Адрес: https://polit.ru/article/2009/09/21/crisis/


21 сентября 2009, 09:13

Экономический кризис в России: никакой «Перестройки 2.0»

Россия принадлежит к числу стран, для которых за экономическим кризисом должно скрываться благо. В течение последнего десятилетия шел экономический подъем, и высокие цены на энергию служили оправданием многочисленным патологиям. Коррупция усилилась, потому что стало больше средств, которые можно украсть; при поддержке Путина были созданы гигантские неповоротливые «национальные чемпионы», которые мертвым грузом легли на более продуктивные части экономики; даже самые надежные российские активы – нефть и газ – со временем сократятся, так как корпорации-гиганты вроде «Газпрома» или «Роснефти» просто не вложили достаточно средств, чтобы выполнять свои обязательства по поставкам. С одной стороны, существует распространенное мнение, что рецессия и снижение цен на энергию должны привести к протестам и/или реформам. Но в России сейчас происходят самые неожиданные вещи. Идея новой «перестройки» – это миф, который сам по себе демонстрирует, насколько далеко назад была отброшена Россия за прошедшие двадцать лет. Общественные беспорядки случались, но изолированно и не повсеместно. Эти «протесты» напоминают хрущевскую эпоху: люди обращаются с петициями к местным властям, которые в ответ отменяют сокращения на заводах или строят новые дороги; они боятся потерять свои позиции. Путин стал действовать наподобие Ельцина, когда тот в середине 1980-х гг. был главой Москвы: приходит без предупреждения в магазины и сетует на высокие цены на свинину. С другой стороны, никто не предотвращал протесты силой: кажется, режим способен существовать и без этого. Таким образом, как сказал политический ловкач Глеб Павловский (один из создателей нынешней системы), «система прошла проверку на прочность, хотя это еще не значит, что она выдержит следующее испытание».

Властелин колец

Павловский постоянно твердил, что Россия – это «старая страна, но новое государство». Россия долгое время была империей, но, несмотря на это, и элиты, и массы мыслят в терминах болезненного опыта, когда Россия в 1991 г. родилась как новое государство. Двадцатилетний кризис, начавшийся при Горбачеве и продолжавшийся при Ельцине, преодолеть удалось, но с большим трудом. По словам Павловского, разговоры об абсолютном контроле в российской политике – это миф; в России, на самом деле, слабое правительство, страна балансирует на грани стабильности – если не сказать выживания. На Западе нынешний экономический кризис обычно сравнивают с кризисом 1929 г. и последовавшим за ним социальным кризисом. Россияне, естественно, вспоминают свой собственный недавний крах в 1998 г. Общественный упадок уже был – в начале 1990-х гг.; путинский режим успешно мифологизировал события 1998 г., описав их как кризис государственности. Таким образом, нелегко давшуюся стабильность надо сохранять всеми силами, чтобы не вернуться назад, к 1998 г., а затем и к социальному хаосу 1990-х гг.

Первая угроза стабильности исходит от «олигархов». Когда Путин только пришел к власти, он устрашающе пообещал «уничтожить олигархов как класс»; то же самое сказал Сталин о «кулаках» в 1929 г. Но на самом деле, Путин, прежде всего, поддерживает так называемую «политическую конфигурацию», то есть систему замалчиваний, и гоббсовскую борьбу в мире «круговой поруки» (время от времени в российской прессе появляются изображения докоперниковой космической модели, на которых планеты и спутники вращаются по замкнутой орбите вокруг «планеты Путин»). Даже пресловутые силовики (бывшие и нынешние представители КГБ) разделились на конкурирующие лагеря. Но те, кто играют по кремлевским правилам, удерживают равновесие. А те, кто не играют – например, Борис Березовский, от которого в прошлом зависело, кто придет к власти, или бывший глава ЮКОСа Михаил Ходорковский, в прошлом богатейший человек в России, ныне находящийся под арестом, – потерпели крах.

Одной из этих мер по сохранению равновесия стал выбор Дмитрия Медведева в качестве условного преемника Путина. «Проект Медведев» первоначально был «проектом благосостояния», и у него было две цели. Первая – скрыть непрерывность за личиной конкуренции. Российская политическая система традиционно перегружена высокопоставленными чиновниками, и смена власти дается ей нелегко. Когда уходит старый руководитель, существовавшая при нем система наследования и привилегий (в значительной мере определявшаяся лично этим руководителем) обычно рушится. Затем начинается борьба всех против всех, которая заканчивается только тогда, когда появляется новый авторитет со своей собственной системой. Накануне прошлых выборов российскую элиту охватил страх перед, так сказать, олигархическим троцкизмом: речь шла не о «перманентной революции», а о «перманентном перераспределении» контроля над крупнейшими российскими компаниями, который она (элита) получила с большим трудом. Второй задачей Медведева было внушить всем, будто Россия движется по пути правопорядка, и придать уже установленному распределению активов законный статус. План А оказался невероятно удачным. Таким же мог оказаться и план Б. Но тут вмешался мировой экономический кризис. Забавно, что именно неожиданный экономический кризис, а не кризис смены власти, которого ждали и боялись, оказался угрозой для собственности.

Но Путин отлично справился и удержал систему в равновесии. В отличие от кризисов 1991 и 1998 гг., на этот раз не было бешеной борьбы за власть. Осенью 2008 г. заговорили о «списке спасения» для олигархов, но затем, когда возникла угроза, что это вновь приведет к переделу власти, от списка тихо отказались. Некоторые кое в чем выиграли, но никто не получил такого влияния, чтобы нарушить расстановку сил или изменить принцип системы. Геннадий Тимченко из зарегистрированной в Швейцарии нефтяной компании Gunvor увеличил свою долю в НОВАТЭКе, втором после «Газпрома» газовом производителе в России. Вице-премьер Игорь Сечин, глава Роснефти, расширил свою империю: теперь в нее входит государственная судостроительная корпорация; он также увеличил контроль в сфере электроэнергетики. Сечин и Тимченко предположительно хотят объединиться, чтобы увеличить свою долю в российском экспорте нефти. Некоторые олигархи получили значительные субсидии в индивидуальном порядке. «Ростехнологии» Сергея Чемезова получили 7 млрд. долларов; Олег Дерипаска взял кредит в 4,5 млрд. долларов, чтобы сохранить свою 25-процентную долю в «Норильском никеле»; «Роснефть» получила 4,6 млрд. долларов, а Evraz Романа Абрамовича – 1,8 млрд. долларов. Но это в сумме довольно мало, учитывая, что в «стабилизационном фонде», созданном в годы экономического подъема и сейчас атакуемом олигархами, всё еще остается 94,5 млрд. долларов – от исходной суммы в 142,6.

«Властелином колец» оказался сам Путин; он знает, что если будет слишком щедр даже по отношению к своему ближнему окружению, рухнет вся система. Он не может передать эту роль кому-то еще. Медведев не в состоянии ее играть, а Путин, соответственно, не может уйти в отставку. По словам Маши Липман из Московского Центра Карнеги, «так как Путин в этом кругу главный, первенство продолжает оставаться за ним, а Медведеву достается второстепенная функция. Показательно, как изменилось общественное мнение: в первый год его президентства 25% россиян полагали, что страной управляет именно Медведев; в мае/апреле 2009 г. их число уменьшилось до 12%».

«Новочеркасск-2009»

Недавно был шквал статей – первую из них написал экономист-либерал Евгений Гонтмахер, – посвященных второй потенциальной угрозе. В России есть сотни «моногородов» с единственным работодателем, в которых велик риск беспорядков. Подобный случай произошел в 1962 г. в южном российском городе Новочеркасске: местные власти в панике открыли огонь по толпам демонстрантов, протестующих против подорожания продуктов и сокращения зарплат. Двадцать два человека были убиты сразу, еще семерых впоследствии расстреляли.

Но в России 2009 г. режим гораздо сложнее, чем в СССР 1962 г. Этому режиму пока не нужны репрессии. Как сказал Дмитрий Тренин из Центра Карнеги, «в постмодернистской среде людьми манипулируют, не прибегая к помощи влиятельных политических институтов или реальных политических партий». Альтернативой традиционному авторитаризму стала «политическая технология». В Китае выстроили «великую стену» цензуры; в России не так строго контролируют содержание Интернета; вместо цензоров там приветствуют сочувствующих блоггеров. Оппозиционные партии уже давно нейтрализованы, но всё еще существуют, давая отдушину для протеста. Кремль успешно пользуется мини-кризисами, чтобы завоевать симпатии внутренних и внешних врагов; но в то же время именно поэтому у него так мало друзей за рубежом.

Конечно, более жесткими методами тоже пользуются. Ходорковский в тюрьме. Заказные убийства журналистов и активистов НПО происходят с удручающей регулярностью. Молодежное движение «Наши» призвано показать всем, кто помышляет о тактике «Оранжевой революции» в применении к России, что подобные начинания будут пресечены в корне. Но, как подчеркнула Липман, «люди моложе пятидесяти лет уже не помнят, что такое репрессивное государство». Конечно, темная сторона путинизма неприятна, но вся система устроена менее рискованно, чем националистический авторитаризм, у которого много сторонников. Будь их еще больше, неизвестно, что бы сделал Путин: примкнул бы к большинству или нашел силы сдержать эти тенденции.

Кроме того, часто упускают из виду историческое значение новочеркасского инцидента. Дело не только в том, что люди осмелились выступить с протестом, и что демонстрации были жестоко подавлены. Кремль стал бояться протестов со стороны трудового населения. Новочеркасские события отметили тот момент, когда советская система от ригидной трудовой дисциплины, существовавшей в сталинскую эпоху, перешла к относительно мирному и крайне дорогостоящему брежневскому авторитаризму «государства всеобщего благосостояния».

Вместо нового Новочеркасска в России в начале июня произошел «инцидент в Пикалево». Тогда Путин приехал на цементный завод Олега Дерипаски – а это одна из символических фигур российского «дикого капитализма» 1990-х гг. – и, публично унизив его, заставил выплатить зарплаты и снова открыть предприятие (после того, как Дерипаска подписал соглашение, Путин потребовал назад свою ручку, будто опасаясь, как бы тот ее не украл). Но Пикалево не положило начала массовому росту потребительских расходов, по крайней мере, до сих пор. Федор Лукьянов, редактор журнала «Россия в глобальной политике», сказал, что после случая в Пикалево «либералы ожидали, что Путин теперь будет повсюду, как Бэтмен, решать любые проблемы. Но Путину виднее. Достаточно сделать это только раз. Как и в случае с делом Ходорковского, люди быстро усваивают новые правила». Для властей Пикалево стало сигналом того, что пора вспомнить о «социальной ответственности»; олигархам этот случай показал, что не нужно раскачивать лодку. Как сказал Тренин, «популизм – это стратегия сохранения власти». И зачастую обманчивая: всего через несколько дней после Пикалево Внешторгбанк согласился выдать Дерипаске еще один кредит.

Пикалево не стало также и началом протеста против режима, на что долгое время надеялись оппоненты Кремля. Недавние протесты были адресованы властям и призывали их к действию. У них не было революционного или нигилистического пафоса. Пока нет угрозы открытого мятежа, который в старину называли бунтом. Большинство протестующих не стремились сместить власть; они хотели, чтобы руководство взялось за дело и предоставило ресурсы. Липман прокомментировала: «это как в советское время: люди грозились, что не будут голосовать, пока партия не починит им крышу».

С другой стороны, Пикалево свидетельствует о том, что Россия для разрешения экономического кризиса не собирается присоединяться к какому-либо западному течению – к сторонникам сокращения бюджетных расходов или к неокейнсианцам. Россия реагирует с учетом собственного недавнего опыта. В 1998 г. внезапная девальвация рубля застала население врасплох, тогда как олигархов предупредили заранее, и они, сговорившись с государством, обманули своих кредиторов, в частности МВФ, который как раз ссудил России 4,8 млрд. долларов. В 2008-2009 гг. государство, чтобы обеспечить «мягкую посадку», решилось на сокращение резервов более чем на 200 млрд. долларов (с докризисных 598 до 376). Это было колоссальное вложение в общественную стабильность. Российская система работает на сигналах, и сигнал гласил, что на этот раз государство позаботится о людях, и не будет так, как было в 1998 г. или во время прежних разорительных «деноминаций» в 1991, 1961, 1947 и в 1920-х гг. (впрочем, постепенная девальвация тоже предполагает большие выгоды для тех, у кого хорошие связи; получив своевременное предупреждение, большие банки и олигархи использовали средства, выделенные им для выкупа плохих долгов, чтобы покупать доллары и евро, а через несколько дней менять их обратно на подешевевшие рубли; таким образом, из выделенных государством антикризисных субсидий мало что дошло до реальной экономики).

Обратная связь

Пикалево также стало попыткой установить обратную связь и тем самым компенсировать издержки путинского авторитарного проекта. Система работает, но с трудом. У России всё еще нет проекта модернизации, причем модернизация не тождественна благоденствию, обеспеченному хорошей финансовой системой и здравой макроэкономикой (первоначально предполагалось, что тандем Путин-Медведев будет заниматься именно этим). России придется не только обходиться ограниченными ресурсами; она также будет вынуждена проработать изнаночную сторону сильного государства, которую даже Павловский называет «жестким монополизмом во всех социальных сферах», то есть не только в области управления и экономики, но и в СМИ и в обществе в целом. Структуры-посредники, в создании которых он участвовал, инертны и пассивны – особенно, «партия», о которой сейчас обычно говорят в единственном числе, как во времена КПСС. Но «Единая Россия», в отличие от КПСС, – это, главным образом, средство, с помощью которого губернаторы и мелкие бюрократы могут демонстрировать свою лояльность. В Кремле к ней принадлежат очень немногие. Этот застой распространяется и на всё общество. После «двадцатилетнего кризиса» 1980-х – 1990-х гг. «во всех сферах социальной жизни наступило затишье. Консервативность проникла даже в бизнес. Никто не рискует. Никто не хочет инноваций».

Предполагалось, что Пикалево станет для инертной бюрократии стимулом к действиям. Поиск обратной связи привел к тому, что гражданскому обществу стали уделять больше внимания. Но это внимание будет значительно отличаться от той либерализации, к которой призывают люди вроде Гонтмахера или Игоря Юргенса, возглавляющего Институт современного развития, к которому сейчас расположен Медведев. Гонтмахер недавно заявил, что системе нужна «хрущевизация»: Хрущев после Сталина должен был сломать построенную тем систему; то же следует сделать Медведеву (или Путину). В первый год правления Медведеву удавалось поддерживать впечатление, что он готов содействовать либералам и деятелям 1990-х гг. На самом деле, задача Медведева – продвигать «мягкую форму конкуренции». Новая «либеральная партия» «Правое дело», спонсируемая Кремлем, и новый Гражданский форум призваны предотвратить объединение либералов с протестующими. Цель Медведева – заставить гражданское общество подыгрывать, а иначе за него возьмутся настоящие сторонники жесткого курса. Режиму нужны НПО: они обогащают поток поступающей вверх информации. Но главный кремлевский идеолог Владислав Сурков, руководивший в 2006 г. составлением первоначального закона, ограничивающего деятельность НПО, на последнем Гражданском форуме, состоявшемся в июне, отчетливо прописал условия сделки. От гражданских лидеров требуется выдвигать конкретные предложения по определенным политическим вопросам, но они не должны вовлекаться в политику и рассуждать о системе в целом.

Заключение

Признаков второй летней Перестройки пока нет. Медведев еще не проявил и зачатков либерализма. Институт современного развития, в котором западные посетители пытаются усмотреть первые ростки реформ, на самом деле жалуется на недостаток денег, ресурсов и влияния. Россия старается соответствовать нынешней системе. Ее резервы сократились, но большая часть денег хранится в банках, и вся надежда - на то, что рост цен на нефть поднимет ее экономику. Россия разве что не использует этот кризис как новую форму шоковой терапии. У нее и так за последнее время было слишком много потрясений.

Все цитаты – из интервью, взятых автором.

Эндрю Уилсон (Andrew Wilson) – старший научный сотрудник в сфере политологии при Европейском совете по международным отношениям (European Council on Foreign Relations).