28 марта 2024, четверг, 21:49
TelegramVK.comTwitterYouTubeЯндекс.ДзенОдноклассники

НОВОСТИ

СТАТЬИ

PRO SCIENCE

МЕДЛЕННОЕ ЧТЕНИЕ

ЛЕКЦИИ

АВТОРЫ

06 июля 2010, 08:54

Модный поэт, барометр

Как ни печально это звучит, смерть Поэта (в который раз это происходит в России?) заставила задуматься о его месте в истории страны и истории литературы. В двухтысячные Андрей Вознесенский казался реликтом, его слава советского бунтаря померкла перед славой Бродского, бунтаря антисоветского, чья биография оказалась драматичнее, а литературные заслуги признаны Нобелевским комитетом.

На фоне суда над Бродским, его ссылки и эмиграции, хрущевские гонения на Вознесенского и его участие в альманахе «Метрополь» казались уже недостаточно трагическими, а его дружба с американскими битниками, художественными авангардистами и президентами семьи Кеннеди – более легковесной, проходящей скорее по разряду поп-культуры, чем творческая многолетняя связь Бродского с Уистаном Оденом и Чеславом Милошем. К тому же советская власть не только преследовала Вознесенского, она же и давала ему достаточно широко публиковаться, ездить за границу, становиться автором текстов к музыкальным хитам, особенно во времена позднего застоя.

В таком повороте интереса публики от фигуры одного поэта к другой есть нечто от закономерного исторического пути распавшегося Советского Союза: пик интереса к Бродскому приходится на годы Перестройки, когда ценности свобод западного мира становятся важнейшими для интеллигенции, а бывший диссидент со стажем Андрей Сахаров – народным депутатом. Бродский становится главным поэтом России, он на тот момент интереснее Вознесенского, который, без сомнения, до девяностых годов претендовал на этот статус, сочетая стихотворную публицистику в общем духе «оттепельной» поэзии с традициями русского модернизма начала ХХ века. Померкла даже юношеская дружба Вознесенского с Пастернаком, которой так гордился младший поэт: Бродский дружил с Ахматовой, фигурой абсолютно опальной, более цельной и независимой от властей, чем  Пастернак.

Этот политический перекос в восприятии обоих «главных поэтов» интересен еще одним существенным сюжетом: Бродский «заражен нормальным классицизмом», по его собственному выражению, а Вознесенский – поклонник футуризма и Крученых, советского авангарда, который в лице Маяковского легитимировал отношения искусства и власти. Все девяностые годы, да и в первой половине двухтысячных, в пишущей России было неловко вспоминать об этом сотрудничестве, литература, а особенно поэзия, хотела откреститься от любого властного дискурса и становилась либо иронической критикой советского стиля (московский концептуализм и соц-арт), либо уходила в метаметафоризм, усложненные формы  внутреннего созерцания. Таким образом, нормальный питерский классицизм в лице Бродского победил на то время советский московский авангардизм Вознесенского.

Следует сказать и об изменении информационного поля, которое повлияло на восприятие публикой Вознесенского. В конце восьмидесятых - начале девяностых появилось несчетное количество публикаций запрещенных советской цензурой писателей и поэтов, как всего ХХ века, так и писавших в 70-е-80-е авторов. Русская поэзия предъявила широкой публике полные издания Гумилева и Ходасевича, Мандельштама и Шаламова, Кузмина и обэриутов, обширные публикации Сапгира и Всеволода Некрасова, Пригова и Рубинштейна, Кибирова и Гандлевского. На этом фоне все достижения советской поэзии меркли. Стало понятно, что и религиозные мотивы, и удивительные метафоры, и изощренное письмо – не прерогатива одного Андрея Вознесенского; ушедшая чуть ранее в этом году и в куда более молодом возрасте Елена Шварц – одна из фигур, выдерживающих сравнение по мощности поэтики и созданному ею огромному художественному миру и корпусу стихов и с Бродским, и с Вознесенским.  Конкуренция на поэтическом поле возросла по сравнению с временами советских «четырех главных»: Вознесенского, Рождественского, Ахмадулиной, Евтушенко, юношеская слава которых принадлежит легендарным временам чтений в Политехническом музее. Бродского с его неэстрадной манерой чтения и сложными, перегруженными культурными смыслами стихами, безусловно, невозможно представить в этой компании молодых московских хипстеров, выражаясь сегодняшним языком. Бродский с компанией Рейн-Бобышев-Найман (тоже четверо, заметим в скобках; важное для русской поэзии число для «главных поэтов») были питерскими стилягами, они не собирали стадионы.

