным что-то изменить, был однозначно радостным и очень красивым. Сценарий был примерно такой же, как впоследствии на Украине: власти пытались фальсифицировать выборы в парламент, а Саакашвили отказался с ними договариваться. Вместо этого он отправился в Западную Грузию и оттуда организовал движение колонны машин на Тбилиси с требованием отставки правительства (видимо, по образцу муссолиниевского «похода на Рим»). По пути к нему присоединялись жители разных уголков страны, на грузовиках, на тракторах, на легковых машинах. Колонна растянулась на восемь километров и рано утром с зажженными фарами вошла в город. На следующий день должно было состояться первое заседание нового парламента. Саакашвили принял решение устроить штурм. К этому времени вокруг парламента собрались уже сотни тысяч сторонников оппозиции и небольшое количество отгороженных автобусами от горожан аджарских милиционеров, переодетых в штатское и привезенных из Батуми на митинг в поддержку правительства. Чтобы с ними не пересечься, оппозиционеры пошли к парламенту сверху — не со стороны Руставели, а по маленьким улицам района Мтацминда. По словам одного из участников, офицер полиции, перегородившей улицу, сказал демонстрантам: «Ребята, извините, пропустить вас не могу! У меня приказ! Но вот если вы чуть-чуть на нас надавите...» И хитро улыбнулся. Его подопечные радостно дали на себя «надавить», и толпа ворвалась в зал заседаний, где оппозиция объявила о смене власти. Уже на следующий день кресло Шеварнадзе в Госканцелярии было разобрано на сувениры.

То, что происходит в Грузии сейчас, конечно, всех ожиданий не оправдало. Всеобщую критику вызывает кадровая политика Саакашвили: последовательно увольнять всех, кто занимал какие-либо важные должности — не только государственные, но даже и самые безобидные, вплоть до директора школы. «Недавно я видела на рынке своего бывшего научного руководителя — говорит 45-летняя Лейла, — Он торговал спиралями — знаете, бывают такие спирали, для электрических плит. Я к нему даже не подошла. А что бы я ему сказала? Здравствуйте, давно не виделись, почем у вас спирали? Стыдно как-то, он академик все-таки». В результате работающее население Грузии, особенно в том, что касается всякой интеллектуальной деятельности, сильно помолодело — Саакашвили предпочитает видеть вокруг себя тех, благодаря кому он пришел к власти. Не исключено, что Грузии действительно стоит воспользоваться опытом послевоенной Германии и постсоветской Чехии, но, к сожалению, здесь заодно увольняют и совершенно обычных людей, которые работали, например, на государственных предприятиях. Уровень жизни от этого, на самом деле, не то что бы очень падает — куда уж там, зарплаты все равно были нищенские — но все равно грустно, потому что уволенные учителя и рабочие, оставшись без дела, устраивают акции протеста или же грустно по-иоселианиевски спиваются.

Куда лучше получается устраиваться у жителей провинции: вместо рафинированной аристократии здесь появилось много веселых, энергичных людей, которых совсем не смущает идея продавать на рынке или, скажем, готовить для других еду. Самые лучшие шашлыки в Тбилиси делают кахетинцы. Хозяева ресторана, похоже, просто взяли и перевезли сюда всю свою деревню. Здесь все просто, много длинных деревянных столов, за ними сидят в основном 40-50-летние мужчины, на стене висит какое-то колесо от телеги, поет деревенский хор из Кахетии — четыре здоровенных мужика, от которых пахнет землей, лесом, виноградниками, здоровьем. Поют очень красиво, на разные голоса, с серьезными сосредоточенными лицами. Никаких артистических идей у них нет — что закажут, то и поют. Специально для меня даже «Подмосковные вечера» спели — разумеется, по заказу тех, кто пил чачу по соседству.

Зато всем очень нравится то, что Саакашвили сделал с полицией. Дорожной автоинспекции больше нет, 70 процентов гаишников уволены, а работники новой созданной с нуля патрульной службы не стоят на дорогах, подстерегая очередную жертву, а ездят на машинах по вызову. У них нет права остановить человека просто так, например, для проверки документов. «У нас теперь как в Европе: можешь пьяный ездить, — говорит мне таксист, бурно жестикулируя и руля, кажется, коленкой на головокружительной скорости, — Если тебя не поймают — ничего тебе не будет. Если пьяный что-то нарушил, вот тогда плохо будет. Получишь квитанцию. Ты можешь не сразу платить, деньги найдешь — потом заплатишь. Но если пьяный что-то нарушил — тогда надо платить очень много, 100 долларов. Нет, просто так деньги взять не могут — только если что-нибудь нарушил!» Новый патруль совмещает в себе функции автоинспекции, МЧС и скорой помощи — их можно вызывать в любых ситуациях, вплоть до семейной разборки. При этом, как все отмечают, работают они действительно хорошо и взяток боятся как огня. Грузинский полицейский зарабатывает где-то 600-700 долларов в месяц — в десять раз больше обычного человека. Чтобы патруль не терял квалификацию, им периодически устраивают неожиданные экзамены на знание правил дорожного движения.

Вообще Саакашвили пока на удивление популярен: один мой друг рассказывал, как он во время какой-то вечеринки к нему зашли и попросили не шуметь, потому что за стенкой в кафе ужинает президент. В самом обыкновенном кафе в центре города. Такое может позволить себе только политик, который действительно ничего не боится. И наоборот: во время воскресных гуляний на проспекте Руставели я видела прямо перед входом в парламент щит с карикатурами на грузинских политиков. Там были известные депутаты парламента, какой-то телеведущий, мэр Тбилиси и министр экономики Каха Бендукидзе. Но это не просто карикатуры, а еще и мишени — любой желающий может за небольшую сумму выстрелить в государственных мужей из пневматического ружья. И люди подходили и спокойно это делали — видимо, таким способом сбрасывали накопившиеся отрицательные эмоции. Если представить себе подобный тир напротив, скажем, нашей Госдумы, что само по себе очень смелая гипотеза, то его владельцы все равно разорились бы — вряд ли в Москве наберется достаточно смельчаков, готовых у всех на глазах стрелять, например, в Лужкова или Фрадкова.

В целом складывается ощущение, что в Тбилиси кончилась эпоха страха — люди устали от постоянного предчувствия катастрофы и бояться больше не в состоянии. Когда зимой часть Грузии в результате взрыва газопровода в Карачаево-Черкессии осталась без отопления, люди не впали в панику, а стали вместо этого спокойно запасаться дровами и керосином. У многих жителей Тбилиси с прежних тяжелых времен сохранились генераторы и баллоны с бытовым газом. А еще специально для таких случаев в городе имеются знаменитые со времен Пушкина и Грибоедова серные бани, где за полдоллара можно вымыться горячей водой, которая льется прямо из земли.

Похоже, люди, которые пережили в этом городе три революции, понимают, что может быть и четвертая, и пятая, но самое главное не изменится: кажется, даже если политики за границей решат отменить Грузию в принципе, тбилисские женщины будут по-прежнему одеваться в элегантные черные платья, мужчины — сидеть на корточках, обсуждая последние новости, дети — гонять футбольный мяч у ворот какого-нибудь умопомрачительно древнего монастыря, священники — проводить часы между службами за виртуозной игрой в шахматы, а по праздникам все будут забывать про политические перемены и строго по порядку произносить витиеватые тосты, оканчивающиеся на «гаумарджос».

См. также: