Адрес: https://polit.ru/article/2007/01/24/vinokurov/


24 января 2007, 06:00

Между соперником и противником

«Отечественные записки»

Многие хорваты днем начала борьбы за независимость своей республики считают 13 мая 1990 года – день, когда загребское «Динамо» в рамках первенства пока еще единой страны принимало белградскую «Црвену звезду». Тогда в ходе матча на трибунах развернулось массовое побоище между сербами и хорватами, а вскоре и вся Югославия оказалась охвачена гражданской войной. «Полит.ру» публикует статью Олега Винокурова «Между соперником и противником», в которой автор предпринимает попытку проследить историю возникновения и становления уже привычной сегодня тесной связи между спортом и политикой. Зачастую спортивные состязания имеют свою политическую прагматику, однако существует и более глубинная связь. Например, ряд футбольных матчей давно приобрел особую важность в глазах болельщиков в силу исторических, политических или даже религиозных особенностей развития стран-соперников. Статья опубликована в новом номере журнала «Отечественные записки» (2006. № 6).

Спорт, свободный от всего, ему органически не присущего, не знающий наций и государств… Это было бы прекрасно! Прекрасно, но, увы, как всякий идеал, недостижимо. Учитывая популярность спорта, роль, которую он играет в нашей жизни, желающих превратить его в инструмент политической, религиозной, межнациональной и прочей борьбы всегда будет предостаточно.

Любовь к спорту роднит простых смертных с политиками, аристократами, выдающимися деятелями культуры и науки, звездами шоу-бизнеса, коронованными особами. Спортивные события привлекают внимание миллионов людей. Не случайно президент США открывает чемпионат страны по бейсболу, герцогиня Кентская чествует победителей Уимблдона и высшие руководители многих стран считают своим долгом присутствовать на крупнейших футбольных турнирах.

Конечно, не всеми, кто демонстрирует свою приверженность спорту, движет исключительно любовь к нему. Для кого-то это вопрос статуса, кто-то делает себе на нем рекламу, кто-то любит спорт «за компанию», из стадного чувства. Все это понятные человеческие слабости. Беда не в них, а в том, что спорт часто сознательно используют в целях, бесконечно от него далеких.

Олимпийский огонь вражды

Даже Олимпийские игры, символ единения народов, не раз становились ареной политической борьбы. Показательны в этом отношении берлинские Игры 1936 года, которые, по замыслу Гитлера, должны были продемонстрировать миру превосходство арийской расы.

Доказать недоказуемое, естественно, не удалось. Особенно огорчили фюрера неудача немецкого боксера Макса Шмелинга и триумф темнокожего американского спринтера Джесси Оуэнса, завоевавшего четыре золотые медали. Оуэнс потом рассказывал, что всякий раз, когда он после очередной победы делал по стадиону круг почета, Гитлер приветственно махал ему рукой. Меж тем доподлинно известно: руководитель Третьего рейха перед началом церемоний награждения с участием Оуэнса неизменно покидал Олимпийский стадион.

Горькая ирония судьбы -- три победы Оуэнса стали победами идеалов олимпийских над идеалами нацистскими, а вот четвертая, напротив, оказалась сродни поражению. Эта четвертая золотая медаль Оуэнсу была не нужна, он ее не хотел, но его заставили за нее бороться, причем заставили, как ни удивительно, в угоду Гитлеру.

Сборная США была явным фаворитом в спринтерской эстафете. Она выиграла бы ее в любом составе, с Оуэнсом или без него, да он и не должен был бежать в финале. Но американцы в последний момент решили не включать в команду Марти Гликмана и Сэма Столлера. Причин никто не объяснял, но все понимали: тренеры побоялись лишний раз раздражать Гитлера. Достаточно трех побед темнокожего американца; золотые олимпийские медали у двух евреев -- это уже слишком. Оуэнс отказывался занимать место Гликмана, но его заставили подчиниться.

Через без малого полстолетия после тех Игр на Олимпийском стадионе Берлина в память об их главном герое были устроены торжества. Джесси Оуэнса к тому времени уже не было в живых: заядлый курильщик, он скончался от рака легких в марте 1980 года. Зато на этот праздник приехал его другу и партнер по олимпийской сборной Гликман. «Я тогда просто начал сходить с ума, -- вспоминал он. -- Самое поразительное, что возмущение, которое вызвало у меня то решение, я через столько лет испытал снова. Было такое чувство, будто все приключилось только что».

Нацизм давно уничтожен, но нет-нет да и напоминает о себе. После триумфа на чемпионате мира 1998 года сборной Франции, в которой было немало темнокожих выходцев из бывших колоний, лидер французских националистов Жан-Мари Ле Пен бросил с кривой ухмылкой: «Команда, конечно, прекрасная, да только не французская».

Утверждать, что после 1936 года Олимпийские игры стали ареной игр политических, было бы преувеличением, как и наивно отрицать связь спорта и политики. Просто в какие-то периоды эта связь становится более явной, в какие-то -- менее.

Когда Советский Союз в 50-е годы примкнул к Олимпийскому движению, руководство страны сразу же стало рассматривать Игры как еще один фронт борьбы между социалистическим строем и капиталистическим. Дабы продемонстрировать народу полную несостоятельность последнего, от освещавших олимпиады «аналитиков» требовали, чтобы они «правильно» подсчитывали очки и медали. СССР в любом случае должен был оказаться победителем, поэтому каждый раз приходилось вводить новую систему определения командных мест. МОК, кстати, всегда твердо стоял на том, что никакого отношения к такого рода подсчетам он не имеет. На официальном сайте комитета можно найти сводные таблицы с информацией о полученных на той или иной Олимпиаде медалях. При этом такого рода сведения неизменно сопровождаются примечанием: «Выстраивание стран по какому-либо ранжиру противоречит принципам Международного олимпийского комитета. Таблицы приводятся исключительно для информации». На том же сайте находим другую интересную ремарку: «Определить точное число медалей, полученных той или иной страной на первых (до Антверпена 1920 года) Олимпийских играх, трудно, поскольку команды формировались из спортсменов разных стран». Вот она, олимпийская идея в чистом виде -- спорт вне государства и, следовательно, вне политики! Идея, увы, давно позабытая.

Но вернемся к командному зачету. В СССР подсчет велся то по общему числу медалей, то по числу золотых, то по местам в первой шестерке, восьмерке, десятке и т. д. В общем, так, как было выгоднее. Иногда, правда, никакие ухищрения не помогали. Максимум, что удавалось, натянуть «ничью» с американцами.

В годы холодной войны мировое олимпийское движение и вовсе на несколько лет оказалось расколото. В ответ на ввод советских войск в Афганистан московскую Олимпиаду-80 бойкотировали тридцать с лишним стран, включая США, Канаду, ФРГ, Японию и Китай. Через четыре года соцлагерь сделал аналогичный ход и проигнорировал Игры в Лос-Анджелесе. Правда, в 80-м страны, официально поддержавшие бойкот, как правило, не чинили препятствий своим спортсменам, все-таки пожелавшим принять участие в Олимпиаде в качестве частных лиц. Так, австрийская всадница Элизабет Тойрер прибыла в нашу столицу вместе со своим питомцем Мон Шери на частном самолета друга, знаменитого автогонщика Ники Лауды. И стала олимпийской чемпионкой в выездке! В Лос-Анджелесе подобное было невозможно, поскольку Союз и его сателлиты не имели обыкновения оставлять за своими гражданами свободу выбора. Здесь уж бойкот был полный.

Игры 1988 года в Сеуле ознаменовались примирением двух лагерей, однако без политических коллизий и здесь не обошлось. Та Олимпиада могла положить начало сближению Южной и Северной Кореи. Пхеньян и претендовал на то, чтобы проводить Игры совместно с Сеулом. Но эта идея не получила поддержки МОК, и тогда Север отказался направить своих спортсменов на Юг.

Спустя 14 лет, опять-таки благодаря спорту, две Кореи получили еще один шанс сделать шаг навстречу друг другу, и теперь уже им воспользовались. В 2002 году Южная Корея принимала Азиатские игры. КНДР была представлена на них внушительной командой -- 180 атлетов.

Есть в олимпийской истории пример объединения по национальному, а не государственному принципу: в трех циклах (1956-60-64) участвовала ОКГ -- Объединенная команда Германии. В 1992 году под флагом МОК выступала и другая внегосударственная сборная -- команда распавшегося к тому времени СССР. Но это пример не объединения, а скорее, незавершенного разъединения: союзные республики просто еще не успели стать самостоятельными членами олимпийского движения. Однако уже к зимней Олимпиаде 1994 года в Лиллехаммере новообразованные государства обрели полную спортивную независимость.