Если восстанавливать историческую справедливость, то выглядеть рассказ должен примерно так. В конце семидесятых читатель ни о каком Бродском и слыхом не слыхал. Читателю с трудом удавалось обнаружить в библиотеках журналы с переводами Ахматовой или купить на черном рынке «синий» том Мандельштама из серии «Библиотека поэта». Весь «Серебряный век» ходил в самиздате, а самиздат был вовсе не так распространен, как об этом принято сейчас рассуждать. В том же ряду книжек, которые можно было добыть только на черном рынке, стояла и «Треугольная груша» Вознесенского, и даже «Дубовый лист виолончельный», эти его сборники стоили до 30 рублей, чуть дешевле польских пластинок с западными рок-группами. Я помню загородные зимние поездки, когда старшие товарищи, первые устроители дискотек, возили нас, институтских подруг, на тайный рынок, маленькое сборище людей среди сосен за кладбищем, книги лежали на земле на полиэтилене, а пластинки их продавцы держали под пальто. Опасность появления облавы только усиливала впечатления. Мальчики покупали пластинки, девочки – книжки, потом менялись. Из того времени я обычно вспоминаю невероятно пижонскую строку Вознесенского: «…чтоб снова снег слепил, чтобы желтела на опушке, как александровский ампир, твоя дубленочка с опушкой». Мне кажется, это про мою приятельницу, которой отец привез из Франции редкую по тем временам вещь. Эта строка немедленно отправляла читателя в круг избранных: читателей стихов, слушателей музыки, посетителей магазина «Березка» и полузакрытых кинопоказов и театральных премьер, молодых фрондеров-«лайт», не готовых к открытому диссидентству, но готовых к восприятию другой, несоветской культуры во всех ее проявлениях, от потребительской до высокой. Вознесенский – первая прививка западничества, полученная мои поколением, и, повторюсь, первая прививка культурного модернизма, пусть в несколько облегченной форме. Во многом из-за Вознесенского в юности я начала интересоваться американской поэзией и изобразительным искусством ХХ века, которое он пропагандировал. Его поэтическая манера была не менее заразительна, чем позднее - манера Бродского. Они оба – поэты, важные мировоззренчески, диктующие стиль поколению читателей: Вознесенский – допустимой в тоталитарном государстве степени свободы. Бродский – свободы абсолютной.

Вознесенский к началу восьмидесятых становится еще и одним из главных поэтов-песенников. Я имею в виду бессмертный хит «Миллион алых роз», написанный главным мелодистом той поры Раймондом Паулсом для примадонны Аллы Пугачевой. На стихи Вознесенского было написано около пятидесяти (!) песен. Рок-опера «Юнона» и «Авось», созданная Алексеем Рыбниковым и поставленная во фрондерском  театре «Ленком» Марком Захаровым, разобрана на цитаты. «Ты меня на рассвете разбудишь», романтический шлягер из «Юноны», - еще один хит поколения, который до сих пор исполняется в ресторанах. Во второй половине восьмидесятых, когда слабеют цензурные рамки, Вознесенский – один из главных защитников рок-музыки, без его личного покровительства не вышла бы первая пластинка группы «Аквариум», и пропагандист авторов клуба «Поэзия», взорвавших через молодежный журнал «Юность» поэтическую современность: «метаметафористов» Парщикова, Искренко, Кедрова, Жданова, Арабова, Бунимовича, Иртеньева. Вознесенский видел в них продолжателей дела «Политехнического». 

Есть расхожее мнение, что в девяностые и двухтысячные талант поэта слабеет, а сам он становится деятелем нового либерального истеблишмента. Он получает большинство своих госнаград, занимается делами премии «Триумф», переходит к «видеомам» (сочетание рисунков с текстом), много ездит с выступлениями по стране: количество его прежних поклонников не убывает. Последние годы болезни (поэт перенес два инсульта) почти исключили его из светской жизни. Тем удивительнее его стихотворная работоспособность: она продолжал публиковать большие подборки уже не столько в журналах, сколько в популярных массовых газетах: «Московском комсомольце» и «Известиях». Это лояльные к власти издания, но Вознесенскому позволялось в них то, что вряд ли было бы позволено другому автору: поэма об Анне Политковской или стихи о затонувшей подлодке «Курск».

Именно здесь хотелось бы обратить внимание еще на один любопытный сюжет, опровергающий представления о Вознесенском как «литературном генерале». В двухтысячные годы Вознесенский легко делал то, о чем более молодые поэты только задумывались: возможна ли гражданская поэзия сегодня, после того, как она была дискредитирована годами советского опыта? В то время, как нотки Николая Некрасова и Владимира Маяковского, прочитанных через американских бунтарей ХХ века, только появлялись у молодых авторов, в основном «новых левых» по политически убеждениям, Вознесенский, нимало не сомневаясь, писал стихи на гражданскую тему. Он вообще-то писал их всегда, в последнее время его упрекали, что он это делал в ущерб поэтическому. Стихи об Анне Политковской хороши, но не столько поэтизмами, сколько доходчивой интонацией и хищной наблюдательностью: там есть и описание встречи с Анной у Юрия Щекочихина, и вина за ее недооценку при личной встрече, и почти бытовое, но оптически выверенное описание зимнего кладбища с ментами и соглядатаями, со всей пошлостью русской жизни, и сожаление о ее пошлости – от быта до морали, позволяющей убить женщину. Я помню другой большой текст Вознесенского, «Ядерная зима», написанный в восьмидесятые по следам работы над переводом Байрона.

«Модный поэт со стоном
В наивные времена
Понял твои симптомы,
Ядерная зима.
Ведьмы ли нас хоронят
В болдинском вихре строф?
Видно, поэт – барометр
Климатических катастроф»

Модный поэт. Барометр катастроф. Наивные времена.

Светлая ему память.

Редакция

Электронная почта: polit@polit.ru
VK.com Twitter Telegram YouTube Яндекс.Дзен Одноклассники
Свидетельство о регистрации средства массовой информации
Эл. № 77-8425 от 1 декабря 2003 года. Выдано министерством
Российской Федерации по делам печати, телерадиовещания и
средств массовой информации. Выходит с 21 февраля 1998 года.
При любом использовании материалов веб-сайта ссылка на Полит.ру обязательна.
При перепечатке в Интернете обязательна гиперссылка polit.ru.
Все права защищены и охраняются законом.
© Полит.ру, 1998–2024.