19 марта 2024, вторник, 05:09
TelegramVK.comTwitterYouTubeЯндекс.ДзенОдноклассники

НОВОСТИ

СТАТЬИ

PRO SCIENCE

МЕДЛЕННОЕ ЧТЕНИЕ

ЛЕКЦИИ

АВТОРЫ

12 октября 2010, 09:07

Кризис во всех измерениях

В продолжение дискуссии о природе и последствиях экономического кризиса мы публикуем работу крупнейшего специалиста по российскому крупному бизнесу, доктора экономических наук, главного научного сотрудника Института народно-хозяйственного прогнозирования Якова Паппэ и специально корреспондента издательского дома «Коммерсантъ» Екатерины Дранкиной, опубликованную в трех номерах журнала «Коммерсантъ Деньги» (2010. № 36 - 38). Публикация осуществляется с любезного разрешения авторов и издания.

15 сентября 2008 года было объявлено о банкротстве Lehman Brothers, этот день считается формальным началом экономического кризиса. Поразивший мировое сообщество страх, что этот кризис разрушит новую глобализационную модель мироустройства, так до конца и не прошел. Журнал "Деньги" в своем специальном проекте анализирует, что же на самом деле произошло за эти два года, а также пытается предсказать, возможен ли кризис глобализации в ближайшем будущем.

Намалевали черта

Вторая годовщина мирового кризиса — повод спокойно оглянуться по сторонам и оценить, что же произошло. На наш взгляд, ничего ужасного. Кризис был, продолжался примерно полтора года и весь вышел. Со второго-третьего квартала 2009-го в большинстве стран и отраслей идет не очень быстрое, иногда неустойчивое посткризисное восстановление.

Исходя из других соображений можно было бы отмечать не вторую, а третью годовщину. Финансовый кризис можно отсчитывать с лета-осени 2007 года, когда начались серьезные затруднения у игроков глобальных финансовых и фондовых рынков и проблемы с ипотечными кредитами в США. Однако настоящая рецессия, то есть падение общеэкономических показателей в большинстве стран мира, началась все же только после краха Lehman Brothers.

В любом случае, на наш взгляд, характер кризиса большинством экономистов оценивается неправильно. Так было с самого начала и продолжается до сих пор. Общим местом в рассуждениях университетских профессоров, аналитиков, бизнесменов и государственных деятелей различного уровня стали два утверждения. Во-первых, этот кризис — самый глубокий после Великой депрессии 1929-1933 годов. А во-вторых, это кризис глобализации, то есть той новой модели мира, которую принес XXI век вкупе с происшедшим чуть ранее крахом социализма.

Вот, например, что говорят о кризисе "великие и ужасные" Джордж Сорос и многолетний глава ФРС Алан Гринспен. Сорос в статье, опубликованной в газете "Ведомости" в январе 2010 года, утверждает: "Мы пережили тяжелейший со времен Второй мировой войны финансовый кризис. Его можно сравнить только с лопнувшим в 1991 году пузырем на рынке недвижимости в Японии (от которого эта страна все еще не оправилась) и Великой депрессией 1930-х... Современные проблемы куда масштабнее, чем во времена Великой депрессии... Многие еще не осознали, что нынешний кризис отличается от всех предыдущих, что заканчивается очередная эпоха... Вот почему старая система развалилась и не может быть склеена заново..."

А вот что пишет Алан Гринспен в монографии "Кризис", увидевшей свет в марте 2010-го: "Нынешний кризис — наиболее острый с 1907 года... Худшего финансового кризиса в мировой экономике просто не может быть..."

Такие же радикальные оценки звучали в это время и в России. В докладе Института глобализации и социальных движений (ИГСО), опубликованном в июне 2008 года, не без злорадства и с явным отсылом к В. И. Ленину говорилось: "Начавшийся мировой экономический кризис является системным, обусловленным противоречиями неолиберальной модели капитализма (мировое хозяйство не может дальше развиваться по-старому)". Впрочем, думали так вовсе не одни "крайне левые".

Бывало хуже

На наш взгляд, прежде всего преувеличены относительные масштабы того, что происходило в 2008-2009 годах. С Великой депрессией это, конечно, и рядом не стоит. Тогда был и многолетний спад, и настоящий голод в самых развитых странах, и реальный вызов капитализму как системе. И экономические последствия ощущались до начала Второй мировой войны. А два года назад американские безработные потеряли возможность улучшения жилищных условий, а по всему миру у инвесторов сгорели бумажные триллионы. Всего-навсего. Что, впрочем, тоже обернулось человеческими драмами.

По глубине и разрушительности воздействия на соотношение сил в мировой экономике, а также по социальному и политическому резонансу кризис 2008-2009 годов сопоставим с кризисом 1973-1975 годов, когда наблюдался один из самых тяжелых циклических спадов второй половины XX века. Начинался он даже громче нынешнего: с войны на Ближнем Востоке, эмбарго стран ОПЕК Западу, с пятикратного повышения цен на нефть. Так же как и два года назад, было четкое ощущение, что западная модель выдыхается и жить по-старому мир уже не будет. Но все устаканилось, причем за те же, что и сейчас, несколько кварталов. И доминирование Америки сохранилось, и сам кризис не растянулся на долгие годы, как Великая депрессия.

Итак, по масштабам и последствиям этот кризис хотя и глубже среднего, но вполне ординарен. Вполне ординарен он и по содержанию. Это вовсе не кризис глобализации, а нормальный циклический кризис капиталистической экономики в период глобализации. И это не игра словами.

 

История, которой не случилось

Слово "глобализация" используется так часто и широко, что почти утратило какую-либо конкретику. Попробуем ее вернуть. Глобализация — это ряд мощных процессов в экономике, политике и культуре, развернувшихся с 90-х годов XX века. У каждого наблюдателя, вероятно, есть свой перечень этих процессов. Но в любой из этих перечней должно войти следующее:

  • центры тяжести в мировой экономике сдвигаются; Китай и Индия превращаются в мировую фабрику, а США — в ключевого потребителя и сберкассу для этих стран;
  • все основные участники мировых финансовых и фондовых рынков становятся транснациональными;
  • формируется быстро растущий набор ценностей, признаваемых в подавляющем большинстве стран мира.

Если согласиться с этим набором, то о кризисе глобализации можно было бы говорить в том случае, когда прерывается один из перечисленных процессов. Например, китайское правительство и бизнес сбрасывают облигации американского казначейства, при этом оно демонстративно начинает переговоры с другими странами об отказе от доллара как резервной валюты. С другой стороны, США и западные союзники могли бы ввести ограничение на экспорт технологий в Китай и Индию. Кризисом глобализации мог бы стать даже отказ ФИФА от проведения чемпионата мира по футболу в ЮАР под предлогом того, что страна из-за тяжелых экономических условий не сможет обеспечить безопасность. Поскольку важнейшим в наборе ценностей, о которых говорилось выше, являются социоэтническая однородность и географическая толерантность.

Но ничего этого не было. Не было даже обычного для кризисов XX века всплеска безоглядного протекционизма. Напротив, более активно, чем когда-либо, разные страны в разных форматах пытались согласовывать свою экономическую политику. Успешность этих согласований можно оценить по-разному, но называть их провальными мы бы не стали.

История, которая случилась

Повторим: случился нормальный циклический кризис. Обладающий, впрочем, двумя особенностями. Во-первых, он действительно необычайно глубок, особенно на фоне роста в предыдущие десять лет. Настолько мощного роста, что предыдущий кризис 2000-2001 годов, известный как крах доткомов, привел не к спаду в экономике, а лишь к снижению темпов. Во-вторых, кризис этот — синхронный, то есть он поразил одновременно все развитые страны мира.

Конечно, это было огромной неожиданностью для практиков, которые обязаны "танцевать, пока играет музыка". Но академических экономистов по идее такой поворот удивить был не должен. Ведь есть эмпирическая закономерность: чем слабее предыдущий спад, тем глубже последующий. Закономерность хотя и не строгая, но подтвержденная опытом десятилетий. Кроме того, сама длительность и мощь предыдущего подъема должна была насторожить.

При обсуждении кризиса много внимания уделяется subprime-кредитам, породившим пузырь на жилищном рынке США. Похоже, однако, что это лишь второстепенный момент. Дело в том, что чрезмерный рост спроса на жилье, а затем его резкое падение характерны для подавляющего большинства циклических кризисов в США, но никогда не являлись их основной причиной.

При любом подъеме есть отрасль или сектор, которые оказываются переинвестированы. Они обычно и становятся центром кризиса. На сей раз все видели стремительный и не очень обоснованный рост сектора финансовых посредников — инвестиционных банков, хедж-фондов и пр. Их работа по производству деривативов (производные ценных бумаг) обеспечивала рост стоимости всех прочих активов — компаний, недвижимости, рабочей силы. То есть вполне очевидно, что крах в этом секторе должен был привести к максимальным количественным потерям во всех остальных.

При этом потери были именно что количественными, или, как говорят многие, бумажными. Падение стоимости ценных бумаг вовсе не означает, что что-то плохое произошло с реальными активами, под которые они выпущены. Дома стоят, заводы не разрушились, принципиальных изменений в структуре спроса не видно.

Тем не менее стремительное и многократное снижение стоимости всех ценных бумаг у всех собственников произошло. А важно заметить, что на Западе ценными бумагами владеют и миллиардеры, и студенты, и домохозяйки. Именно поэтому настолько тяжелой и негативной была психологическая реакция общества.

Много психологизма и в оценке центральных фигур кризиса, которые были объявлены виновниками случившегося,— это инвестбанкиры и прочие "финансисты с Уолл-стрит".

Отношение к ним всегда двойственное. С одной стороны, это хорошие парни, благодаря своему таланту формирующие будущее мира и помогающие процветанию отраслей, компаний и людей, включая самих себя, конечно. С другой — подозрительные типы, делающие деньги из воздуха. Поэтому когда богатеют все — они герои, в противном случае — злодеи. Ситуация, принципиально отличная от кризиса доткомов. Тогда неожиданно свалившееся на программистов богатство, а потом разорение никого другого серьезно не задело. Поэтому они как были хорошими ребятами, так и остались.

И еще один тяжелый для западного сознания момент: мы падаем, а они (Китай, Индия и даже Индонезия) растут, почти не снижая темпа. Абстрактно новую роль Азии уже приняли. Опять же американцы с легкостью шутили в благополучные времена о том, что детям нужно нанимать только китайских бонн, чтобы малыши учили язык будущего. Но когда пришлось туго и дети еще не выросли, вдруг оказалось, что китайцы уже сами вот-вот начнут приглашать американок в няни,— и стало уже не смешно.

Глубина кризиса и острота его восприятия привели к тому, что и примененные антикризисные меры были экстраординарными для последних 20-30 лет. Правительства всех стран активно пустили в ход и печатный станок, и административную дубину. В итоге как-то разрулили финансовый рынок. Одновременно спрос Китая и Индии поддержал в нормальном состоянии рынок сырьевой. Эти два момента позволили заработать стандартным механизмам, обеспечивающим посткризисное восстановление в капиталистической экономике.

И все ничего, если бы не два облачка на горизонте. Первое — долгосрочные проблемы госбюджетов, возникшие в результате срочных денежных вливаний 2008 — начала 2009 года. Результатом могут стать проблемы на рынке государственного долга и ускорение инфляции. Это всем понятно, но всем понятно также, что это случится не завтра. Второе — замеченные уже в конце 2009 — начале 2010 года финансовые проблемы ряда стран Евросоюза. При худшем развитии событий это может поставить под вопрос будущее и евро, и самого ЕС. Но об этом мы поговорим в третьей статье этого цикла, которая будет опубликована 27 сентября. А в следующем номере (20 сентября) мы расскажем о том, чем кризис-2008 стал для России.

Пять слов про экономику

В 2008-2009 годах российская рыночная экономика пережила первый циклический кризис в своей постимперской истории. Дефолт и последовавший за ним спад в 98-м году не в счет, это был кризис не рыночной экономики, а переходной.

Кризис 2008 года в России был неизбежен по одной простой причине. Мировой циклический спад всегда охватывает большинство стран с рыночной экономикой. Исключением являются те страны, которые находятся на стадии "экономического чуда" или чего-нибудь похожего, либо те, экономику которых можно назвать рыночной лишь с натяжкой, как, например, Белоруссия.

Столь же неизбежным было то, что у нас кризис оказался серьезнее, чем в ведущих развитых и развивающихся странах. По официальным данным, ВВП в России за 2009 год упал на 8%, промышленное производство — более чем на 9%, инвестиции в основной капитал — более чем на 16%. В развитых странах темп падения ВВП был в разы меньше: в США — 2,4%, в Еврозоне — 4,1%, в Японии — 5%. В Китае, Индии, Бразилии ВВП вообще не падал, а лишь снизил темпы роста.

Причина этого кроется в самом характере российской экономики, которую в мировом контексте можно описать пятью словами. Она, во-первых, маленькая, во-вторых, открытая, в-третьих, сырьевая, в-четвертых, периферийная и, в-пятых, перекредитованная. Причем первые четыре характеристики — имманентные, и только пятая — ситуативная: наш бизнес, не ко времени поверив в свои силы, набрал иностранных долгов лишь непосредственно перед кризисом.

Сочетание этих пяти характеристик сделало экономику столь уязвимой в кризис, когда одновременно резко снизились цены на сырье, сжался кредитный рынок и упал фондовый. В результате у самых крупных и мощных российских компаний не только снизились текущие доходы, но и обесценились залоги, обеспечивающие их займы. Мировые банки-кредиторы получили юридическое право требовать досрочного возврата своих средств, а в случае отказа забирать залоги (это называется margin calls) и немедленно воспользовались этим правом, ничуть не входя в положение российских заемщиков. Поверхностное объяснение такой неделикатности состоит в том, что иностранные банки на тот момент не очень доверяли ни российскому бизнесу, ни российскому государству. Но важнее другое: в кризис о проблемах заемщиков из любой малой периферийной экономики, не только российской, никто не задумывается. Это не те партнеры, с которыми банки-мейджоры связаны одной цепью и на века.

Не смогли помочь и отечественная банковская система и финансовые рынки. Их мощность кардинально уступает потребностям российской экспортно ориентированной промышленности.

Далее же все происходило в полном соответствии с учебником по макроэкономике. Проблемы экспортного сектора мгновенно передались внутренней экономике. Почти мгновенно схлопнулись и наметившийся в предыдущие годы инвестиционный подъем, и ажиотажный потребительский спрос, и строительный бум.

Справедливости ради надо сказать, что российская экономика не единственная, которую можно описать пятью словами, с которых мы начали разговор. Так же в целом выглядит и экономика, казалось бы, давно благополучной Австралии, которой кризис тоже нанес сильный удар. А для описания экономики ряда стран Восточной и Южной Европы нужно убрать только слово "сырьевая". И вот им-то пришлось хуже всех: начавшие расти в 2009 году цены на энергоносители и металлы лишь создали им дополнительные трудности, а не помогли, как нам.

Пророки и шаманы

Если ориентироваться на самые известные высказывания наших руководителей перед кризисом, то складывается впечатление, что власти его элементарно проворонили. В начале 2008 года, когда наиболее драматические события в мире еще не произошли, но финансовые проблемы уже набирали обороты, министр финансов Алексей Кудрин на Давосском форуме назвал Россию "островом стабильности". Впоследствии этот тезис повторил и глава государства Дмитрий Медведев. А Владимир Путин летом 2008 года обвалил акции металлургической компании "Мечел", пообещав "прислать доктора" ее владельцу. Рискнем предположить, что, ожидая финансовую бурю, премьер-министр так "шутить" не стал бы.

Впрочем, основываясь лишь на цитатах, обвинять российское правительство в легкомыслии не стоит. Во-первых, надежды на то, что "пронесет", питали не только мы. Авторитетный гарвардский историк Ниэлл Фергюсон, опубликовавший в 2008 году работу "Восхождение денег: Финансовая история мира", говорил о том, что в стороне от кризиса останется... Америка: "Критически важное обстоятельство заключается в том, что этот кризис глобализации причинил другим гораздо больший ущерб, чем Соединенным Штатам. И я полагаю, что именно по этой причине Соединенные Штаты сохранят свой статус безопасной зоны, несмотря на потрясающую монетарную и финансовую экспансию, которую мы видим в данный момент".

Во-вторых, заявления об "острове стабильности" можно рассматривать не как изложение реальных взглядов, но в качестве шаманского заклинания финансовых рынков, вспомнив, что это тоже является частью работы министров финансов (а также председателя Центробанка) любой страны. И что иногда демонстративная уверенность денежных властей срабатывает, оттягивая или смягчая финансовые неурядицы.

Но был один действительно серьезный прокол российских властей, причем всех сразу. Речь идет о процедуре принятия бюджета-2009. Прогноз для него Минэкономразвития составлял в августе 2008-го и в нем заложил темп ВВП в 6,7%. В августе это была нормальная и даже консервативная экстраполяция, к которой придраться трудно. Но принимался бюджет Федеральным собранием и утверждался президентом осенью 2008-го. О чем они тогда думали, непонятно: хотя масштабы кризиса никто оценить не мог, уже было вполне очевидно, что дело нешуточное. Профессионально корректным было бы либо отложить принятие бюджета в связи с чрезвычайными обстоятельствами, либо волевым образом уменьшить заложенный рост раза в два. Но власти предпочли иной, административно-корректный путь: выполним-ка мы все положенные процедуры, и плевать на содержание. Однако это решение лишь отложило административную волокиту: в апреле, естественно, пришлось утверждать новую версию бюджета, а в июне — антикризисную программу.

С другой стороны, не стоит забывать, что во второй половине 2000-х российское правительство сделало ряд шагов по подготовке экономики страны к будущему циклическому спаду. Пользуясь сверхвысокими ценами на нефть, оно сформировало профицитный бюджет, а также фонд национального благосостояния и резервный фонд. И хотя было создано немало государственных и квазигосударственных институтов развития, способных освоить любые деньги, но, к чести финансовых властей, они были поставлены в достаточно жесткие условия. И "съесть" все им не дали.

"Молоток и чья-то мать"

К антикризисной политике государства начиная с осени 2008 года также можно предъявить очень много претензий, что и делалось со всех сторон. Во-первых, в отличие от ситуации в развитых странах, у нас правительство главным образом поддерживало не граждан-потребителей, а предприятия и отрасли. Во-вторых, львиная доля поддержки пришлась на банки, без видимого влияния на кредитование реального сектора и физических лиц. В-третьих, рынку не дали отбраковать неэффективные производства и компании. В-четвертых, огромные средства потратили на спасение зарвавшихся и обанкротившихся олигархов. В-пятых, напечатали столько денег, что инфляция вот-вот готова вырваться из-под контроля. Все это истинная правда, но есть смысл разобраться, почему все было сделано так, а не иначе.

По большому счету российские власти боролись с кризисом теми же методами, что и в других странах,— вливали деньги в экономику, печатали, если их не хватало, пытались подогреть внутренний спрос и оживить инвестиции. Но с понятными отличиями. Спектр мер был уже, точность попадания ниже, затраты на единицу результата выше. Можно также сказать, что работали более топорно, практически как в том анекдоте, где американские разведчики, подслушав разговор советских пилотов чудом спасшегося новейшего самолета, выяснили, что при его ремонте использовались только "молоток и чья-то мать". Все это вполне естественно хотя бы потому, что для нас это первый циклический кризис, а у них даже не десятый.

Начнем с банковского сектора, которому досталось больше всего денег. Официальное объяснение было следующим: даем деньги банкам, чтобы они могли в достаточных объемах и на приемлемых условиях кредитовать реальный сектор. Если верить этому объяснению, то результат надо признать провальным, поскольку заявленная цель достигнута не была. Однако, видимо, реальный мотив был другим. Власть сконцентрировалась не на том, как улучшить финансовую ситуацию, а на том, "как бы не было хуже". Исходя из опыта 90-х, под "хуже" подразумевали развал денежной системы: банки перестают проводить платежи, возникает система взаимозачетов, бартер, хаос. По данным Всемирного банка, в 2008 году только расходы бюджета, направленные на поддержку финансовой системы, превысили 3% ВВП. Также поддержка оказывалась со стороны ЦБ и государственных банков. И все это просто для того, чтобы банки нормально работали. Цель не слишком амбициозная, но конструктивная, и она была вполне достигнута.

Перейдем к следующему обвинению. Давно сложившаяся в Европе и Северной Америке традиция требует: в кризис поддерживайте людей, а не структуры. Или, иначе говоря, потребителей, а не производителей. Общепринято, что это не только социально ориентированная, но и более эффективная политика: потребители создадут спрос, а национальные производители ответят предложением. А если делается не так, то это результат лоббизма, давления групп интересов и других зловредных заговорщиков.

Россия эту традицию не восприняла. У нас прежде всего боролись за сохранение занятости на существующих предприятиях, одновременно оказывая им поддержку и напуская прокуроров. Объяснений этому несколько. Во-первых, так проще: предприятия на виду, а выборочно поддерживать действительно нуждающиеся группы населения мы пока не научились. Во-вторых, структура спроса в России такова, что растущие доходы потребителей во многом, если не в основном тратятся на зарубежные товары (опыт 2010 года это полностью подтвердил — первым начал расти спрос на импорт). Наконец, есть и психологический фактор: осмелимся утверждать, что для большей части россиян трудоспособного возраста сам статус постоянно занятого — большее благо, чем рост или даже сохранение доходов.

Впрочем, программы прямой поддержки потребителей, пусть и в ограниченном объеме и не всегда с положительным эффектом, но все-таки осуществлялись. Фактически провалилась программа субсидирования автокредитов, очень слабо прореагировали заемщики на возможность реструктуризации ипотечных кредитов на более длительный срок и под высокий процент. То ли были уверены в своей платежеспособности, то ли надеялись на авось. Но зато сработала скопированная с Запада программа "деньги за драндулет": возможность зачесть стоимость сданной в утиль машины вернула спрос на дешевые российские автомобили.

Деньги — заводам и олигархам

Еще одна добрая мировая традиция — рассматривать циклические кризисы в качестве "санитаров леса". Они-де выполняют важную конструктивную работу, убирая с рынка компании и предприятия, либо плохо управляемые, либо объективно устаревшие, а также неэффективных собственников. Российское же правительство (возможно, опасаясь народного бунта или еще из каких соображений) не дало развернуться вроде бы столь актуальному для модернизации и инноваций процессу зачистки. Первым делом оно начало составлять длинные списки предприятий, которым затем полтора года разными способами оказывало индивидуальную помощь. Вполне отдавая себе отчет в степени отсталости нашей промышленности, здесь, как ни странно, мы готовы согласиться с таким решением. На наш взгляд, первый циклический кризис в истории страны еще не время для того, чтобы можно было позволить рыночным силам сломать основы индустриальной структуры народного хозяйства. Поскольку при всей своей отсталости крупная промышленность играет в экономике важнейшую роль, и ее модернизационный потенциал совсем не равен нулю. Никто не даст гарантии, что на месте уничтоженных старых предприятий выросли бы новые, а потерявшие работу индустриальные рабочие снова нашли бы ее в промышленности. Даже миллиардные вливания в АвтоВАЗ в кризис можно простить правительству, поскольку это ключевое предприятие как минимум для индустриальной системы Поволжья. Но это не значит, что АвтоВАЗ нужно тянуть вечно — если предприятие останется убыточным даже на новом витке экономического роста, то пусть себе тонет.

Российские власти боролись с кризисом почти так же, как власти других стран, разве что список мер был немного короче, а методы намного грубее

С другой стороны, строителям и девелоперам серьезная помощь не оказывалась, несмотря на то, что, по общему мнению, у этого сектора большой мультипликатор роста,— условно говоря, вкладывая рубль в строительство, другим отраслям даешь заработать три. Лишь нескольким компаниям-лидерам были даны гарантии по кредитам, также у них было выкуплено некоторое количество построенных квартир. Дело, по-видимому, в том очевидном факте, что масштабы офисного и торгового строительства в предкризисный период были явно ажиотажными и никаких здравых оснований не имели. А высокий спрос на жилье определялся политикой банков, они как минимум с 2006 года раздавали ипотечные кредиты людям, которым хватало лишь на текущее потребление. И если сектор жилищного строительства был недофинансирован по сравнению с естественными потребностями россиян, то по сравнению с их доходами финансирование было даже избыточным.

Теперь о спасении олигархов, которое выглядит, пожалуй, еще более "антинародным". Осенью-зимой 2008 года было выдано (главным образом ВЭБом) около $10 млрд кредитов собственникам крупнейших российских компаний для того, чтобы эти люди смогли урегулировать проблемы margin calls и сохранить свои контрольные или блокирующие пакеты. Основными получателями были завсегдатаи золотой сотни "Форбс" — Дерипаска, Фридман, Потанин. Казалось бы, все ясно: возрождение олигархии, в очередной раз прогнувшей власть. Но возможна и другая интерпретация. В случае если бы ситуация margin calls реализовалась, собственниками крупнейших пакетов акций "Норникеля", "Вымпелкома" и т. д. стали бы краткосрочные международные спекулянты, которых абсолютно не волнуют интересы ни этих компаний, ни России и договориться с которыми ни о чем нельзя. Поэтому власть предпочла сохранить старых собственников — пусть не самых дальновидных, но элементарно эффективных, заинтересованных в успехе своего российского бизнеса и, кроме того, вполне управляемых. На наш взгляд, это решение соответствует и народнохозяйственным интересам — в любом их понимании.

Одновременно ценой этих $10 млрд (большую часть которых уже вернули) был послан сигнал мировым финансовым рынкам: русский бизнес возвращает кредиты, государство готово ему в этом помочь. И уже в первой половине 2009 года банки-мейджоры стали относиться к российским компаниям как к респектабельным заемщикам, спокойно реструктурировать им старые кредиты и потихоньку выдавать новые.

Равнение на середину

Мировые циклические кризисы есть и будут. Ни одна страна, за редким исключением, не может остаться от них в стороне. Россия в число таких исключений не входит, и воздействие кризиса на нашу экономику еще долго будет сильнее, чем на экономики ведущих развитых стран. Тем важнее сделать по итогам кризиса определенные выводы.

Прежде всего, время начала кризиса, его спусковой механизм и сценарий развития предсказать невозможно. Однако к нему можно и нужно заранее готовиться. Чем дольше длится подъем и чем он интенсивнее, тем более необходимы жесткая монетарная и бюджетная политика, накопление резервов, контроль за внешними заимствованиями.

Затем, набор антициклических мер, использованный в развитых странах, был достаточно стандартен, но сработал. У правительств этих стран и бизнеса хватило ресурсов и механизмов, чтобы последствия даже такого глубокого кризиса не стали разрушительными. Действия российского правительства и бизнеса в борьбе с кризисом также можно оценить как удовлетворительные. Применявшиеся меры в целом соответствовали мировым стандартам, были, насколько возможно, прорыночными и в то же время направленными на поддержание сложившегося уровня экономической безопасности и суверенитета страны. Конечно, качество их реализации, а следовательно, и эффективность оставляли желать много лучшего. Но можно надеяться, что за время, оставшееся до следующего кризиса, отточить инструменты борьбы с ним мы успеем. Впрочем, в ближайшей перспективе мировые цены на нефть, газ и металлы, к сожалению, будут оказывать большее влияние на темпы экономического роста в России, чем любые действия государства.

И наконец, мы не можем рассчитывать на скорое повторение предкризисного периода, когда в течение целого ряда лет российская экономика росла со средним темпом 6-8% в год. Такое возможно лишь при редком сочетании очень высоких сырьевых цен и очень дешевых денег в мире. На обозримый период нам надо готовиться к темпам 3-4%. И конечно же, пора прекратить разговоры о БРИК. Можно просто забыть эти четыре буквы — как вариант, объявить их диверсией мирового империализма. Потому как мы не виноваты, это, конечно, враги сбили нас с пути истинного, внушив несбыточные надежды и нарисовав недостижимые цели.

Кризис наглядно показал, насколько различны возможности разных стран по амортизации внешних потрясений. Но дело не только в этом. С Китаем и Индией мы попросту в принципиально разных весовых категориях — и по масштабу, и по месту в мировом хозяйстве. Что же касается Бразилии, то ее экономика и крупнее нашей, и превосходит по технологическому уровню большинства гражданских отраслей, а также имеет несравненно больший рыночный опыт. С этой страной мы в принципе сможем равняться, но только после 15-20 лет спокойного и успешного развития.

Не стоит также особенно радоваться по поводу того, что через 15-20 лет российская экономика станет крупнейшей в Европе, обогнав германскую. Формально такое вполне может случиться, но ровно никаких последствий это иметь не будет, потому что экономика Германии все больше интегрируется в единую экономику ЕС. В обозримой перспективе место нашей страны — в составе группы ведущих развивающихся экономик, не меньше и не больше. При хорошем раскладе мы сможем побороться за третье место в этой группе — с Бразилией и Индонезией. Но можем даже вылететь из пятерки, уступив, например, Мексике или Пакистану.

Нестрашные сказки

Итак, циклический кризис 2008-2009 годов закончился, и сейчас развитые капиталистические страны медленно и не очень уверенно оживляются. Однако правительства опасаются, что оживление это может легко перейти в стагнацию.

Именно из-за такой неустойчивости власти многих государств не отказываются от антициклических мер, с разной степенью последовательности накачивая спрос. По этой же причине наблюдатели выискивают те облачка, которые должны превратиться в грозовые тучи,— признаки очередного кризиса или второй волны нынешнего. И поскольку пуганая ворона куста боится, находят.

Летом кто-то обнаружил надувающийся пузырь на рынке недвижимости Скандинавии. И комитет по надзору за банками ЕС тут же написал, что, дескать, если цены на недвижимость в какой-либо из стран упадут на 10%, то начнется рецессия. Но во-первых, откуда взялся порог 10%? Во-вторых, при всем уважении к Швеции, Норвегии и Финляндии трудно поверить, что их экономические проблемы способны вызвать цепную реакцию по всей Европе. Скорее наоборот, стабильная ситуация в ведущих странах ЕС способна нейтрализовать любые кризисные процессы на его периферии. Что, собственно, и доказал пример с греческими долговыми неурядицами (о чем пойдет речь дальше).

Другая сказка чуть-чуть пострашнее. Вполне очевидно, что вбрасывание американским государством огромных денег в экономику и как результат высокий дефицит федерального бюджета не пройдут для США даром. Результатом будет кратное по сравнению с уровнем 2000-х ускорение инфляции и при прочих равных ослабление доллара. Конечно, неприятно, но это уже проходили. Например, в 70-х годах прошлого века обычным делом для США был темп прироста цен 7% в год, а в Англии инфляция иногда зашкаливала за 10%. Тогда это называли "процветание с повышенным кровяным давлением", и эта формулировка в общем-то не была лживой.

Некоторых пугает то, что снова развивают высокую активность глобальные спекулянты — хедж-фонды, инвестбанки и прочие игроки фондового рынка, которые вроде бы стали виновниками прошедшего кризиса и за последние два года так и не были поставлены под действенный контроль. Позволим себе поспорить и с этой точкой зрения. Прежде всего все не так безнадежно с контролем. Американские гиганты, такие как Goldman Sachs, Morgan Stanley, Merrill Lynch, получили статус универсальных банков, то есть оказались под колпаком у ФРС. Нечто подобное произошло и в других странах. К тому же у спекулянтов добавилось и самоконтроля. Обжегшись в 2007-2008 годах, они, похоже, стали брать на себя меньшие риски. И наконец, раздувать из ничего пузыри производных ценных бумаг невозможно. В основе ажиотажа на фондовом рынке всегда лежит ажиотаж в какой-то части реального сектора (сверхспрос, переинвестирование и т. д.). Сейчас это нигде не заметно.

На наш взгляд, из описанных выше проблем не родится ни второй волны кризиса, ни нового кризиса в более отдаленный период. Но даже если родится, это будут прежние неурядицы, в борьбе с которыми будут использоваться старые приемы и инструменты.

Но нельзя исключать возможности, в том числе в недалеком будущем, кризиса принципиально нового типа, порожденного процессами глобализации. Запустить его могут две опасности. Одна связана с ЕС, другая — с Китаем и его симбиозом с США.

Бреши Европы

В первой статье (см. "Деньги" № 36 от 13 сентября (в настоящей публикации см. выше – «Полит.ру»)) мы писали о том, что одним из наиболее важных глобализационных процессов является европейская интеграция. Ее сегодняшний уровень в ЕС — это сочетание единой валюты и практически полного отсутствия экономических барьеров при сохранении государственного суверенитета, различных социальных стандартов и культивируемого национально-культурного своеобразия в разных странах. События последних двух лет показали, что эта композиция принципиально нестабильна. Возможно либо радикальное отступление назад, либо динамичное движение вперед. Первое будет точно восприниматься как катастрофа, а насколько безболезненно возможно второе, непонятно.

Все началось в Греции с потери доверия инвесторов к ее суверенным облигациям. На это были серьезные основания. Например, запредельный уровень госдолга (113% ВВП в 2009-м, 125% в 2010-м) и бюджетный дефицит 12% — в четыре раза больше, чем это разрешено основополагающими для Евросоюза Маастрихтскими соглашениями 1993 года. Да и в зону евро, как быстро выяснилось, эта страна попала слегка обманным путем.

Фактически финансовые рынки выразили недоверие расточительной социально-экономической политике греческого правительства. Которое все понимало, но существенно и быстро изменить ее не могло по политическим причинам.

Вначале власти ЕС и наиболее богатые страны попытались дистанцироваться от проблем Греции, не предоставив запрошенной ею финансовой помощи. Это сразу привело к падению курса евро, хуже того, быстро выяснилось, что ситуация, сходная с греческой, наблюдается еще в нескольких странах-расточителях — Португалии, Италии, Испании, Ирландии. Отсюда не очень уважительная аббревиатура PIIGS для этой группы. Но дело не в обзывательствах, а в том, что из пяти проблемных стран две очень крупные. И в случае их дефолта финансовая катастрофа и отказ от единой европейской валюты были бы неизбежны. Поэтому устраниться не удалось никому и пришлось объявить о создании беспрецедентного по объему гарантийного фонда (€800 млн). Таким образом, непосредственных вливаний в слабые экономики произведено не было, но им дали возможность рефинансировать долги. В обмен правительства приняли обязательства по ужесточению своей финансовой политики и сокращению бюджетных расходов.

Сложившуюся в ЕС ситуацию гарвардский политэконом Дэни Родрик обобщил в виде "политической трилеммы мировой экономики": экономическая глобализация, демократия и существование национальных государств несовместимы, одновременно могут существовать только два пункта из трех. Мы бы сформулировали ее в более ограниченном виде: в рамках единого экономического пространства с общей валютой не могут существовать отдельные демократические государства с ныне принятым уровнем суверенитета. По-видимому, на среднесрочную перспективу выбор европейцами уже сделан. Они будут экспериментальным путем определять, каким должен быть новый государственный суверенитет, до какого уровня его нужно и можно ограничить. Так, например, президент европейского ЦБ Жан-Клод Трише недавно внес предложение о том, чтобы временно отстранять страны еврозоны, нарушающие финансовую дисциплину, от участия в решении общих экономических вопросов. Еще раньше Еврокомиссия предложила вынести надзор за бюджетной политикой стран еврозоны на наднациональный уровень. А именно: бюджеты стран проходят оценку в парламентах соседей, а замечания обобщаются Еврокомиссией. Если бюджет страны оценивается как очевидно неадекватный, он должен пересматриваться. Такую же экспертную оценку должны проходить программы стабилизации и планы реформ. Председатель Еврокомиссии Жозе Мануэл Баррозу вполне определенно заявил, что "невозможно иметь монетарный союз без экономического, иначе про него лучше забыть".

Последствия принятия решения всего-навсего об экспертной оценке государственного бюджета стран, на наш взгляд, грандиозны. По сути, здесь нарушается святой принцип демократии: часть прав на самоуправление европейские нации отдают тем, кого они не выбирали, то есть парламентам других стран. И еще одна "деталь": канут в Лету различия между правыми и левыми в экономике. Либералы и дирижисты, кейнсианцы и монетаристы останутся в университетских аудиториях, но исчезнут из реального управления.

Не меньшими, а, может быть, даже большими окажутся последствия непринятия по политическим причинам этой или любой другой равнозначной ей инициативы. Ни много ни мало это будет означать конец евро и откат европейской интеграции на несколько десятков лет назад. Что и станет самым настоящим кризисом глобализации, который, конечно, приведет к достаточно глубокому и затяжному падению производства и доходов в развитых европейских странах.

Загадки дракона

Второй потенциальный спусковой механизм кризиса глобализации находится в Китае. В нынешний кризис динамика развития в Поднебесной всерьез даже не замедлилась, и именно это во многом определило благополучный выход из него остального мира. Но как долго такая динамика может сохраняться? Вопрос этот разбивается на несколько. Во-первых, может ли происходящее экономическое чудо закончиться мощными социально-политическими потрясениями? Если да, то в каком случае это произойдет, при высоких темпах роста или при его замедлении (вспомним катастрофу шахского Ирана в 1970-х годах, а с другой стороны, падение режима Сухарто в Индонезии в 1990-х)? Во-вторых, может ли китайская экономика просто устать и перейти на более плавную траекторию? В-третьих, какой может быть роль внешних факторов?

Сегодня внешний фактор для Китая — это главным образом его взаимодействие с США, которое в последние два десятилетия было очень выгодно обоим партнерам и выступало в качестве главного мотора мировой экономики. Вероятно, главным здесь была способность американских потребителей поглощать непрерывно растущий поток китайских товаров и согласие Китая копить в долларах. Скорее всего, в среднесрочной перспективе американцы будут больше сберегать и меньше тратить. В принципе это может привести к существенному уменьшению спроса на китайские товары, а следовательно, к классическому кризису перепроизводства в экспортных отраслях этой страны. И вопрос заключается в том, сможет ли Китай этот кризис преодолеть, не ответит ли он санкциями против доллара с последующей цепной реакцией.

Китай, конечно, как может борется за спасение своего экономического чуда. С 2008 года китайское правительство приняло серьезные меры по переориентации своей экономики с внешнего на внутренний рынок. В частности, увеличило госрасходы, выступая заказчиком крупномасштабных строительных проектов. Обычно в развивающихся странах такая политика к успехам не приводила, но Китай — страна особая.

Российский интерес

Какой бы из двух вариантов кризиса глобализации ни осуществился, на российскую экономику он окажет весьма значительное влияние. Какое именно, предсказать, естественно, невозможно. Вероятно, это будет вызов в полном смысле этого слова, то есть это будут и угрозы, и новые возможности.

Но есть и еще один сценарий, который для нас на самом деле хуже и кризисов глобализации, и совсем уж маловероятной второй волны рецессии 2008-2009 годов. Это сценарий многолетней стагнации или по меньшей мере очень слабого роста в основных центрах мировой экономики. Он вполне возможен и сбудется, если все описанные выше процессы будут происходить не резко, а в вялотекущем режиме. А именно: Европа не отказывается от углубления интеграции, но межстрановые конфликты и социальное недовольство не дают бизнесу развиваться, а властям — оказывать ему действенную поддержку. Американские домохозяйства от форсированного потребления в долг постепенно переходят к сбережению, соответственно, уменьшается импорт из Поднебесной. Китай же переориентирует своих производителей на внутренний рынок, но не слишком в этом преуспевает. При этом, конечно, Индия, Индонезия и Япония живут своей богатой внутренней жизнью, но стать новым мотором мировой экономики не могут.

Для России сценарий мировой стагнации означает как минимум три вещи. Во-первых, длительный период низких цен на энергоносители и сырье. Для нефтяников ситуация, вероятно, останется более или менее комфортной, но для других экспортеров, скажем угольщиков и металлургов, она окажется крайне тяжелой. Во-вторых, поток иностранных инвестиций в Россию (как и в любую другую периферийную экономику) уменьшится даже по сравнению с двумя последними, не очень тучными годами. И наконец, у наших компаний будут серьезные проблемы как со стоимостью акций, так и с возможностью получения кредитов на мировых рынках.

Все это при мало-мальски адекватном осознании и реагировании со стороны бизнеса и власти не приведет в нашей стране ни к падению производства, ни даже к прекращению его роста. Но это будет уже совсем другой рост. Вместо тех 3-4% в год, о которых мы говорили в прошлой статье, придется смириться с темпами вдвое меньшими. Причем в течение не двух и не пяти, а десяти-пятнадцати лет.

А это уже не только макроэкономическая арифметика, но и большая политика. Очень высоких темпов вроде бы не хотят даже нынешние власти. Первый вице-премьер Игорь Шувалов недавно рассуждал о том, что именно темп 4-5% позволит провести модернизацию, в то время как при экономическом росте на 7% "переход к экономике, основанной на знаниях, чрезвычайно сложен". Пожалуй, если 5% — оптимальный рост, то и 3-4% вполне сойдут для нынешней власти. Но увеличение ВВП всего на 1-2% в год — это уже принципиально иная ситуация, при которой большинство граждан вообще не заметят никаких улучшений в своей жизни. И если наступит такой период, от власти потребуется много нового и интересного. Совершенно точно потребуется новый уровень ответственности, придется принимать непопулярные решения, которые, безусловно, отразятся на рейтингах. Точно придется сформировать иные, более адекватные представления о реальных возможностях экономики, ее развитии и модернизации, а не подменять понимание риторикой. И в этих рамках выстраивать новое партнерство с бизнесом и обществом в целом.

См. также:

Редакция

Электронная почта: polit@polit.ru
VK.com Twitter Telegram YouTube Яндекс.Дзен Одноклассники
Свидетельство о регистрации средства массовой информации
Эл. № 77-8425 от 1 декабря 2003 года. Выдано министерством
Российской Федерации по делам печати, телерадиовещания и
средств массовой информации. Выходит с 21 февраля 1998 года.
При любом использовании материалов веб-сайта ссылка на Полит.ру обязательна.
При перепечатке в Интернете обязательна гиперссылка polit.ru.
Все права защищены и охраняются законом.
© Полит.ру, 1998–2024.