ОКГ к 1968 году тоже разделилась на сборные ГДР и ФРГ. Оба немецких государства играли весьма значительную роль в олимпийском движении. Что касается ГДР, то она превратилась в одну из ведущих олимпийских держав мира -- в частности, потому что профессиональных спортсменов выставляла на международных соревнованиях как любителей. В подлинно же профессиональном спорте -- в первую очередь, футболе -- ГДР особыми достижениями (в отличие от ФРГ) похвастаться не могла. О футболе мы и поведем в дальнейшем речь, ибо это наиболее популярный в мире вид спорта, а значит и наиболее подверженный влиянию политических факторов.

Удивительны метаморфозы: спорт, который является воплощением идеи мирного соперничества, чем дальше, тем более приобретает милитаристский характер. Располагает к этому и спортивная терминология: «нападение», «оборона», «атака», «удар» -- не такими ли словами описываем мы войну? Журналисты в поисках синонимов превращают «выигрыш» в «победу», а «проигрыш» в «поражение», «соперника» в «противника», «борьбу» в «баталию», а «нападающего» в «бомбардира». Постепенно прижились и такие термины, как, скажем, «разведка боем» или «капитуляция». Стоит ли удивляться, что футбольный чемпионат мира некоторые обозреватели объявили «виртуальной мировой войной».

Впрочем, еще в довоенные годы спорт в СССР был нацелен почти исключительно на подготовку молодого поколения к будущей войне. Не случайно героями многих военных мифов стали спортсмены. Большинство действительно были героями, и нет их вины в том, что советская пропаганда приписала им подвиги, которых они не совершали.

«Матч смерти», которого не было

Мало кто из советских людей не знал о «матче смерти», сыгранном в оккупированном фашистами Киеве. Согласно официальной версии, не успевших покинуть город футболистов местного «Динамо» немцы заставили встречаться со сборной, составленной из лучших игроков расквартированных поблизости частей вермахта. Советских спортсменов якобы предупредили, чтобы они не вздумали выигрывать, не то их ждет расстрел. Но динамовцы понимали, как много значит этот матч для киевлян, и добились убедительной победы. Так ценой собственных жизней они доказали врагу, что советских людей сломить невозможно.

По этой истории был снят фильм. К памятникам футболистам-героям, воздвигнутым на киевских стадионах «Динамо» и «Старт» (бывший «Зенит», на нем и проходила игра) регулярно возлагались цветы. И лишь недавно мы узнали, что «матч смерти» -- не более чем легенда.

Летом 1942 года в Киеве на стадионе «Зенит» был сыгран не один, а 10 матчей[1]. Четырежды команда хлебозавода «Старт», составленная в основном из игроков киевского «Динамо», встречалась с командами немецких оккупационных частей, трижды -- венгерских и столько же с футболистами украинских спортивных обществ «Рух» и «Спорт». Все десять матчей «Старт» уверенно выиграл: общий счет в десяти встречах -- 56:11.

По существу, то был пусть короткий, но настоящий футбольный сезон. По городу расклеивались афиши, объявления о предстоящих матчах публиковались в газетах, равно как и отчеты о сыгранных. Участники встреч после их завершения фотографировались на память. Несколько таких фотографий сохранилось, на них вперемешку стоят и сидят улыбающиеся советские и немецкие игроки. По их лицам видно, что футбол в оккупированном Киеве не был ни частью войны, ни ее продолжением, он просто давал возможность на два часа вернуться к нормальной жизни -- и зрителям, и игрокам обеих команд.

«Футбольная война»

Обычно политика эксплуатирует футбол, но случается, что футбол сам определяет политику. Конечно, было бы неправильно утверждать, что война 1969 года между Сальвадором и Гондурасом вспыхнула из-за футбола, но внешне это выглядело именно так.

История той войны описана в книге замечательного польского журналиста Рышарда Капущинского, которая так и называется -- «Футбольная война». У этого человека было удивительное чутье, которое неизменно приводило его туда, где назревал конфликт. В 1969-м он тоже оказался в самой гуще событий.

Сальвадор и Гондурас боролись за выход в финальный турнир чемпионата мира 1970 года. Первый матч у себя в Тегусигальпе выиграли гондурасцы. Сальвадорцы 15 июня в Сан-Сальвадоре взяли реванш. Ставки были высоки, и страсти на трибунах бушевали нешуточные. Местные болельщики мало того что подняли свист, когда исполнялся гимн Гондураса, так еще разорвали в клочья государственный флаг этой страны.

В Гондурасе поднялась волна возмущения, которая вылилась в массовые погромы, направленные против сальвадорцев, живших в пограничных районах. Сальвадору это, естественно, не понравилось, и 14 июля его ВВС атаковали гондурасские военные базы. Поначалу превосходящая противника численностью и вооружением армия Сальвадора добилась определенного успеха, но больше чем на восемь километров вглубь вражеской территории продвинуться не смогла. Эта война, получившая название футбольной, длилась чуть больше четырех суток -- 18 июля было достигнуто соглашение о прекращении огня, полностью вступившее в силу 20 июля. Но потерями она обернулась значительными: около 100 тыс. сальвадорцев были вынуждены бежать на родину, десятки тысяч гондурасцев остались без крова, число погибших приблизилось к двум тысячам, на десятилетие были прерваны отношения между двумя соседними странами. И все это из-за футбола? Конечно же, нет. «Футбольная война» имела вполне очевидные политические причины. Гондурас переживал в то время жесточайший экономический кризис, и, чтобы справиться с ним, режим президента Освальдо Лопеса Арельяно не нашел ничего лучшего, как принять ряд мер, ущемляющих права выходцев из Сальвадора. Те в массовом порядке стали возвращаться на родину, где и без того плотность населения чрезвычайно высока. Так что конфликт, скорее всего, вспыхнул бы и безо всякого футбольного повода.

Спустя два десятилетия по довольно схожему сценарию развивались события в Югославии. И здесь война, на сей раз гражданская, началась фактически с футбольного матча, только назвать ее футбольной язык не поворачивается, больно уж велики масштабы трагедии, постигшей эту страну.

День, когда умер югославский футбол

Гражданская война в Югославии разразилась в июне 1991 года. Однако многие хорваты днем начала борьбы за независимость своей республики считают 13 мая 1990 года.

В то воскресенье загребское «Динамо» в рамках первенства пока еще единой страны принимало белградскую «Црвену звезду», которая к тому времени уже обеспечила себе чемпионский титул. Хотя турнирного значения этот матч не имел, вокруг него, как вокруг любой встречи принципиальных соперников, кипели нешуточные страсти. В Загреб прибыли три тысячи белградских болельщиков, многие из которых принадлежали к самому радикальному фан-клубу «Делие» («Крутые парни»). Лидером их был Желько Ражнатович по прозвищу Аркан -- известный в стране криминальный авторитет, во время войны возглавивший Сербскую добровольческую гвардию и впоследствии осужденный за военные преступления Гаагским трибуналом.

Бесчинствовать на улицах Загреба белградские фанаты начали задолго до матча. Это было, в общем-то, в порядке вещей, такое и сегодня случается часто. Но на стадионе «Максимир» они развернулись по-настоящему. Местные болельщики (так, во всяком случае, утверждают хорваты) больше часа терпеливо сносили оскорбления белградцев, скандировавших «Загреб -- это Сербия» и «Смерть Туджману» (незадолго до этого Франьо Туджман, ярый поборник независимости Хорватии, был избран президентом республики). Терпение хозяев лопнуло, лишь когда гости принялись выламывать сиденья и бросать их на поле. Тысячи разъяренных хорватов, смяв ограждения, прорвались на Южную трибуну, отведенную для приезжих. Полицейские были не в силах противостоять толпе, так что на стадионе развернулось массовое побоище, продолжавшееся более часа -- до прибытия вооруженных бронетехникой и водометами стражей порядка.

В свою очередь, сербская сторона обвинила хорватов в том, что нападение на белградских болельщиков планировалось заранее. Якобы в ночь перед матчем были частично сняты заграждения, отделявшие трибуну, на которой собирались загребские болельщики из радикальной группировки «Бэд Блю Бойз» («Плохие ребята в синем»). Показательно также, что никто из политических лидеров Хорватии на стадионе не появился, хотя об их намерении присутствовать на матче было объявлено заранее.

Как бы то ни было, уже через месяц большая часть футбольных фанатов, участвовавших в том побоище, оказались на фронтах гражданской войны и с остервенением уничтожали друг друга.

Вспоминаю, как поздним вечером 11 июля 1998 года мы с моим отцом Валерием Винокуровым возвращались со стадиона «Парк де Пренс», где только что победой хорватов закончился матч чемпионата мира за третье место между Голландией и Хорватией. В полупустом ночном автобусе мы разговорились с двумя симпатичными парнями -- французом и ирландцем, возвращавшимися с работы. Сразу же обнаружилось, что футбольная тема занимает их не меньше нашего, и было решено продолжить общение в каком-нибудь питейном заведении. Француз предложил отправиться в кафе, которое обычно посещают парижские хорваты, благо автобус подвозил прямо к нему. Идея была замечательная -- в этот вечер веселее места в Париже вряд ли можно было сыскать.

Кабачок действительно гудел, как улей, дым стоял стеной, пиво и сливовица лились рекой. Всякого входящего принимали как брата, так что и мы, славяне, и француз с ирландцем сразу почувствовали себя здесь своими. К сожалению, долго мы засиживаться не могли, поскольку на следующий день должны были работать -- освещать финальный матч. Уже собираясь уходить, я спросил одного из хорватов, с которым мы оказались за одним столиком: «А тебе не жалко той, старой югославской команды? Представляешь, если классных игроков собрать по всем бывшим республикам, какая была бы сила!»

Думаю, понятно, почему вырвался у меня этот вопрос: мы ведь тоже пережили развал страны. Столько потеряно и команд сильных, и игроков, да практически был потерян футбол. Но, в отличие от СССР, распад Югославии вылился в кровавую гражданскую войну, о чем собеседник сразу же мне напомнил. Причем в весьма резкой форме.

-- Не жалко!? Ты что, предлагаешь нам играть в одной команде с теми, кто нас убивал, разорял нашу землю?

-- Постой, но война уже закончилась, да и при чем здесь футбол?

-- При том! Ты не видел Дубровника, не видел Вуковара, а я видел и никогда этого не забуду. Футболисты или нет -- они нам враги. И встретим мы их как врагов.

-- В каком смысле?

-- Нам же с сербами играть в отборочных на чемпионат Европы. Мы им такое на трибунах устроим, что они по мячу не смогут попасть.

-- Послушай, но разве это хорошо?

-- Ты не видел Дубровника.

Продолжать разговор было бесполезно, и мы понуро побрели в свою гостиницу. Правда, по дороге нам несколько поправил настроение марокканец, торговавшим в тот неурочный час фруктами с лотка.

-- Вы откуда? -- спросил он, отсчитывая сдачу.

Узнав, что из России, хитро улыбнулся и спросил:

-- За бразильцев, наверное, болеете?

Мы вынуждены были признаться в такой слабости.

-- Вот посмотрите, французы победят.

-- Да ладно, бразильцы их размажут, -- возразил я.

-- Никогда. Если что, французам судья поможет. Он же наш -- марокканец.

-- А это здесь при чем?

-- Как при чем? Во-первых, марокканцы французам друзья. А во-вторых, у него на бразильцев зуб, что они нашу сборную не пропустили во второй круг[2].

Марокканец как в воду глядел, французы победили; правда, арбитр Саид Белкола этому никак не поспособствовал. А вот прогноз того хорвата из кабачка, к счастью, оказался ошибочным: решающий матч в Загребе между сборными Хорватии и Югославии отборочного цикла Евро-2000 никакими особыми эксцессами отмечен не был. Закончился он со счетом 2:2, что в результате позволило югославам выйти в финальный турнир.

Кто старое помянет

Хотя воспоминания о самой страшной в истории человечества войне -- Второй мировой -- были еще свежи, первая встреча футболистов СССР и ФРГ, состоявшаяся в августе 55-го в Москве, проходила в чрезвычайно дружеской атмосфере. Тем более огорчительно, что сегодня находятся желающие представить дело так, будто тот матч был своего рода продолжением военных действий. В июне прошлого года во время товарищеской встречи сборных Германии и России телекомментатор ничтоже сумняшеся накормил зрителей такой историей: когда в первой игре сборная ФРГ вышла на 52-й минуте вперед, на переполненных трибунах стадиона «Динамо» воцарилось гробовое молчание. И вдруг по рядам пронеслось сперва еле слышное: «Сталинград». Через несколько секунд уже весь стадион скандировал: «Сталинград! Сталинград!» У наших футболистов словно выросли крылья, они ринулись вперед, скоро сравняли счет, а затем и вырвали победу. Миф этот не имеет под собой никакой исторической основы, журналиста не смутило даже то, что еще много есть живых свидетелей того матча.

Вообще в послевоенном спорте почти не было такого, чтобы к немецким атлетам относились как-то особенно, не так, как ко всем другим. Обратный пример, пожалуй, можно привести лишь один: почти до конца 80-х матчи между футбольными сборными ФРГ и Голландии скорее напоминали сражения, чем спортивные соревнования, а столкновения болельщиков на трибунах считались нормой. Первая товарищеская встреча двух сборных прошла в 1956 году в Дюссельдорфе, и голландцы победили -- 2:1, но после в течение более чем 30 лет им ни разу не удалось повторить успех. Проиграли они немцам и в финале чемпионата мира 1974 года. Наконец, 21 июня 1988 года в Гамбурге в полуфинале чемпионата Европы голландцы победили, причем ход матча полностью отвечал финалу ЧМ-74, но с точностью до наоборот. В 74-м счет открыли голландцы, а в итоге победили немцы -- 2:1. Теперь же первыми забили футболисты Германии, но потом пропустили два безответных гола.

Для голландцев эта победа была чем-то гораздо большим, чем реванш за проигрыш на чемпионате мира. Да, то был реванш, но совсем иного рода. «В 40-м пришли они, в 88-м пришли мы. Оле, Оле!», -- распевали голландские болельщики. А на следующий день Голландия оказалась завешена плакатами: «Бабушка, я вернул твой велосипед». Это было напоминание об эпизоде конца войны, когда спешно отступавшие немцы реквизировали у жителей все велосипеды.

Люди, возможно, давно бы уже перестали связывать войну и спорт, если бы не старания желтой прессы. Перед каждым матчем между командами Германии и Англии в британских таблоидах обязательно появляется что-нибудь вроде коллажа, на котором хорошо узнаваемый немецкий футболист наряжен в военную форму Третьего рейха. Британским властям приходится в таких случаях приносить официальные извинения, заверять немецкую сторону, что подавляющее большинство англичан к такого рода провокациям относятся резко отрицательно.

И это действительно так. Во время Фолклендской войны некоторые издания пытались придать давнему соперничеству футбольных сборных Англии и Аргентины националистическую окраску, но в обществе это не нашло поддержки.

Показательна в этом отношении история  аргентинского футболиста Освальдо Ардилеса -- чемпиона мира 1978 года в составе аргентинской сборной. Когда разразился фолклендский кризис, Ардилес выступал за английский «Тоттенхэм». Первым желанием спортсмена было покинуть Англию, тем более что вскоре пришла весть о гибели в ходе военных действий его близкого родственника. Он было перебрался в «Пари Сен-Жермен», но скоро понял, что отношение к нему на Британских островах никак не изменилось, вернулся и с успехом еще шесть лет играл в Англии, а затем тренировал разные английские клубы, включая и «Тоттенхэм».

Спортивно-религиозные войны

Разговор о политической составляющей спора к религии вроде бы отношения не имеет. Но это верно только для тех обществ, где сама религия не является частью политики. Например, об Ирландии, да во многом и Шотландии, такого сказать нельзя, очень многое в этих частях Соединенного Королевства определяет отношения двух христианских общин -- католической и протестантской. Один из лучших российских футболистов Андрей Канчельскис некоторое время играл в составе шотландского «Глазго Рейнджерс». Об этом периоде своей жизни он рассказал в книге «Моя география».

«Едва ли в мире найдутся матчи, достойные сравнения с матчами “Селтик” -- “Рейнджерс” по той атмосфере, в которой они проходят.

Особый характер противостояния “Рейнджерса” и “Селтика” объясняется, видимо, его религиозной подоплекой. “Рейнджерс” -- протестантский клуб, а “Селтик” -- католический, так что разделение болельщиков на два лагеря в данном случае определяется не просто спортивными пристрастиями, а соответствует разделению всего общества. Именно поэтому фан-клубы обеих команд быстро перешагнули границы Шотландии и захватили Ирландию.

Как известно, именно религиозные разногласия лежат в основе продолжающегося долгие годы конфликта в Северной Ирландии. Неудивительно, что борьба двух футбольных гигантов Глазго привлекает особый интерес жителей Ольстера, и я часто наблюдал за тем, как в дни наших матчей с “Селтиком” к стадиону тянулись вереницы автобусов с болельщиками из Ирландии, которые огромными толпами прибывали в Шотландию на паромах».

Отчасти религиозными причинами можно объяснить и не вполне здоровое соперничество между болельщиками двух лондонских клубов «Тоттенхэм» и «Арсенал». Первый, как известно, был создан представителями лондонской еврейской диаспоры. На этом основании фанаты «Арсенала», среди которых много ультраправой молодежи, сделали его объектом своих нападок.

Впрочем, национальные, расовые, религиозные предрассудки так или иначе затрагивают любую область человеческой деятельности, и ожидать, что спорт будет исключением, вряд ли стоит. И уж во всяком случае не следует смешивать два разных понятия: национализм и национальное самосознание. В Каталонии, например, футбол, точнее ведущий местный футбольный клуб, единственная и неповторимая «Барселона», -- один из главных национальных символов, именно национальных, а не националистических.

Связующий элемент

«Больше, чем клуб» -- таков девиз «Барселоны», и он полностью отвечает действительности. Кому, кроме «Барселоны», посвящал еженедельную сатирическую передачу канал Би-би-си? И какой другой клуб уже многие десятилетия проводит конкурс искусств, престиж которого настолько велик, что однажды заявку на участие в нем подал сам Сальвадор Дали? И на матчи какой команды приобретал сезонный абонемент папа римский (Иоанн Павел II)? Излишне говорить, что музей «Барсы», как ласково называют клуб каталонцы, -- самый посещаемый в городе, даже музей Пикассо менее популярен.

«Победа “Барсы” -- победа Каталонии!», -- скандируют на трибунах болельщики клуба. Особо они неистовствуют, когда «Барселона» встречается с мадридским «Реалом». Каталонцы старшего поколения объясняют свою нелюбовь к «Реалу» тем, что за него болел диктатор Франко, уничтоживший каталонскую автономию и запретивший каталанский язык. Но сейчас это едва ли имеет значение. Франко давно в могиле, автономия Каталонии возвращена. Есть, правда, радикалы, которые ратуют за полное отделение. Но сторонников у них, прямо скажем, не много -- ведь если отделиться, то прощай чемпионат Испании, а значит и извечное соперничество с «Реалом».

Баскским сепаратистам тоже очень мешает футбол. Ну не хотят их соплеменники лишаться общего испанского чемпионата. Им нужны победы «Атлетико» из Бильбао или «Реала-Сосьедад» из Сан-Себастьяна над мадридским «Реалом» и «Барселоной».

Объединяющую роль играет футбол и на Британских островах. Исторически сложилось, что у шотландцев есть свой чемпионат. Но уровень его невысок -- на классе местных команд сильно сказывается то обстоятельство, что они не имеют возможности регулярно встречаться с сильными английскими клубами. Потому сейчас активно обсуждается вопрос о вхождении двух грандов из Глазго в английскую премьер-лигу.

Возможно, и республики бывшего Союза, пусть не все, когда-нибудь придут к тому, что единый чемпионат необходим -- без него их футбол вряд ли достигнет мирового уровня. Кстати, чемпионат СССР успешно проводился (правда, без прибалтийских и грузинских команд) и когда страна уже практически развалилась -- в 1990-м и 1991-м. Если бы не известное письмо руководителей московских клубов, выступивших за организацию отдельного чемпионата России: мол, раз уж отделились, пусть сами с собой и играют, -- то не исключено, что наш чемпионат был бы сегодня много более представительным.

Вовсе отделить спорт от политики не удастся никогда. Да, временами спорт пытаются использовать в целях неблаговидных, но все-таки обратных, если хотите, правильных примеров гораздо больше. Основополагающая идея спорта – единение -- несмотря ни на что, работает. И не дает забывать политикам, что их задача -- объединять народы.

[1] Пожалуй, наиболее полно этот фрагмент истории описан в статье Александра Кабанца и Анатолия Коломийца, напечатанной в журнале «Футбольная правда» (№ 20, январь 2005 года).

[2] Сборные Марокко и Бразилии на том чемпионате попали в одну группу. Бразильцы лидировали, а на второе место претендовали марокканцы и норвежцы. Первые были в несколько лучшем положении, но норвежцы неожиданно обыграли бразильцев и в итоге вышли в следующий круг. Многие (марокканцы в первую очередь) были убеждены, что дело тут нечисто: мол, просто так бразильцы норвежцем проиграть не могли.