19 марта 2024, вторник, 05:28
TelegramVK.comTwitterYouTubeЯндекс.ДзенОдноклассники

НОВОСТИ

СТАТЬИ

PRO SCIENCE

МЕДЛЕННОЕ ЧТЕНИЕ

ЛЕКЦИИ

АВТОРЫ

24 ноября 2010, 09:47

У истоков новой России. Беседа с Юрием Алексеевичем Рыжовым. Часть 2

Юрий Рыжов. Кадр из интервью
Юрий Рыжов. Кадр из интервью
Полит.ру

Продолжая цикл видеобесед «Взрослые люди» с классиками – учеными, деятелями культуры, общественными деятелями, ставшими национальным достоянием, – мы поговорили с академиком РАН, ректором МАИ в 1986 – 1992 гг., народным депутатом СССР в 1989 – 1991 гг. Чрезвычайным и Полномочным послом России во Франции в 1992 – 1998 гг. Юрием Алексеевичем Рыжовым. Беседовала Любовь Борусяк.

См. также часть 1

Народный депутат

Любовь Борусяк: Сегодня мы продолжаем разговор с академиком Юрием Алексеевичем Рыжовым. В прошлый раз мы остановились на том, как Юрий Алексеевич после многолетней академической и ректорской деятельности пошел в большую политику, стал одним из создателей Межрегиональной депутатской группы.

Юрий Рыжов: Было такое дело. 

Л.Б.: Расскажите, пожалуйста, как это произошло. В прошлый раз вы говорили, что в политике оказались отчасти случайно.  

Ю.Р.: Ну, в каком смысле случайно? – Пришли коллеги по МАИ и сказали, что надо мне избираться. Когда я спросил зачем, ответили: «Будет у тебя флажок депутатский, сможешь ногой дверь открывать, сделаешь для института что-нибудь полезное». Понимаете, наше образование загибалось. Сейчас-то оно совсем загнулось, а тогда дымом от него уже пахло. Все оборудование устарело, помещений не хватало, хотя многое в МАИ построили за 80-е годы. Ну и, соответственно, решили меня выдвинуть. Я избирался по огромному избирательному округу – это был Ленинградский район, где находится МАИ. Жителей в этом округе было примерно 700 тысяч.

Я выиграл эти выборы, а потом начались заседания Съезда народных депутатов. Поскольку партийной структуры тогда не было, то рассаживали в Большом зале в Кремлевском дворце по принципу землячеств. Москве отвели левую и правую часть от центрального прохода, а внутри этих частей сидели по алфавиту: впереди – Аверинцев, дальше – Ельцин. Напротив меня, через проход, сидел известный штангист – Юрий Власов. Передо мной сидели Примаков и Пуго, потом какой-то мужик из профсоюза. Далее сидел космонавт Рюмин, которого я давно знал, и бывшая выпускница МАИ, космонавт и летчица Света Савицкая. За моей спиной сидели люди на «С»: Сахаров Андрей Дмитриевич, Себенцов и другие. Вот так все начиналось. Все это дело вел Горбачев, а помогал ему Лукьянов – странный такой человек, нехороший.

Л.Б.: Хотя и поэт?

Ю.Р.: Какой же он поэт?

Л.Б.: Ну, как же, поэт Осенев?

Ю.Р.: Осенев – нормальный графоман, а вот дочка у него хорошая. Она хоть и коммунистка, но профессор юридического факультета, и правильно рассуждает во многих вопросах, хорошо и умно говорит.

Мы собирались московской диаспорой не в Кремле, а на Краснопресненской, в каком-то зале. Со многими мы там познакомились, а многих уже знали. И потом в кулуарах разговор пошел, что надо бы от москвичей выдвинуть людей, чтобы выступили на съезде с какой-то своей позицией. А для этого нужно было найти помещение, где можно было бы собраться. Я пришел к Лукьянову и говорю: «Анатолий Иванович, нам вечером надо бы где-то собраться». Он сказал, где это можно сделать. Впоследствии это оказалось тем залом, где заседал Верховный Совет, избранный из числа этого многотысячного съезда. Я два года потом протирал брюки на скамейках этого зала.

И вот, вечером там собралось довольно много народу: несколько сотен человек, хотя московская делегация была меньше. Я там встал и сказал, что мы получили разрешение работать по вечерам в этом зале, и наша цель – обсудить некоторые вопросы работы съезда и позицию московской делегации, если ее можно выработать. После чего я сел и больше уже не прикасался к этому делу. Как сейчас называются такие люди, которые сами ничего не делают, но регулируют потоки?

Л.Б.: Модераторы.

Ю.Р.: Да, совершенно верно. Пошли выступления, был целый ряд представителей Москвы, которые очень хотели на съезде выступить. Договорились, что, наверное, лучше всего выступить двум людям: Юрию Афанасьеву и Гавриилу Попову. Но в конце заседания обнаружилось, что в зале присутствуют не только москвичи, а также люди из других регионов. Именно поэтому нашему сообществу автоматически присвоили звание Межрегиональной депутатской группы. Не московской, как это было сначала, а Межрегиональной депутатской группы (МДГ). Под этой аббревиатурой она сохраняла свое существование практически два года. Мы собирались в разных местах. Например, на улице Васильевской, в Доме кино. Там мы провели регистрацию участников: максимальное число зарегистрированных было около 400 человек. При последующих регистрациях это число падало. А потом закончились съезды, и отпал сам вопрос о существовании группы.

Когда возникла эта группа, происходили такие события. В ходе первой сессии съезда приняли решение выбрать Верховный Совет. Ко мне подходит Женя Примаков и говорит:

- Горбачев считает, что тебе нужно возглавить комитет Верховного Совета по информатике.

Я отвечаю:

- Скажи Михаилу Сергеевичу, что мне это неприлично. Потому что я состою в Академии в отделении механики процессов управления, но там же существует специальное отделение информатики. Если я соглашусь, то практически стану самозванцем. Это не мое дело, я в этом ничего не понимаю.

Через день Примаков подходит снова:

- Михаил Сергеевич сказал, что тебе надо возглавить Комитет по науке, образованию и культуре. Ты – академик, ты – ректор, ты занимался наукой и образованием.

Я согласился. Так образовался комитет Верховного Совета с таким названием. По сути это совпадало с названием ЮНЕСКО, потому что это тоже организация по науке, образованию и культуре. Комитетам и комиссиям Верховного Совета дали помещение на Новом Арбате, в домах-книжках. Если вы бывали на радио «Эхо Москвы», то половина 14-го этажа, где они сидят, принадлежало моему комитету. Там было мое рабочее место, там сидели мои заместители. Я себе подобрал хороших заместителей, оба были физиками. Один из них, Коля Карлов, был выпускником первого выпуска МАИ. На тот момент он был ректором МФТИ, членом-корреспондентом Академии наук. Второй мой заместитель – очень хороший физик из Киева, Сережа Рябченко. Впоследствии, когда распался Советский Союз, он вернулся в Киев и стал министром науки и техники в первом правительстве свободной Украины. Правда, это было недолго, потом он вернулся к своей профессии.

Л.Б.: А вы из ректорства ушли?

Ю.Р.: Я продолжал оставаться ректором до самого отъезда в Париж. На общественных началах, потому что зарплату я получал в Верховном Совете.

Л.Б.: А как же у вас времени хватало еще и институтом заниматься?

Ю.Р.: Ничего, хватало. Тогда я был моложе. Когда я избрался в Верховный Совет, мне было 58 лет – еще ничего.

Л.Б.: И чем вы там занимались? Какие задачи вы считали главными? Поскольку вы были инкорпорированы в науку и образование, то понимали, что ситуация там тяжелая.

Ю.Р.: Самой главной моей задачей было докопаться до цифр бюджета, понять, сколько мы тратим на войну, на науку для войны, на армию, вооружение и все остальное. Это астрономические цифры; я вам потом расскажу, какая у меня была полемика по этому поводу с некоторыми лицами в зале заседаний Верховного Совета. Поскольку я вроде пришел помогать МАИ и вообще образованию, мне нужно было понять, куда уходят деньги, и почему такое нищее материальное обеспечение у образовательной и научной сферы.

Я вам специально сказал о здании, где размещался мой комитет. Потому что внизу во всех этих зданиях на Новом Арбате есть достаточно большие конференц-залы. И как-то мы там собрали межрегионалку. Может быть, это было во второй раз после заседания в зале на Краснопресненской. В конференц-зале на Новом Арбате собралось несколько сотен человек. Вот тогда и сформировалась пятерка, которая возглавила Межрегиональную депутатскую группу: Ельцин, Сахаров, Виктор Пальм, Гавриил Попов и Юра Афанасьев. Бурбулис и Попов меня отчаянно тащили в президиум, но я сказал, что лучше посижу в зале. Это все происходило приблизительно в мае-июне. Очень скоро после этого умер Сахаров.

Л.Б.: Он умер 14 декабря.

Ю.Р.: В 1999-м году я уже вернулся из Франции. Ко мне приехали какие-то ходатаи из Страсбурга и пригласили меня 14 декабря выступить в Страсбурге на собрании, посвященном десятилетию со дня смерти Андрея Дмитриевича. Это произошло еще и потому, что мы тогда создали музей-квартиру Сахарова. Фонд сахаровский возник. Я до сих пор в этом принимаю участие. Только что там было довольно болезненное заседание: сейчас там собирают деньги Самодурову и бывшему замдиректора Третьяковки, которым присудили 350 тысяч рублей штрафа за выставку.

Но возвращаюсь к съезду и к Верховному Совету. Я подробности не буду рассказывать – это не так важно. Все тогда было довольно сумбурно, потому что еще далеко не все сформировалось. Тогда «ДемРоссия» только начинает возникать; съезд сам по себе очень пестрый. Мы так оценивали и анализировали выступления сотен делегатов съезда. Каждый день типографским способом издавались стенограммы всех выступлений, все, что было сказано депутатами в течение дня. Наверное, и сейчас это есть, только никто этого не читает – неинтересно. Но тогда зал был полон, никто не гулял нигде.

Л.Б.: Более того, когда 1-й съезд транслировали по телевизору, его смотрела и слушала вся Москва. Я сама видела, что по улице шли люди с маленькими транзисторами.

Ю.Р.: Это был совершенно потрясающий период в нашей жизни, но короткий, который в обозримом будущем не может повториться – и не повторится. Я тогда стал сотрудничать с Егором Яковлевым, писать в «Московских новостях». Вы помните, это было время, когда у «Нового мира» тиражи стали миллионные.

Л.Б.: Да.

Ю.Р.: А уж какие тиражи были у «Московских новостей», это я даже затрудняюсь сказать. Но их все равно не хватало. И на Пушкинской площади, где была редакция Егора, газеты вывешивали на стендах, и народ стоял и читал их. Вот такие времена были замечательные, такая позитивная эйфория всеми нами овладела.

Л.Б.: Это точно.

Ю.Р.: Моей задачей было докопаться до бюджета и поставить вопрос о его перераспределении в пользу науки, культуры и образования. Ну и, конечно, сократить эти безумные бюджетные расходы. У меня тогда вышло две статьи. Я точно помню название одной: «Безопасность, которая нам не нужна». В начале 90-го года уже избрали Съезд народных депутатов РСФСР. Тогда Ельцин еще не стал председателем Верховного Совета – его изберут ближе к весне, или даже к лету. В июне следующего года его избрали президентом. А тогда – председателем Верховного Совета РСФСР.

А весной 90-го года, уже после смерти Андрея Дмитриевича, я сказал Горбачеву, что надо создать комиссию Верховного Совета по разработке концепции национальной безопасности СССР. Мы тогда с Горбачевым много взаимодействовали: он в то время вел заседания Президиума Верховного Совета. Был такой длинный кабинет, там рассаживались председатели комитетов и комиссий и председатели верховных советов союзных республик. Это и был Президиум Верховного Совета СССР, который вел Горбачев. Напротив меня сидел председатель комитета Верховного Совета СССР по строительству и архитектуре Ельцин. Он тоже член президиума Верховного Совета СССР. Слева сидела дама, которая тогда, по-моему, детьми занималась, – теперь она мэр Петербурга – Валентина Матвиенко. Я всегда говорил ей: «Здравствуйте, девушка». Я и сейчас ее так зову.

Л.Б.: Не обижается?

Ю.Р.: Нет, у нее чувство юмора хорошее, и ума она совершенно нормального. Она хорошую школу прошла: окончила факультет фармацевтики в Питере и дальше росла по комсомольской линии, дошла до зампредседателя городского и областного совета Ленинграда и Ленинградской области. И уже оттуда по квоте партийной сотни – а может быть, по профсоюзной – была избрана депутатом.

И вот я сказал Горбачеву, что надо посмотреть, что с денежками-то делается. Вроде бы все они уходят на обеспечение безопасности, но она понимается очень узко – исключительно как военно-политическая доктрина. А ведь на самом деле это понятие гораздо шире. Он согласился, и было издано постановление об образовании временной комиссии по разработке концепции национальной безопасности под председательством Рыжова. Подписал это постановление Горбачев.  

Я возглавил комиссию. И возглавлял я ее целых 40 дней.

Л.Б.: 40 дней?

Ю.Р.: Сейчас объясню почему. На первое заседание я собрал человек 15-18 народных депутатов. Условие было такое: в комиссии обязательно должны были быть нардепы; не обязательно из Верховного Совета, но хотя бы делегаты съезда.  

Л.Б.: Вы взяли туда межрегиональщиков или не только?

Ю.Р.: Не только. Это был Ноев ковчег: я брал туда юристов, экономистов, вояк. Мне поставили условие, что кто-то должен быть от КГБ. Из центрального аппарата я не хотел никого брать, нашел хорошего генерала КГБ. Это был русский мужик, председатель КГБ одной из республик. Нормальный человек, который ни во что не лез особенно. Да и не успел никто влезть, потому что мы всего 40 дней просуществовали. Но первые два тезиса, которые теперь входят в кучу концепций национальной безопасности, создававшихся уже после того, как я уехал во Францию, повторяют наши главные установки, которые мы записали на первом же нашем заседании. Первый тезис состоял в том, что прежде всего должна быть обеспечена безопасность личности, потом – общества, затем – государства, поскольку оно должно обеспечивать две первые безопасности. Если государство не обеспечивает эти две безопасности, то оно не нужно.

Понимаете, у них все последующие концепции начинаются с этого, а по дальнейшему тексту все идет наоборот. Ну, как же? – Усилили полномочия ФСБ. Вы же видите, что перевертыш идет в обратную сторону.

И второй тезис говорит о том, что безопасность – понятие комплексное, а не только военно-политическое. В нем также должны присутствовать вопросы безопасности экономической, экологической, информационной и так далее. То есть само понятие национальной безопасности шире, чем его понимают теперь.

После этого было еще какое-то заседание. А в мае 1990 года я поехал в Данию, поехал с очень хорошей компанией: Юра Афанасьев, Ирина Антонова из ГМИИ имени Пушкина, еще кто-то. Туда приехали люди из нашей политической эмиграции и какие-то местные там присутствовали. Я сейчас не помню, почему собрали такой винегрет, но нас было небольшое количество – человек 40. Мы в небольшом зале заседали. Планировалось, что туда должен поехать Сахаров, но он умер в декабре, а мы поехали туда уже весной. А я должен был оттуда по своим научным делам лететь в Соединенные Штаты на несколько дней. Но в первый же день заседания там появился парень из советского посольства в Копенгагене и попросил меня выступить перед составом посольства. И после заседания я поехал туда. Считалось, что в советских посольствах партийной организации нет, а есть профсоюзная организация, хотя на самом деле это партбюро посольства.

И была там такая комната – видимо, достаточно непроницаемая с внешней стороны, – где собралось человек 15. Я сказал все, что я думаю. Они не возражали, они испуганно помалкивали, я бы так сказал. Это понятно, все они назначались туда при советской власти, это были профессиональные дипломаты из МГИМО, дипломаты мидовской школы. А на следующий день ко мне опять приехал этот парень и говорит:

- Из Москвы пришел запрос. Михаил Сергеевич хочет, чтобы вы сопровождали его во время его официального визита к Бушу-старшему.

Этот визит начинался, кажется, в мае.

Л.Б.: Тогда еще просто к Бушу. Потому что Буша-младшего еще не было.

Ю.Р.: Это сейчас так говорят. Молодые вообще не знают про Буша-старшего, все-таки это довольно давно было – двадцать лет назад. Ну, а для меня это было вчера.

Я ответил согласием, но сказал, что мне сначала нужно слетать в Америку. Они спросили:

- Может быть, вы там дождетесь Горбачева?

Я сказал, что мне нужно будет вернуться. В общем, я за неделю два раза смотался через океан на короткий срок. Вылетали мы из правительственного аэропорта Внуково-2 на самолете для VIP-персон: с диванчиками, со столиками; они там могли спать на этих диванах и обедать за столом. Сам Горбачев летел в Вашингтон из Канады, а мы из Москвы летели с командой, в которой я общался с Олегом Ефремовым, Сашей Бовиным – политическим обозревателем, Зурабом Соткилавой и Мишей Плетневым – пианистом и дирижером, а теперь почти узником. Я его знал к этому времени, я даже помог ему пробить статус Российского национального оркестра. Это я сделал как заведующий комитетом по культуре. Он летал с нами к Папе римскому: мы возили туда талантливых детей, в основном певцов и музыкантов. Потому что до этого мы сформировали фонд «Новые имена». Создавать его помогал тогдашний министр культуры, Николай Губенко с его женою.  

Л.Б.: А Спиваков?

Ю.Р.: И Спиваков в этом участвовал. Кроме того, там очень энергичная дама была исполнительным директором, Наталья Буланова. И мы возили детей за границу. Даже в НАТО возили по приглашению, в Брюссель. Потому что жена тогдашнего главы НАТО поддерживала этот фонд даже материально. Глава НАТО тоже приходил на концерт, а она постоянно сидела с нами. Потом мы были в Риме, у Папы, и там выступали эти ребята. Некоторые из них сейчас очень известны. Они все выступали перед Папой. Папа, Кароль Войтыла, имел такую манеру: разговаривая с человеком, он старался говорить на его языке.

Л.Б.: Он, по-моему, все языки знал.

Ю.Р.: Конечно, он был полиглот. Но его, видимо, как-то готовили к этим встречам. Он знал, что я работаю в парламенте или в сенате, и что в академии тоже. У меня есть фотография, где мы стоим и пожимаем друг другу руки. Тогда он так обратился ко мне: «Господин академический сенатор Рыжов». Вот под таким прозвищем я у него и проходил.

Но возвращаемся к поездке в Америку. Прилетаем мы упомянутым мною составом туда.

Л.Б.: То есть в США, к Горбачеву.

Ю.Р.: Нужно сказать, что на борту спиртного не было: тогда у нас борьба со спиртным происходила. А в Ирландии под самое утро была промежуточная посадка, и я там пошел в какой-то супермаркет в аэропорту – он как раз открылся. Я купил бутылку виски, несу ее. Мои коллеги – Бовин, Олег Ефремов, увидели меня и говорят: «Ну, все, ребята, порядок». Но им показалось, что бутылка у меня какая-то небольшая, поэтому все рванули туда и, еле-еле успев, купили.

Л.Б.: То есть запаслись основательно.

Ю.Р.: Ну, Бовин, он килограмм 180 весил – ему еще ничего, а вот Олег, он худой был, ему было плохо. Поэтому он тяжело долетел. Помню, еще Егор Яковлев был с нами. В общем, прилетели мы на военно-воздушную базу под Вашингтоном. С нами еще летел маршал Ахромеев, который, как вы знаете, потом повесился. С ним у меня тоже были споры, в том числе, в прямом эфире на телевидении, один на один. Это тогда все смотрели, не отрываясь. Кто о чем, а вшивые о бане, и я там все время спрашивал: «Где деньги, Зин?»

Л.Б.: И что там было за мероприятие, если вернуться к предыдущей теме?  

Ю.Р.: Там шли переговоры. IBM предложило нам оснастить образовательную сферу СССР персональными компьютерами их разлива. За деньги, естественно. А я не знал, что казна-то наша пустая. Тем не менее, было решено, что как председатель комитета по науке я буду подписывать некое соглашение о намерениях с главой IBM, который специально прилетел для этого в Вашингтон. Это должно было происходить в здании нашего советского посольства. Я тогда сказал кому-то: нужно, чтобы за моей спиной стоял кто-то из исполнительной власти. В результате за мной стоял председатель Госплана, Масляков.

Л.Б.: Но он-то знал, что казна пустая?

Ю.Р.: Я не знаю, кто что знал, но не знали, что это будет измеряться объемами то ли в один, то ли в два миллиарда долларов. Мы подписали это соглашение о намерениях, потом поехал я с главой IBM в ресторан, где мы пообедали. Параллельно там шли какие-то другие переговоры по разным направлениям. Горбачев имел там несколько встреч с Бушем-старшим. Потом все закончилось в посольстве торжественным обедом. А до этого в каком-то небольшом зале посольства пел Соткилава и играл Плетнев. В посольстве был небольшой зальчик – мест на двадцать-тридцать, где сидели две четы. И очень симпатичная Барбара Буш – первая бабушка Америки – подпевала Соткилаве. Все было очень уютно, по-домашнему.

Л.Б.: А Раиса Максимовна тоже подпевала?

Ю.Р.: Раиса Максимовна не подпевала, но она кое в чем мне помогла там. О том, чтобы кто-то стоял за моей спиной, – это я ей сказал. И тут же последовало распоряжение, чтобы за мной встали при подписании этого соглашения.

И вот наступил заключительный прием в нашем посольстве, которое находится на площади Сахарова, как вы знаете. Вообще-то это не площадь, это кусок одной из авеню, или стрит. Когда Сахарова стали здесь притеснять, мэрия Вашингтона в пику нашим назвала кусок улицы, где находилось советское посольство, площадью Сахарова. И вот там все собрались: Горбачевы, Буши, министр иностранных дел Шеварднадзе. Столы там были расставлены, круглые, большие. За главным столом – первые лица, а остальные гости рассаживались произвольно. Что интересно, за столом я оказался рядом с одной пожилой женщиной, и быстро выяснилось, что она мать Вана Клиберна.

Л.Б.: Мать Вана Клиберна? Сколько же ей было лет?

Ю.Р.: Это же был 90-й год. Ему вот сейчас 70 лет исполнилось, а ей тогда было 70. У нее был большой маразм уже: она десять раз спрашивала меня, что это за вино? А там были грузинские вина. Я ей ответил, минут через сорок она меня снова спросила об этом – и так весь обед.

Л.Б.: Вы провели время в приятной беседе.

Ю.Р.: Да. А до этого был такой эпизод. Идет прием, все стоят в очереди, чтобы поздороваться с первыми лицами. Позже, когда я проводил прием уже в своем посольстве, мы с женой тоже так стояли – все уже закусывают, а мы все стоим.

Подходит моя очередь, и Горбачев начинает объяснять Бушу, что я возглавляю комиссию по разработке концепции безопасности. Переводчик – ни уха, ни рыла – ничего не понял, но слово security, безопасность, прозвучало. Буш решил, что я секьюрити, и очень долго тряс мне руку как бывший глава ФБР или разведки.

А потом мы со старушкой пообедали и разошлись. И я вернулся обратно. А когда я уезжал, меня Лукьянов спросил:

- Вы сейчас собираете экспертов для своей комиссии?

Я ответил, что собираю. Он сказал, что нужно утвердить их список в Верховном Совете. Я не понял, зачем это нужно утверждать. Может быть, он хотел посмотреть, кто со мной работает. Так это можно было поручить КГБ – они быстрее выяснят. А когда я вернулся, то на первом же заседании я подошел к Лукьянову и спросил:

- Анатолий Иванович, список-то утвердили?

А он говорит:

- Да нет, уже не надо.

А перед отъездом Горбачев просил, когда у меня будет время, справочку какую-то написать по безопасности. И он показывает мне эту справочку, а на ней резолюцию Горбачева: «Считать, что комиссия свою работу выполнила. В дальнейшем вопросы безопасности СССР берет на себя президент».

Л.Б.: А почему? Что произошло?

Ю.Р.: Понимаете, до этого уже была публичная полемика с Крючковым в Верховном Совете по этому поводу. Он тогда выступал и говорил:

- Да, конечно, концепция, которую разрабатывает Рыжов, – это глубокий и серьезный документ. Но его так быстро не создашь, а нам надо работать здесь и сейчас. В результате он протащил свою кагэбэшную концепцию. Целое заседание было посвящено нашей с ним пикировке в Верховном Совете. А потом мне Александр Николаевич Яковлев сказал, что нажали на Горбачева Крючков и министр обороны Язов, и он сделал шаг назад.

Л.Б.: А вам ничего об этом не сказал, просто вам бумажку показали – и все?

Ю.Р.: Он же написал, что все закончено. Ну что, я пойду ругаться с ним? Мы с ним в хороших отношениях и сейчас, иногда я его подкалываю. Мы довольно часто встречаемся с ним в попечительском совете при «Новой газете».

Л.Б.: Юрий Алексеевич, а что было с IBM, когда выяснилось, что платить нечем?

Ю.Р.: Ничего. Было ясно, что из этого ничего не получится.

А тут происходили такие события. Когда мы были в Вашингтоне, с третьего захода и очень незначительным большинством голосов Верховный Совет России избрал Ельцина председателем. И потом, когда рассорились они с Хасбулатовым, Хасбулатов говорил, что передернули сколько-то голосов. Но, в общем-то, такого тогда еще не практиковалось, не врали.

Л.Б.: Не научились еще?

Ю.Р.: Да, не насобачились еще. Ведь как я выбирался? У меня никакой агитационной кампании не было. Просто напечатали листки на бумаге: фотография, фамилия, имя, отчество, краткая биография, три тезиса о том, чего я хочу, и оклеили ими Ленинградский район. Я встречался с избирателями, выступал в школах, еще где-то, да еще ребята-маевцы разбрасывали маленькие листовки. И все – этого было достаточно. Сейчас место в Думе 10 миллионов долларов стоит, уж не говоря о том, сколько стоит избирательная кампания.

Значит, где мы с Вами остановились?

Л.Б.: Мы остановились на IBM.

Ю.Р.: Это все ушло в историю. Ничего не произошло, потому что это было всего лишь соглашение о намерениях.

Л.Б.: Но поскольку денег не обнаружилось, то намерения остались только намерениями.

Ю.Р.: Конечно. Это было лето 1990-го года, а в августе 91-го все рухнуло всё вообще.

И вот Горбачев закрыл эту деятельность по разработке концепции национальной безопасности. А у меня нормальные люди были среди экспертов, хорошие. Например, член-корреспондент РАН Андрей Афанасьевич Кокошин, с которым я в Совете Безопасности познакомился. Он был первым замдиректора у недавно скончавшегося Георгия Арбатова в Институте США и Канады. Это очень интересный парень – я с ним много общался. Многие приходили ко мне сами и предлагали свои услуги по экспертизе. В частности, у меня лежит куррикулюм вите нынешнего председателя Конституционного суда Зорькина. А тогда приходил ко мне просто полковник в эмвэдэшной форме, доктор наук. Я его не знал, не знал, как его карьера дальше разовьется. Я потом наблюдал некоторые моменты его карьеры, очень интересные. Но я ему отказал. Просто сказал, что юристы у меня уже есть, тем более что меня тошнит от погон. А он – юрист в полковничьих погонах эмвэдэшных, хотя и доктор юридических наук.

И если уж еще раз вернуться к Зорькину, то вот еще одна история. В те жуткие дни осени 1993-го года, когда штурмовали Белый дом, или незадолго до этого, я полетел в Вашингтон по космическим делам. Меня пригласили сенаторы, которые курировали космическое направление в сенате Соединенных Штатов. Они пригласили меня просто как человека, который работает в этой сфере. Естественно, я зашел в посольство. А тогда послом в Соединенные Штаты был назначен Володя Лукин. Он стал послом вскоре после моего назначения в Париж. Я зашел к нему, а у него сидит Зорькин – уже председатель Конституционного суда. Мы поздоровались, я выясняю, что он прилетел только что, и у него длительный визит и поездка по Соединенным Штатам. Потом я пошел в отдел науки посольства, чтобы поговорить с ребятами, которые курируют научное взаимодействие. А потом вернулся к Лукину и говорю:

- А где твой Зорькин?

Он отвечает:

- Зорькин приказал разворачивать самолет и лететь назад в Россию.

Оказалось, что Ельцин распустил парламент и издал какой-то указ N400. Вот Зорькин и полетел назад. Он приехал в Россию, осудил действия Ельцина, но, тем не менее, победил Ельцин. Он разогнал тот Верховный Совет России вместе с Хасбулатовым и Руцким. В какой-то момент Ельцин отстранил Зорькина от руководства Конституционным судом, но, что интересно, Ельцин же его и вернул назад потом. Он отстранил его от руководства, но надолго оставил конституционным судьей. Ко мне во Францию приезжал уже другой человек: я сводил тогда председателя Конституционного совета Франции и нашего председателя Конституционного суда. Это был грамотный юрист, хороший, очень симпатичный человек, который возглавлял наш Конституционный суд в промежутке между двумя Зорькиными.

Л.Б.: От зари и до зари.

Ю.Р.: Да, от зари и до зари. 

Л.Б.: Юрий Алексеевич, правда ли, что Ельцин предлагал вам стать руководителем правительства, которым потом стал Гайдар?

Ю.Р.: Всего было четыре предложения.

Л.Б.: Четыре?! А почему он именно вам предложил? Вы вроде бы не экономист.

Ю.Р.: Это его надо спросить. Мы с ним уже достаточно плотно взаимодействовали в межрегиональной депутатской группе, нормальные у нас были отношения. Ельцин и межрегиональная группа – это было одно и то же, практически это была его политическая партия.

Первое предложение прозвучало в 90-м году. Я вам уже рассказал: :пока мы были в Вашингтоне, Ельцина все-таки избрали председателем. Еще в Канаде, откуда летел Горбачев, он выказал недовольство, что такого человека избрали. А надо вам сказать, что в период избирательной кампании на съезд СССР в 1989-м году Ельцину везде отказывали в площадке.

Л.Б.: Да. Это я помню очень хорошо.

Ю.Р.: Есть огромный фильм про события, о которых я рассказываю. Ко мне как-то обратился его бывший помощник по Госстрою СССР и рассказал мне об этих отказах. Тогда я предложил помещение ДК МАИ.

Л.Б.: Здание большое, зал огромный, мест много.

Ю.Р.: Да, 1200 мест. Выборы, кажется, должны были быть в апреле. И мы подгадали так, чтобы встреча прошла перед самыми выборами, чтобы не спаршивили чего-нибудь. Мы назначили это на определенный день и определенный час в ДК МАИ. Интересно, что в этот же день состоялись повторные выборы делегатов съезда от Академии наук СССР. Дело в том, что сначала делегатов съезда назначили кулуарно. И широкая общественность, включая кандидатов и докторов наук из академических институтов, возмутилась этим, тем более что академика Сахарова там не оказалось. И назначили новые выборы с привлечением широкой общественности академических институтов. Утром этого дня я поехал на Комсомольский проспект в Дом молодежи, где происходили академические довыборы. Кстати, Сахарова мы потом хоронили там же. Я там стоял у его гроба в декабре.

Короче говоря, идут эти выборы. Я сижу в большом зале, где это все идет, и вдруг появляется мой помощник Вадим Глухов и говорит:

- Юрий Алексеевич, звонит второй секретарь горкома партии.

Я не буду называть его фамилию. Хотя… скажу. Карабасов его фамилия. Последнее время он был ректором Института стали и сплавов, потом его заменили на этом посту. Известный человек был в партии: в советские времена он работал в горкоме. Так вот, он звонит и говорит, что нужно отменить встречу Ельцина с народом. Я спрашиваю своего помощника:

- Вадим, ты как сюда попал?

Помощник:

- Это было очень сложно: везде кордоны, но я протырился.

Тогда я ему говорю:

- Поезжай назад и скажи, что тебя сюда не пустили.

Он поехал. Я не знаю, что там было, но собрание в ДК МАИ мы открыли. На сцене стояли два столика: за одним сидел Ельцин, за другим – я. Зал был полный. Ельцин коротко выступил, за этим последовали вопросы-ответы, потом мое выступление. Но смотрю, мне из зала тот же Вадим Глухов страшные глаза делает. Я говорю ему, чтобы он подошел. Он сообщил, что у ДК стоит толпа и рвется внутрь. А мест нет – забито все до потолка. Люди на улице требуют, чтобы им включили трансляцию звука. Но ведь могут сказать, что это несанкционированный митинг. Мне-то наплевать, но Ельцина подведем. Через десять минут там уже появилась милиция вместе с полковником, начальником отдела внутренних дел. Помощник сообщает, что одну стеклянную дверь уже сломали, и полковник боится, что скоро он уже не сможет сдерживать напор. И тогда я говорю: «Ну что ж, хорошо. Будем считать, что полковник приказал включить трансляцию». И трансляцию включили. Я хитрый был – быстро соображал, что надо делать.

Вот вы спрашиваете, почему Ельцин ко мне обратился? Он ко мне благоволил очень. Кстати говоря, он никогда матом не ругался, на «ты» никого никогда не назвал, в отличие от Михаил Сергеича, который и тем, и этим грешил. Уж я от него такие тирады слышал в дни заседаний президиума Верховного Совета. Ну, конечно, не в мой адрес, а если он был чем-то недоволен. Помню, стою я у окна – курю. Вдруг он из своего кабинета влетает в зал президиума Верховного Совета и разражается тирадой. Но я его тоже на «ты» называю, правда, скидку ему делаю: зову Михаил Сергеевич. Вот такая у нас лингвистика.

Кандидат в премьеры

Л.Б.: Как и когда Ельцин предложил вам в первый раз возглавить правительство?

Ю.Р.: Я уехал на конференцию по взаимодействию частиц атомного масштаба с поверхностью. Есть у меня такое хобби, которым я начал заниматься со второй половины 60-х годов, когда бросил свою аэродинамику. Я считал, что нет в ней ничего интересного, хотя это на самом деле неправда. Эта конференция проходила в Аахене, в Германии. Меня сообщество международное знало, и я регулярно ездил на эти конференции. Было это сразу после Вашингтона. Находясь в Аахене, я прочитал в газетах, что Ельцин должен сформировать правительство.

Л.Б.: Но тогда еще только российское правительство он должен был сформировать?

Ю.Р.: Да, российское, рэсэфэсээровское. Среди кандидатов в газете назвали несколько имен; в их числе я и свое имя прочитал. Когда я вернулся вечером в Москву, мне звонит некто Бочаров, который чуть позже приехал ко мне домой, выпил кампари, которое я привез себе, и спросил меня, пойду ли я возглавлять правительство. Я ответил: «Ни за что»! Это его успокоило. Но жена сказала мне, что меня ищут еще два человека: Ельцин и Силаев. С Силаевым мы давно были знакомы, еще когда он был министром. Потому что я как ректор побирался в двух министерствах: министерстве общего машиностроения и министерстве авиационной промышленности. Я сначала поехал к Силаеву – его кабинет был на Манежной. В тот момент он был заместителем председателя правительства СССР, и у него плохие отношения были с председателем правительства Рыжковым.

И я сказал Силаеву:

- Иван Павлович, я считаю, что тебе нужно соглашаться на предложение Ельцина.

Силаев: А что я там буду делать?

Я: Вот сейчас у вас плохие отношения с Рыжковым. А что ты будешь делать, если Рыжков тебя отставит? И потом, ты все-таки привык командовать людьми: министром был, и даже двух министерств.

Но он как-то затруднялся определиться с ответом.

А потом я поехал к Ельцину и сказал, что я не пойду возглавлять правительство. Ельцин говорит:

- Я не хочу делать так, как Горбачев: я хочу выдвинуть три кандидатуры на этот пост, чтобы был выбор. А то Горбачев назвал Рыжкова – и никаких тебе альтернатив.

Я ответил:

- Хорошо, Вы выдвигайте, но я откажусь. Только вы выдвигайте меня не по алфавиту, а последним. Он согласился с этой идеей. И первым был Бочаров, вторым – Силаев, и только потом – Рыжов.

Обсуждение кандидатур на пост председателя правительства РСФСР происходило на заседании Верховного Совета РСФСР в Белом доме. Вел заседание Ельцин. Бочаров на этом заседании даже выступил с какой-то программой, с чем-то вроде «500 дней». Силаев сказал, что предложение это поступило недавно, поэтому он не мог серьезно продумать программу, но что он готов служить. Потом вышел я и сказал, что благодарю за доверие, но думаю, на другом поприще от меня будет больше пользы. Вечером я посмотрел эту запись по телевизору. Ельцин на этом заседании сыграл, как актер. Он знал, что я откажусь. Но когда по телевизору из зала показывали президиум, он как бы с удивлением отреагировал на мой отказ.

Политик и должен быть актером. Ельцин не раз замечен в актерстве. Чаще удачном, но иногда и неудачном. И вот это был первый заход на меня.

Второй заход состоялся уже накануне путча, где-то в июле-августе 91-го года. Ельцин создал совет при председателе Верховного Совета РСФСР. И у него были два заместителя: один штатный – это Бурбулис, другой – это я, на общественных началах. В течение следующих десяти лет этот совет назывался по-разному, но до 99-го года включительно я оставался членом совета.

Л.Б.: Хотя вы уже и в Париже были?

Ю.Р.: Да. Я даже пару раз прилетал из Парижа на этот совет. Там разные ситуации были. В частности, он нас собирал в 96-м году, когда нужно было идти на второй срок. Вскоре после путча мы собирались. И вот Бурбулис стал бубнить, что Ельцин недоволен Силаевым, что Силаев – очень советский министр, что никакого прогресса не видно.

Л.Б.: А это правда?

Ю.Р.: Силаев – настоящий советский министр, грамотный. Он был директором большого авиационного завода в Нижнем Новгороде; прошел путь от замминистра и министра до зампреда Совета министров СССР по машиностроению. То есть в советской иерархии он был никакой не выскочка, а прошел все ступени от начальника цеха до вице-премьера правительства. И не по партийной линии, а именно по производственной. Он хороший человек. Короче говоря, Бурбулис стал капать, что Ельцин хочет тебя обратно. А на следующий день в родном Жуковском, где я учился в Физтехе, где в ЦАГИ работал, было авиационное шоу. На берегу Москвы-реки, рядом с ЛИИ, все показывали летное мастерство. Я взял у дочерей двух своих внуков и повез на это шоу. Жрать тогда в Москве было нечего, а там для VIPов бутерброды какие-то были в павильончиках. Внуки очень мало смотрели шоу – они в основном ели бутерброды, голодные сорванцы.

Я их потом обоих взял в Париж. Они со мной жили в Париже, чтобы здесь не обременять своих родителей. Егору было уже одиннадцать лет, а Сережке – восемь. Сейчас одному – 30, а другому – двадцать восемь, от одного из них у меня правнук появился. А тогда, двадцать лет назад, они бутерброды жрали.

Потом я их развез по домам и вернулся в воскресенье вечером домой. Вернулся в пустую квартиру, потому что жена осталась с внуками. Я позвонил своему водителю из Верховного Совета. Сказал:

- Георгий Иванович, завтра подъезжайте утречком. Поедем сначала в Белый дом, посмотрим, что у Бурбулиса творится, а потом поедем в МАИ, посмотрим, что в МАИ творится.

Л.Б.: То есть вы ничего не знали, что назавтра произойдет.

Ю.Р.: Откуда я мог знать что-то в воскресенье вечером? Я и утром-то не знал. Встал, яичницу себе сделал, посмотрел с балкона – там Георгий Иванович стоит с машиной. И по заданному маршруту мы поехали в Белый дом. Когда я туда приехал, почувствовал, что-то здесь не то. Радио в машине пело что-то не то, но точно я ничего не знал. Когда я пришел в кабинет Бурбулиса, там помощник его сидел, который в свое время ельцинскую избирательную кампанию координировал, искал материалы и прочее. Это когда Ельцина еще избирали в президенты РСФСР. Я попросил его соединить меня с Бурбулисом. А он в тот момент находился в Архангельском. Был там какой-то такой партийно-номенклатурный санаторий и дачи казенные. И в Жуковке есть такие казенные дачи, которые сдаются либо на сезон, либо временно даются за должность. Я помню, что в 91-ом году мы в Архангельском заседали, носились туда: Ельцин на какой-то «Чайке» с Галей Старовойтовой и Бурбулисом, а я один на своей «Волге». Вот там они и были в это время.

Соединяют меня с Бурбулисом, и он говорит, что Борис Николаевич требует трубку. Мне уже ясно, что кругом бардак, говорят, что где-то танки. Ельцин мне говорит:

- Собирайте пресс-конференцию. Сейчас мы – Хасбулатов, я и Силаев – заканчиваем послание и едем к вам.

Я говорю:

- Борис Николаевич, ходят слухи, что все перекрыто, вас не пропустят. Давайте текст, я его сейчас на магнитофон запишу.

Ельцин:

- Нет, мы приедем.

Вскоре они приехали. Я за это время кое-чего сделал: собрал в одном из залов довольно много всякого народу – под тысячу человек там точно было. Вперед мы выпустили Силаева, и он стал зачитывать этот текст. А сзади стояли Ельцин, Хасбулатов, Бурбулис и я. Чтение текста длилось одну минуту. Когда Силаев зачитал обращение, Ельцин вышел вперед и сказал:

- Ну, а теперь разбегайтесь и разносите это все.

Идем обратно, и Ельцин спрашивает:

- А что, иностранцы здесь были? Послы или кто-нибудь из посольства?

Я ответил, что не знаю. Я видел только Шандора – это был посол Венгерской народной республики. Я подошел к Шандору и спросил его об этом. Он ответил, что люди из посольств там были, после чего я успокоил Ельцина на этот счет.

Когда я уезжал со своих шести соток, чтобы отвезти одного из внуков, я сказал жене, что теперь в среду приеду. И я приехал в среду, но в промежутке я нигде не был, только в Белом доме. Я не буду сейчас подробности рассказывать – там всякие были дела. Я как-то легкомысленно к этому делу тогда относился. Правда, там начали раздавать оружие; ходили слухи, что якобы КГБ составило список тех, кого в первую очередь надо будет арестовать. Я видел этот список, но это, наверное, был апокриф. Некоторые фамилии в нем были подчеркнуты, но это были фамилии не первых лиц, а в основном тех, кто может собрать толпу на улице. Там было имя Гдляна, например. То есть Ельцина брать не надо, Рыжова – не к спеху, а вот Гдляна надо было брать срочно.

