Адрес: https://polit.ru/article/2008/03/14/romanov/


14 марта 2008, 09:23

Как бояре съели революцию

7 марта (н. ст.) 1613 года во все города Русского государства от имени заседавшего с 16 января в Москве Земского собора стали рассылать грамоты, извещавшие тамошние власти и подчиненных им жителей об избрании нового царя – шестнадцатилетнего Михаила Федоровича Романова.

Что же до москвичей – то последние узнали эту новость четырьмя днями ранее – 3 марта – когда, в день принятия Собором означенного решения, о нем торжественно объявили на Лобном месте рязанский архиепископ Феодорит, новоспасский архимандрит Иосиф, троицкий келарь Авраамий Палицын и боярин В. П. Морозов.

Так было положено начало воцарению Михаила – многостадийному процессу, включавшему дачу согласия новым монархом на властвование, присягу ему населения, вступление его в свои права, т.е. взятие в свои руки реальных рычагов управления и, наконец, торжественную процедуру венчания на царство, после которой в официальных документах рядом с именем царя перестает употребляться обидное слово "нареченный".

Это были третьи в русской истории выборы царя, и при этом предпоследние, в которых царя выбирало формальное представительство "всей земли": следующий раз вопрос о престолонаследовании Собор станет решать в 1682 году, а уже в 18 веке обе ситуации выборной передачи скипетра сводились к принятию решения внутри придворно-гвардейской верхушки.

В отличие же от двух предыдущих выборов русского монарха, Собор 1613 года (или, во всяком случае – ситуация вокруг него) был во-первых реально альтернативным. А во-вторых успешным: выбранный на нем царь не только смог (в отличие от избранного в 1606 году Василия Шуйского) благополучно процарствовать вплоть до естественной кончины, но и (в отличие от избранного в 1598 году Бориса Годунова) основать собственную династию, продержавшуюся более трех веков. Собственно, династию-то на том соборе и выбрали – ибо в упомянутых письмах предлагалось присягнуть не только самому Михаилу Романову, но и его детям, каковые на тот момент физически не существовали.

Теперь черед – сказать поподробнее сперва про эту альтернативность, то есть, про тогдашнюю ситуацию в стране, а затем и про успешность – или, иначе, про причины именно такового волеизъявления русских людей, не слишком поражающего с четырехвековой дистанции своей оптимальностью.

Династическая смута, как известно, началась на Руси со смертью последнего "даниловича" – царя Федора I в 1598 году. Легитимность следующего монарха – Бориса Годунова – уже была поставлена под сомнение не только вторжением Лжедмитрия, но и рядом лиц в боярской верхушке страны. Как бы то ни было, Лжедмитрий воцарился, свергнув в ходе успешного переворота сына умершего Бориса. Столь же успешен и многолюден участниками был переворот, сместивший самого Лжедмитрия. Организатор его – Василий Шуйский провел избрание себя на царство через Собор, однако и его правление было недолгим, окончившись насильным свержением с трона в 1610 году. С этого момента Смута вступила в свою самую "высокую" фазу: полного распада центральной власти. Россия превратилась в арену противостояния не двух или трех, а с полдюжины политических сил, претендовавших на верховную власть.

Довольно сложно при этом провести порой меж этими силами водораздел – виной тому как человеческая переменчивость, так и предельный динамизм ситуации. Итак, попробуем все же перечислить основных игроков.

