Адрес: https://polit.ru/article/2007/10/02/kobrman/


02 октября 2007, 13:38

The road to Mandalay

Начну с банальности. Происшествия становятся событиями, только попав в новости. Взрыв заводика где-нибудь в дебрях Амазонки, или шахты в глухой китайской провинции, останется трагическим событием только для родных и близких жертв катастрофы – если досужие журналюги не пронюхают об этом и не сообщат по восходящей линии: в столицу провинции, в столицу государства, в медиастолицы мира. Впрочем, и к количеству пострадавших нынче предъявляют геополитические требования. Наверное, почти в любом информационном отделе крупного радио или телеканала есть негласное правило – начиная с какого количества погибших следует обращать внимание на злоключения жителей Европы, Северной Америки, Австралии, Латинской Америки, Азии, Африки. Один мой знакомый новостник утверждал, что новость о взрыве на китайской шахте может считаться таковой только с пятидесяти жертв. В Латинской Америке, следуя его же логике, – только с семидесяти-восьмидесяти. В Африке есть целые регионы, в которых не происходит вообще ничего – до тех пор, пока какие-нибудь энергичные ублюдки не истребят тысяч сто человек. Зато авария британского поезда (двое погибли, семь – ранены) может тут же оказаться в первой пятерке новостей. Чем дальше на Восток, тем выше эта количественная планка. Я говорю, конечно, о западных медиа; для иных столь строгих правил не существует, а в просторах между Минском и Душанбе пропагандистские соображения выталкивают на экран или в эфир совсем уже экзотические вещи, в роде пожара в американском супермаркете, в результате которого один пожарный обжегся, а один продавец отравился газом. Логика здесь простая, лакейская: вот, мол, что у этих хозяев мира делается!

То же самое и с политическими событиями. Здесь сходятся не только, собственно, политические или экономические интересы, здесь проявляется и так называемый общественный интерес (сколь бы он ни был скрытым до сих пор), и культурные установки. Иногда место, где происходит нечто, притягивает журналистов и их аудиторию неосознанно, особенно когда оно представляется сплошным полем загадочности, крайней экзотичности, даже сказочности. В то же время, похожие (и даже большие по масштабу) заварухи в более прозаических местах остаются «вещами в себе», или, в лучшем случае, удостаиваются пятистрочной заметки на последней странице Herald Tribune или в глухом региональном закутке сайта Би Би Си – да и то переврут имя диктатора и перепутают, кто кого побил.

Чемпион сегодняшнего интереса так называемого «цивилизованного мира» – Бирма. Выпуски новостей открываются любительскими кадрами, на которых костлявые солдаты, прикрываясь щитами, осыпают палочными ударами бритых наголо людей в шафрановых тогах. Иногда показывают резные пагоды в клубах слезоточивого газа. Солдат приканчивает японского фоторепортера выстрелом в упор. Жирные хари местных генералов и архивные записи хрупкой изящной женщины, посмевшей двадцать лет назад бросить им вызов. Ничего не понятно: Бирма или Мьянма? Рангун или Янгон? чего хотят одни и чего другие? какое дело буддийским монахам до цен на топливо? Тем не менее, миллионы людей переживают по поводу убитых, количество которых выглядит смехотворно (да простит мне читатель этот цинизм) на фоне какой-нибудь деревенской потасовки в Бразилии или Конго.

Я не собираюсь делать радикальных утверждений, в роде того, что «политический кризис в Бирме» существует только в западном общественном сознании; нет-нет, демонстрации действительно бушуют, солдаты действительно стреляют и бьют, Аун Сан Су Чжи действительно многие годы находится под домашнем арестом. «Война в Заливе» была, чтобы там не говорил покойный ныне властитель дум. Но вопрос, почему именно Бирма, а не, скажем, Индонезия или Того, столь интересует сегодня честного западного человека – вот это, как раз, обсудить стоит.

Бирма – пространство крайнего экзотизма, это ясно с самого начала, с названия страны. Где-то ее называют именно так, «Бирмой», где-то – непонятной мяукающей «Мьянмой». Историк укажет, что страна именовалась на букву «Б» до 1989 года, а потом – на букву «М». Политолог заметит, что военная хунта (этих загадочных местных генералов все почему-то называют «хунтой», хотя дело происходит вовсе не в Латинской Америке) переименовала государство после подавления демократического движения 1988 года. Тогда же, кстати говоря, тогдашнюю столицу «Рангун» назвали «Янгоном». Филолог-бирманист скромно напомнит, что, строго говоря, «Бирма» и «Мьянма» – две фонетические ипостаси одного и того же слова; просто первый вариант расхож и осквернен устами и буквами проклятых британских колонизаторов, а второй – высоколитературен и истинно национален. Журналист добавит, что некоторые страны продолжают именовать Бирму «Бирмой» в знак протеста против правления военных. Скажем, для Великобритании, которая не признает режим генералов, существует Бирма, а для ООН (и, например, более сговорчивых Японии и Франции) – в Юго-Восточной Азии расположена Мьянма. Даже тот, кто попытается произнести официальное название страны по-английски (Myanmar), окажется перед выбором: первый слог “My” можно протянуть “mee” (как в “street”) или воскликнуть “my” (как в “cry”). Ударение же вообще гуляет между первым, вторым и третьим (в том случае, когда он есть) слогом. Полная свобода выбора, очень демократично и непонятно.

Столь же загадочны и основные действующие лица новейшей бирманской смуты. Что касается генералов, то о них известно лишь, что они плохи. Во-первых, они правят страной много десятилетий и толку от этого нет никакого. Во-вторых, они глупы: в 1988 году решили поиграть в выборы, будучи уверенными, что легко (с помощью прекрасно известных нынешнему российскому читателю средств) одолеют хилых демократов, да еще и с женщиной во главе. Выборы они проиграли, власти не отдали, демонстрации протеста расстреляли, Аун Сан Су Чжи посадили в тюрьму, сделав ее тем самым Нобелевским лауреатом, а себя окончательно выставив извергами рода человеческого. В-третьих, они мало того, что жестоки и глупы, эти генералы суеверны и пальцем не пошевелят, не посоветовавшись с астрологами и магами. Именно астрологи назвали точное время церемонии провозглашения бирманской независимости: четыре часа двадцать минут утра 4 января 1948 года. Генерал Не Вин, правивший страной с 1962 года, был помешан на нумерологии: он обожал цифру 9. В 1989 году по его инициативе введены банкноты номиналом в 45 и 90 чат – только потому, что эти числа делятся на 9. Личный предсказатель Не Вина назвал и дату официального объявления о переименовании страны в «Мьянму» – 27 мая (2+7=9). После смерти генерала-долгожителя (он умер в возрасте 92 лет, пережив установленный себе срок на 2 года), его наследники продолжили мистическую линию руководства страной. Не довольствовавшись переименованием столицы из «Рангуна» в «Янгон», эти звездолюбивые вояки перенесли столицу сначала в Пьинману (что недалеко от легендарного, воспетого Киплингом, Мандалай), а потом – на лужок в четырех километрах от Пьинманы. Лужок (и бывшую там деревню) назвали Нейпьидо. Так вот, отъезд власти из Рангуна, пардон, Янгона, был – согласно расположению звезд – назначен на 6 ноября 2005 года, 6.37 утра. Второй конвой в направлении Пьинманы отправился 11 ноября; он состоял из 11 батальонов и служащих 11 министерств. Что же, как когда-то писал Киплинг, «это Бирма, и она не будет похожа ни на одну землю, которую вы знаете».

С одной стороны – генералы: жестокие, невежественные, погрязшие (подобно Рудольфу II и Гитлеру) в постыдных суевериях. С другой – милые и отважные служители самой мирной религии на свете. Такова дуальная бирманская схема, существующая сегодня в голове западного человека. Чем чернее и непостижимее помыслы астрологических генералов, тем светлее и непостижимее помыслы бунтующих буддийских монахов. Магия предсказателей против неисповедимых мотивов людей, профессионально вырабатывающих в себе умение видеть Пустоту на месте пестрого мира дхарм. Как связан Срединный Путь с проблемами государственного устройства – объяснить сложно. Но западный человек, бубня свое вечное «Запад есть Запад, Восток есть Восток», предпочитает не вдаваться в детали, а следовать своим собственным культурным установкам, которые, по сути, есть такие же предрассудки, как и любовь генерала Не Вина к числу 9. А это значит, что нам еще долго будут показывать любительскую съемку происшествий на улицах города Янгон.

См. также другие тексты автора: