Адрес: https://polit.ru/article/2010/02/16/kobr1602/


16 февраля 2010, 08:49

Чайки… чайки… чайки…

Тупые обозреватели назвали его «литературным Миком Джаггером», злые языки до сих пор облизывают сплетню о том, как он однажды истратил чуть ли не весь полумиллионный аванс на дантистов, его знаменитый отец спился и сошел с ума, его незнаменитая сестра спилась и умерла от цирроза, о нем известно, что он а) исписался, б) исламофоб, в) сексист (некую пышногрудую модель он обозвал «двумя мешками силикона), г) буржуа и хулиган в одном лице. Но Мартин Эмис стоит на своем – выпустил новый роман «Беременная вдова» и умудрился в интервью оскорбить еще одну – не менее влиятельную, чем британские мусульмане – категорию подданных Ее Величества, пенсионеров.

Эмис сокрушается по поводу старения западного общества, называя многочисленное поколение бодрых стариков «серебряным цунами» (что, по правде говоря, не делает чести его наблюдательности – пожилые люди, наводнившие туристические достопримечательности всего мира, увенчаны не серебром волос, а голубизной перманентной укладки, тут не «серебряное цунами», а, скорее, «голубой поток»). Его, конечно, заботят не пенсионеры вообще (самому Эмису – шестьдесят, меж тем), а невозможность законного прекращения собственной жизни по собственному желанию в преклонном возрасте. Чтобы покончить с такой несправедливостью, он предлагает совершенно замечательный вариант: на каждом углу должны стоять «эвтаназные будки», где любой желающий может спокойно и безболезненно уйти в мир иной. В качестве приза каждый получает медаль и порцию мартини. Одно непонятно: если мартини можно выпить для храбрости «до», то зачем медаль? Или намеревающиеся переправиться через Стикс должны держать оную во рту, как обол? Вечно эти беллетристы не додумают самого важного…

Так или иначе, книга вышла, пресса зашумела. Не будем подражать ей и шуметь о «Беременной вдове» - и даже не поговорим толком о скандалах, связанных с Эмисом (хотя любой борзописец поминает нынче историю о том, как Мартин поссорился со старым другом Джулианом Барнсом, сменив, в погоне за длинным фунтом, своего литагента, жену Барнса Пэт Каванах, на американскую акулу издательского бизнеса. Именно после этого Эмис получил полумиллионный аванс и нанес сокрушительный удар в вечной войне с собственными скверными зубами). Попробуем поговорить о самой профессии Мартина Эмиса, Джулиана Барнса, Мишеля Уэльбека, Людмилы Улицкой, Петра Петрова и Татьяны Татьяновой – о производстве беллетристики.

Борхеса как-то спросили, хотел бы он жить на доходы от собственных книг. «Никогда! – воскликнул (тогда уже) слепец, - никогда! Это значит, что я должен раз в год, или каждые два года, выпускать книжку, роман. К тому же, я не пишу романов». Забавно, что Борхеса спрашивали уже в те времена, когда он и в самом деле жил на доходы от своей литературы, только доходы эти были, как сказали бы сейчас несчастные финансисты, диверсифицированы – тут и литпремии, и экранизации рассказов, и стипендии, и (не в первую очередь) гонорары, и приглашения прочитать лекцию в дальнем университете.

Несмотря на известную непрактичность Борхеса (первую часть своей чудовищно долгой жизни он провел в бедности; не в нищете, но все-таки именно в самой настоящей бедности), начиная с шестидесятых годов его жизнь была обустроена очень рационально, я бы сказал даже мудро – он сочинял, когда хотел, изредка выпускал книжки самых некоммерческих жанров, много путешествовал, был всемирно известен, иногда умело фраппировал прогрессивную общественность пещерным антикоммунизмом и джентльменским консерватизмом, наконец, был любимцем медиа – высокий благородный слепец, ведомый сначала матерью (которая выглядела его ровесницей), а потом юной красавицей-японкой. Но самое главное – он, почти никогда не читавший романов (по крайней мере, современных ему романов), не был беллетристом. Поэтом – да. Литератором – да, эссеистом, рассказчиком, кем угодно, но только не беллетристом. Сама его фигура воплощала разочарование в романе (а роман – хлеб беллетризма) как в полноценном художественном жанре. Борхес был уверен, что после Кафки и Джойса (а мы добавим – и после Пруста, и после Беккетта) роман просто невозможен. И он был прав.

Ехидный читатель тут же ткнет меня носом в тот очевидный факт, что роман переживает сейчас настоящий расцвет – коммерческий, читательского интереса, культурного влияния. Это тоже правда. Правда и то, что в западном мире существуют сейчас десятки замечательных романистов, читать продукцию которых – одно удовольствие. Прочесть, получить удовольствие и забыть. Подставим в эту фразу любую из известных нам фамилий первоклассных беллетристов и получим абсолютную истину. Прочесть Эмиса, получить удовольствие и забыть. Прочесть Паланика, получить удовольствие и забыть. Прочесть Крахта, получить удовольствие и забыть.

В этой формуле – два ключевых слова: «удовольствие» и «забыть». (Я имею в виду «настоящую» литературу, а не «коммерческую», условного Барнса, а не условного Дэна Брауна. Из этого рассуждения исключена, по понятным причинам, и жанровая литература, скажем, детективы, хотя я уверен, что, например, P.D.James пишет лучше, чем любая – на самом деле, очень хорошая - Зэди Смит.) Сегодняшний роман сочиняется для того, чтобы выразить так называемый «дух времени», отразить так называемую «жизнь» определенной социальной, гендерной или этнической группы, порадовать читателя слегка неожиданными словами при описании так называемых «сексуальных сцен», дать возможность потребителю «идентифицировать» себя с некоторыми из героев, наконец, автору позволено даже рискованно съязвить на так называемую «актуальную современную тему» (от политкорректности до эвтаназии).

В общем, «современный роман» -- хорошо выполненный довольно сложный функционально разнообразный культурный продукт, создаваемый с помощью литературных инструментов. Это очень важное отличие, оттого повторю: современный роман не есть «литература» в чистом виде, это культурный продукт, с самого начала создаваемый как таковой. Поэтому романы сами по себе не особенно обсуждают – дискутируют по поводу разного рода заявлений, явных или неявных, сделанных в них, спорят о социальном, культурном, политическом контексте, но больше всего говорят не о текстах, а об их авторах. Вот что пишет в «Гардиан» Стивен Мосс: «Мартин Эмис – самый обсуждаемый романист в Соединенном Королевстве, как я подозреваю, в основном потому, что вряд ли кто-то читает его». Мосс, быть может, излишне заострил проблему, но, на самом деле, он прав.

Сложно обсуждать непростые книги, сочиненные блестящим тонким стилистом; тем более, написаны они для того, чтобы их прочли, получили удовольствие и забыли – забыли книги, а не автора, автора надо помнить, чтобы, как минимум, купить следующую его книгу. Тот же Эмис с удовольствием играет в эту игру – скандальное предложение решить проблему старения общества с помощью «эвтаназных будок» он высказал в интервью, а не в очередной книге – в ней никто бы ничего не заметил. Триста лет назад Свифт в специальном трактате предложил разом решить проблемы перенаселения и голода в Ирландии, посоветовав ирландцам питаться собственными детьми. Тогда читали книги, а не интервью.

Вот и получается, что журналист, назвавший Мартина Эмиса «литературным Миком Джаггером», был не так уж и глуп. Просто это определение совсем о другом – не о девках, пиянстве и т. наз. «контркультурных иконах». Оно о том, что сочинение «серьезной беллетристики» сегодня сродни созданию «качественной поп-музыки». Новый альбом «Роллинг Стоунз», появись он, не дай Бог, на прилавках, раскупят мгновенно. Но слушать его вряд ли будут, и уж тем более – обсуждать. Зато вот если Кит Ричардс брякнет какую-нибудь чушь по поводу Кейт Мосс – тут всякое лыко в  строку. Или если Джаггера пробьет на политическое высказывание. Новый альбом «Роллинг Стоунз» (или U2, или Pet Shop Boys), как и новая книга «литературного Мика Джаггера» - отличный современный культурный продукт, прекрасно сделанный, чтобы доставить удовольствие просвещенному потребителю, продукт, обреченный на быстрое забвение, как произведение искусства – совершенно мертвый еще до своего появления на свет.

Искусством занимаются совсем другие люди, преследующие совсем другие цели. Я бы на месте автора «Беременной вдовы» задумался над последними днями собственного отца, беллетриста Кингсли Эмиса, который в алкоголическом слабоумии сидел за пишущей машинкой, бесконечно выстукивая на ней одно только слово: seagulls… seagulls… seagulls… seagulls… seagulls… seagulls… seagulls…

См. также другие тексты автора: