19 марта 2024, вторник, 08:25
TelegramVK.comTwitterYouTubeЯндекс.ДзенОдноклассники

НОВОСТИ

СТАТЬИ

PRO SCIENCE

МЕДЛЕННОЕ ЧТЕНИЕ

ЛЕКЦИИ

АВТОРЫ

25 сентября 2007, 09:23

Электоральные исследования в российской политологии: «нормальная наука» в «нормальной стране»?

В начале цикла 2007/2008 мы публикуем статью одного из наиболее известных российских политологов, кандидата политических наук, профессора Европейского университета в Санкт-Петербурге, Владимир Гельмана. Статья представляет собой сокращенную версию работы, написанной для сборника "Развитие политической науки в России", который планируется к публикации в 2008 году в издательстве РОССПЭН под эгидой Российской ассоциации политических наук.

Настоящая работа посвящена анализу состояния и тенденций развития электоральных исследований в современной российской политической науке (включая и некоторые работы в смежных отраслях знания, выполненные в рамках других дисциплин). Ее фокус ограничен лишь анализом академических исследований, адресованных научному сообществу, а также отдельных разработок экспертного характера, которые посвящены анализу качества выборов и рассчитаны на более широкую аудиторию. В то же время, за пределами внимания данного текста находятся как деятельность российских политологов, связанная с ведением избирательных кампаний, так и многочисленные прикладные исследования, ориентированные на выявление предвыборных намерений избирателей и/или прогнозирование результатов выборов. Эти ограничения вызваны тем, что первый вид деятельности имеет к политической науке примерно такое же отношение, как работа ди-джеев – к музыковедению[1], а второй, как правило, не ставит целей приращения нового научного знания. Главная задача настоящей работы – ответ на вопрос о том, что было сделано российскими электоральными исследователями, изучающими выборы в России, и каких научных результатов можно ожидать от них в обозримом будущем. Поскольку институциональная история начального этапа становления электоральных исследований в России (примерно до 1997 года) представлена в предыдущей публикации[2], то здесь основное внимание уделено содержательным аспектам данной отрасли знания. Первая часть работы представляет собой обзор наиболее значимых изменений в российских электоральных исследованиях на фоне динамики российской политической науки; далее анализируются отдельные аспекты изучения выборов российскими политологами; в завершение даны оценки нынешнего состояния электоральных исследований в России как отрасли знания и вызовов ее развитию.

Позитивная наука versus доморощенные теории

Социальные науки в России в целом и политическая наука в частности эпистемологически покоятся на трех китах. За редким исключением, они являются (1) атеоретическими, (2) нормативно ориентированными и (3) не включенными в сравнительную перспективу. Проще говоря, большинство российских исследователей (1) рассматривают теорию не как инструмент познания, а как некие принимаемые (или не принимаемые) на веру постулаты; (2) эмпирическое познание реальности они обычно сводят к сопоставлению наблюдаемых явлений с нормативными идеалами («как должно быть»), и (3) Россия представляется им уникальным объектом исследования, не вписывающимся в рамки анализа, разработанные на материале иных стран (по сути дела, речь идет о реинкарнации известного тезиса «умом Россию не понять»). В этом смысле становление электоральных исследований в постсоветской России демонстрирует иную познавательную перспективу, которая в гораздо большей мере является позитивной, эмпирической и сравнительной. Позитивная сторона анализа здесь противостоит нормативному видению мира, эмпирическая – некритическому заимствованию чужих теорий (равно как и некритическому созданию собственных), а сравнительная – не основанным на научном знании представлениям об уникальности «особого пути России», или же, напротив, об универсальности всеобщих закономерностей. Иначе говоря, траекторию эволюции электоральных исследований в России последнего десятилетия можно обозначить как постепенный отказ от претензий на создание «доморощенных теорий» (термин В. Радаева)[3] и медленное, но планомерное встраивание в main stream международной политической науки. Это проявляется не только в опоре на разработанные на Западе теоретические подходы и методы анализа, но и в том, что именно западные и/или ориентированные на Запад отечественные (но не «доморощенные») образцы научного познания фактически задают всю систему координат в данной сфере исследований.

Для доказательства этого тезиса легко сравнить контексты тех дискуссий, которые велись между российскими исследователями выборов в середине 1990-х годов и десятилетием позже. Главные темы дебатов 1990-х – это проведенная в 1993 году реформа российской избирательной системы, роль института выборов в становлении нового политического режима в стране и проблемы прогнозирования итогов голосования на выборах 1993-1996 годов. Как правило, эти дискуссии, помимо эмоционального настроя и политической ангажированности ряда их участников, содержательно являлись атеоретическими и нормативными;[4] сравнительный анализ российской электоральной политики в лучшем случае носил характер ad hoc, а эмпирическим обоснованием выводов служила, главным образом, лишь интерпретация отдельных наблюдений. Неудивительно, что, столкнувшись со сложностью изучения новых политических явлений, исследователи провозглашали тезисы о том, что «российская реальность нуждается в других теориях».[5] Видимо, в поиске этих «других теорий», якобы пригодных для изучения российской реальности, один из ведущих академических журналов на полном серьезе публиковал сравнительное исследование гороскопов кандидатов на выборах в Государственную Думу.[6] К середине 2000-х, когда в центре внимания российских исследователей оказались проблемы нового раунда реформы федеральной и региональных избирательных систем, с одной стороны, и снижения электоральной конкуренции в России, с другой, – характер дискуссий сильно изменился. Во-первых, их участники сегодня по большей части оперируют в сугубо академическом поле, не претендуя на включенность в политический процесс.[7] Во-вторых, на смену «вавилонскому столпотворению» авторов, говоривших подчас на разных научных языках, начинает приходить принятие значительной частью специалистов более или менее единого терминологического аппарата (хотя этот процесс еще далек от завершения). В-третьих, российские специалисты начинают не только брать на вооружение различные теоретические схемы, успешно зарекомендовавшие себя при изучении выборов в других странах, начиная от концепции социальных размежеваний С. Липсета и С. Роккана[8] и кончая пространственной теорией выборов (spatial theory of voting)[9], но и разрабатывают на их базе собственные оригинальные теоретические конструкты. В-четвертых, широкое распространение в России получают сравнительные исследования российских выборов, как на материале сравнения общенациональных электоральных циклов[10], так и на материале сравнения различных аспектов выборов в российских регионах[11]. В-пятых, на смену работам, оперировавшим при изучении выборов интерпретациями дескриптивной статистики, все в большей мере приходит использование современных методов регрессионного и факторного анализа, широко применяемых в исследованиях выборов в мировой политической науке. В-шестых, наконец, если в середине 1990-х годов среди российских исследователей шла весьма активная дискуссия о роли выборов в процессе демократизации страны, то к середине 2000-х годов в российском научном сообществе обнаруживается печальный консенсус – почти никто из отечественных политологов не склонен считать нынешние российские выборы соответствующими демократическим стандартам[12].

Как представляется, этот тренд кардинально отличается от динамики ряда других направлений российской политологии, да и в целом социальных наук. Причина этих различий лишь отчасти кроется в специфике изучаемого объекта. Российские специалисты по изучению выборов, сталкиваясь с обилием фактических данных об итогах голосования, не могли не ставить перед собой вопрос «почему?» и искать на него эмпирически верифицируемые ответы (в то время как, например, в сфере изучения политической культуры российские политологи вопрос «почему?» по большей части даже не задают). Однако немалое влияние оказала и эволюция самого института выборов – становление механизмов политической конкуренции в 1990-е годы привлекло не только широкое общественное внимание, но и само по себе обусловило развитие электоральных исследований: в известной мере они, как и сами выборы, стали продуктом процессов демократизации, что отразилось и на институционализации предметной сферы. В нее оказались вовлечены исследователи, работавшие в различных иных сферах науки (от математики до географии), в значительной мере свободные от «наследия» советского обществоведения и не скованные рамками институциональной организации сложившихся ранее научных и образовательных учреждений[13]. Иначе говоря, «поле» электоральных исследований в России 1990-х годов возникло «с нуля» и, в отличие от сложившихся отраслей социального знания[14], не испытывало давления со стороны академической среды (и без того высоко фрагментированной). Помимо прочего, это обстоятельство облегчило ориентацию ряда специалистов на международные научные стандарты и интеграцию части из них в различные исследовательские сети.

Что же было сделано российскими политологами в сфере электоральных исследований в течение последнего десятилетия? Едва ли можно дать исчерпывающий ответ на этот вопрос с учетом не поддающегося анализу огромного количества публикаций по данной проблематике[15]. Поэтому, не претендуя на охват всех без исключения тем и направлений, следует выделить лишь некоторые, кажущиеся наиболее значимыми тенденции, которые также могут оказать долгосрочное воздействие на развитие российских электоральных исследований. Среди них, в частности:

(1) Успешная институционализация электоральных исследований как неотъемлемой части российской политической науки, проявляющаяся во включении соответствующих учебных курсов в государственные образовательные стандарты, публикации учебных пособий[16] и хрестоматий[17], проведении ряда конференций[18], издании журналов[19], сайтов[20] и блогов[21] по проблемам выборов, что способствует и институционализации научного сообщества в данной сфере;

(2) Развитие информационной базы электоральных исследований – появление доступной для последующего анализа электоральной статистики, представленной официальными изданиями и электронными ресурсами Центризбиркома[22] и региональных избирательных комиссий, а также специально подготовленной усилиями отдельных специалистов и исследовательских центров. В частности, здесь стоит отметить Независимый институт выборов[23], сайт «Электоральная география»[24] и проект IRENA/МЭСП Европейского университета в Санкт-Петербурге[25]. В этом же ряду находится и появление первого архива социологических данных с материалами массовых опросов[26];

(3) Публикация целого ряда коллективных монографий и сборников научных трудов, посвященных комплексным исследованиям выборов не только на общенациональном уровне, но и в отдельных регионах России.[27] Тематическое «меню» этих работ, как правило, включает изучение трех ключевых компонентов электоральной политики:

  • стратегии политических партий и кандидатов в электоральном процессе (или, говоря политико-экономическим языком, анализ «предложения» на электоральном рынке);
  • поведение избирателей на выборах (анализ «спроса» на электоральном рынке);
  • роль политических институтов в электоральном процессе.

В этом отношении можно говорить о некотором сближении исследовательского фокуса российских работ с проблемной повесткой дня электоральных исследований, проводимых за рубежом;

(4) Наметившийся выход некоторых российских политологов, занимающихся изучением выборов, на международный рынок научного труда, проявлением чего стало появление ряда статей[28] и книг[29] по данной проблематике на английском языке. Некоторые из них выполнены на уровне state of the art мировой политической науки; отдельные публикации получили признание среди специалистов[30].

Но каковы содержательные достижения российских электоральных исследований, если под таковыми не иметь в виду одно лишь введение в научный оборот новых фактов и их интерпретаций? Иными словами, что нового удалось узнать российским исследователям и о самих выборах, и о политике в России и в мире? Для ответа на этот вопрос рассмотрим подробнее (не стремясь к целостному обзору) некоторые работы, посвященные изучению указанных выше отдельных компонентов электоральной политики.

Предложение: партии и кандидаты

Анализ стратегий партий[31] и кандидатов на российском электоральном рынке[32] позволяет сделать вывод о принципиальной разнице между периодом 1990-х – начала 2000-х годов, когда на нем отмечалось избыточное предложение, и периодом после 2003-2004 годов, который характеризуется тенденцией к монополизации со стороны ««Единой России» [33]. Пролиферация на первом этапе становления партийной системы сопровождалась низким уровнем «выживания» партий: немногие участники выборов сохраняли организационную преемственность от одного электорального цикла к другому[34]. В отличие от партийных систем ряда «новых демократий», специфика российского электорального рынка 1990-х годов состояла в том, что партии сталкивались с конкуренцией со стороны альтернативных провайдеров политических благ – «заменителей партий» [35]. Кандидаты расценивали идеологический капитал партий как недостаточный, чтобы инвестировать в них политическую карьеру: большую прибыль сулил административный капитал, аккумулированный двумя влиятельными агентами электорального рынка: региональными «политическими машинами», подконтрольными губернаторам, и общероссийскими финансово-промышленными группами во главе с «олигархами». Неудивительно поэтому, что сильные кандидаты на выборах всех уровней успешно выступали как независимые, не связывая себя с теми или иными партиями и получая поддержку от губернаторов и «олигархов» [36]. Поэтому даже избрание половины депутатов Государственной Думы по партийным спискам не меняло ситуацию: партийные лидеры теряли блокирующие пакеты акций собственных партий, фактически продавая места в своих списках представителям бизнеса и региональных элит[37]. Это вело к фрагментации электорального рынка, а Кремль как обладатель самого крупного административного капитала в стране «играл на понижение» политического рынка в целом, действуя по принципу «разделяй и властвуй». Консолидации политического рынка препятствовала и региональная раздробленность: хотя губернаторы и участвовали в создании «партий власти», они стремились увеличить свою долю прибыли этой партии, а не укрепить ее положение на политическом рынке[38]. Кремлю же было дешевле инвестировать капитал в новые «партии власти», нежели продвигать на рынке уже существующие.

Но в 2000-е годы инвестиции в «партию власти» принесли Кремлю максимальную отдачу. Благодаря недружественному поглощению конкурентов была создана партия «Единая Россия», в управление к которой под давлением Кремля перешли блокирующие пакеты региональных «политических машин». Она смогла успешно капитализировать свой главный актив – массовую поддержку избирателями В. Путина и конвертировать свой административный капитал в победу на думских выборах 2003 года и последующее полное господство в парламенте. Кроме того, на российском электоральном рынке были подняты входные барьеры[39]. Доля прибыли «партии власти», извлекаемая региональными лидерами на федеральном уровне, резко снизилась после отмены губернаторских выборов и реформы избирательных систем в регионах. В результате не только «заменители партий», но и конкурирующие партии, обладающие идеологическим капиталом, оказались либо полностью вытеснены с российского электорального рынка, либо заняли на нем сугубо маргинальные ниши.

В отличие от дискуссий периода 1990-х годов, в 2000-е российские исследователи в основном разделяют точку зрения о четырехсекторной идеологической классификации российских партий: левые (КПРФ и их союзники), либералы (СПС, «Яблоко» и др.), националисты (от ЛДПР до «Родины») и «партии власти» («Единая Россия» и ее сателлиты) [40]. В то же время иные основания для классификации партий (правительство vs. оппозиция, или программные vs. клиентелистские партии)[41] оказывались недостаточными основаниями для анализа российской партийной системы, либо сами нуждались в существенной модификации[42]. Да и сама эволюция программных позиций партий и кандидатов также была подвергнута переосмыслению: в частности, если позиции партий по ключевым проблемам от выборов к выборам сближались в направлении точки «медианного избирателя» по Э. Даунсу[43], позиции кандидатов на президентских выборах, напротив, демонстрировали нарастание расхождений[44]. Наблюдалось также и снижение значимости идеологии как электорального ресурса партий и кандидатов в 2000-е годы по сравнению с 1990-ми годами, характеризовавшимися высоким уровнем политической неопределенности, хотя некоторые авторы отмечали существенную роль идеологических предпочтений в электоральном поведении россиян[45].

Исследователи отмечали, что констелляция институциональных и политических факторов оказала ключевое влияние на стратегии партий и кандидатов на парламентских и на президентских выборах. В частности, сочетание президентско-парламентской системы правления и смешанной избирательной системы, хотя и вызвало к жизни выдвижение партий на роль ключевых агентов электоральной и парламентской политики, ограничило их влияние рамками Государственной Думы[46]. Кроме того, электоральное расписание, при котором парламентские выборы предшествовали президентским, побуждало правящие элиты к созданию «партий власти» [47], но задавало дополнительные негативные стимулы для коалиционной политики партий (успех которой не зависел от их электоральной стратегии) [48]. В этих условиях номинация списков и кандидатов носила хаотический характер, а партийная лояльность являлась далеко не самым значимым электоральным ресурсом по сравнению, например, с инкумбентством[49]. Консолидация российских элит в 2000-е годы, осуществляемая по принципу «навязанного консенсуса», изменила стимулы в электоральной политике на думских выборах. В частности, высокая общесистемная фрагментация, голосование против всех списков, слабость оппозиционных партий и латентные коалиционные стратегии «Единой России» на выборах 2003 года позволили этой партии сформировать в Государственной Думе «сфабрикованное большинство», которое не имеет аналогов в мире по уровню перепредставленности[50].

Российские исследователи критически оценивали региональное измерение электоральной политики в России. В 1990-е годы исследователи отмечали, с одной стороны, становление политической конкуренции в ходе выборов глав исполнительной власти регионов и глав местного самоуправления[51], хотя этот процесс протекал крайне неравномерно в разных регионах страны в зависимости от констелляции региональных политических элит.[52] В 2000-е годы вторжение на региональные электоральные рынки представителей крупного общероссийского бизнеса[53] создала дополнительный стимул для конкурентной борьбы в региональной политике[54], однако эти процессы оказались (искусственно) прерваны после отмены выборов глав исполнительной власти регионов в 2004 году. С другой стороны, общим местом анализа выборов была констатация слабости политических партий в регионах, разрыва связей между центральным руководством и местными активистами[55], и их незначительного влияния на региональный политический процесс. Некоторые надежды на реформу региональных избирательных систем, которые в этой связи высказывались в начале 2000-х годов[56], не оправдались в достаточной мере[57]. Как отмечал в своем анализе региональных выборов П.Панов, в ее результате авторитарные регионы стали еще более авторитарными, а конкурентные – еще более конкурентными[58]. В ходе проведенного им сравнительного исследования региональных электоральных процессов было показано, что «Единая Россия» стала ключевым игроком на выборах и в легислатурах в подавляющем большинстве регионов России на фоне сохранения существенных кросс-региональных различий[59]. Так или иначе, наблюдаемый упадок электоральной конкуренции, как на федеральном, так и на региональном уровне говорит о закреплении господства «партии власти», хотя перспективы становления в России партийной системы с доминирующей партией расцениваются неоднозначно[60]. Будущее покажет, насколько оправданы эти (и другие) предположения.

Спрос: загадки голосования

Хотя электоральное поведение находилось в центре внимания исследователей, начиная с первых конкурентных выборов 1989 года на Съезд народных депутатов СССР,[61] его теоретическое осмысление оказалось в повестке дня российских политологов лишь в последнее десятилетие[62]. Непосредственным толчком к теоретизации стала потребность в осмыслении причин электоральной неустойчивости, который демонстрировала Россия в 1990-е – 2000-е годы[63]. Наибольший интерес вызывали, с одной стороны, пределы использования стандартных рамок рациональных и экспрессивных теорий электорального поведения, а с другой – обусловленные российским политическим контекстом негативизм и абсентеизм. Исследователи отмечали, что многие успешно зарекомендовавшие себя объяснения электорального поведения продемонстрировали в России недостаточную объяснительную силу либо нуждались в определенной модификации. В первую очередь, речь идет о роли социальных размежеваний[64] и – шире – роли социальной структуры в электоральном поведении россиян. Общим выводом большинства специалистов стало утверждение об относительно невысоком влиянии большинства социальных факторов (социально-профессиональный статус, образование, доход, пол, возраст) на голосование российских избирателей. Исключение составили лишь территориальные размежевания, которые представляли собой частный случай фундаментального модернизационного противоречия российских центров и периферий[65]. Как было показано Р.Туровским, в течение трех общенациональных электоральных циклов происходило становление и закрепление региональных и местных электоральных «субкультур» [66]. При этом, если в 1990-е годы крупные центры первого и второго порядка служили оплотом лояльности федеральной власти, то в 2000-е годы происходила своеобразная инверсия – в центрах возникали очаги антиправительственного голосования (в пользу либеральных, левых или националистических партий), в то время как голосование в пользу инкумбентов и «партий власти» смещалось в полупериферийные зоны и на периферию. Однако, эти тенденции становились следствием не только социально-экономической дифференциации российского общества, но и результатом влияния «посредников» между политическими партиями (кандидатами) и избирателями в лице региональных элит.

Эффекты этого влияния проявлялись в том, что в зависимости от позиции региональных элит на общенациональных выборах голосование на соответствующих территориях могло оказаться более (или менее) благоприятным для инкумбентов и «партий власти». В то время как часть территорий страны (прежде всего, этнические республики Северного Кавказа, Татарстан[67] и Башкортостан) рассматривались специалистами как возможные ареалы массовых фальсификаций итогов голосования[68], авторы уделяли внимание также феномену «административного ресурса»[69], то есть прямого либо косвенного принуждения избирателей со стороны элит. Во многом оно опиралось на патронажно-клиентелистские сети на местном уровне[70], сформировавшиеся в советский период и укреплявшиеся в условиях региональных авторитарных режимов на ряде территорий. Можно ожидать дальнейшего закрепления этих тенденций в ближайшем электоральном цикле.

В свою очередь, влияние региональных и местных элит на поведение избирателей и итоги голосования повлекло за собой искажение стимулов социально-экономической политики правительства, прежде всего, в отношении регионов. Ее объектами становились не столько избиратели, сколько региональные элиты: федеральное правительство пыталось в преддверии выборов купить лояльность региональных элит по схеме «трансферты в обмен на голоса». Однако, если в первой половине 1990-х годов их основной целью было «умиротворение» оппозиционно настроенных лидеров (прежде всего – в республиках) [71], то в конце 1990-х – начале 2000-х распределение бюджетных трансфертов происходило по принципу «поддержки друзей»[72]. Как показал А. Щербак, объем федеральных трансфертов был более существенным фактором в поддержке «партии власти» в российских регионах на думских выборах 2003 года, чем рост заработной платы[73]. В целом, в отличие от ряда зарубежных стран, где голосование избирателей во многом определялось объективными экономическими характеристиками (уровень инфляции, безработицы и т.д.), российские избиратели как в 1990-е, так и в 2000-е годы демонстрировали относительно низкую чувствительность к этим факторам. Более значимыми, однако, оказывались представления избирателей об экономической ситуации в стране и в «своих» регионах[74]. Иначе говоря, речь шла об определяющем воздействии на поведение избирателей «фактора мнений» [75], то есть установок, во многом формировавшихся под влиянием информационного фона и подверженных влиянию разного рода политических манипуляций, главными агентами которых выступали правящие элиты в Центре и регионах[76].

Соответственно, наблюдавшаяся в 2000-е годы интеграция элит в рамках «партии власти» «Единая Россия» оказала неоднозначное влияние на поведение избирателей. С одной стороны, исследователи отмечали «национализацию» голосования, то есть повышение территориальной однородности электоральной поддержки у большинства партий[77]. С другой стороны, оборотной стороной снижения электоральной конкуренции становились снижение явки на выборы и рост негативизма (голосования «против всех» кандидатов и/или партий) как на федеральных, так и – в особенности – на региональных выборах. Как было показано исследователями, негативизм в России принимал форму специфического электорального протеста[78], хотя объективно работал на перераспределение мандатов в пользу партий – победителей выборов по пропорциональной избирательной системе (в 2003 году – «Единой России»). Что же до абсентеизма, то было статистически доказано уменьшение явки избирателей по мере социально-экономической модернизации регионов России и повышение явки в «управляемых» регионах с низким уровнем конкуренции на выборах[79]. Кроме того, было выявлено и немалое воздействие на электоральное поведение механизма разделения властей, способствовавшего превращению голосования на думских выборах в «выборы второго порядка» [80].

Говоря о специфике российских исследований электорального поведения, стоит отметить, что наиболее значимые работы в этой сфере в основном были выполнены на основе анализа агрегированных данных электоральной статистики. В особенности, здесь следует отметить вклад специалистов в области электоральной географии, анализирующих с помощью современных методов анализа не только выборы 1990-х – 2000-х годов, но и голосование на выборах в дореволюционной России[81]. Однако, в отличие от зарубежных исследований, в России гораздо менее распространен анализ индивидуальных данных, собранных в ходе массовых опросов. Хотя ведущие российские социологические центры (ВЦИОМ, ФОМ, Левада-центр) регулярно собирают и публикуют опросные данные и за долгие годы работы накопили обширный массив социологической информации, многие научные тексты специалистов этих центров обладают недостаточной познавательной ценностью с точки зрения политической науки. Они довольно редко ориентированы на проверку теоретически обоснованных гипотез и практически не используют методы многомерного статистического анализа данных, ограничиваясь в лучшем случае кросс-табуляциями. Основным познавательным средством в них служат интерпретации публицистического свойства[82], не позволяющие дать ответ на вопросы о каузальных закономерностях электорального поведения (как правило, они социологами даже не ставятся) [83]. В то время как российские специалисты по проведению опросов заслуживают благодарности со стороны политологов за сбор ценной информации, исследователи выборов вынуждены уповать главным образом на вторичный анализ данных, в ходе которого они стремятся тестировать некоторые теоретические схемы объяснения электорального поведения – такие, как «воронка причинности» [84]. Но по мере формирования и наполнения архивов социологических данных ситуация меняется к лучшему: первые попытки теоретически фундированного статистического анализа данных массовых опросов выглядят многообещающими[85] и заслуживают продолжения. Можно надеяться, что интеграция усилий исследователей, привнесение теоретического знания и современных методов анализа данных в будущем позволят успешно продвинуться по пути осмысления закономерностей электорального поведения россиян.

Институты: избирательные законы и политический режим

Говоря о российских исследованиях институтов, задающих рамки избирательной системы, следует выделить «узкое» и «широкое» понимание термина «избирательная система». В то время как в исследованиях электоральной политики в развитых демократиях обычно речь идет об «узком» понимании избирательных систем как формул распределения мест в легислатурах, исследования выборов в России (как и в ряде других стран) уделяют основное внимание «широкому» пониманию избирательных систем как всему комплексу норм и практик электорального процесса.

Сказанное не означает, что российские исследователи не проявляли интерес к анализу эффектов избирательной системы в ее «узком» понимании. Напротив, действовавшая на думских выборах 1993-2003 годов смешанная несвязанная избирательная система[86] была подвергнута всестороннему анализу. В фокусе внимания оказались не только генезис и эволюция российской избирательной системы[87], но и ее эффекты. Исследования выявили воздействие не только несвязанного характера избирательной системы (что повлекло за собой пролиферацию малых партий и независимых кандидатов), но и взаимное влияние обеих ее частей («эффекты контаминации», когда выдвижение партийных кандидатов в одномандатных округах усиливало позиции партий при голосовании за списки) [88]. Кроме того, исследователи продемонстрировали специфику механического и психологического эффектов Дюверже в российском электоральном контексте, вызванную форматом электоральной конкуренции на общефедеральном уровне и в одномандатных округах.[89] Однако, в отличие от 1990-х годов, когда активное участие российских политологов в реформе избирательной системы[90] не всегда сопровождалось адекватным аналитическим осмыслением ее политических последствий, в 2000-е годы ситуация сменилась на прямо противоположную. Хотя специалисты критически оценивали перспективы нового раунда реформ избирательной системы, как на федеральном[91], так и на региональном[92] уровне, они не оказывали значимого влияния на процессы принятия решений: на фоне снижения электоральной конкуренции в России произошло и падение спроса на политологическую экспертизу со стороны политиков.

Анализ эффектов российской избирательной системы в «широком» понимании этого термина включал выявление воздействия на электоральный процесс таких факторов, как механизмы политического финансирования[93], освещение хода избирательных кампаний в средствах массовой информации[94], и рассмотрение избирательных споров. Общим выводом стало утверждение о том, что эти факторы существенно влияли на исход выборов вследствие подрыва электоральной конкуренции и искажения предпочтений избирателей[95]. Ряд норм российских избирательных законов и практика их применения, в особенности в 2000-е годы, выступали как «подрывные» неформальные институты, обуславливавшие несправедливый характер электорального процесса (что само по себе отнюдь не является спецификой России) [96]. При этом, если в начале 2000-х годов в России отмечалось преобладание «мягких» методов ограничения электоральной конкуренции (связанных с систематически несправедливым характером проведения избирательных кампаний), то в преддверии выборов 2007-2008 годов все в большей мере отмечались «жесткие» ограничения, связанные с систематическим исключением партий и кандидатов из электорального процесса.

Неудивительно поэтому, что российские политологи все в большей мере были вынуждены обращаться к систематическому анализу качества электорального процесса в России. От фиксирования и классификации ряда злоупотреблений (подобных массовому снятию с выборов неугодных кандидатов – т.н. «башкирская избирательная технология»)[97] исследователи в тесном сотрудничестве с НКО перешли к мониторингу избирательных кампаний[98] а позднее – и к разработке критериев и методик количественной оценки степени демократичности электорального процесса.[99] Вероятно, предстоящий электоральный цикл 2007-2008 годов даст ответы на ряд вопросов о перспективах российской избирательной системы как в «узком», так и «широком» плане, которые, в свою очередь, зависят от перспектив дальнейшей трансформации российского политического режима.

Вместо заключения

Резюмируя, можно констатировать, что российские электоральные исследования на сегодняшний день демонстрируют двойственные тенденции. В академическом плане, они развиваются вполне успешно. Не претендуя на теоретически амбициозные, но бесплодные в познавательном плане проекты «научных революций» в духе «доморощенных теорий», российские политологи, работающие в этой сфере исследований, выстраивали ее по чертежам западной «нормальной науки»[100], хотя и использовали при этом отечественные «строительные материалы». Следствием такого подхода стало изучение электоральных процессов в России как политики в «нормальной стране», пусть и не соответствовавшей нормам демократии, но эволюционировавшей по направлению к ним как своего рода нормативному идеалу[101]. Теоретические схемы и методы анализа, разработанные на материале демократий (как развитых, так и «новых») задали ориентиры и рамки исследований, а специфика российских выборов не принимается исследователями «на веру» как данность, а выявляется ими в теоретической и сравнительной перспективе. Конечно, нельзя не заметить, что российским электоральным исследованиям присущи и серьезные проблемы. Отчасти они носят общий характер для российской политологии (узкий круг специалистов, малый приток квалифицированных кадров, дефицит финансирования исследований, слабые связи в научном сообществе внутри страны и за рубежом и т.д.). Но некоторые «болезни роста» специфичны по отношению к сфере электоральных исследований (разрыв теоретических разработок и эмпирического анализа, недостаточная познавательная ценность ряда работ, основанных на материалах массовых опросов, ограниченное применение специалистами современных методов статистического анализа данных, дефицит сравнительных кросс-национальных исследований выборов[102] и др.). Сегодня можно лишь надеяться на их преодоление следующими поколениями специалистов.

Но наиболее значимые проблемы российских электоральных исследований обусловлены не столько академическим, сколько политическим контекстом. Упадок электоральной конкуренции в России в течение 2000-х годов и сужение сферы электоральной политики (в частности, отказ от всеобщих выборов глав исполнительной власти регионов) бросает вызов не только российской политике, но и политической науке, ставя под сомнение познавательные перспективы дальнейших исследований выборов, если даже не сами возможности их проведения. Изучение выборов как важнейшего (хотя, разумеется, далеко не единственного) института демократии слишком тесно связано с их демократическим потенциалом: если политологи будут вынуждены анализировать заведомо несвободные и несправедливые «выборы без выбора», то трудно ожидать, что они скажут новое слово в науке о закономерностях политики в стране и в мире в целом. И, напротив, если в России в обозримом будущем проявятся новые тренды электоральной конкуренции, то это может дать толчок и для дальнейшего развития исследований выборов. Политическая наука в нашей стране вообще и электоральные исследования в частности имеют шанс стать «нормальной наукой» лишь в условиях, если политика в России не утратит основные атрибуты «нормальной страны», включая проведение конкурентных выборов.

Обсудить статью


[1] Анализ некоторых аспектов этой деятельности см. Wilson A. Virtual Politics: Faking Democracy in the Post-Soviet World. New Haven, CT: Yale University Press, 2005; Ledeneva A. How Russia Really Works. Ithaca, NY: Cornell University Press, 2006, ch.2.

[2] Гельман В. Изучение выборов в России: исследовательские направления и методы анализа // Политическая наука, 2000, N3, С.16-50

[3] См. Радаев В. Есть ли шанс создать национальную теорию в социальных науках // Pro et Contra, 2000, т.5, N3, С.202-214.

[4] См. Гельман В. Изучение выборов в России.

[5] Андрющенко Е., А.Дмитриев, Ж.Тощенко. Опросы и выборы 1995 года // Социологические исследования, 1996, N6, С.13.

[6] См. Васильев И. и др. Кто боролся за место в Думе // Социологические исследования, 1996, N12, С.79-81.

[7] Исключение составляют политтехнологи, обслуживающие правящие группы, деятельность которых не является предметом настоящего анализа.

[8] См. Party Systems and Voter Alignments: Cross-National Perspectives / S.M.Lipset, S.Rokkan (eds.). New York: Free Press, 1967. Анализ эволюции концепции и обзор ее использования для изучения выборов в посткоммунистических странах см.: Политическая наука, 2004, N4 (специальный выпуск под ред. Е.Мелешкиной, А.Кулика).

[9] См. теоретический обзор: Ахременко А. Пространственное моделирование электорального выбора: развитие, современные проблемы и перспективы // Полис, 2007, N1, С.153-167, N2, С.165-179; эмпирический анализ см. Попова Е. Проблемные измерения электоральной политики: губернаторские выборы в сравнительной перспективе // Полис, 2001, N3, С.47-62.

[10] См. Россия в избирательном цикле 1999-2000 годов / под ред. М.Макфола, Н.Петрова, А.Рябова. М.: Гендальф, 2000; Россия в избирательном цикле 1999-2000 годов; Первый электоральный цикл в России, 1993-1996 / под ред. В.Гельмана, Г.Голосова, Е.Мелешкиной. М.: Весь мир, 2000; Второй электоральный цикл в России, 1999-2000 / под ред. В.Гельмана, Г.Голосова, Е.Мелешкиной. М.: Весь мир, 2002; Третий электоральный цикл в России, 2003-2004 годы / под ред. В.Гельмана. СПб: издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2007.

[11] См., в частности: Голосов Г. Российская партийная система и региональная политика, 1993-2003. СПб: издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2006; Кынев А. Политические партии в российских регионах: взгляд через призму региональной избирательной реформы // Полис, 2006, N6, С.145-160; Туровский Р. Региональные выборы в России: случай атипичной демократии  и др.

[12] См., например, Третий электоральный цикл в России (заочный круглый стол) // Полис, 2004, N1, С.6-73.

[13] Более того, наиболее заметные российские научные центры по изучению различных аспектов выборов (начиная от Левада-центра и кончая Московским центром Карнеги) сами также сформировались в постсоветскую эпоху.

[14] См. Bourdieu P. Homo Academicus. Stanford, CA: Stanford University Press, 1988.

[15] Подробная библиография, опубликованная в 2002 году, содержит 3456 источников на русском языке по различным аспектам выборов, в том числе 1496 работ о выборах в 1993-2000 годах. См. Веденеев Ю., И.Зайцев, В.Луговой. Институт выборов в России (история и современность). Библиографический указатель

[16] См. Выборы и партии в регионах России / под ред. Г.Люхтерхандт-Михалевой, С.Рыженкова. М-СПб: Летний сад, 2000; Голосов Г., Е.Мелешкина. Политические партии и выборы. СПб: Борей-принт, 2001; Скрипкина Ж. Избирательные системы и технологии. М: Инфра-М, 2006, и ряд других изданий.

[17] См. Партии и выборы. Хрестоматия, ч.1 / под ред. Н.Анохиной, Е.Мелешкиной. М.: ИНИОН РАН, 2004; Партии и выборы. Хрестоматия, ч.2 / под ред. Г.Андреевой, Н.Анохиной, Е.Мелешкиной. М.: ИНИОН РАН, 2004.

[18] См., в частности: Электоральная политология: теория и опыт России / под ред. Л.Сморгунова. СПб: издательство СПбГУ, 1998; Выборы в Российской Федерации / под ред. М.Горного. СПб: Норма, 2002; Российские выборы в контексте международных стандартов / под ред. А.Иванченко, А.Любарева. М.: Аспект-пресс, 2006, и ряд других изданий.

[19] Помимо «Вестника Центральной избирательной комиссии Российской Федерации», это и издаваемый ЦИК «Журнал о выборах», журнал «Выборы. Законодательство и технологии» и др.

[20] См., в частности: www.democracy.ru ; http://izbiratel.ru/ и ряд других сайтов

[21] См., в частности, блоги: http://g-golosov.livejournal.com/ http://alexander-kynev.livejournal.com/ и ряд других.

[22] См. сайт Центральной избирательной комиссии РФ и многочисленные публикации ЦИК РФ.

[23] См. www.vibory.ru

[24] См. www.electoralgeography.com

[25] См. http://www.eu.spb.ru/irena/index.htm

[26] См. http://sofist.socpol.ru/

[27] См., в частности: Выборы органов государственной власти Рязанской области: сравнительный политический анализ / под ред. В.Авдонина. Рязань: РГПУ, 2002.

[28] См., в частности: Golosov G. Electoral Systems and Party Formation in Russia: A Cross-Regional Analysis // Comparative Political Studies, 2003, vol.36, N8, P.912-936; Kolosov V., D.Vizgalov, N.Borodulina. Voting Behaviour in Russian Cities, 1995-2000 // Journal of Communist Studies and Transition Politics, 2003, vol.19, N3, P.25-40; McFaul M., N.Petrov. What the Elections Tell Us // Journal of Democracy, 2004, vol.15, N3, P.20-31; Gel’man V. Political Opposition in Russia: A Dying Species? // Post-Soviet Affairs, 2005, vol.21, N3, P.226-246; Likhtenchtein A., N.Yargomskaya Duverger’s Equilibrium under Limited Competition: Russia’s Parliamentary Elections // Europe-Asia Studies, 2005, vol.57, N8, P.1169-1188, и ряд других публикаций.

[29] См. Elections in Russia, 1993-1996: Analyses, Documents, and Data / V.Gel’man, G.Golosov (eds.). Berlin: edition Sigma, 1999; The 1999-2000 National Elections in Russia: Analyses, Documents, and Data / V.Gel’man, G.Golosov, E.Meleshkina (eds.). Berlin: edition Sigma, 2005; McFaul M., N.Petrov, A.Ryabov. Between Dictatorship and Democracy: Russian Post-Communist Political Reform. Washington, DC: Carnegie Endowment for International Peace, 2004; Golosov G. Political Parties in the Regions of Russia: Democracy Unclaimed. Boulder, CO: Lynne Rienner, 2004.

[30] Так, работы Г.Голосова удостаивались премий Американской ассоциации политических наук (APSA) и Американской библиотечной ассоциации (журнал «Choice»), что является одним из немногих заметных достижений российской политологии на международном уровне.

[31] Здесь и далее под «партиями» понимаются любые избирательные объединения и блоки.

[32] Обзор исследований политического рынка см. Пшизова С. Демократия и политический рынок в сравнительной перспективе // Полис, 2000, N2, С.30-44, N3, С.6-17.

[33] См. Макаренко Б. Парламентские выборы 2003 г. как проявление кризиса партийной системы // Полис, 2004, N1, С.51-65; Гельман В. От «бесформенного плюрализма» – к «доминирующей власти»? Трансформация российской партийной системы // Общественные науки и современность, 2006, N1, С.46-58.

[34] Сравнительный анализ см. Голосов Г. Партийные системы России и стран Восточной Европы. М.: Весь мир, 1999.

[35] См. Голосов Г. Губернаторы и партийная политика // Pro et Contra, 2000, т.5, N1, С.92-102; Hale H. Why Not Parties in Russia: Federalism, Democracy, and the State. Cambridge: Cambridge University Press, 2006.

[36] См. Голосов Г., Ю.Шевченко. Факторы электорального успеха в одномандатных округах // Первый электоральный цикл в России, С.130-151.

[37] См. Барсукова С., В.Звягинцев. Механизм «политического инвестирования», или как и зачем российский бизнес участвует в выборах и оплачивает партийную жизнь // Полис, 2006, N2, С.110-121.

[38] См. Лихтенштейн А. «Партии власти»: электоральные стратегии российских элит // Второй электоральный цикл в России, С.85-106.

[39] После 2003 года порог для прохождения в Государственную Думу и большинство региональных легислатур был поднят до 7%, необходимая для регистрации численность новых партий увеличена до 50000 членов, а создание предвыборных блоков запрещено.

[40] См., в частности: Голосов Г. Политические партии и независимые кандидаты на думских выборах // Второй электоральный цикл в России, С.43-64; Шейнис В. Третий раунд (к итогам парламентских и президентских выборов) // Мировая экономика и международные отношения, 2000, N9, С.45-61.

[41] См. Kitschelt H. et al. Post-Communist Party Systems: Competition, Representation, and Inter-Party Cooperation, Cambridge: Cambridge University Press, 1999.

[42] См., в частности: Гельман В. Политическая оппозиция в России: вымирающий вид? // Третий электоральный цикл в России, С.59-90.

[43] См. Downs A. An Economic Theory of Democracy. New York: Harper and Row, 1957.

[44] См. Попова Е. Программные стратегии и модели электорального соревнования на думских и президентских выборах 1995-2004 годов // Третий электоральный цикл в России, С.156-195; альтернативный подход представлен в: Каспэ С., А.Салмин. Измерения свободы: парламентский электоральный процесс в современной России // Полития, 2000, N3, С.5-54.

[45] См. Алескеров Ф. и др. Поляризованность электоральных предпочтений в России (Опыт выборов в Государственную Думу РФ в 1993-2003 гг.) // Полития, 2004, N2, С.5-26.

[46] См. Клямкин И. Постсоветская политическая система в России (возникновение, эволюция и перспективы трансформации)

[47] См. Лихтенштейн А. «Партии власти».

[48] См. Щербак А. Коалиционная политика российских партий // Второй электоральный цикл в России, С.107-132.

[49] См., в частности: Голосов Г. Политические партии и независимые кандидаты; Шевченко Ю. Институционализация Государственной Думы и участие депутатов третьего созыва в парламентских выборах 2003 года // Третий электоральный цикл в России, С.129-155.

[50] См. Голосов Г. Сфабрикованное большинство: конверсия голосов в места на думских выборах 2003 г. // Третий электоральный цикл в России, С.39-58.

[51] См. Петров Н., А.Титков. Выборы глав исполнительной власти регионов // Выборы и партии в регионах России, С.52-84.

[52] См., в частности: Россия регионов: трансформация политических режимов / под ред. В.Гельмана, С.Рыженкова, М.Бри. М.: Весь мир, 2000.

[53] См. Зубаревич Н. Пришел, увидел, победил? Крупный бизнес и региональная власть // Pro et Contra, 2002, т.7, N1, С.107-120.

[54] См. Туровский Р. Политика в регионах: губернаторы и группы влияния. М.: Центр политических технологий, 2002.

[55] См., в частности: Афанасьев М. Политические партии на региональном уровне // Pro et Contra, 2000, т.5, N4, С.164-183.

[56] См. Голосов Г. Измерения российских региональных избирательных систем // Полис, 2001, N4, С.71-85; Глубоцкий А., А.Кынев. Опыт смешанных выборов в российских регионах // Полис, 2003, N2, С.124-142.

[57] См. Кынев А. Переход к смешанным выборам в регионах: «принудительная трансформация». Полис, 2004, N2, С.32-40; Макаркин А. Смешанная система выборов в регионах России // Pro et Contra, 2006, т.10, N1, С.104-113.

[58] Панов П. Реформа региональных избирательных систем и развитие политических партий в регионах России (кроссрегиональный сравнительный анализ) // Полис, 2005, N6, С.102-117.

[59] См. Панов П. Региональные политические процессы в «эпоху Путина»: унификация или диверсификация? // Политэкс, 2006, т.2, N4, С.109-134

[60] См. Гельман В. Перспективы доминирующей партии в России // Pro et Contra, 2006, т.10, N4, С.62-71; Пантин В., В.Лапкин. Политические трансформации в России и на Украине в 2004-2006 гг.: причины и возможные последствия // Полис, 2007, N1, С.104-119.

[61] См. Весна-89. География и анатомия парламентских выборов / под ред. В.Колосова, Н.Петрова, Л.Смирнягина. М.: Прогресс, 1990.

[62] См., в частности: Голосов Г. Поведение избирателей в России: теоретические перспективы и результаты региональных выборов // Полис, 1997, N4, С.44-56; Шевченко Ю. Между экспрессией и рациональностью: об изучении электорального поведения в России // Полис, 1998, С.130-136; Мелешкина Е. Исследования электорального поведения: теоретические модели и проблемы их применения // Политическая наука, 2001, N2, С.190-215.

[63] См., в частности: Малютин М. Электоральные предпочтения россиян: «парадокс стабильности» // Общественные науки и современность, 1998, N1, С.41-50; Овчинников Б. Электоральная эволюция: пространство регионов и пространство партий в 1995 и 1999 годах // Полис, 2000, N2, С.68-79; Анохина Н., Е.Мелешкина. Итоги голосования и электоральное поведение // Второй электоральный цикл в России, С.158-185.

[64] См., в частности: Калинин К. Социетальные размежевания и электоральное поведение в России (1993-2003 гг.) // Общественные науки и современность, 2006, N5, С.35-49; Ахременко А. Социальные размежевания и структуры электорального пространства России // Общественные науки и современность, 2007, N4, С.80-92, и другие работы.

[65] См. Туровский Р. Региональное измерение электорального процесса (концептуальные основы исследований) // Общественные науки и современность, 2006, N5, С.5-19.

[66] См. Туровский Р. Региональные особенности общероссийских выборов // Второй электоральный цикл в России, С.186-214; Туровский Р. Федеральные выборы 2003-2004 годов в региональном измерении // Третий электоральный цикл в России, С.246-293.

[67] См., в частности: Что хотел бы избиратель Татарстана знать о выборах (но не знает, где это спросить) / под ред. М.Фарукшина, В.Михайлова. Казань: ГранДан, 2002.

[68] См. Овчинников Б. Парламентские выборы-1999: статистические аномалии // Регионы России в 1999 году / под ред. Н.Петрова. М.: Гендальф, 2001, С.225-237; Орешкин Д. География электоральной культуры и целостность России // Полис, 2001, N1, С.73-93.

[69] См., в частности: Воронцова А., В.Звоновский. Административный ресурс как феномен российского избирательного процесса // Полис, 2003, N6, С.114-124.

[70] См. Афанасьев М. Клиентелизм и российская государственность. М.: МОНФ, 1997.

[71] См. Treisman D. After the Deluge: Regional Crises and Political Consolidation in Russia. Ann Arbor, MI: University of Michigan Press, 1999.

[72] См., в частности: Попов В. Бюджетный федерализм в России: роль политических факторов в формировании финансовых потоков между центром и регионами.

[73] Щербак А. Экономический рост и итоги думских выборов 2003 года // Третий электоральный цикл в России, С.196-216.

[74] См., в частности, Colton T. Transitional Citizens: Voters and What Influences Them in the New Russia. Cambridge, MA: Harvard University Press, 2000.

[75] См. Калинин К. Факторы электорального спроса на российском политическом рынке // Полис, 2006, N3, С.75-90.

[76] Примерами такого рода манипуляций могут служить кампания по переизбранию Б.Ельцина в 1996 году и кампания по выборам депутатов Государственной Думы в 1999 году.

[77] См. Лихтенштейн А. Федерализм и партии власти в России: территориальное распределение электоральной поддержки // Третий электоральный цикл в России, С.217-245.

[78] См., в частности: Любарев А. Голосование «против всех»: мотивы и тенденции // Полис, 2003, N6, С.104-113; Ахременко А. Голосование «против всех» в 1995-2003 гг.: результаты эмпирического исследования // Вестник МГУ, серия 12, 2004, N6, С.60-75.

[79] См. Гудина Ю. Активность российских избирателей: теоретические модели и практика // Полис, 2003, N1, С.112-123.

[80] См. Шевченко Ю. Подводя итоги: результаты российских выборов 1993-1996 гг. // Первый электоральный цикл в России, С.212-241.

[81] См. Титков А. Партийная система России начала ХХ в. в пространстве проблемных измерений и в географическом пространстве // Политическая наука, 2005, N2, С.135-153.

[82] См., например: Гудков Л., Б.Дубин. Российские выборы: время «серых» // Экономические и социальные перемены: Мониторинг общественного мнения, 2000, N2, С.17-29; Левада Ю. Ищем человека. Социологические очерки, 2000-2005. М.: Новое издательство, 2006, С.76-90; Седов Л. О чем вещают голоса избирателей // Общественные науки и современность, 2004, N5, С.65-74, и ряд других работ.

[83] Анализ причин такого положения дел выходит за рамки настоящей работы.

[84] См. Мелешкина Е., Н.Анохина. Электоральное поведение россиян как модель «воронки причинности» // Полития, 2001-2002, N4, С.25-43; Мелешкина Е. «Воронка причинности» в электоральных исследованиях // Полис, 2002, N5, С.47-53.

[85] См. Калинин К. Социетальные размежевания.

[86] Сходная избирательная система действует в настоящее время на выборах легислатур большинства регионов России.

[87] См. Иванченко А., А.Кынев, А.Любарев. Пропорциональная избирательная система в России: история, современное состояние, перспективы. М.: Аспект-пресс, 2005.

[88] См. Петров Н. Анализ результатов выборов 1995 г. в Государственную Думу по округам и регионам // Парламентские выборы 1995 года в России / под ред. М.Макфола, Н.Петрова. М.: Московский центр Карнеги, 1996, С.7-57; Яргомская Н. Избирательная система и уровень партийной фрагментации в России // Полис, 1999, N4, С.122-129.

[89] См. Лихтенштейн А., Н.Яргомская. Закон Дюверже и система относительного большинства на думских выборах // Политическая наука, 2003, N1, С.103-126; Лихтенштейн А., Н.Яргомская. Эквилибриум Дюверже в условиях ограниченной конкуренции // Третий электоральный цикл в России, С.91-128.

[90] В этот период В.Шейнис, Г.Сатаров, А.Салмин и ряд других специалистов играли важную роль в разработке и обсуждении проектов нормативных актов о выборах.

[91] См., в частности: Анохина Н. Российская избирательная система: последствия изменений // Политическая наука, 2005, N2, С.26-39; Макаренко Б. Новый закон о выборах и эволюция режима // Pro et Contra, 2006, т.10, N1, С.95-103; Иванченко А., А.Кынев, А.Любарев. Ук. соч.

[92] См. Кынев А. Переход к смешанным выборам в регионах.

[93] См., в частности: Барсукова С., В.Звягинцев. Ук. соч.

[94] См. Задорин И. Средства массовой информации и электоральное поведение россиян // Россия в избирательном цикле 1999-2000 годов, С.208-221.

[95] См. Гельман В. Институциональное строительство и неформальные институты в современной российской политике // Полис, 2003, N4. С.6-25.

[96] См. Electoral Authoritarianism / A.Schedler (ed.). Boulder, CO: Lynne Rienner, 2006.

[97] См. Прибыловский В. Триумфальное шествие башкирской избирательной технологии // Россия Путина: пристрастный взгляд / под ред. А.Верховского, Е.Михайловской, В.Прибыловского. М.: Панорама, 2003, С.159-172; Прибыловский В. Управляемые выборы: деградация выборов при Путине // Россия Путина: история болезни / под ред. Г.Белонучкина. М.: Панорама, 2004, С.6-85.

[98] См, в частности: Интернет-мониторинг выборов в России. Аналитический доклад по результатам Проекта / под ред. Г.Сатарова. М.: МИПО РЕПРО, 2001; см. также материалы на сайтах: www.indem.ru www.golos.org www.vibory.ru и др.

[99] См. Степень демократичности российских выборов: критерии оценки (материалы семинара)

[100] См. Кун Т. Структура научных революций. М.: Прогресс, 1977.

[101] Подробнее тезис о «нормальной стране» см. Шлейфер А., Д.Трейзман. Россия – нормальная страна.

[102] Вместе с тем, кросс-региональные сравнительные исследования в России (в том числе и электоральные) развиваются достаточно активно.

Редакция

Электронная почта: polit@polit.ru
VK.com Twitter Telegram YouTube Яндекс.Дзен Одноклассники
Свидетельство о регистрации средства массовой информации
Эл. № 77-8425 от 1 декабря 2003 года. Выдано министерством
Российской Федерации по делам печати, телерадиовещания и
средств массовой информации. Выходит с 21 февраля 1998 года.
При любом использовании материалов веб-сайта ссылка на Полит.ру обязательна.
При перепечатке в Интернете обязательна гиперссылка polit.ru.
Все права защищены и охраняются законом.
© Полит.ру, 1998–2024.