В эти дни я выступил на радио «Свобода» у Миши Соколова, на «Эхе Москвы» я успел выступить. Жена услышала по радио «Свобода» мое выступление и поняла, где я. К тому же, по телевизору уже обсуждалось появление ГКЧП, как сидят они там, командуют. Среди ночи я смотрю в окно и вижу, что на улице собралась огромная толпа. Вижу, что идут люди, в руках камеры с подсветкой, и кого-то снимают. Потом оказалось, что это снимали Шеварднадзе, который приехал и потребовал меня. Правда, через какое-то время я его спровадил.

А почему он потребовал меня? Потому что днем был такой момент. Толпы стоят, солнце светит – все хорошо, и в Белом доме появляется Николай Воронцов – на тот момент министр экологии СССР и, кстати, первый беспартийный министр при Горбачеве. Воронцов – доктор биологических наук, генетик известный, он был членом моего комитета по науке и образованию. И мы с ним едем в Лялин переулок к Эдуарду Амвросьевичу Шеварднадзе, где у него было помещение. Я свою машину потерял в этой толпе – на все три дня потерял, – и мы поехали на Колиной машине.

Входим мы с ним в комнату, где сидит Шеварднадзе, и видим, что на него нацелен миллион камер. Казалось, что там были камеры вообще всех средств массовой информации: и Би-Би-Си, и всех остальных. А он знал, что мы из Белого дома приехали со свежими впечатлениями. Поэтому и мы тоже высказались перед этими камерами и по поводу путчистов, и по поводу ГКЧП. После этого Коля меня высадил на площади Ногина, я доехал на метро до станции Краснопресненской и вернулся через толпу в Белый дом. Там меня уже знали, поэтому пропустили. А Коля, будучи министром, поехал на заседание правительства СССР.

Может быть, вы помните вот такое событие. Когда после всех наших побед Горбачев уже вернулся из Фороса, и они вместе с Ельциным сидели в президиуме, Ельцин зачитывал ему то, что говорилось на последнем заседании правительства. Он зачитывал Горбачеву то, что делали эти безобразники-гэкачеписты во главе со всеми этими людьми. Так вот, это все от руки записал Николай Николаевич Воронцов на заседании этого правительства.

А почему Воронцов был беспартийным министром? Когда он был членом моего комитета по науке и образованию, Горбачев сделал ему предложение стать министром. Надо сказать, что Горбачев хорошо относился к демократам, но он скован был другой стороной своих связей. Я это знаю, потому что был до конца Советского Союза членом и его президентского совета. И когда в Верховном Совете Николай рассказал мне о предложении Горбачева, я сказал:

- Соглашайся, это уникально. Ты будешь первым беспартийным министром в Советском Союзе!

Л.Б.: Видимо, он и последним оказался, потому что Советский Союз на этом завершился.

Ю.Р.: Мы с Колей смотались на пару часов к Шеварднадзе – и это была моя единственная отлучка из Белого дома за эти дни. Возвращаясь к Шеварднадзе, приехавшему вечером в Белый дом, скажу, что мне удалось уговорить его уехать, потому что угроза штурма все-таки была. Но что интересно? Не обрубили ни одного телефона. И первая кремлевская вертушка, и вторая кремлевская вертушка, и обычные телефоны – все работало. Вот такие они были чудаки: не умели путчи организовывать. Ленин, он же сразу говорил: «Почта – телеграф – телефон».

Л.Б.: Вот именно. Они же учились на ленинском опыте.

Ю.Р.: Я не уверен, что они учились. И это не анекдот, а факт, что когда Леониду Ильичу писали какой-то доклад, там цитировали «Капитал» Маркса. Он, значит, прочитал, собрал их и говорит:

- Ребята, вы что, думаете, какой-нибудь дурак поверит, что Ленька Брежнев читал «Капитал» Маркса?

Вот они, видимо, Ленина тоже не читали.

Л.Б.: Я думаю, что это все-таки шутка. Вряд ли он мог такое сказать.

Ю.Р.: Это говорят люди, которые были его спичрайтерами. Это не анекдот. Брежнев тогда был еще молодой, остроумный, веселенький, и за девками еще ухаживал. Все это в нем было. Правильно Сталин сказал про него: «Какой красивый молдаванин»! Он в Молдавии был секретарем.

Л.Б.: А что было дальше, когда вам еще раз предложили возглавить правительство?

Ю.Р.: Путч завершился. Сентябрь начался. Вяло заседает Верховный Совет СССР; Лукьянова мы тогда выперли. Смутное такое время наступило. Видно было, что Горбачев подавлен тем, что с ним это произошло, что никто за него не заступился: ни КГБ, ни другие сподвижники, которые его бросили.

А мне выходит указание: ехать на сессию ЮНЕСКО в Париж. Я еду, я там бывал. Но сейчас я приезжаю туда уже в другом качестве: я – член Верховного Совета. Меня поселяют в квартире для высокого гостя. Я потом на этой улице целых семь лет жил. Меня привозят на сессию ЮНЕСКО – скучнейшее дело. Кстати, нашим послом при ЮНЕСКО четыре года был Миша Федотов. Я был там послом при правительстве, а он – при ЮНЕСКО. Мы с ним подружились. Правда, я его знал, когда он еще был министром печати и автором закона о печати, который они написали вместе с Юрой Батуриным.

И вечером одного из дней меня вызывает Ельцин по телефону. Должен вам сказать, что наша секьюрити настолько не доверяла высоким гостям, что городского телефона в квартире у особого гостя не было, только внутренний. Вот по внутреннему меня и попросили спуститься вниз в переговорную комнату. Я спускаюсь. Ельцин требует, чтобы я вернулся и взял правительство. Прямо по телефону, по открытой линии.

Я отвечаю, что я вернусь, но правительство не возьму. А в промежутке между этими двумя событиями – разговором с Ельциным и сидением на лавке в ЮНЕСКО – в Париже появился вновь назначенный министр иностранных дел СССР Борис Панкин. А я был с ним знаком – нас познакомил еще Егор Яковлев. Он плюхается рядом со мной на эту лавку. Панкин пришел сюда, чтобы зачитать текст какого-то обращения Горбачева к ЮНЕСКО. Но вместо того, чтобы смотреть в этот свой текст, он мне говорит:

- Слушай, может быть, ты здесь послом останешься?

Я ответил, что это надо обдумать. То есть, видите, я не сказал сразу «нет». А вечером последовал этот звонок. Я на следующее утро улетаю к черту, оттуда и прямо с колес отправляюсь на президентский совет к Ельцину в Белый дом. Они уже заседают и требуют Рыжова на царство. А Ельцин им: «А он отказывается». Ну, в общем, так ни до чего мы и не договорились.

Да, а я еще хочу сказать, почему, собственно, нужно было сменить Силаева на этом посту. Ведь все время путча Силаев был рядом с нами в Белом доме. Это произошло, потому что вскоре после победы над путчем Горбачев с Ельциным договорились, что Силаев возглавит правительство СССР вместо всех этих гэкачепистов. Силаев не рвался на эту должность, но его вроде бы уговорили. Бурбулис мне сказал, что Горбачев с Ельциным договорились, и Силаева назначат премьером. Этого так и не состоялось в результате. Силаев сидел в доме, где находится Госстрой, и практически был как бы ликвидатором правительства СССР.

Л.Б.: Как говорится, сдавал дела.

Ю.Р.: Да, сдавал дела, что к декабрю уже состоялось. А этот разговор наш на президентском совете был 26 октября 1991-го года. Я тогда сказал, что ничего не хочу решать впопыхах. Сказал: «Борис Николаевич, временно вы можете взять руководство правительством на себя, а потом посмотрим, не торопясь». Так мы и разошлись. Правда, тут же они завопили все, как же это он возьмет на себя все хозяйство и разруху, он рейтинг потеряет и все прочее. Ну, поорали – и разошлись. Я поехал домой.

А на следующий день – а может быть, и 28-го октября это было – я пошел на заседание Верховного Совета РСФСР. В Кремле они заседали. Сейчас это здание снесли, но в 30-е годы там наши партийные съезды проходили. И вот мы сидим там: Козырев – министр иностранных дел РСФСР и Бурбулис. Сидим на лавке, идет очередное заседание, а мы не слушаем, треплемся. Выходит Ельцин и объявляет, что сейчас мы не будем рассматривать вопрос о главе правительства, а пока я беру руководство правительством на себя. Это он, значит, за ночь решил. Бурбулис бьет меня локтем в бок, мол, это может сказаться на рейтинге президента, нужно, чтобы ты стал председателем правительства. Но я сказал, что я не пойду, не пойду все равно. Это был второй заход.

Л.Б.: А младореформаторы тогда еще не фигурировали?

Ю.Р.: Вот тут-то и начал Бурбулис искать младореформаторов. У Бурбулиса был кабинет в Белом доме, и он там стал собирать Гайдара и других.

Л.Б.: А Явлинского он не приглашал?

Ю.Р.: Явлинский был некоторое время замом у Силаева. Он ушел сам – не понравилось ему работать с Силаевым. Гриша сложный человек, я его очень люблю, и взгляды у него правильные, но характер трудный.

Ну, а дальше что было? Бурбулис мне почти всех младореформаторов показал, кроме Чубайса. С ним я познакомился потом, в Париже, когда он уже в ранге заместителя председателя правительства приезжал на разные экономические переговоры. Все они через меня прошли. Два дня назад я встречался с Касьяновым по демократическим делам: он будет партию создавать. Он нас, как он говорит, «мудрецов», собирает уже который раз. Касьянов нас называет мудрецами, а мы себя стариками. Сергей Адамович Ковалев, Люда Алексеева, Рыжов, Симонов Леша, Ясин, адвокат Юрий Маркович Шмидт, бывший конституционный судья Тамара Морщакова – вот и весь состав. Касьянов приезжал ко мне в Париж сначала как министр то ли экономики, то ли финансов, Ясин тоже приезжал – в общем, через Париж за семь лет все прокрутилось, в том числе и младореформаторы. Когда я приехал туда послом в январе 92-го года, меня срочно принял Миттеран, которому я должен был вручить свои верительные грамоты. Потому что уже в феврале начинался визит Ельцина как главы России. Он приехал туда и с Гайдаром, и с маршалом Шапошниковым, и с Козыревым, министром иностранных дел.

А дальше было вот что. Ну, отстали от меня пока. А одно время в Кремле рядом находилось два кабинета: Горбачева, когда тот вел президиум Верховного Совета, и Ельцина. И вот там, в коридоре, встречает меня Михаил Сергеевич и говорит:

- Это правда, что ты дал Панкину согласие ехать послом во Францию?

Я ответил:

- Да нет, я сказал, что подумаю.

Горбачев:

- Чего там думать, соглашайся.

Я сказал:

- Хорошо, сейчас пойду к Ельцину, а потом вам скажу, что я решил.

Я пошел к Борису и говорю ему, что вот такое дело. А он мне отвечает:

- Ну что ж, Юрий Алексеевич, если вы не хотите работать на новую Россию, ваше дело.

Л.Б.: Обиделся?

Ю.Р.: Да. Он всегда обижался на все мои отказы, но, тем не менее, у нас с ним были прекрасные отношения. По отношению ко мне он слишком вежливый человек был. И я был слишком вежливый человек: я никогда не хамил ему, никогда. Мы сейчас часто встречаемся с Наиной Ельциной. Она и здесь, и еще в Париже меня спрашивала, почему я отказался работать с Борисом Николаевичем. Говорит, что их семья не понимает этого.

Л.Б.: А чем вы это объясняете?

Ю.Р.: Каждый раз по-разному. Расскажу, потому что у нас еще два отказа моих впереди.

Посол в Париже

Ю.Р.: Короче говоря, я даю согласие Горбачеву. И вот, видимо, в рамках подготовки к какому-то событию, в Москве появился Ролан Дюма, министр иностранных дел Франции и друг Миттерана. Мы с ним встретились. И мгновенно согласовывается с Дюма назначение меня послом во Французскую республику. Издаются два указа Горбачева: первый – о присвоении мне ранга Чрезвычайного и Полномочного посла СССР, второй – о назначении меня послом во Францию. Они у меня до сих пор в копиях есть, и относятся они к самому концу ноября, или к началу декабря 1991-го года. Союз рухнул практически 5-7-го декабря, а окончательно он развалился уже к Новому году.

А перед Новым годом меня вызывает Ельцин и говорит:

- Вот вы давали Горбачеву согласие поехать послом во Францию. А сейчас вы поедете?

Я говорю:

- Конечно, поеду.

И издается третий указ о назначении меня послом во Францию. Но это уже был указ президента России. Меня в начале января срочно выпихивают во Францию. Сначала я должен был один, без жены, лететь в Париж, чтобы вручить верительные грамоты, а потом мне нужно было сразу вернуться обратно. Такой был порядок. И вот я иду в этот МИД вечером, зная, что в такой-то комнате МИДа лежит моя верительная грамота, которую я должен вручить по приезде во Францию. Я прихожу, а там какой-то чиновник мне говорит, что ключи от сейфа у какого-то мужика, а его сейчас нет на месте, и прочее в том же роде. Бардак полный. Звонят этому человеку, потом его привозят, он открывает сейф, достает эти документы. А на улице идет дождь, и я засовываю верительную грамоту в свою фуражку. Дома кладу ее в чемодан, на следующее утро вылетаю в Париж, вручаю свои верительные грамоты и возвращаюсь в Москву. Вот так.

Начинается ельцинский визит во Францию. Я везде, естественно, его сопровождаю, участвую во всех разговорах. Ельцин тогда почему-то жил не в посольстве, а в какой-то роскошной гостинице в Версале. Там Ельцин встречается с мэром Парижа Шираком. Я присутствовал на этих встречах, и с тех пор у нас началась дружба с Шираком. Она продолжалась плотно до января 1999-го года, а потом мы встречались здесь, когда он приезжал в Москву по каким-то делам. В посольство меня приглашали, пообедать с ним. Ровно за день до моего окончательного отъезда из Парижа он нас с женой пригласил в свой кабинет в Елисейском дворце. Мы поговорили, он наградил меня орденом Почетного Легиона второй степени, минуя предыдущие, четвертую и третью степени. У меня о Шираке остались хорошие воспоминания.

И вот идет 1992-й год. В Париже мне все нравится. Сотрудники все грамотные, а я при них как бы комиссар от демократической России. Они и сами поняли, что комиссар, потому что быстро сориентировались в том, что происходит. Там среди них был один очень хороший человек – мы и сейчас с ним дружим. Когда моя жена училась в МГИМО, в ее группе учился Юра Рубинский, и я знал его еще со студенческих времен. Он – профессиональный дипломат, чаще всего работал во Франции, и, когда я приехал, он был одним из советников посольства. Я сразу на него оперся. Про него мне Миттеран как-то сказал, что Юрий Рубинский знает политику во Франции лучше, чем они сами. И это действительно так. У него книг полно на русском и французском языке о Франции: о политике, об истории. Во время моего пребывания там он написал книгу по истории российского посольства во Франции. Там обо всех было написано, а одна страница была посвящена мне.

Летом 1992-го года меня срочно вызывает в Москву товарищ Ельцин. Я приезжаю в Кремль в его кабинет. В приемной у дверей сидит его вечный помощник Виктор Илюшин. Он сидел у него в приемной, когда Ельцин еще как первый секретарь Московского городского комитета КПСС утверждал меня в ректорстве. Я Илюшина и сейчас встречаю. Хороший парень, он тоже из Свердловска. Когда Ельцин командовал там, он был комсомольским секретарем. Потом Ельцин взял его в Свердловский обком партии, а потом привез с собой в Москву. Он и сейчас в Москве. И вот Илюшин говорит, что Борис Николаевич меня ждет. Я вхожу, и на целый час мы одни остаемся. Разговор шел на ту же самую тему: надо срочно возглавить правительство.

Л.Б.: То есть он хотел сменить правительство Гайдара на вас?

Ю.Р.: Да, он откровенно сказал мне, что Гайдар теряет популярность. Гайдар героический подвиг совершил, но потеря его популярности сказывалась на престиже Ельцина. Видимо, он хотел принести в жертву Гайдара. В общем, с политической точки зрения Ельцину было дискомфортно, хотя он хорошо относился к Гайдару, считал его очень умным человеком. Я опять сказал «нет». Но тогда я нашел новый ход. Раньше я говорил, что я или в экономике ни фига не понимаю, или, вообще, начальствовать мне не нравится. И это действительно так. А тут я ему вдруг с ходу говорю:

- Борис Николаевич, а вам нужен премьер, который не сможет вам возражать?

Это такой психологически тонкий момент. Учитывая характер Ельцина – насколько вы его себе представляете,- как должна была подействовать на него эта моя фраза?

Л.Б.: Я предполагаю, что он задумался над вашими словами.

Ю.Р.: Нет, он заулыбался. Ему польстило, что Рыжов не сможет ему возражать. Короче, все закончилось тем, что мы расцеловались, и я уехал во Францию. В общем, мы расстались по-хорошему.

Л.Б.: Вы прямо, как Колобок, все время от этой должности уходили.

Ю.Р.: Меня со всех сторон обсели. Допустим, я бы согласился с первого раза. Ну и что? Либо меня скинули бы за недееспособность, как Ивана, либо мной пожертвовали бы, как Гайдаром, либо я заработал бы инфаркт, несмотря на свое бешено сильное велосипедное сердце. А так мне 80 лет на днях исполняется.

Л.Б.: А теперь о четвертом разе расскажите. И кстати, вам в Париже нравилось?

Ю.Р.: Конечно, нравилось – на всем-то готовом.

Л.Б.: Ну, и город тоже ничего.

Ю.Р.: И город, и страна. Я первый раз попал в Париж и в эту страну в 1968-м году. Я на конференцию в Канны летел. Париж сначала транзитом прошел, а на обратном пути француз, который организовывал эту конференцию под Каннами, тоже поехал в Париж. Он посоветовал мне поселиться в «Лютеции», чтобы я мог посмотреть город. Он сам там всегда жил, когда приезжал в Париж. И вот он меня уговорил, и мы вместе с Володей Леоновым – был такой хороший физик – шлялись по Парижу. Мы были тогда молодыми. Володя, к сожалению, умер, а его вдова потом вышла замуж за Льва Копелева, который дружил с Солженицыным и Бёллем.

Л.Б.: После того, как Раиса Орлова умерла?

Ю.Р.: Да. Кто-то из парней Володи Леонова потом учился у меня в МАИ, а сейчас в Австралии командует всей телефонной сетью. Маришка живет в Германии, периодически она мне звонит.

Л.Б.: Какие интересные переплетения бывают в жизни.

Ю.Р.: Так вот, наступает декабрь 1992 года.

Л.Б.: Это все было в том же 92-ом году?

Ю.Р.: Да. Представляете, за эти два с половиной года было четыре предложения. Я смотрю, там баталии идут какие-то: Ельцина весь Верховный Совет ненавидит, все его критикуют. И однажды, придя домой вечером, я включаю телевизор и вижу, что в Верховном Совете встает Ельцин и говорит: «Кто с Ельциным, выйдите из зала вместе со мной». И знаете, там не так-то много народу и ушло с ним. Вяло как-то за ним потянулись. Меня больше всего удивил Станкевич. Ведь он был еще из первых рядов, из межрегиональной группы. Я всегда думал про него, что он наш человек, демократ. Но он не поднялся почему-то. Сейчас он опять начал выступать, а то молчал долго.

И в этот же вечер – была пятница, начало декабря – раздался звонок из Москвы. Меня срочно требовал Борис Николаевич. Соединяет меня с ним Коржаков и говорит мне:

- Юрий Алексеевич, только не отказывайтесь.

А я ему:

- Саша, без тебя разберемся.

Я Коржакова знал еще со времен охраны Ельцина, с ним же всегда Коржаков Сашка был.

Ельцин берет трубку. Он в размазанном состоянии. Тогда уже все говорили, что Ельцин пьет, но я его никогда не видел пьяным. Он в настроении, которое не понравилось мне по голосу, говорит, что мне надо срочно возвращаться в Москву и брать правительство.

- У меня здесь все валится, я вам дам любые полномочия, только приезжайте.

Я отвечаю:

- Борис Николаевич, давайте завтра поговорим.

Он:

- Какое завтра. Завтра в 11 часов мне надо иметь решение.

Я:

- Хорошо, я позвоню Вам утром в 9 часов.

Утром для разговора я уже иду в специальную переговорную кабину. Есть такие кабины, в которых излучения не происходит. Разговор по проводам идет, но искаженный, а потом он дешифруется. Короче, в 9 часов я Ельцину звоню и говорю:

- Борис Николаевич, выслушайте меня.

Он спрашивает:

- Ну, что? Значит, нет?

Я отвечаю:

- Вы сначала меня выслушайте.

И я предлагаю ему три хода.

Л.Б.: Вы их всю ночь разрабатывали?

Ю.Р.: Нет. Просто, когда приехал домой, на листочке сразу написал три пункта. Главная идея, которая потом и реализовалась, была такая. Я сказал:

- Возьмите какого-нибудь крепкого хозяйственника, назначьте его главой правительства, сохраните основные силовые структуры у себя, а там посмотрим, как все пойдет дальше.

Тогда я не имел в виду Черномырдина. Я знал, что Черномырдин работает в правительстве еще с советских времен. По поручению правительства он помогал мне строить летательный аппарат один – он финансировал этот проект как министр.

Второе предложение у меня было какое-то менее удачное. А третий вариант у меня был лицемерный: оставить Гайдара.

Ельцин спрашивает:

- Так значит, нет?

Я ответил:

- Нет.

Ельцин:

- Ну, до свиданья.

В это время Егор хватает трубку – они там все собрались к 11-ти, принимать какое-то решение – и начинает меня уговаривать. Он и раньше мне предлагал, возьмитесь за экономику, а я буду помогать. И вот тут с моей стороны было основное лицемерие. Я знал, что Ельцин хочет его сдавать. Твердо знал, Ельцин мне об этом летом сам сказал. Но Ельцин в это время везде, на всех перекрестках, провозглашал, что он не согласится с требованием Верховного Совета и Гайдара не сдаст.

Я сказал Гайдару:

- Нет, Егор, я соглашусь – он тебя сдаст. А так, я надеюсь, что ты останешься.

Л.Б.: Хотя Вы понимали, что он не останется?

Ю.Р.: Понимал. И через три дня Ельцин объявил рейтинговое голосование по разным кандидатурам. Там большой список был, но он договорился с Верховным Советом, что выберет из первых трех кандидатур. В первой тройке у него были: Черномырдин, бывший заместитель Силаева – не припомню сейчас его фамилии, и Гайдар. Первые двое набрали по 600 с чем-то голосов – то есть почти одинаково, Гайдар набрал 400 голосов, остальные набрали много ниже. Ельцин выбрал Черномырдина, его же он и назначил. И слава Богу, что Черномор пришел на целых пять лет.

Л.Б.: А почему «слава Богу» – потому что надолго? Чтобы вас больше не трогали?

Ю.Р.: Ну, это во-первых. А во-вторых, если бы того типа назначили, который раньше был заместителем Силаева, это было бы очень плохо и для Ельцина, и для страны, и для дела. Еще Силаев жаловался, что это весьма странный человек был.

Л.Б.: А потом у вас хорошие отношения с Ельциным сохранились?

Ю.Р.: Да.

Л.Б.: То есть он вам всегда прощал ваши отказы?

Ю.Р.: Ничего, он к ним привык.

Л.Б.: Юрий Алексеевич, вы начали один сюжет и не закончили его. Вы хотели рассказать, как отмечало правительство Гайдара свои юбилеи.

Ю.Р.: Да. Уже после моего возвращения, то есть после 1999-го года, позвонил мне Аркадий Мурашов. Раньше он работал у меня в комитете: я его взял потому, что он был классный специалист по ЭВМ, кандидат технических наук. Он все знал, он наладил у меня все эти штуки, которых почти ни у кого в Москве не было

Л.Б.: Вы имеете в виду ваши компьютеры?

Ю.Р.: Да. Аркадий Мурашов был как бы секретарем комитета по науке. А потом он стал главным милиционером Москвы. У него тут небольшой особнячок был на Никитской. Еще когда я из Франции приезжал в Москву, я как-то к нему туда заходил. И вот звонит мне Аркадий и говорит:

- Тут вот будут опять собираться те, кто когда-то был в правительстве Гайдара. Бурбулис собирает всех.

Я приехал туда. Там было много людей, в том числе и Гайдар. Были люди, которые по три месяца тогда были министрами. Некоторых я вообще не знал. Там были Чубайс, Козырев, короче, все. А начинал эти встречи Бурбулис всегда так:

- Вот собралось гайдаровское правительство. Но где бы вы все были, если бы в свое время согласился Рыжов?!!

И эта песня повторяется каждый год. Последняя песня была незадолго до смерти Гайдара. Они собрались в ноябре 2009 года. Ну, а после этой запевки всегда шла беседа и пьянка. В последний раз там было человек двадцать, точно. И эта дата празднуется каждый год.

Л.Б.: Спасибо, Юрий Алексеевич.

Редакция

Электронная почта: polit@polit.ru
VK.com Twitter Telegram YouTube Яндекс.Дзен Одноклассники
Свидетельство о регистрации средства массовой информации
Эл. № 77-8425 от 1 декабря 2003 года. Выдано министерством
Российской Федерации по делам печати, телерадиовещания и
средств массовой информации. Выходит с 21 февраля 1998 года.
При любом использовании материалов веб-сайта ссылка на Полит.ру обязательна.
При перепечатке в Интернете обязательна гиперссылка polit.ru.
Все права защищены и охраняются законом.
© Полит.ру, 1998–2024.