Начнем с иностранцев, ибо с ними хоть чуточку проще. Швеция. К моменту "пика" Смуты шведы контролировали не только Карелию и Ингрию, переданные им Шуйским в оплату помощи против Лжедмитрия II и поляков, но и ряд других территорий Русского государства. В частности, шведским полководцем Якобом Делагади был взят Новгород. Шведы продвигали на русский трон свою кандидатуру – принца Карла Филиппа, сына короля Карла IX и родного брата сменившего его в 1611 году Густава II Адольфа. Этот претендент, кстати, имел довольно существенных сторонников: помимо ряда новгородских лидеров к таковым одно время слонялись и вожди так называемого Второго ополчения – Д.М. Пожарский, К. Минин и пр. Резоны здесь были такие: иностранный принц по определению "равноудален" от русских претендующих на власть группировок. А конкретно Карл Филипп хорош еще  тем, что, будто бы, готов при вступлении на престол принять православие. Что отличало его от польского принца – Владислава "Жигмонтовича" – сына Сигизмунда III, которого склонить к перекрещению никак не удавалось. Это, однако, тоже был неплохой кандидат на шапку Мономаха. Более того, ему даже присягнуло тогдашнее московское правительство – вернее, не правительство в современном представлении, то есть не главы приказов, а так сказать, коллективный царь, знаменитая "Семибоярщина". Причем, присягнули, предварительно согласовав так называемый "договор М. Салтыкова" – что-то вроде конституции, вводившей довольно сбалансированный комплекс взаимных ограничений для различных политических сил государства. Осуществись подобное – и многих сегодняшних российских проблем просто не было бы вовсе. Эти наиболее авторитетные члены Боярской Думы послали даже к Сигизмунду, под осажденный им Смоленск, посольство, имевшее целью детально согласовать условия воцарения Владислава. Душою посольства был ростовский митрополит Филарет, возведенный перед тем Лжедмитрием II в патриархи. То есть – Федор Никитич Романов, отец будущего царя Михаила. А рядом с ним были Салтыковы, Сицкие, Шереметьевы и другие представители близких к Романовым семейств. Все бы хорошо, но амбициозный польский король вдруг спутал все карты, предложив на русский трон вместо своего сына – себя самого. Это создало некоторое подобие патовой ситуации. Различные польские группировки оказались по-разному сориентированы: одни поддерживали Сигизмунда, другие (которых Семибоярщина впустила в Кремль) – Владислава, третьи – Лжедмитрия II , о котором ниже. А кроме того, довольно автономно вели себя литовские формирования гетмана Сапеги, вступавшие в самостоятельные отношения с прочими игроками и проводившие довольно независимую политику. Добавим к этому, что Польское и Шведское государства во все время русской смуты пребывали между собой  в состоянии войны.

Следующим игроком являлся Лжедмитрий II, "Тушинский вор", вернее, после его гибели – его только что родившийся у Марии Мнишек сын, "Воренок", а еще точнее – те, кто их использовал, в первую руку Иван Заруцкий, казачий атаман. Лучшие времена тушинцев были уже позади, сам Тушинский лагерь уже не существовал, а большая часть переметнувшихся от Шуйского к Лжедмитрию II бояр вернулась обратно в Москву, выказав лояльность Семибоярщине и получив за это должности в управляемом ей госаппарате.

Отдельную, по сути, социально-политическую силу представляли тогда казаки. Тут надо пояснить, что казаки в тогдашнем понимании – это не столько граждане донских станиц, сколько просто вооруженный на долговременной основе деклассированный сброд. Такие люди составляли значительную часть так называемого Первого ополчения П. Ляпунова  и Д. Трубецкого. Именно от них откололся некогда Заруцкий со своими формированиями.

Что же до Первого ополчения, состоявшего частью из казаков, частью из рязанских обывателей, то оно также оставило позади свои лучшие времена, окончившиеся внутренним конфликтом и убийством Ляпунова по сфабрикованному обвинению. В конце концов, это ополчение слилось со Вторым ополчением Минина и Пожарского, а Д. Трубецкой стал одним из лидеров объединенных сил. Именно эти люди, как мы знаем, выбили из укреплений Москвы польские части в ноябре 1612 года.

Помимо перечисленных, имелись и другие игроки. Так, Псков присягнул Лжедмитрию III, выдававшему себя за избежавшего гибели Лжедмитрия II, выдававшего себя за чудом избежавшего гибели Лжедмитрий I, в свою очередь выдававшего себя за чудом избежавшего гибели царевича Дмитрия – младшего сына Ивана Грозного. Казань и его округа одно время были под контролем чисто сепаратистских формирований, а отдельные казачьи группировки выдвинули в качестве претендента на престол какого-то "царевича Петрушу" – мифического сына царя Федора Иоанновича.

Важно также и то обстоятельство, что в России тогда не имелось не только светской, но и церковной верховной власти. Калейдоскопически сменяющиеся цари как известно имели обыкновение продвигать в патриархи своих ставленников. Так, у Годунова был патриарх Иов, свергнутый затем Самозванцем и умерший в 1607 году, у Лжедмитрия – Игнатий, Василий Шуйский, инициировав лишение Игнатия звания и сана, выдвинул патриарха Гермогена, который вел себя в период Семибоярщины довольно активно и независимо, за что подвергся репрессиям и в конце концов умер 27 января 1612 года. Лжедмитрий II при "действующем" Гермогене выдвинул, как мы уже сказали Филарета, однако каноническое поставление нового патриарха организовать не имел возможности, по причине чего Филарет также вынужден был именоваться "нареченным патриархом", а с 1611 года еще и пребывал в польском плену. В итоге период "беспатриаршества" продолжался тогда на Руси целых семь лет – до 1619 года.

Теперь попробуем представить себе жизнь страны в подобных условиях, когда каждая группировка опиралась на тот или иной район, собирала с него налоги, чеканила монету вела боевые действия, перераспределяла собственность. Последнее, кстати, стало затем довольно существенной проблемой для пост-смутного режима. В самом деле, претендовавшие на власть в обанкротившейся стране, спорные властители должны были как-то одаривать своих сторонников – в первую очередь знатных. Прямые денежные выплаты были затруднены и нежелательны, так как эти скудные ресурсы уходили преимущественно на оплату рядового состава. По сему в ход шли раздачи чинов и активов, сиречь земельных угодий. Потом счастливый получатель указанных благ перебегал в другой лагерь и тамошние вожди становились перед дилеммой: легализовывать ли эти его приобретения и, тем самым, признавать приобретения всех прочих из тех же источников или не легализовывать, принимая тем самым риск утраты лояльности перебежчиком. Понятно, что на практике решения принимались не слишком систематично, что, вкупе с последствиями повсеместных боевых действий и массовым бегством податного населения на окраины государства предельно запутывала отношения собственности и разрушало экономику страны.

Но вернемся к Второму ополчению, пришедшему к власти в Москве в ноябре 1612 года. Сформировано оно было, как мы знаем, в Нижнем Новгороде, Ярославле и других поволжских городах осенью 1611 года. Первоначальной идеологической базой ополчения было общее наведение порядка в стране через изгнание иностранных воинских формирований и выборы нового монарха посредством Земского Собора. При этом первоначально спектр возможных кандидатур почти не конкретизировался: декларировалось невозможным признать царем "Маринкина сына", а также допустить Сигизмунда Польского на русский трон. Все прочие варианты отдавались на усмотрение Собора.

Для управления верной ему частью страны, Второе ополчение организовало ряд специальных ведомств, традиционно наименованным "Приказами" и копировавших центральные ведомства досмутского периода. В Ярославле организовали монетный двор, который чеканил копейки с именем царя Федора Иоанновича. Любопытно, кстати, что известны официальные послания ополчения, оттиск печати на которых несет изображение одноглавого орла, что дает ключ к тогдашнему пониманию данной символики: двуглавие – символ Московско-Новгородского двуединства, нарушенного ввиду иноземной оккупации Новгорода.

К началу 1612 года во главе ополчения оказались люди с весьма пестрой политической биографией: так, из 46 его лидеров по меньшей мере 20 прежде присягали Владиславу либо Сигизмунду, а как минимум трое служили "Тушинскому вору". Затем, по мере развития успехов ополчения, в него стало вливаться достаточно много видных фигур Тушинского лагеря. Более того, после взятия Вторым ополчением Кремля не последовало сколько-нибудь серьезных репрессий даже в отношении "Семибояр" и их ближайшего окружения. Точнее говоря, казнили нескольких третьестепенных чиновников, а в отношении прочих была изобретена риторика, выводящая их самих жертвами польских оккупантов (что если и было правдой, то в очень малой степени). Все шло к тому, что, как и в 1991 году, старые начальники вскоре вольются в ряды победивших революционеров и. оттеснив лидеров революции, займут там руководящие посты.

Теперь поговорим про сам Собор, начавший работу примерно на месяц позже предполагаемого срока, установленного временным правительством Д. Трубецкого и Д. Пожарского. Несмотря на перенос открытия, многие делегаты все равно не смогли или не захотели прибыть тогда в Москву – уж слишком опасны и плохи были тогда пути сообщения, а кроме того, значительная часть страны не поддерживала Второе ополчение и не признавала его власть вовсе. Так, в "клерикальной" части из четырех митрополитов присутствовал один – возглавивший собор ростовский митрополит Кирилл. Из семи архиепископов – тоже три. Из восьми епископов – один. Схожая ситуация была и среди других групп – думных и приказных чинов, входящих в Собор по должности. Что же до прочих делегатов – то их присылали верные ополчению города по традиционной схеме, т. е. по назначению местных начальников. Присутствующее в полученных ими из Москвы грамотах указание "выбрать" не должно вводить в заблуждение: подразумевались, конечно же, выборы персонально начальником по одному ему известным критериям. Собственно, это был традиционный способ формирования Земских соборов и вряд ли здесь были тогда существенные отличия от предшествующих случаев. В итоге набралось обычная полутысяча делегатов – эти-то люди и выбрали затем новую династию.

Скажем сразу – почему их выбор стал таким, кто внес кандидатуру Михаила и как ее обсуждали мы в точности не знаем. Официальные документы Собора гласят, что сперва решили не избирать на трон иностранца. Затем же, из достойных русских фамилий выбрали Романова, якобы, как человека, состоявшего в ближнем родстве с последним "правильным" царем – Федором. (Филарет Никитич был ему двоюродным братом, а Михаил, соответственно, двоюродным племянником.) Это однако – риторика задним числом. Известно лишь, что претендентов даже из русских бояр было несколько – тот же Д. Трубецкой одно время серьезно продвигался в цари своими сторонниками.

Некоторые историки считают, что Михаил Романов был ставленником казачьей верхушки – то есть агрессивных и плохоуправляемых вооруженных люмпенов и мелкопоместных дворян. Более серьезное мнение состоит в том, что Михаила посадила на трон как раз именно боярская верхушка – то есть, та же, в полоном составе принявшая участие в Соборе Семибоярщина, почти все члены которой находились с Романовыми в родственных отношениях. В этом случае избрание Романовых на царство – отчетливейший консервативный жест, семантикой которого является возвращение назад во всей возможной полноте. Не случайно при этом то, что, никаких "ограничительных записей" новый монарх не давал, а Собор их от него и не требовал. (Историки долго и тщательно искали следы подобного – хотя бы на уровне устных заявлений, как было в случае воцарения Василия Шуйского, например.) Похоронена была заодно и идея "равноудаленного" царя, лично свободного от клановой зависимости.  Тем самым, самодержавие Собором восстанавливалось во всей прежней полноте – исторический опыт страны оказывался обращенным вспять и навыки политической и управленческой самоорганизации на местах, возникшие было в годы Смуты, вскоре оказались выдавленными по-тихому из актуального обихода русских людей. В итоге огромнейшие жертвы оказались напрасными, а Россия вступила в период восьмидесятипятилетней политической стагнации.

См. также: