19 марта 2024, вторник, 09:51
TelegramVK.comTwitterYouTubeЯндекс.ДзенОдноклассники

НОВОСТИ

СТАТЬИ

PRO SCIENCE

МЕДЛЕННОЕ ЧТЕНИЕ

ЛЕКЦИИ

АВТОРЫ

Всеволод Емелин: «Я пишу мифы»

"Полит.ру" представляет очередную программу "Нейтральная территория. Позиция 201" с Всеволодом Емелиным. Участвуют Дмитрий Ицкович, Максим Амелин, Михаил Мельниченко, жена Всеволода Вероника и Саша Шлемина. Ранее по такой же программе прошли встречи с Владимиром Костельманом и Романом Чигирем (здесь), а также с Дмитрием Озерским ("Аукцыон") (здесь).

М.А. Сева, ну ты рассказывай, как ты дошел до жизни такой.

В.Е. В смысле, как?

М.А. Ну, как?

В.Е. Ну ведь я где-то до сорока с лишним лет жил как нормальный, приличный человек.

М.А. А чем ты занимался? Я тебя помню вот с тех времен, когда ты в «Независимой газете» курьером работал, а потом у тебя вышла подборка. Ее Шохина тогда делала.

В.Е. Немножко не так. Я не работал в «Независимой газете» курьером. Я работал в церкви, где собственно и сейчас работаю, Успения Пресвятой Богородицы на Успенском вражке. И меня присылали в «Независимую газету» брать приложение «НГ-Религия», которое в церкви распространялось, так сказать, с церковного лотка.

Д.И. А кем ты сейчас работаешь?

В.Е. Рабочим.

Д.И. Рабочим чего?

В.Е. Рабочим вообще, ну там разнорабочим в церкви.

М.А. А что ты умеешь делать?

В.Е. Ничего.

М.А. Как?

В.Е. Ну, так вот. Не дал Бог. Нет, ну я ввинчиваю лампочки, я могу забить гвоздь, я могу сделать, максимум, ну я там одно время был подмастерьем столяра, ну я могу сделать табуретку. Вот есть такое понятие – табуреточный уровень. И вот я столяр табуреточного уровня. Табуретку могу сделать, а окно, дверь с рамой, с коробкой уже не могу. Это уже выше моих, так сказать, умственных, нравственных и физических способностей. А так что? Замесить растворчик, разгрузочно-погрузочные работы, лампочки менять, лестницы там. Храм-то ого-го. Здесь идут реставрационные работы, леса разбирать, леса собирать, переставлять. Возраст уже, конечно... При нездоровом образе жизни это становится все труднее и труднее делать.

М.А. Ну, это ты для денег как бы делаешь? Или для души?

В.Е. Нет, я… Эта работа просто единственная работа, на которую меня берут, и которую, как выяснилось, я могу делать. А там… деньги там хорошие. Я честно скажу, там платят 8 тысяч рублей в месяц и обед бесплатно.

М.А. Каждый день?

В.Е. Каждый день. Ну, каждый рабочий день.

М.А. Ну, ты к обеду каждый день приходишь?

В.Е. Нет, ну в случае, сейчас-то я обнаглел. Вот живу с женой, то-се, а то обычно я остатками этого обеда там же и ужинаю.  В общем, вполне, деньги на еду не тратились.

М.А. Гениально. Самая работа для поэтов.

В.Е. Ну, нет. Я бы с вами не согласился. Это все-таки, знаете, некоторое ретро 60-х годов, котельные, церковные сторожа, какие-то плотники, могильщики. Это все-таки как-то…

М.А. Работники моргов…

В.Е. Да. Я уходящая натура, к сожалению. В конце 80-х годов я засветился в ежегоднике «Поэзия», такая братская могила с вполне такими патриотическими блоковскими стихами.

М.А. А в каком номере, интересно, надо найти?

В.Е. Черт его знает. Как вы думаете, я помню этот номер, но это очень смешно. Это 90-е и даже 91-е годы. Я даже гонорар, помню, стоял, получал.

М.А. Да, тогда их несколько выходило. Это белый такой сборник?

В.Е. Да, белый, белый. Альманах «Поэзия».

М.А. «Молодая гвардия» его, по-моему, издавала?

В.Е.Да, да, да,

М.А. Я помню, да.

В.Е. В «Молодой гвардии» я стоял…

М.А. У меня просто какие-то есть, я посмотрю.

В.Е. Сборник участников, защитников Белого дома 91-го, не путать с 93-м. Площадь Свободы. Она, значит, предложила всем участникам туда прислать свои тексты.

Д.И. Значит, вот кто сорвал дивиденды с защиты Белого дома!

В.Е. Да, вот я, кстати сказать, и впервые я туда написал тот текст, который… за который мне не стыдно.

М.А. Расскажи его.

В.Е.

Налейте мне, граждане, рюмку вина,
Но только ни слова о бабах,
Ведь мне изменила гадюка-жена,
Пока я был на баррикадах.
Не пуля спецназа сразила меня,
Не палка омоновца сбила,
А эта зараза средь белого дня
Взяла, да и мне изменила.
В то хмурое утро, когда этот сброд
Нагнал в Москву танков и страху,
Я понял, что мой наступает черед,
И чистую вынул рубаху.
Я понял, что участь моя решена,
Сказал я: «Прощай» своей Зине.
Она же лежала, как лебедь нежна,
На жаркой, простершись, перине.
А к Белому дому сходился народ,
Какие там были ребята.
Кто тащит бревно, кто трубу волочет –
Оружие пролетариата.
Баррикады росли, и металл скрежетал,
И делали бомбы умельцы,
Забрался на танк и указ зачитал
Борис Николаевич Ельцин.
Мы нашу позицию заняли там,
Где надо, согласно приказа,
Бесплатно бинты раздавалися нам
И старые противогазы.
Мы все, как один здесь, ребята, умрем, -
Мы так меж собой порешили,
Ни шагу назад, за спиной Белый дом –
Парламент свободной России.
Мы цепи сомкнули, мы встали в заслон,
Мы за руки взяли друг друга.
Давай, выводи свой кровавый ОМОН,
Плешивая гадина Пуго.
В дождливой, тревожной московской ночи,
Костры до рассвета горели.
Здесь были казаки и были врачи
И многие были евреи.
Но встал над толпой и, взмахнувши рукой
Среди тишины напряженной,
Народный герой авиатор Руцкой
Сказал сообщенье с балкона.
Сказал, что настал переломный момент,
Что нынче живым и здоровым
Из Крыма в Москву привезен президент,
Подлец же Крючков арестован.
Он здесь замолчал, чтобы дух перевесть,
Послышались радости крики,
А кончил словами, Россия, мол, есть
И будет навеки великой.
Пока я там жизнью своей рисковал,
Сражался за правое дело,
Супругу мою обнимал, целовал
Ее замначальник отдела.
Он долго ее обнимал, целовал,
Он мял ее белое платье,
А на ухо ей обещанье шептал,
Сулил повышенье в зарплате.
Покуда я смерти смотрелся в лицо,
Бесстрашно, как узник у стенки,
С таким вот развратником и подлецом
Жена задирала коленки.
Я там трое суток стоял, словно лев,
Не спал и почти не обедал,
Домой, проходя мимо здания СЭВ,
Я принял стакан за победу.
Победа пришла, вся страна кверху дном,
У власти стоят демократы.
А мне же достался похмельный синдром,
Да 300 целковых зарплаты.

В.Е. Достаточно  удачные, по-моему.

Д.И.Да, надо выпить, тост целый.

В.Е. Владимир Друк оказался приличнейшим человеком. Он меня напечатал, а они устроили все…

М.А. А потом уехал.

В.Е. Они устроили презентацию в ЦДЛе.

М.А. Я что-то эту историю помню. Ты ее нигде не рассказывал? Я где-то ее слышал уже.

В.Е. Вот Миша Мельниченко подтвердит, что с определенной дозы спиртного я рассказываю 3 – 4 истории, которые я постоянно, всем…

М.М.  Я уже эту историю слышал.

Д.И. У тебя есть какая-то специфика длины вещей.

В.Е. Да, я не могу остановиться. Если у меня хорошо пошло, если мне нравится, как у меня идет, теряется вот чувство меры. Я согласен, да.

Д.И. То есть ты это воспринимаешь, как недостаток?

В.Е. Ну, мне хочется больше сказать.

Д.И. Да, потому что это как бы такая актуальная ироничность, которая много где бывает. В твоих стихах она превращается в такую эпичность, за счет длины, за счет набирания каких-то…

В.Е. Ну, и много хождений вокруг одного и того же. Я скажу. Мне это трудно объяснить, но у меня рождается одно четверостишие, другое. И они мне все ужасно нравятся. Я и сам себе вообще часто ужасно нравлюсь, когда у меня получается.

М.А. Я бы рад такую английскую балладу с вариантами. Знаешь, они тоже бывают, подобные варианты, которые вроде бы их и не было, об этом не шла речь. А потом они как бы…

В.Е. Да, и их тоже надо использовать, да. Получилось здесь хорошее четверостишие, а потом в голову пришло еще 5, как мне кажется, хороших, которые не скрыть от народа. Зато и пишу редко.

Д.И. Редко?

В.Е. Редко.

М.А. А сколько у тебя всего вот так?..

В.Е. Скорее всего, если текст в месяц или два, это хорошо даже.

М.А. Да? Ну, это мало.

С.Ш. Зато какие длинные.

М.А. Если порубить короче, то получится 4 – 5 текстов в месяц, нормально.

А ты вот как бы, тебе важна раскачка, да? Такая важна раскачка. Ты вот раскачал себя, как маятник, да, и пока вот этот маховик такой… Пока этот маховик не остановится, ты остановиться не можешь?

В.Е. Да.

М.А. А как ты понимаешь, где конец стихотворения?

В.Е. Ну, когда я уже понимаю, что сил нету. Просто мне самому уже начинает надоедать. А на самом деле ведь одна из главных проблем - это выйти из текста.

М.А. Из состояния, да?

В.Е. Из текста.

Д.И. А кто твой любимый поэт?

В.Е. Так вообще по жизни? Ну, я не знаю. Я бы вот сказал Мандельштам, но не хотелось бы быть пошлым. Поэтому я называю обычно целый ряд. Мне нравятся очень Некрасов, Блок, Маяковский, Багрицкий.

М.А. А Мандельштама не называешь на всякий случай, чтобы дурного не подумали, да?

В.Е. Да, да. А Мандельштам действительно мой любимый поэт.

М.А. То есть ты себя производишь…

В.Е.Но он…как бы сказать… он не имеет генеалогии.

Д.И.- То есть он не имеет никакой генеалогии к тебе?

В.Е. Да.

М.А. То есть ты себя производишь от поэтов такой гражданской струи…

Д.И. Ну, актуальной гражданской поэзии.

М.А. Актуальной гражданской поэзии, да. Я бы даже это назвал поэзия вот этого быстрого реагирования и молниеносного даже. Не успели зажечь машины, а ты уже, так сказать, даешь интервью по поводу того, как тебя там…

С.Ш. Посадят.

М.А. Начинают, да, сажать.

Д.И. А есть стих про сожженные машины?

В.Е.

Кто там вдали, не мент ли?
Мимо детских качелей
Тень проскользнула к «Бентли»
С молотовским коктейлем.
Хлопнет бутылка со звоном,
Взвизгнет сигнализация,
И над спящим районом
Вспыхнет иллюминация.
Ах, как красиво стало,
Грохнуло со всей дури,
Сдетонировал справа
«Майбах», а слева - бумер.
Ах, как забилось сердце,
Как тревожно и сладко.
Вот и пришел Освенцим
К дорогим иномаркам.
Воют сирены грозно,
Тянут пожарный хобот.
Мент всем сует сурьезно
Мутный свой фоторобот.
Людям вбивают в темя,
Что был псих-пироман.
Нет, наступило время
Городских партизан.
Вы в своих «Ягуарах»
Довели до греха,
Вызвали из подвалов
«Красного петуха».
Глядя из окон узких,
Как пылают костры,
Русского Заратустру
Узнаете, козлы.
Тачки горят, как хворост,
На лицах хозяев ужас.
А зачем прибавляли скорость,
Проносясь мимо нас по лужам?
Ни за какие миллионы
Партизана не сдаст пешеход,
С кольцевой на зеленую
Спешащий на переход.
Ждите, милые, ждите,
Ни секунды не мешкаю,
Слава бутовским мстителям
Со славянскою внешностью.
От народа голодного,
От народа разутого
В пояс низкий поклон вам,
Робин Гуды из Бутово.

В.Е. Имел резонанс неожиданный, я бы сказал.

М.А. Потому что там «Бентли» пожгли-то немного.

Д.И. Да, там «Жигули» жгут.

В.Е. Ребята, вы же лотмановские…

Д.И. Нет, все понятно.

В.Е. Вы хотите…

Д.И. Нет, мы теперь…

В.Е. Вы хотите теперь, как репортажи, вы хотите репортажей или мифы?

Д.И. Нет, нет, мифы.

В.Е. Я пишу мифы.

Д.И. Это гипербола. А люди жгут, чего есть, то и жгут. Были бы «Бентли», жгли бы «Бентли», откуда в Бутово «Бентли»?

В.Е. Да, для меня это сюжет, на котором можно разворачивать архетипические…

Д.И. А у тебя есть какой-то повторяющийся персонаж? Или всегда окказиональный?

В.Е. Нет, к сожалению, нету. Вот мне уже многие…

Д.И. Много персонажей, да?

В.Е. Да, мне очень многие советовали этого Мэкки-Мессера сделать.

М.А. Который у тебя в этой в длинной балладе.

В.Е. Да, но самое трудное для меня придумать сюжет.

М.А. Как?

В.Е. Я не умею придумывать сюжет.

М.А. А мне показалось, что наоборот, ты как бы этот сюжет вот (не слышно).

Д.И. Нет, он мифологически возведен, конечно, фольклор это все. Это сюжет, который разворачивается.

В.Е. Да, да, да, да. А миф, он же сконцентрированный. Ну, а дальше уже такая мелочь. Мэкки-Мессер там прирезал  кого-то, как в той же песне на самом деле.

М.А. А ты видел Женьки Лесина ответ, в общем, в какой-то мере, на твое стихотворение?

В.Е. Видел, да. Женя вообще такой человек… я вообще не понимаю, почему эта сволочная не ваша, я не знаю, какая, снобистская тусовка его не признает поэтом.

Д.И. Я его очень люблю.

М.А. Но Женя написал своеобразный ответ.

С.Ш. Дивный  ответ «Не жгите автомобили».

М.А. «Не жгите автомобили». Хотя потом выясняется, что, в общем, это такой стеб. А сегодня он еще повесил с утра, кто первый призывал к уничтожению таких автомобилей. Вот есть песня Высоцкого. «Я по подземным переходам не пойду» -  «а он мне не друг и не родственник. Он мне заклятый враг. Очкастый частный собственник в зеленых, серых, белых «Жигулях». Да, да, помню, конечно. Но это, в общем, понятная история.

В.Е. Нет, ну я просто удивился. Я не рассчитывал на такой резонанс. Я забыл, что человек, у которого есть автомобиль, у него особое отношение с автомобилем, с окружающей жизнью, с людьми…

Д.И. Но это не просто автомобили. Если автомобиль там сожгли, у него там страховка и все такое. Мягко-имущественные дела, в принципе… А какое у тебя собственное любимое стихотворение, свое?

В.Е. Ну, не знаю. Мне «Мэкки-Мессер» очень нравится.

Д.И.А еще?

В.Е. Ну, называется «Другая песня». Она мне очень нравится.

Повторяла, как ворона,
Мне бабушка Дуся:
«Ой, нельзя тебе на зону,
Там тебя опустят.
Сидит там пол-России
На гнилой капусте.
За глаза за синие
Там тебя опустят.
Конвоир с винтовкою
Палец ждет на спуске.
За кость твою легкую
Там тебя опустят.
Будь хоть самым шустрым,
Соблюдай понятия,
Все равно опустят,
Опустят обязательно.
Будешь помнить лагерей
Милые затейки,
До конца проходишь дней
В сальной телогрейке».
Бабушки рассказы
Мне запали в душу.
Стать вдруг педерастом
Я ужасно трушу.
Всюду со мной близко
С синеватой кашею
Коцаная миска, койка у параши.
И с тех пор который год,
А прошло ведь множество,
У меня в душе живет
Ужас мужеложества.
Научился я сжимать
Крепко ягодицы,
Чтобы никому не дать
Мною насладиться,
Чтобы ни один нахал,
Как девице целку,
Мою жопу не порвал,
Словно Тузик грелку.
И хожу теперь я так
По родной столице,
Раскорячась, как мудак,
Стиснув ягодицы.
Чтоб не сделаться как гей,
Кланяюсь я первым
Представителям властей
И милиционерам.
Чтоб не свершить минет,
Рот зажать старался я.
В общем, стал я интроверт
Под страхом дефлорации.
А что такое интроверт,
К тому же постаревший?
Это сходишь в туалет,
А он там повешенный.
Это сетка на лице
Лопнувших сосудов,
Это капля на конце
Жалобного уда.
В доме на всех плоскостях
Дешевые лекарства,
Злость на Буша в новостях
И на государство.
В церкви мне старушка
Сунет в руку просфору,
Просто потому что
Жизнь моя вся просрана.
Здесь мораль такая вот:
Пусть народ узнает,
Тот, кто жопу сбережет,
Душу потеряет.

В.Е. Но мне вообще не понятно, почему такая поэзия исчезла. Никто не хочет ее возродить. А действительно нигде не считают за поэта талантливейшего Степанцова, Орлушу, который иногда пробивается…

М.А. Ну, сейчас издается тираж большой.

В.Е. Да. Но его же за поэта не считают. Издавать-то он может все, что угодно.

Д.И. Понимаешь, это сложно, потому что, например, в том, что Губерман поэт, никакого сомнения нет при этом, потому что это близкие люди. А вот там просто есть вопрос такой самокритики серьезной. Такая блогерская поэзия в последнее время, которая продается раньше, чем дописана, она размыта по краям в другом месте.

В.Е. А каким образом она продается? А нельзя ли мне мою блогерскую поэзию продать?

М.А. Нет, продается за собственные деньги, в смысле, отдается… выдается.

В.Е. Максим, я в данном случае не о вас говорю, а о конкретной поэтической мафии, к которой вы не принадлежите.

М.А. Не принадлежу…

В.Е. Я просто этих людей не считаю за поэтов, там все это.

Д.И. А кто такая конкретная поэтическая мафия?

В.Е. Ну, я не знаю. Она, это, наверно, толстые журналы, потом это, наверно, кузьминская группировка.

Д.И. Да, что-то я не понимаю. Она есть такая группировка?

М.А.  Конечно, она есть.

Д.И. А меня вот что удивило. Что была вот эта история с Дмитрием Александровичем...

В.Е. Нет, ну Пригов  - великий человек!

Д.И. Да, да, да. Но вот меня, например, знаешь, кто поблагодарил за это неожиданно? Олег Григорьевич. Вот, казалось бы, Чухонцев и Пригов, да?

В.Е. Да.

Д.И. И ему как бы ни семейно и никак вообще. Но он мне позвонил и сказал: «Вот я слышал, вы в этом приняли участие, спасибо». И это было удивительно для меня особенно.

М.А. Да, это я ему сказал.

В.Е. Ну, как радостно, что среди поэтов старших поколений есть какая-то солидарность. Я как раз… Поэты моего поколения кроме ненависти, зависти, злобы и, как сказать, желания всех убить, ничего не испытывают. Почему? Не знаю.

Д.И. Хороший тост, кстати!

В.Е. Как-то так исторически сложилось.

С.Ш: За сильные чувства, я так понимаю.

В.Е. Мне хотелось бы прочитать не известное мое стихотворение, а такое, как реакция на какие-то события. Вот стряслась революция горных тюльпанов, я не помню, несколько лет, после которой, кстати, и началась эта великая борьба с оранжевой революцией в России, пошли бешеные деньги и начались какие-то гигантские проекты.

Д.И. Нефть стала дорожать немерено.

В.Е. Да, да. Возникли гениальные писатели. А я стих написал.

Революция горных тюльпанов
Не выключая телевизор,
Хотя семья давно уж спит,
Победу доблестных киргизов
Российский чествует пиит.
Среди Москвы весенней, гиблой,
Где все так тускло и уныло,
Приветственным встречаю гимном
Вас, о наследники Атиллы.
Цветите, горные тюльпаны,
Вы доказали паразитам,
Что вы не горные бараны,
А настоящие джигиты.
Горят участки ментовские,
Берут Совмин аж по два раза.
И восхищенная Россия
Глядит на вас во оба глаза.
По всем проспектам толпы льются,
Чтобы свободой насладиться,
Услышать музыку революций,
Как призывал пиит российский.
Народ освободил столицу,
И глас его не подтасуют.
Лишь всадники на кобылицах
На пьяных площадях гарцуют.
Гарцуйте, черные тюльпаны,
Бросайте глобализму вызов,
Ведь вы потомки Чинхисхана,
А не Айтматова Чингиза.
Согласно ленинским заветам,
Берите банки и вокзалы,
Тащите пиво, сигареты,
Да все, что под руку попало.
Не бойтесь, суетитесь юрко,
И под витрин разбитых звон
Тащите в войлочные юрты,
«Бош», «Индезиты», «Аристон».
Пусть вышло чуточку жестоко,
Но в целом абсолютно верно.
Воистину, весь свет  - с Востока,
А с Запада одна лишь скверна.
Хотя сомненья остаются,
Пытливый будоража ум,
Какая к черту революция,
Раз даже не разграблен ЦУМ.
Пока ваш гребаный парламент
Вы до сих пор не разогнали,
Пока в Москве сидит Акаев,
А не расстрелян, гад, в подвале.
Покуда Запад чешет жопу,
Не зная, что о вас подумать,
Не забывайте горький опыт
Парижской яростной коммуны.
Вы, словно витязь, на распутье,
Враг посылает вам проклятья,
Гарцуйте, милые, гарцуйте,
Но бдительности не теряйте.
А мы в Москве за ваше здравье
Пьем горько зелено вино
И пребываем в ожиданьи
Эффекта типа домино.

М.А. Так, а я вот там словил Брюсова с одной стороны, а с другой стороны почему-то Кушнера.

В.Е. Кушнера я не знаю совсем, поэтому… Брюсов, безусловно.

Великая фраза Есенина: Ковыряй, ковыряй, мой милый, сунь туда пальчик весь, только с такой же силой в душу ко мне не лезь.

М.А. Про успех твоих книг. Все-таки, тебя покупают, насколько я знаю…

В.Е. Я не сильно в курсе.

Д.И. Нет, покупают, покупают. Но это все-таки… Успех поэтической книги, как я понимаю, две-три тысячи экземпляров – это очень большой успех на сегодняшний день.

М.А. Колоссальный успех.

Д.И. По внешнему контуру, еще раз говорю, у Емелина есть какая-то схожесть, не внутренняя, не концептуальная, а по восприятию, с иронистами, которые, конечно, тиражные все. Но те, кто пишет актуально-ироничные, я говорю еще раз, там Иртеньев тот же самый, ну многотиражные…

В.Е. Я много раз возражал против сравнения меня с кем бы то ни было, в том числе с иронистами.

Д.И.  Я сам возразил заранее. Я возразил заранее.

В.Е. Я не делю, объектов, субъектов там.

Д.И. Да нет, я возразил заранее, что концептуально, внутренне, конечно, совершенно другое дело. Но с точки зрения эстрадной, понимающей, это близкое восприятие. Собственно и реакция близкая, да, там, сволочь, машины призывает сжигать. Это очень близкая реакция тому.

В.Е. Дело в том, что, понимаете, я ведь в поэты пришел в 40 с лишним лет.

Д.И. А до этого кем был?

В.Е. Да кем я только не был.

М.А. Да, но ты же говорил, что у тебя в 80-е, когда, в 88-м году выходили стихи в этой, в «Поэзии».

В.Е. Ну, в 88-м, во-первых, а в 90-м.

М.А. В 90-м, хорошо, в 90-м.

В.Е. Мне постоянно…

М.А. Тебе не 60, как мы понимаем.

В.Е. 50. Мне необходимо какое-то подтверждение постоянное, что я все-таки принадлежу к этому богоизбранному кругу.

Д.И. Я почти уверен, что какая-нибудь аспирантка в Кембридже уже пишет про тебя диссертацию, вот точно знаю. Ну, не может быть иначе.

В.Е. Очень я обиженный, злой и завистливый человек, как мне неоднократно в комментариях к моему тексту о поджигателях высказали. Нищеброд ты, гнида, письмэнник завистливый, поработал бы лучше.

Д.И. Ты согласился с таким образом? У тебя, кажется, вырабатывается постоянный образ.

В.Е. Да, да, да.

Д.И. Какого ты года рождения?

В.Е. Полста девятого

Д.И. Пятьдесят девятого?

В.Е. 59-го, 16 марта. Я уже всем на это всегда отвечаю, что есть замечательный у нас писатель Андрей Платонов. Есть замечательный роман «Чевенгур». И в том романе «Чевенгур» есть один персонаж. Вот он возникает только в одной фразе. Ну, у него один главный герой церковный сторож. Про этого церковного сторожа сказано одной фразой: «В Бога от частых богослужений он не верил». Мне почему-то кажется, что подобная история…

Д.И. Не помню эту фразу.

М.А. Да, я тоже ее не помню.

В.Е.В самом начале.

Д.И. Это же абсолютно платоновская емкость.

В.Е. У нас храм меневский, один из последних очагов, которые скоро угаснут, зажженные отцом Александром Менем – если это вам что-то говорит. Поэтому туда можно без косынки ходить. Но венчать, крестить, причащать не будут ни при каких обстоятельствах. Нет, ну вы приехали, вот полгода у нас катехизация, вы ее пройдите, получите бумагу…

М.А. Полгода?

В.Е. Да, да.

М.А. Как у католиков.

В.Е. Получите бумагу…

Д.И. А в чем здесь проблема, я не понимаю? Приходишь без косынки, чего здесь такого? Если ты хочешь причаститься, то  что - тяжело косынку надеть?

В.Е. Нет, а там не причащают не из-за того, что без косынки, а матушка говорит: «Я в первый раз тебя вижу. Ты откуда пришла?» «Ах, матушка, я из церкви такой-то.» «Тогда почему тебя там никто не причастил?» «Да там батюшка, вот, в отпуск ушел.» «Ну подожди, пока батюшка вернется»… Или вот приехали: «Я просто пришла причаститься, батюшка, у меня такая жизнь вообще. Муж бросил там, дети алкоголики и наркоманы и вообще»... «Знаешь, дочь моя, у нас курсы катехизации работают. Совершенно бесплатно. Ты начинай это со следующего месяца, с 1 числа, походишь на них, выяснишь все»…

Д.И. Что выяснишь?

В.Е. Выяснишь все, чему Христос учил, и чего в Библии написано, да. И тогда придешь ко мне, я тебя крещу. А, ты крещеная, ну ладно, крестить я тебя тогда не буду, тогда я тебя причащу...

***

В.Е. Это написано по заказу «Кабаре.doc». Товарищ Заславский очень любит меня выпускать… Это будет посвящено Февральской революции и празднику Пурим.

Тоже мне, революция,
Всюду ложь и измена.
Ни тебе конституции,
Ни севрюжины с хреном.
Вот мента, то есть, тьфу, пардон,
Вот жандарма зарезали
И достали со всех сторон
Льющейся «Марсельезою».
В думе всяк депутатишка,
Нацепил красный бант.
Негде взять царю-батюшке
Пулеметных команд.
Ничего, скоро царь им
Ох, покажется сладким.
Едут уже из Швейцарии
К ним Ульяновы-Бланки.
Кудри черные вьются
У чудесных грузин.
Нет, не зря революция
Совпадает с Пурим.
Чем словами крамольными
Жечь народные массы,
Вы бы лучше припомнили
Этот праздник ужасный.
Истреблялись убийцами
Благородные персы,
Наши братья арийские
По вине Артаксеркса.
Он интригой придворною
Разведен был, как фраер,
Хитрой пятой колонною
Во главе с Мордехаем.
Подкрадались таинственно
И мочили в сортире.
Все об этом написано
В Белой книге Эсфири.
Давили, давили,
Отрезали им уши,
А теперь эта линия
Продолжается Бушем.
Его администрация
Не оставит в покое
Этих бедных иранцев
С мудрым аятоллою.
Лепят миру горбатого,
Посылают громаду
Против мирного атома
Президента Нежада.
Вопрошаю я с подиума,
С кем вы, люди искусства?
Заступитесь за Родину
Нашего Заратустры.

М.М. Когда я искал координаты Всеволода, я пошел в первую очередь в храм Косьмы и Дамиана. Вот, а там его никто не вспомнил.

В.Е. А там конфликт произошел на уровне руководства. Там никого не осталось, естественно. Да нет, просто выгнали всю компанию. Я-то был мелкий сторож. А у отца Александра Борисова, кстати, что развели вокруг себя сторожа…я-то не разводил, а там трудятся богемные женщины, приходят с шестым номером бюста, с виолончелью за спиной. Помню, одна устроилась сторожить. Два дня просторожила, заняла у всех денег, сколько ей дали. И исчезла.

Д.И. С пятым номером бюста и с виолончелью.

В.Е. Нашу церковь прославил Артемий Лебедев, который как-то написал в своем посте, что вот, была тихенькая церковь, бомжей кормили, никого не трогали. А сейчас построили вокруг себя какой-то забор, проходить стало невозможно. Попов надо давить. И устроил конкурс карикатур. Он повесил фотографии, где один работник нашей церкви Андрей красит дверь. Там комментариев было под 500, там, в общем, очень оживил  ситуацию. Кстати, заходите к нам, церковь очень и очень интересная. Второй такой нет в Москве. Это памятник технической архитектуры.

Д.И. Какой?

В.Е. Технической. Гигантское внутреннее пространство - снаружи-то она сарай сараем - на тончайших чугунных колоннах, абсолютно огромное, типа, ну, с вокзалом можешь сравнить, еще говорят, типография Сытина такая была. Фактически 5 – 6 таких зданий в Москве. 1860 год. Это по тем временам был технический просто удар такой, абсолютно не похож на классику.

М.А. Значит, о вечности не помышляем?

В.Е. Нет, зачем? Немного так вот, на то немножко, что у меня осталось. Я так долго ничего не имел, и так мало мне осталось жить. Конечно, хотелось бы всего сразу и сейчас. Я не уверен, что я ее увижу. И я не считаю, что мои выступления, в принципе, и мои тексты нужны вечности.

Д.И. Ну, почему же?

В.Е.  Обойдется.

В.Е. Потом под это дело, конечно, придется водки налить. А если это без водки слушать… Унылая вещь, унылая, поэтому я сразу предупреждаю, вы готовьтесь дремать.

Вот трясут мои плечи:
Эй, мужчина, не спать!
Остановка конечная.
Вылезай, твою мать.
Из автобуса в вечер я
Неуклюже шагнул,
Взяв клеенчатый, клетчатый
Челноковский баул.
И от станции в сторону
Я побрел вдоль оград,
Где стоит над заборами
Ядовитый закат.
Не сверкает здесь золото,
Здесь огни не горят,
Ни деревни, ни города,
Слобода да посад.
Здесь Всевышний насупился,
Здесь ни моря, ни гор,
На бесплодных на супесях
Здесь живут с давних пор.
Под свинцовыми тучами
Возле мутной реки
Эти люди живучие,
Словно те сорняки.
Налетали татарами,
Лютой смертью в седле,
Царь с князьями, боярами
Хоронился в Кремле,
Чтоб со стен белокаменных
Наблюдать, как горят
Городские окраины,
Слобода да посад.
Но чуть пепел рассеется
И отхлынет номад,
Воскресал, вроде феникса,
Разоренный посад.
Сквозь кострища проплешины
Толщу снега и льда
Пробивались сердечные,
Как в саду лебеда.
Крышу дранкою крыли,
Расцепляли вагоны,
Наполняли бутыли
Голубым самогоном.
Вешали занавески,
Не бедней городских,
Громыхали железками
В небольших мастерских.
В огородах потели,
Запасали компот,
Пропивали в неделю,
Что скопили за год.
Чтили батьку усатого
И, как камень ко дну,
Уходили солдатами
На любую войну.
На Страстной яйца красили,
Чтоб держаться корней,
Отмечали все праздники,
Девять дней, сорок дней.
И под пенье метели
У заклеенной рамы
В телевизор глядели
Долгими вечерами,
Где на главном канале
Политолог-еврей
Все запугивал вами
Малолетних детей.
Здесь любили подраться,
Ловко били под дых,
На субботние танцы
Не пускали чужих.
Здесь в глухих подворотнях
Набирали ребят,
Кого в «Черную сотню»,
Кого в «Красный джихад».
Славить мудрость начальства,
Разгонять гей-парад,
Ты на все ведь согласная,
Слобода да посад.
Пели песни кабацкие,
Рвали воротники,
Слободские, посадские
Вы, мои земляки.
Помню комнатку спальную,
Где ковер на стене,
Шкафчик с плошкой хрустальною,
Ветка вишни в окне.
Детский взгляд из-под челочки
Насторожен и смел.
И три книжки на полочке
Серии «ЖЗЛ».
В синей стираной маечке
И в спортивных штанах
Вот сижу я на лавочке
С мятой «Примой» в зубах,
От летящего времени
Безнадежно отстав,
Я глазами похмельными
Провожаю состав.

В.Е. Читаю и плачу…

Д.И. Хороший стих.

В.Е. Ну, и Евтушенко, вполне естественно говоря. Как бы сказать, он без двойного дна. Вот это я не люблю.

Д.И. Ну да, он такой, плакатный.

В.Е. Простой такой.

Д.И. Кстати, почему Евтушенко? Некрасов.

В.Е  Нет, но мне Евтушенко тоже ужасно нравится.

Д.И. Нет, у меня была какая-то идея, чтобы издать лучшие сборники поэзии за все времена, и Евтушенко туда попадал все время.

В.Е. Безусловно, безусловно. Нет, но самое главное, что я опять буду ругать поэтов, которые наверняка смотрят нашу программу, и не забудут мне этого. Но как-то была какая-то передача Ерофеева, что ли. И вдруг Евтушенко, которого я там ненавидел в 9-м классе хуже Брежнева, выскакивает. Настолько больше жизни, так искрометен, жизненнее, яростнее и прекраснее это было, что я полюбил этого пятого битла, как он себя называет.

М.А. У него есть очень хорошие стихи, по пластике поэтической. Ему вообще равных-то нет, особенно в ранних стихах.

Д.И. Очень большая у него пластическая свобода

М.А. У него невероятная свобода пластики.

М.А. Ну, вот, Сева, а как ты ощущаешь, ты ощущаешь давление на себя или, наоборот, отсутствие давления, как такового?

В.Е. Я скорее вакуум ощущаю.

М.А. Вакуум ощущаешь?

Но нельзя же тебя назвать поэтом без читателей, без слушателей, без зрителей.

В.Е. А я игнорирую все литературные вечера. В результате люди, ходящие на литературные вечера, не ходят на мои литературные. Если, может быть, у меня есть читатели, они, может быть, у меня и есть, я тут не в курсе потому что. Но они не ходят, они не ходят на литературные. Им и в голову не приходит придти в гей…, пардон, в Литературный клуб там.

В.Е. Пожалуйста, по заказу, издателям. Это называется, там длинное название, «Плач по поводу невключения меня, В.С. Емелина, в статью «Современные русские поэты» свободной энциклопедии «Википедия».

Кто-то владеет внедорожниками,
Пароходами и газетами,
Кого-то назначают художниками,
Кого-то назначают поэтами.
Какого-то престарелого мальчика-с-пальчика
Кушать не хочет ни один людоед,
Сколько народу поэтами поназначили,
А меня – нет.
Мечтал я: буду поэт современный,
Будут у меня почитательницы,
А теперь пьяный доктор порвал мне две вены,
Пытаясь поставить капельницу.
Умные люди мне говорили:
В поэзию лезть не вздумай пытаться
С твоей никуда не годной фамилией
И сексуальной ориентацией.
Из стихотворных отделов меня выгоняли в шею:
Займись, сынок, своим делом,
Копай, например,  траншею.
Нынче у критиков талант яркий ценится,
А я прохожу у них, полный мудак,
Не то по ведомству доктора Геббельса,
Не то по ведомству программы «Аншлаг».
И как дважды два – четыре,
Есть повод впадать в отчаянье,
Если бы хоть материли, а то ведь не замечают.
Зачем писал про евреев – это нехорошо.
Ни Архангельский, ни Ерофеев
Не возьмут меня в свое шоу.
У нас ведь, что ни еврей,
Так непременно гений,
Член всевозможных жюрей,
Лауреат разнообразных премий.
И сколько бы я ни плакался,
Будет им западло
Запечатать меня в издательстве
«НЛО».
Нет, я дорожку неверную выбрал,
Сравнимую разве что с самоубийством,
Зачем не писал, к примеру, верлибры -
Они хорошо переводятся на английский.
И перед лицом всепожирающей смерти
Ужасно жалею, что так и не стал,
Подобно поэту Андрею Дементьеву,
Возводить женщину на пьедестал.
Зачем писал всякую мерзость,
О которой и вспоминать неудобно?
Писал бы про лебединую верность
И о всяком другом прекрасном и добром.
Короче, со взором горящим парень,
Надеющийся в поэты пролезть из народа,
Совет тебе: лучше блядям в баре
Подавай ананасную воду.

В.Е. Вроде, не очень плохо

Д.И.Да нет, по-моему, просто хороший стих, емкий такой.

В.Е. Ну, вот 16 числа у отца Владимира 60 лет, и мне староста заказала. Это заказ на оду, и он уже 5 раз позвонил, напомнил, как идет над ней работа.

М.А. А почему из-за тебя Холмогоров кипит?

В.Е. А я вообще от Холмогорова поражен. Я понимаю, что Холмогоров…

М.А.Ты вообще с ним знаком так?

В.Е. Лично фактически нет, но один раз нас познакомили на каких-то, это называлось, дай Бог памяти, национальная ассамблея, что-то вот было такое. Меня еще раз потрясло, какое название. Не Петровские ассамблеи, а национальные ассамблеи. По-моему, я давал ему тексты.

М.А.То есть он не случайно просто?

В.Е. Нет, не случайно. Он меня приглашал писать ему вот yна этот вот ресурс, я не помню, как он называется. Но дело в том, что я не могу писать, я не могу работать с пустого места. Мне не хватит на неделю ума выжать из себя…

М.А. А в стихах?

В.Е. Еженедельно не смогу. Мы имеем печальный пример Игоря Иртеньева. Он был близок к гениальности, и до чего он дошел.

М.А. Ну, знаешь, он мне сказал… Я ему говорю, Игорь, а сколько ты пишешь? Он мне говорит, вот ну три стихотворения в неделю. Я вынужден, говорит, выдавать на гора. Я говорю, ну а сколько из этого остается? Он говорит, как и раньше оставалось 15 стихотворений там в год, 10 – 15.

В.Е. Не знаю, мне почему-то казалось, что лет 15 назад у него все стихи были хорошие, а сейчас это растворяется. И получается, он сейчас перестал. И я скажу так. Я к людям отношусь не по политическим каким-то взглядам, а по тому, как они ко мне относятся. Холмогоров всегда ко мне был добр. В этом смысле я всеяден. Если вы думаете, что я приличный человек, я абсолютно неприличный человек. Куда позовут, туда и пойду. В стране с нашей историей шутить насчет того, что кто-то должен куда-то уехать, ну это, в общем, шуточки… Всегда удивляло желание некоторых людей жить под шариатом, а не под даже поганой российской властью, которая, безусловно, поганая. Но жить под шариатом именно этим людям будет гораздо сложнее.

В.Е.Памяти одного клуба.

Олигарху дорога в Лондон,
Террориста ждет ФСБ,
А для интеллектуала в Париже «Ротонда»
И «Билингва» в Москве.
Здесь тебе не портвейн
Пить в сквере, плюясь на снег.
Слева сидит Рубинштейн,
Справа сидит Айзенберг.
Здесь это вам не тут,
Не бараны чихали.
Слева Евгения Лавут,
Справа Линор Горалик.
Здесь тебе не шалман,
Не блатная малина.
Слева сидит Гандельсман,
Справа Рубина Дина.
В общем, со всех сторон
Выдающиеся фигуры,
Полный синедрион
Русской литературы.
Чисто, светло, не тесно,
На фасаде красивый кафель.
И вот такое-то место
Сгорело в пятницу на фиг.

В.Е.«Лили Марлен»  с немецкого.

Где под вечер страшно
Выйти без дружков,
Где пятиэтажки
Не сломал Лужков,
Среди слез и мата
Сразу за пивной
У военкомата
Ты стоишь со мной.
Глаза цвета стали,
Юбка до колен.
Нет, не зря прозвали
Тебя Лили Марлен.
У военкомата
Крашеных ворот
Знают все ребята,
Как берешь ты в рот.
Как, глотая сперму,
Крутишь головой.
И я твой не сто первый
И не сто второй.
Всем у нас в квартале
Ты сосала член.
Нет, не зря прозвали
Тебя Лили Марлен.
Но пришла сюда ты
На рассвете дня
Провожать в солдаты
Все-таки меня.
Строятся рядами,
Слушают приказ
Парни с рюкзаками
В брюках «Адидас».
Выдадут и каску,
И противогаз,
На фронтир кавказский
Отправляют нас.
Эх, мотопехота,
Пташки на броне,
Ждите груз двухсотый
В милой стороне.
Снайпершей-эстонкой
Буду ль я убит,
Глотку ль, как сгущенку,
Вскроет ваххабит.
Слыша взрыв фугаса,
Заглянув в кювет,
Парни мое мясо
Соберут в пакет.
Вот настанет лето,
Птицы прилетят.
Я вернусь, одетый
В цинковый наряд.
Ты мне на вокзале
Не устроишь сцен,
Нет, не зря прозвали
Тебя Лили Марлен.
С мятыми цветами
Жмешься у перил.
Их твой новый парень
Тебе подарил.
Эх, тычинки, пестик
Прижимай к груди,
И он грузом двести
Станет, погоди.
Будет тот же финиш
Цинковый сугроб.
Ты букетик кинешь
На тяжелый гроб.
И прощу тогда я
Тысячу измен.
Нет, не зря прозвали
Тебя Лили Марлен.

М.А.А ты не в курсе, Бродский как Лили Марлен перевел?

В.Е. Да. Около казармы в свете фонаря…

М.А. Да, он пел ее.

В.Е. Но он ее делал четко песню. Нет, но он ее делал именно такой, да.

М.А.Он поет ее.

В.Е. А какие слова там?

В.Е. Около казармы в свете фонаря

Кружатся попарно листья октября или сентября.

М.А. Листья сентября.

В.Е. и М.А.
Если я в окопе от страха не умру,
Если русский снайпер мне не сделает дыру,
Если я живым врагу не сдамся в плен,
То будем вновь крутить любовь,
Под фонарем стоять вдвоем
С тобой, Лили Марлен.

В.Е.

- Низко нависает
Серый потолок,
Баю-баю-баю,
Засыпай, сынок.
Засыпай, проснешься
В сказочном лесу.
За себя возьмешь ты
Девицу-красу.
Будут твоим домом
Светлые терема,
Мир друзьям, знакомым,
А врагам тюрьма.
Из лесу выходит
Бравый атаман,
Девицу уводит
В полночь и в туман.
Спит пятиэтажка,
В окнах ни огня.
Будет тебе страшно
В жизни без меня.
Из лесу выходит
Серенький волчок,
На стене выводит
Свастики значок.
Господи, мой Боже,
Весь ты, как на грех,
Вял и заторможен,
В школе хуже всех.
Ростом ты короткий,
Весом ты птенец.
Много дрянной водки
Выпил твой отец.
Спи, сынок, спокойно,
Не стыдись ребят.
Есть на малохольных
Райвоенкомат.
Родине ты нужен,
Родина зовет.
Над горами кружит
Черный вертолет.
Среди рваной стали,
Выжженной травы
Труп без гениталий
И без головы.
Русские солдаты,
Где башка, где член,
Рослый, бородатый
Скалится чечен.
Редкий русый волос,
Мордочки мышей,
Сколько полегло вас,
Дети алкашей.
Дети безработных,
Конченых совков,
Сколько рот пехотных,
Танковых полков.
Торжества в народе,
Заключают мир.
Из лесу выходит
Пьяный дезертир.
Не ревет тревога,
Не берут менты,
Подожди немного,
Отдохнешь и ты.
Что не спишь упрямо,
Ищешь, кто же прав.
Почитай мне, мама,
Перед сном «Майн кампф».
Сладким и паленым
Пахнут те листы.
Красные знамена,
Черные кресты.
Твой отец рабочий,
Этот город твой.
Звон хрустальной ночи
Бродит над Москвой.
Кровь на тротуары
Просится давно.
Ну, где ваши бары,
Банки, казино?
Модные повесы,
Частный капитал
Все, кто в мерседесах
Грязью обдавал.
Все телегерои,
Баловни Москвы,
Всех их с головою
В вырытые рвы.
Кто вписался в рынок,
Кто звезда попсы,
Всех примет суглинок
Средней полосы.
Но запомни, милый,
В сон победных дней,
Есть на силу сила
И всегда сильней.
И по вам тоскует
Липкая земля,
Повезет, так пуля,
Если нет, - петля.
Торжество в народе,
Победил прогресс.
Из лесу выходит
Нюрнбергский процесс.
Выбьют табуретку,
Заскрипит консоль.
Как тебе все это?
Вытерпишь ли боль?
Только крикнешь: Воздух!
Что ж ты, командир?
Для кого ж ты создал
Свой огромный мир,
Грацию оленей,
Джунгли, полюса,
Женские колени,
Мачты, паруса?
Сомкнутые веки,
В выси облака.
Воды, броды, реки,
Годы и века.
Где ж он тот, что, вроде,
Умер и воскрес?
Из лесу выходит
Или входит в лес.

В.Е.Ладно, давайте мы пафос этот собьем.

Д.И. Не доброе дело.

С.Ш. Не доброе. Оно очень злое.

Еще В.Емелин на "Полит.ру"

В.Емелин в проекте К.Сутягина "Русские вопросы"

Редакция

Электронная почта: polit@polit.ru
VK.com Twitter Telegram YouTube Яндекс.Дзен Одноклассники
Свидетельство о регистрации средства массовой информации
Эл. № 77-8425 от 1 декабря 2003 года. Выдано министерством
Российской Федерации по делам печати, телерадиовещания и
средств массовой информации. Выходит с 21 февраля 1998 года.
При любом использовании материалов веб-сайта ссылка на Полит.ру обязательна.
При перепечатке в Интернете обязательна гиперссылка polit.ru.
Все права защищены и охраняются законом.
© Полит.ру, 1998–2024.