Адрес: https://polit.ru/article/2007/06/18/idlispresnya/


18 июня 2007, 16:27

Братья Пресняковы: «Весь секрет – в негомогенности»

Дуэт драматургов и сценаристов Олега и Владимира Пресняковых известен далеко за пределами России. Премьеры спектаклей по их пьесам идут в Лондоне, Берлине и Лиссабоне; их тексты переводятся и публикуются за рубежом. У нас бывшие филологи из Екатеринбурга прославились сперва пьесой «Терроризм», премьера которой совпала с захватом заложников на «Норд-Осте», а потом и пьесой «Изображая жертву», по которой режиссер Кирилл Серебренников снял фильм, начинающийся со знаменитой фразы «российское кино в жопе». Недавно в издательстве «КоЛибри» вышел роман «Изображая жертву». Юлия Идлис расспросила братьев Пресняковых о литературной славе, режиссерских амбициях, белорусских футболистах и прочих секретах мастерства.

Из ваших выступлений складывается ощущение, что вы не любите говорить о себе серьезно в публичном пространстве. Это так?

Владимир: Нам кажется, что мы предельно серьезны, особенно в публичном пространстве.

Олег: Могу сказать, что так же мы общаемся и друг с другом, - вот ровно так же, как выглядим со стороны. В этом смысле какого-то специального поведения у нас нет, как нет ничего специального и в наших текстах. На наш взгляд, неинтересно кривляться или гримасничать, проживая что-то другое, а не то, что ты есть. Тем самым ты уничтожаешь время, которое уже ничем никогда не восполнится.

Вы читаете то, что о вас пишут? Интересно, журналисты ставят «Владимир» или «Олег» случайным образом, когда расшифровывают интервью с вами?

Олег: Мне кажется, да. Мы вот говорим в спонтанном режиме – а как Вы поступите?

Я и спрашиваю, как поступить.

Владимир: Просто мы так много уже друг другу сказали и так многое обсудили, что все, что мы говорим, может говорить один человек, и не будет никакой разницы, как Вы это расшифруете и кому припишете какие слова.

«Братья Пресняковы» - они кто? Писатели? Медийные персонажи? Кем вы себя ощущаете?

Олег: Да вряд ли медийные. Мы вообще не понимаем, что это такое, и здесь никакого жеманства и кривляния нет: на наш взгляд, мы достаточно редко присутствуем в каком-то медийном пространстве. Не знаю, если серьезно ответить на этот вопрос – кто мы… Люди, которые получают какие-то впечатления, находят какой-то язык для того, чтобы их оформить… Мы любим общаться. В этом смысле мы светские люди – понимаю, что за этим словом тянется какой-то нехороший смысл, – не те светские люди, которые любят тусоваться и принимать участие в светских мероприятиях, а в смысле – люди диалога, люди коммуникации. Нам нравится общаться с самыми разными людьми: с читателями, зрителями, с пассажирами в самолете – мы очень часто летаем, – или с официантом в ресторане, который вдруг отвлекается от того, что он функция, и удается его вывести на какой-то человеческий разговор... А так, по определению – ну, когда-то учились в университете, когда-то занимались наукой, пишем пьесы, пишем романы, сценарии.

А чем вы занимаетесь, кроме писательства? На что вы живете вообще?

Владимир: Ну, это такой вопрос… А Вы на что живете?

Я живу на то, что беру у вас интервью.

Владимир: Вот на это? И можно жить?

В общем, да.

Владимир: Ну, у нас, к сожалению, такой возможности нет. Поэтому мы живем как живется. Скромно. И вот я, честно говоря, не знаю, как Олег живет – может, он чего-то мне не рассказывает, может, он где-то появляется втихаря, получает какие-то гонорары на телевидении или на тусовках, – но вот я веду очень скромный образ жизни.

То есть вы живете не вместе? Потому что все ваши байки о том, как один дописывает то, что начал другой, заставляют предположить, что вы и живете в одной квартире…

Владимир: Мы живем в одном самолете и в одном аэропорту.

Олег: «Вместе» – это какие-то пространственные ограничения, они же условны. Вот человека впечатлил какой-то образ, судьба литературного персонажа или киногероя – и он живет с ним вместе. То есть это же не обязательно физически вместе. Можно как угодно к этому относиться, но между нами действительно очень мощный духовный контакт. В этом нет никакой мистификации. Каждый человек может сказать, что у него есть кто-то, или какая-то эмоция, или образ, который он сам себе придумал и с которым находится в духовном диалоге. И присутствие этой субстанции ты чувствуешь постоянно: для кого-то это мама, для кого-то друг или подруга, для кого-то… Вот мы сейчас были на «Кинотавре» в жюри короткого метра и встречались со студентами Сочинского университета, с нашими поклонниками и читателями. И эти молодые люди живут в каком-то контакте духовном с этим персонажем – Валей, – который действует в наших текстах. Вот для кого-то и он стал такой персоной, которая значима и с которой интересно обсудить какие-то вещи.

«Изображая жертву» – пьеса, спектакль, фильм, роман. А что-нибудь еще будет изображать жертву?

Владимир: Конечно.

Олег: Опера и мультфильм.

А кто будет ставить?

Олег: Постановщики всегда найдутся.

Хорошее заявление. У вас есть любимые режиссеры-постановщики?

Владимир: Сложно сказать. После «Изображая жертву», если говорить о театральных вещах, практически каждая наша новая пьеса выходит на западе премьерой. Просто так получается. Видимо, есть элемент запаздывания, если говорить о российском контексте. Когда вышел фильм «Изображая жертву», многие критики говорили о том, что вот как точно ухвачен этот сиюминутный образ времени, этот герой, но мы-то с этим героем жили 4 года назад. То есть пока раскрутился этот маховик, пока сознание режиссера вписалось в контекст того, о чем мы думали и что мы интуитивно схватывали и создавали – прошло время. И сейчас вот мировая премьера нашей новой пьесы «Перед потопом» будет в Германии. Для нас это высказывание о том, что здесь и сейчас, но мы чувствуем, что в Россию это придет опять через 3-4 года. Пьеса, которую мы только вот дописываем и тоже которую тоже очень ждут наши коллеги на западе – «Голова Салмана Рушди», – в России тоже не так скоро появится. К сожалению, потому что для нас очень ценны постановки, которые случаются здесь, в России. Мы с большой надеждой ждем выхода фильма по нашей пьесе и по нашему сценарию – «Европа-Азия», съемочный процесс уже завершился. Режиссером выступил Иван Дыховичный. Это пьеса, которая никогда не ставилась в России, она ставилась только на западе, мы написали сценарий…

А почему не ставилась? Это ведь довольно давняя пьеса?

Олег: Давняя, да. Вопрос о постановщике, о состоянии ума, наверное, в котором… который так вот разворачивается в этом пространстве.

Как вообще происходит контакт драматурга с постановщиком? Чья должна быть инициатива?

Владимир: Тут, наверное, мы неважнецкий экземпляр для ответа на ваш вопрос, потому что…

Олег: …никогда не были этим озабочены. Может, это неправильный закон, но в нашем случае он работает: если ты написал сильный текст, если присутствует строгая форма, – для нас это не абстракция, а сюжет, история, – если найдены герои и язык, на котором могли бы говорить именно эти герои, – то текст естественным, чудесным, не знаю еще каким образом находит путь на сцену, на экран. А уже постановщики, видимо, идут от того, что они могут в нем вычитать, найти, увидеть, что в унисон с их мышлением работает. Просто в современном театре или кино очень часто идут не от произведения, не от интуиций автора, а от каких-то обстоятельств. Вот есть репертуарный театр, в котором есть большое количество актеров, которых надо как-то занять. Есть какие-то условия, в которых находится, допустим, режиссер-постановщик. Знаете, наш опыт постановок здесь, в России, подсказывает, что очень часто режиссер ставит не произведение искусства, а свой собственный страх. Страх, что его не так поймут; что он театральный режиссер, и вдруг стал кинорежиссером, а вдруг скажут, что это не кино, а театр? И вот он начинает борьбу со своим страхом, или он подчиняется этому страху, – и получаются уже какие-то вещи, которые не идут из того, что есть произведение само по себе.

Это ведь и жизненная проблема: и в жизни легче тогда, когда вы функция. Вас понимают быстрее, и вы как-то безопасно существуете. Как только вы обозначаете себя в качестве человека, у которого есть свои склонности, представление о самоопределении, о гордости, о любви, о том, как это должно быть, – как только вы себя так позиционируете, начинаются проблемы. А дальше уже все зависит от того, готовы ли вы бороться, готовы ли существовать в режиме проблем – или подчиняетесь тому, что мир никак не празднует вашего появления в нем. Он в принципе уже упакован, и ты должен вписаться в него как функция, как дочь или сын в семье, как работник в офисе, как любовник или любовница в отношениях… Как только ты вдруг заявляешь о себе в качестве, банально говоря, индивидуальности, «Я», со своими привычками, странностями, заморочками, – ты уже проблема. Проблема сам для себя. Вот в этом человеческом смысле и художник – такая большая проблема. И всегда ведь хочется превратить это все в функцию. Когда мы ставили «Изображая жертву», мы были в Москве и очень помогали режиссеру, актерам, театру в целом, – потому что эту пьесу очень полюбил Олег Павлович Табаков, художественный руководитель театра, и он хотел, чтобы она была на сцене. Но вы же представляете, какой пресс был вокруг: как можно, чтобы на священной сцене состоялся этот монолог матерный, допустим? И было 10 или 12 прогонов с приглашением всех стариков, критиков, и они потом Олегу Павловичу на уши говорили: нельзя, нельзя, нельзя, – но он, приходя каждый раз, говорил себе: можно, можно, можно.

На Западе вы издаетесь чаще, чем в России. У нас что-то издано, кроме романа «Изображая жертву»?

Олег: Был роман «Убить судью» в издательском доме «Афиша», книжка пьес в издательстве «Эксмо», и вот роман. Речь идет опять же о проблеме запаздывания. Насколько мы понимаем, то, что мы делаем, как-то раздвигает представления о том, что такое литературный текст. Сложно себя позиционировать как людей, которые открывают какие-то новые жанры в мире, в котором уже все открыто. Но вот, допустим, «Убить судью» сейчас осенью выйдет в Германии в издательстве «Киви», и там у нас была очень плотная работа с переводчицей. И она говорила нам, что действительно столкнулась с каким-то новым жанром в литературе: очень мобильный динамичный сюжет, очень яркая история, которая быстро прочитывается, и для того, чтобы ухватить упакованные в нее философские суждения, интеллектуальные тексты, надо постоянно возвращаться назад. Мы сами просто очень любим динамику, очень любим скользить по тексту – но мы еще успеваем туда упаковать и какие-то наши мысли о мире. А читатель, конечно, легко это прочитывает, ему интересна эта ирония, интересен этот язык – но потом многие говорят, что, когда возвращаешься назад, видишь, что здесь вот действительно есть точка, в которой можно выпасть из сюжета и так уже поразмышлять.

Вы так серьезно об этом говорите. Вам важно существовать именно в литературе?

Владимир: Ну, нам важно просто существовать, а уж где – как получится.

Олег: Существовать в режиме мысли. Понимаете, это же не нами придумано, да? Я понимаю ваш вопрос: вот какие-то ребята, подобные нам, сели и начали писать, какая-то карикатура, смех какой-то. И размышлять о жизни, философствовать… но эта форма ведь придумана не нами. Если ты вдруг осознаешь, что имеешь какое-то собственное мнение; что в мире оно одно, а у тебя другое, – выйди и начни его кричать, вряд ли кто-то будет тебя воспринимать серьезно. А литературная форма придумана для того, чтобы в этой форме, в форме книжки, твое мнение, суждение, интуиция, чувство смогло дойти до другого человека. В этом смысле литература для нас важна как форма проживания жизни.

Нет режиссерских амбиций? Вы очень трепетно относитесь к интерпретации ваших текстов на сцене. Не хочется самим поставить что-нибудь?

Олег: Мы ставили. Хотя тоже на Западе: мы в Венгрии ставили пьесу «Терроризм». Наверное, сейчас, если все сложится, как должно сложиться, мы, наконец, поставим в России «Паб».

То есть это будет ваша постановка?

Олег: Да. Еще есть интересные предложения для нас в кино, и они тоже связаны с нашими сценариями.

А Людмилу Гурченко вы сами выбрали на роль дьявола в «Пабе»?

Владимир: Дьявола трудно выбрать. Дьявол приходит и ставит перед выбором тебя, и иногда отказаться невозможно.

Олег: В этом смысле Людмила Гурченко – очень строгая форма дьявола. Она как раз, если всмотреться, метафора этой строгости. Если ее можно на каком-то физическом образе отработать – вот что такое та строгая форма, которая не расползается в кисель, а держится в мире несмотря ни на что, исходя из своей внутренней энергии. Это как раз тот дьявол, который нам нужен.

Вы уже сто раз отвечали на вопрос, как придумывается пьеса. Ответьте на него в сто первый.

Олег: Ну, по-разному. Та же самая «Изображая жертву» – мы были в Лондоне, там ставился «Терроризм», мы где-то гуляли, и нам пришла идея в голову, мы ее озвучили друг другу: что есть парень, который изображает жертв во время следственных экспериментов. На какой-то вечеринке мы озвучили ее, и возник человек, который сказал, что если будет пьеса, то дайте вот сейчас обещание, что мой театр будет первым. Может, мы бы и не стали расписывать эту идею, потому что таких идей у нас в голове масса появляется. Всегда же бывает, что ты отвлекаешься, тебе лень, – а тут что-то вот строгое возникло, как Людмила Марковна. И мы написали пьесу – в том, в западном варианте. Потом уже этот текст стал нам интересен разными гранями, мы создали еще и вот эту гамлетовскую структуру – другой ремикс, который идет уже в России на сцене МХАТа. Сценарий – нам всегда говорили о том, что наши пьесы кинематографичны, и очень много было предложений прямо по ним делать кино. А роман – это желание продлить какое-то внутреннее путешествие Вали. Нам казалось, что есть еще что-то в нем, и мы романное пространство для его жизни придумали, хотя в этом пространстве и убили его.

Вы пишете по 2-3 пьесы в год. В чем секрет такой продуктивности?

Владимир: Недавно нам его открыл Виталий Хаев, актер. Значит, рецепт следующий: зимой надо не есть вообще помидоров и огурцов, а покупать их только летом на рынке.

Олег: Но я ему сказал, что он напрасно придерживается этого правила, потому на рынке летом – те же самые гомогенные продукты. Может быть, весь секрет – в негомогенности.

Владимир: Да.

Олег: Понимаете, если есть что-то, что тебе на самом деле интересно, от чего ты получаешь удовольствие, ты этим занимаешься. И потом, есть какой-то интерес вокруг, который тоже поддерживает тебя: когда просят, когда говорят, что вот ждем вашу новую пьесу, – это извне тебя дисциплинирует. Это как студенту важно, что в такие-то даты будет защита курсовой работы или диплома: мы все тянем, тянем, тянем, а вот осталось дней 5-7 – и ты садишься, дисциплинируешь себя и делаешь эту работу.

И последний вопрос: ни у кого из вас нет желания сделать сольную карьеру?

Владимир: Группу.

Олег: Правда, это тоже не сольная будет карьера все-таки.

Владимир: Да. Мы на полпути уже к созданию музыкальной группы. А по одиночке пока я лично не позволяю Олегу. Он много раз пытался сделать сольную карьеру – и в писательстве, и во всем остальном, но мои угрозы и вспыльчивый характер пока его приструнивает. Он банально боится меня, поэтому пока ни о какой сольной карьере говорить не приходится. [Смеется.]

Олег: Есть еще такая вещь, которая нас сдерживает – опять же, чисто по-человечески так получилось. У нас это пересечение двух кровей – персидской и русской. Есть Тегеран, Иран, и есть Россия огромная. И есть это пересечение – Европа-Азия. Это то, что, видимо, формирует нас изнутри и не позволяет распасться этому дуэту.

Обсудить статью