Адрес: https://polit.ru/article/2010/10/04/kobr41010/


04 октября 2010, 22:22

Жемчужный промысел

Самые зряшные книжки могут принести больше наслаждения, чем безупречные шедевры и великие памятники словесности и учености. Истина, которую не стоит в очередной раз защищать. Изъяны композиции, графоманские нелепости, ужимки надутой учености, жульничество и даже самый наглый обман – все это может породить у читателя множество самых сильных мыслей и чувств. Более того, выковыривать зерна здравого смысла из гумуса тяжкой болтовни, обнаруживать случайный отблеск прекрасного на осколках нарратива, следить за странным изгибом безумной фразы – разве не прекрасно? Наконец, кто нам сказал, что книги, которые мы считаем безусловными шедеврами, на самом деле являются таковыми? И где гарантия, что жалкие неудачники сегодняшних дней не явятся завтра, даже послезавтра, на белом коне победителя, с развевающимися плюмажами, в золотых латах? И что за ними не будут плестись толпы поверженных недавних фаворитов? Ответ, как заметил один кудрявый парень, гуляет с ветром.

Грэм Робб является одним из классиков небольшого жанра, который можно было бы назвать «Рассказы англосаксам о Франции». Мне уже приходилось писать о его книге «Открытие Франции» и о том, какую странную галлофобскую реакцию вызвало это вполне благонамеренное сочинение. Дело в том, что в Британии Францию презирают, несмотря на то, что часто катаются туда; раньше – чтобы насладиться «парижским шиком» в засаленном борделе и объесться не очень свежими устрицами под посредственное шабли, сейчас – поездить по Лангедоку и Провансу на машине, битком набитой пияными соотечественниками. А то и просто переплыть канал, накупить в Дьеппе канистры дешевого пойла и, проклиная проклятых лягушатников, допереть их в свои уютные одинаковые домики с едва теплыми батареями, разверстыми всем ветрам щелями в оконных рамах и вечным запахом еды из соседней китайской забегаловки. Впрочем, есть категория британцев, которых можно назвать «галломанами» – это всегда представители элиты, любители сыра, вина и Пруста. Такая категория существует чуть ли не с XVIII века, пополнившись в последнее столетие за счет писателей и художников. Сегодня главный британский галломан этого рода – Джулиан Барнс, автор незабываемого романа «Попугай Флобера» и прекрасного сборника эссе под названием «Кое-что для декларации» (”Something to Declare”). Его галломания немного старомодная, очень британская, апеллирующая к очевидным, устоявшимся, проверенным культурным ценностям: Делакруа, «Тур де Франс», тот же самый Флобер… Сейчас, впрочем, возникла совсем иная волна: литераторы, уставшие от беллетристического архаизма английской словесности, которая забыла (как сурово предупреждает скандальный теперь литкритик Гэбриел Йосиповичи) великие заветы модернизма. Эти ребята – Том Маккарти, Ли Рурк и некоторые другие – задорно ругают Барнса, Рушди и даже самого Мартина Эмиса, и в речах своих ссылаются на людей с французскими фамилиями, многих из которых на острове иначе, чем french imposters, обычно не называют: Бланшо, Деррида, Батай, плюс вошедший внезапно в моду Жорж Перек. Но это забава высоколобая, свойственная узким слоям несуществующих британских интеллектуалов. А что же простые интеллигентные островные клерки и их нежные спутницы жизни, мечтающие узнать побольше о родине всего изящного? Как утолить их тягу к континентальной культуре? И вот здесь появляется Грэм Робб с пачкой своих книг.

Последняя из них – «Парижане» (“Parisians”) c подзаголовком “The Adventure History of Paris”. Это сборник очерков о различных периодах жизни города, пропущенных через биографию какого-нибудь человека, чаще всего известного, иногда – нет. Впрочем, исторические герои не всегда попадают на страницы книжки Робба в самый разгар своих славных деяний. Так юный провинциал, лейтенант королевской артиллерии Наполеон Бонапарт приезжает в Париж, чтобы потерять невинность где-то в галереях главной тогда обители роскоши и суеты (и, конечно же, гнезде порока) Пале-Ройяль. Грэм Робб вообще очень любит «драматизацию»; его видоки, сартры, жюльет греко разговаривают, думают, вспоминают. Этот литературный прием роднит «Парижан» с такими довольно сомнительными сочинениями, как исторические миниатюры Стефана Цвейга и Марка Алданова. Правда, на дворе все-таки XXI век, и Робб не преминул воспользоваться лучшими достижениями исторической антропологии прошлого века: его страсть к «истории повседневности», к мельчайшим копошениям быта, к незначащим событиям, к архивам всякого рода скучных заведений, вроде строительных контор, выдает в нем прилежного читателя Филиппа Арьеса, Карла Гинзбурга, Роберта Дарнтона. И то слава Богу; в Британии об этих людях знают довольно мало.

Перед нами типичный научпоп, только вторая часть слова явно превалирует здесь над первой. «Парижане» написаны для британцев – но все-таки с оглядкой на американский рынок, оттого в книге нет прекрасной сухости и ясности, присущих английским популярным книгам об истории. Здесь больше чувства, оживляжа – и больше разного рода пояснений, вроде такого: «Он взял этот сюжет и превратил его в восхитительную, развернутую, фантастическую историю длиной в сто семнадцать глав. Эта жемчужина – “Граф Монте-Кристо”. (С красной строки – К.К.) Эта жемчужина, конечно же, работа Александра Дюма». Тяжкая задача: рассказывать о парижском эпизоде из жизни Марселя Пруста, не упуская из вида того, что читатель не знает автора «Графа Монте-Кристо». Увлекательность, то, чего пытается добиться Робб, все-таки понятие социокультурное: один читатель похвалит автора за предусмотрительное пояснение насчет Дюма (кстати, здесь мне видится некое упущение – кто имеется в виду, отец или сын?), другой с проклятиями захлопнет книжку и зашвырнет этот увесистый том в дальний угол комнаты. Главное никого из домочадцев им не прибить.

Но постой, постой, дорогой читатель. Останови гневную руку. Разве в предыдущих абзацах, перед позорным пассажем о том, кто же сочинил «Графа Монте-Кристо», ты не прочел истории об архивной крысе по имени Жак Пеше, который, будучи одержим страстью к пыльным документам, посвятил остаток жизни сочинению своей, полицейской истории Парижа? И о том, как после смерти Пеше его вдова продала рукопись некоему издателю, который нанял известного в первой трети XIX века «литературного негра» барона Лямота-Ланжона, перевравшего веселым слогом строгую хронику убийств, облав, рэкета и коррупции? Хронику тиснули большим тиражом. Именно оттуда юный Маркс почерпнул столь необходимые ему сведения о парижских самоубийствах и абортах, а Дюма – историю мрачного мстителя. Значит, и мы можем чем-нибудь поживиться в этом четырехсотпятидесятистраничном труде Грэма Робба, сыгравшего в отношении собственного детища двойную роль: сам себе и Пеше и Лямот-Ланжон. Сам собрал материал, сам его и развел розовой водичкой коммерческого успеха.

Так какие жемчужины мы найдем здесь? Две истории, в самом начале. Первая – о некоем архитекторе и строителе по имени Шарль-Аксель Гийомо, который в правление несчастного Людовика XVI открыл, что под Левым берегом Парижа на многие километры тянутся древние (и не очень древние) каменоломни. То есть, пустота. То есть, в любой момент чуть ли не полгорода может провалиться под землю. После чего, возглавив Генеральную инспекцию каменоломен, он построил настоящий подземный Париж – с улицами, состоящими из укрепленных и достроенных рабочими Гийомо стен, колонн, а потом – населил его костями, вывезенными со столичных кладбищ. Тем самым, Шарль-Аксель Гийомо спас город не только от провала, но и от многих эпидемий. Вторая история о том, как супруга Людовика XVI Мария-Антуанетта в решительную ночь бегства королевской семьи из Тюильри (20.06.1791) пешком вышла из дворца и … заблудилась. Вместо того, чтобы свернуть направо, где буквально за углом ее ждал экипаж с семьей и слугами, она зачем-то перешла Сену и долго блуждала по надземным узким, грязным улочкам тогдашнего Левого берега. Выйти назад королева все-таки смогла, и монархи благополучно сбежали из коварного революционного Парижа – до ближайшей почтовой станции, где их опознали истинные патриоты и с позором вернули назад. Финал этой истории известен; сочинил его доктор Гильотен.

Оба этих сюжета тянут на триллер: первый на эпический, второй – на психологический, хичкоковский. Тем более, что во времена Марии-Антуанетты многие модницы носили в пышных прическах чучела птиц.

См. также другие тексты автора: