Антимонопольная политика на службе частных интересов

Мы публикуем расшифровку лекции директора центра по изучению "общественного выбора" при Университете Джорджа Мейсона Дональда Будро, прочитанной 16 сентября 2010 года в Политехническом музее в рамках проекта "Публичные лекции Полит.ру". Лекция была проведена при поддержке InLiberty.ru.

Дональд Будро (фото Алексея Чеснокова)
Дональд Будро
(фото Алексея Чеснокова)

Вадим Новиков, старший научный сотрудник Академии народного хозяйства и член редколлегии журнала «Экономическая политика»: Добрый вечер, дорогие друзья. Когда я шёл на эту вечернюю лекцию к Дональду Будро, один мой знакомый сказал, что вообще как-то очень удивительно, что «Полит.ру» согласилось организовать такую лекцию, потому что тема антимонопольного законодательства является довольно специальной, возможно, даже маргинальной. Понятно, что раз вы сидите в этой аудитории, видимо, вы не думаете таким образом, видимо…

Борис Долгин: Видимо, тема не испугала.

В.Н.: Видимо, тема не испугала, видимо, вы видите в ней некоторую важность, но, наверное, я просто попробую рассказать свои причины, почему мне кажется, что вопреки мнению моего товарища, тема является не настолько специфической и на самом-то деле затрагивает довольно большое количество людей. Возможно, вы получите какие-то аргументы, которыми сможете поделиться с теми друзьями, которые не решились придти на это обсуждение.

Итак, есть такое широко распространённое мнение, можно даже так сказать, миф. Он состоит в том, что российское антимонопольное законодательство является каким-то слабым, не очень жёстким, что это, в общем-то, не значимый факт жизни. Ну, и понятно, если следовать этому рассуждению: то, что не является значимым, не является и хорошей темой для дискуссии. За этой точкой зрения скрывается некая правда, но тут есть одна оговорка: скрывается правда, которая была верна где-нибудь 5 лет назад. Но то, что было правдой 5 лет назад, не является правдой сегодня. Одно простое подтверждение, которое я могу привести, – это прошлогодний доклад ФАС о состоянии конкуренции в Российской Федерации, где ФАС зафиксировало вот что…

Б.Д.: Федеральная антимонопольная служба.

В.Н.: Спасибо, для протокола. В докладе зафиксировано, что общее количество дел, возбуждённых антимонопольными органами в РФ, значительны и не сопоставимы ни с одной страной с развитой рыночной экономикой. То есть здесь важно, что речь идёт не о мнении там либертарианцев, критиков антитраста. Речь идёт о мнении самой антимонопольной службы.

Второе соображение помимо количества дел касается того, что стоит на кону сегодня. Вообще говоря, на кону стоит в буквальном смысле слова жизнь людей. Дело в том, что действующий уголовный кодекс предусматривает наказание за нарушение антимонопольного законодательства на срок до 7 лет. Учитывая нынешнее состояние СИЗО, правоохранительной системы в целом, нужно понимать, что во многих случаях речь идёт не просто о семи годах, а ставки намного больше – это здоровье, а иногда жизнь.

Третье соображение, третий аргумент, почему это важно, что стоит на кону помимо жизни. На кону сегодня стоят довольно большие суммы денег. И всё увеличивающиеся. Если в 2008 году общая сумма наложенных штрафов антимонопольной службой составила 6 млрд. рублей, то буквально год спустя, то есть уже в 2009 году сумма штрафа составила 29 млрд. рублей, то есть примерно 1 млрд. долларов. То есть это беспрецедентно, это несопоставимо с теми показателями, которые были всего лишь несколько лет назад. То есть на наших глазах происходит очень большой рост активности федеральной антимонопольной службы.

Теперь можно задаться вопросом: кого это в точности касается, потому что, может быть, речь идёт о жизнях немногих олигархов или о деньгах немногих олигархов. На самом деле это касается намного более широкого круга людей. Для того чтобы понять, кого это касается в наибольшей степени, достаточно зайти на сайт федеральной антимонопольной службы, то есть ФАС. Руководство ФАС представляет левую либеральную партию «Яблоко». Вот то, что можно сказать хорошего про антимонопольную службу совершенно точно, что федеральная антимонопольная служба является одним из самых прозрачных ведомств, если вы заинтересованы что-то узнать о её деятельности, вы наверняка сможете это сделать. Так вот, если вы зайдёте на сайт федеральной антимонопольной службы и посмотрите на реестр хозяйствующих субъектов, имеющих на рынке определенного товара долю более 35%, по-простому, реестр монополистов. Если вы думаете, что реестр монополистов – это в основном небольшое количество крупных олигархических компаний, то это не так. Наверное, эти компании составляют 1% от этого списка. Где-то половину списка составляют разные субъекты естественных монополий, и оставшуюся половину списка составляет большое количество некрупных предприятий, про которые вы никогда не подумаете, что это монополисты. То есть в основном речь идёт о предприятиях, занятых в пищевой промышленности: это могут быть небольшие хлебокомбинаты, молочные комбинаты, колбасные комбинаты, то есть речь идёт о рынках, где с любой разумной точки зрения и уж точно с точки зрения большинства экономистов о монополии речь не может даже идти. Я для вас собрал несколько примеров того, кто является монополистом с точки зрения нынешнего законодательства. Вот, например, есть Ульяновский пивоваренный завод «Витязь». Я не уверен, что многие пили это пиво. Я не исключаю, что оно по-настоящему хорошо сварено, но как бы то ни было очевидно, что какой регион ни возьми, есть множество сортов пива, и они довольно жёстко конкурируют друг с другом. Тем не менее, наше законодательство таково, что вот этот завод является монополистом. Точно так же в Омске есть производитель дрожжей «Дромасс», это тоже монополист. В Мордовии есть мясокомбинат «Атяшевский», тоже монополист. То есть таких примеров можно найти большое количество, и поэтому нельзя думать, что все вот эти разговоры про антимонопольное регулирование – это что-то про небольшой круг особо богатых людей. Да нет, это собственно говоря, про предприятия, на которых мы сами вполне можем работать и за действия которых мы вполне можем отвечать.

И, наконец, есть ещё один важный аспект, который касается, конечно, каждого человека хотя бы в роли потребителя. Антимонопольное законодательство сейчас сформулировано таким образом, что по существу в качестве своей главной цели оно видит вмешательство в цены, регулирование цен. И именно эту задачу антимонопольная служба по существу считает своей главной задачей. Соединяя это с тем, что я сказал буквально двумя минутами раньше, это означает, что законодательство таково, что хотя этого не делается, тем не менее, потенциально созданы инструменты регулирования цен в очень широком секторе экономики, включающем такие относительное малые предприятия. Иными словами, очевидно, что это порождает риски неблагоприятных для потребителей последствий: тех самых дефицитов и чёрных рынков, про которые обычно говорится. И на данный момент после нескольких лет усиления антимонопольного законодательства, конечно, это привлекло намного более существенное внимание и общественности, и экономистов к обсуждаемым предметам. На сегодняшний день имеет смысл процитировать слова уже и руководителей федеральной антимонопольной службы. В этом году Игорь Артемьев признал, что кое-где гайки были перекручены, то есть законодательство является излишне жёстким, и теперь пора заняться его смягчением. Собственно говоря, так родилась идея так называемого третьего антимонопольного пакета, который пока что, может быть, не очень активно обсуждается, но наверняка будет активно обсуждаться этой осенью, спустя всего лишь небольшое количество недель.

Б.Д.: Речь идёт, естественно, о пакете…

В.Н.: Поправок, да. Третий антимонопольный пакет поправок в федеральный закон о защите конкуренции. Итак, речь идёт о сюжете, довольно, как мне кажется, значимом, ставки довольно велики. И в связи с этим можно подумать вот о какой истории: не повторить одной ошибки. Про одного римского императора рассказывают историю или байку, что к нему однажды пришли два певца, которые просили рассудить, кто из них лучше поёт. И, выслушав первого певца, император присудил победу второму. По мнению императора, второй не мог петь хуже. Вот вы улыбаетесь, это означает, что вы понимаете, в чём ошибка. На самом деле бывает по-разному. Если первый поёт плохо, может быть, второй всё равно поёт ещё хуже. Эта ошибка понятна в случае с императором, но мы сами часто её совершаем. Каждый раз, когда мы видим какие-то недостатки, не вполне удовлетворены рыночным механизмом, мы говорим, что, наверное, государство каким-то образом должно помочь. Раз рынок плох, значит, государство должно вмешаться, но нужно всегда помнить и о том, что государство может сработать хуже. Те примеры, о которых будет рассказывать Дональд Будро в сегодняшней лекции, насколько я понимаю, речь будет идти там и про акт Шермана, и про случай «Standard Oil», и про случай Microsoft. Наверное, про какие-то другие истории. Как раз будет показано, что во многих случаях вмешательство государства только ухудшает ту ситуацию, которая была до сих пор.

И, наверное, последнее такое замечание или ремарка в связи с этим выступлением – нужно сказать, что хотя для России это является вещью относительно новой, но западной экономической науке известно довольно много случаев таких неблагоприятных последствий антимонопольного вмешательства, то есть этим историям несть числа. Но многие люди среди экономистов, несмотря на то, что прекрасно об этом осведомлены, считают, что эти истории являются до некоторой степени случайными, ну, то есть «хотелось, но не получилось». И вот здесь имеет смысл подчеркнуть специфику выступления или той научной школы, к которой принадлежит Дональд Будро: она ставит под радикальное сомнение идеи регулятора, что государь у нас добрый, а бояре плохие, по крайней мере в том смысле, что ошибаются. Школа общественного выбора, которой принадлежит Дональд, говорит вот что. Давайте в качестве первого приближения, в качестве разумной гипотезы будем думать, что как правило на основе анализа последствий, на основе анализа того, что в реальности произошло, вы можете понять, каковы же были мотивы людей. То есть скорее всего произошло примерно то, что в самом деле кто-то хотел организовать, а кто-то хотел сделать. Вот опять смотрю, заулыбались, потому что русским очень близка такая конспиралогическая жилка. Собственно говоря, я думаю, что это как раз одна из причин любить, интересоваться исследованиями в области вот этого, совершенно респектабельного научного направления: теории общественного выбора, к которому принадлежит уже несколько Нобелевских лауреатов. Ну, вот, в том числе, нобелевский лауреат прошлого года Остром, другой нобелевский лауреат Джеймс Бьюкенен.

Б.Д.: Ни в какой степени не принадлежа к партии «Яблоко», я должен сказать: хотя руководитель ФАС России, действительно, к ней принадлежит и «Яблоко» не пыталось его за это совершенно исключить, всё-таки ФАС проводит общую линию российской власти, а не партийную линию. Возможно, она в чём-то совпадает, но…

В.Н.: Мне, честно говоря, кажется, я, может быть, вопреки теоретикам общественного выбора в данном случае придавал бы очень большое значение идеям, а не интересам. Моё рабочее предположение, что а) большая часть активности федеральной антимонопольной службы объясняется именно идеями. Эти идеи являются леволиберальными, имеют в качестве своего источника программные установки партии «Яблоко». И мне кажется, что многие черты этого правоприменения объясняются вот именно этой левой либеральностью. В качестве либеральной партии ФАС проводит курс на «прозрачность», о которой я уже говорил. Но так как это партия не просто либеральная, а леволиберальная, то отсюда появляется такой акцент на борьбу с крупным бизнесом, который, в общем-то говоря, вполне близок к этой линии. Вот. Мне кажется, что так как в данном случае объяснение с точки зрения идеи достаточно, то без других объяснений можно, согласно бритве Оккама, обойтись.

Б.Д.: Заведомо недостаточно, потому что в ином случае эта фирма не работала бы в рамках госструктуры. Значит, и второе замечание. Конечно, в представлении школы была высказана очень спорная для социальных наук мысль: что желается, то и делается. Кажется, более или менее аксиома, что результат социального воздействия всегда отличается от задуманного, но послушаем.

Итак, слово лектору.

Текст лекции

Дональд Будро: Добрый вечер, добрый вечер, дамы и господа. Мне очень приятно выступать сегодня перед вами. В Америке, в США, когда я выступаю по антимонопольному законодательству, то, честное слово, такого рода аудитории не собираются. На самом деле мне очень приятно и удивительно даже, что такое количество россиян интересуется антимонопольным законодательством, и мне, конечно, будет очень интересно обсудить сегодня его с вами.

Хороший вопрос – и наверняка у кого-то из вас уже есть такой вопрос: так что же собственно делает этот американец, выступая перед нами в России и пытаясь обсуждать с нами российское (подчёркиваю) антимонопольное законодательство. Это, конечно, очень хороший вопрос. Какой у меня есть ответ на это? А ответов в принципе два. Первый: в силу того, что российское законодательство основано на принципах, фундаменте классической экономической науки и, в принципе, классическая экономическая наука действует одинаково везде: неважно, мы говорим о России, США или Южной Африке. И вторая часть ответа – она даже более важна. Дело в том, что США были пионером в сфере антимонопольного законодательства, собственно, в США изобрели антимонопольное законодательство. 120 уже лет назад был принят первый закон, который положил основу антимонопольному законодательству, и, конечно, в России антимонопольное законодательство существенно моложе, чем 120 лет. Потому из американского опыта может быть извлечен целый ряд уроков. В США уже успели набить себе шишки в области антитраста, и на ряде этих самых крупных шишек я с радостью с вами остановлюсь сегодня.

Есть ряд уроков, которые мы можем извлечь из американского опыта, и я в своих исследованиях сделал соответствующие выводы. Мой опыт исследования истории антимонопольного законодательства в США насчитывает уже более 25 лет, и я буду рад поделиться с вами такими уроками и обсудить их.

На определённом уровне невозможно со всей определенностью доказать, что антимонопольное законодательство приносит хорошие или плохие результаты. Невозможно доказать это логически: это не математическая задача, не алгебраическое уравнение, которое можно решить, прийти к определённому выводу.

Я немножко упрощу ситуацию. Скажу, что есть две школы, два подхода. Первый подход гласит, что в рыночной или близкой к рыночной экономике, где фирмы могут свободно выходить на рынок, рынок не является сильно регулируемым государственными органами и так далее, так вот, на таком рынке, близком к совершенному рынку, конкуренция – это такой нежный, хрупкий цветок. И задача регуляторов – этот цветок всячески удобрять, поливать, ухаживать за ним, иначе, если не контролировать рынок, если не стремиться постоянно поддерживать конкуренцию, то конкуренция может завянуть, а то и совсем погибнуть. Это первый подход, первая, так сказать, школа мысли. И большинство современных экономистов, в том числе в Америке, придерживаются такого подхода.

Дональд Будро (фото Алексея Чеснокова)
Дональд Будро
(фото Алексея Чеснокова)

Я, честно сказать, не считаю, что это правильный подход. Я придерживаюсь второй точки зрения. А вторая точка зрения гласит, что в экономике, близкой к рыночной, конкуренция является вовсе даже не хрупким и нежным цветком, а очень устойчивым состоянием. И действия частных участников рынка не смогут разрушить конкуренцию, устранить её. Каждый из них, конечно, хочет стать монополистом, хочет захватить этот рынок целиком. Но участников рынка много, и существует способность конкурентов предлагать новые продукты, способность потребителей переключаться на услуги или продукцию других поставщиков, конкурирующих друг с другом. Эти факторы позволяют нам видеть устойчивость конкуренции, и, по моему мнению, конкуренция – совсем не нежный цветок, это такой, знаете, устойчивый сорняк, который, если его не выводить, то он сам не погибнет.

Мы с вами можем использовать различные интересные аргументы, я могу формулы начать писать на этой доске и так далее, строить различные модели рынка. Но, понимаете, теорией мы не сможем прийти к однозначно трактуемому выводу о природе конкуренции и необходимости антитраста. Единственным мерилом истины будет для нас рынок, будет реальная ситуация. И почему перед вами сейчас выступает американец, при том, что тема – антимонопольное законодательство в России? Ответ: потому что Америка – страна с самой длительной историей существования антимонопольного законодательства. Уже 120 лет мы с ним живём. Осталось ответить на вопрос: какая из двух точек зрения на конкуренцию является верной? Я думаю, что вторая.

Доказательства этого достаточно очевидны на практике. Я хочу рассказать вам о двух примерах, о двух случаях антимонопольных разбирательств, которые произошли в США. Это были судебные разбирательства по антимонопольным делам. Один из этих случаев очень старый. Другой, наоборот, – очень новый. И я постараюсь потом сделать выводы, руководствуясь обоими. Первое дело – это дело компании «Standard Oil». Вы, возможно, слышали об этой компании. Ее основал уже ныне покойный Джон Д. Рокфеллер-младший. Он родился в 1830-х годах, на маленькой ферме под Нью-Йорком, штат Нью-Йорк. И был он, в общем-то, очень беден. Рокфеллер был очень умный человек, и у него было огромное желание добиться успеха, преуспеть. Поэтому в 1860-х, в возрасте около 35 лет, Джон Д. Рокфеллер посмотрел по сторонам и увидел керосин, который тогда был технической новинкой и использовался для освещения домов в керосиновых лампах и так далее. Спрос на керосин постоянно рос. Кроме керосина в тот период использовали также китовый жир. Но проблема с ним была в том, что китобойный промысел приходил в упадок, потому что люди просто уничтожали популяцию китов. Стоимость китового жира, который использовался в осветительных лампах, росла, а стоимость керосина, наоборот, снижалась, потому что керосин был доступен: его добывали из нефти, которую начали в тот момент качать из земли.

Джон Д. Рокфеллер основал компанию, которая потом была реорганизована и которая стала компанией «Standard Oil». «Standard Oil» стала одной из самых выдающихся компаний мира. Некоторое время она была самой большой компанией в мире. И вот в 1870 году, когда компания «Standard Oil» была основана, керосин продавался за 26 центов за галлон. В конце 1870 года у Рокфеллера доля рынка в США была 4%, то есть 96% покупателей покупали керосин у других компаний, не у «Standard Oil».

Но Джон Д. Рокфеллер смог доказать масштаб своих предпринимательских способностей с помощью ряда по-настоящему творческих вещей, которые он использовал в своей работе. Он был очень сильно нацелен на достижение успеха и постоянно повышал эффективность своей компании. Для этого он оптимизировал работу своих нефтеперерабатывающих заводов, и «Standard Oil» каждый год снижала себестоимость и повышала объёмы продажи керосина. Она могла снижать цены, потому что у неё было более эффективное производство по сравнению с конкурентами. И компания повышала свою прибыль. Например, в 1870-м, когда «Standard Oil» была основана, из нефти добывали только 1 основной продукт путём её нефтепереработки-перегонки – из нефти добывали керосин. В 1890 году, когда был принят первый антимонопольный закон в Америке, из нефти производили более 300 различных продуктов путём нефтепереработки-перегонки. И существенный вклад в такое расширение номенклатуры внесли инженеры-химики, которые работали под руководством Рокфеллера. И за это время были разработаны такие материалы, как, допустим, дизельное топливо, мазут, пек, нефтяная смола, и вазелин – он тоже был изобретён в компании «Standard Oil», он тоже является продуктом перегонки нефти. То есть Джон Д. Рокфеллер догадался, как можно увеличить глубину переработки нефти, как можно её полностью использовать и как можно производить больше товарной продукции из барреля нефти, который нефтедобывающие компании добывали из земли, из скважины.

И Рокфеллер занимался тем, что сейчас бы назвали вертикальной интеграцией, то есть он покупал, он не арендовал на станции погрузочные мощности, он покупал целые железные дороги, он покупал вагоны, в которых перевозили нефть в бочках. Он, собственно, построил собственные мощности по производству бочек. Собственно, бочка по-английски – баррель, потому мы до сих пор и говорим баррель нефти, потому что «Standard Oil» ввела стандартную меру нефти – баррель. И, в общем, «Standard Oil» заняла своё место в мировой истории, и Джон Д. Рокфеллер занял своё место в мировой истории и стал самым богатым человеком за всю историю Америки.

Как он добился такого богатства? Я считаю, потому что он работал достаточно эффективно и достаточно сконцентрированно над одной задачей: как сделать керосин более дешёвым, более доступным. Итак, помните, в 70-м году керосин стоил 26 центов за галлон. В 1890, через 20 лет после этого, керосин стоил за галлон – знаете сколько? Меньше, чем 7,5 центов за галлон. То есть на 71% меньше. За 20 лет цена керосина снизилась на 71%. Объём производства в 1880 году, у меня не было данных по 70-ому году, так вот, в 80-м году объём производства керосина за 10 лет до принятия закона Шермана был 840 млн. галлонов. Объём производства через 10 лет после этого, это объём производства «Standard Oil» в 1890 году, – стал 1 млрд. 900 млн. галлонов, то есть рост, собственно, в разы.

И что гласит нам классическая экономическая теория: что делают монополисты, что они делают со своими потребителями или с ценами на свои товары? Монополист повышает цену и понижает объём производства, ну, и может себе позволить давать плохое качество, не заботиться о качестве, потому что он монополист. Джон Д. Рокфеллер вёл себя совершенно другим образом. Он резко повышал объём, он резко снижал цену, повышал качество и повышал потребительские свойства товара и предлагал рынку новые виды товаров, которых не было до него. Помните, до него из нефти добывали только керосин, а после него из нефти добывали 300 продуктов.

И нельзя даже пытаться сказать, что действия Джона Д. Рокфеллера каким-либо образом задевали интересы потребителей. Но был принят закон Шермана в 1890 году, и через 17 лет после этого, в 1907 году, Министерство юстиции США подало иск против компании «Standard Oil» на том основании, что «Standard Oil» пыталась монополизировать рынок. И знаете, что было основным доводом в этом иске? То, что «Standard Oil», по мнению Министерства юстиции, поддерживала слишком низкую цену на свои товары, что приводило к тому, что меньшие по размерам конкуренты банкротились, они не могли поддерживать такие низкие цены.

Но с другой стороны, собственно, механизм конкуренции настроен на то, чтобы более эффективные производители, более эффективные предприниматели могли воспользоваться плодами своих усилий. И, в частности, в следующем, в 2011 году, мы отметим 100-летие завершения судебного разбирательства по иску правительства США против «Standard Oil», и, в общем, результат этого дела был предсказуемый с самого начала. Компания была признана виновной в нарушении антимонопольного законодательства, и компанию разделили принудительно на несколько компаний, работающих в различных штатах. Появилась «Standard Oil Louisiana», «Standard Oil Idaho» и так далее. Но у этих компаний, конечно, не было той высокой эффективности, которую Джон Д. Рокфеллер создал в своей единой компании. И этим компаниям, соответственно, запрещено было координировать свои действия, свои усилия и так далее. Поэтому, с моей точки зрения, Джона Д. Рокфеллера правительство США наказало за успех его предпринимательской деятельности, причём он играл по правилам, но правительство, тем не менее, его за это наказало.

Позвольте, перескачу мысленно вместе с вами на 100 лет вперёд. В 1998 год. И мы посмотрим на компанию, продукт которой мы знаем и пользуемся практически на каждодневной основе. Это компания «Microsoft», известная американская компания, разработчик программного обеспечения. И у компании «Microsoft» большое сходство с компанией «Standard Oil». В частности, обе эти компании принадлежали людям, которые каждый в своё время занимали позицию самого богатого человека в мире. Потому что таким был Джон Д. Рокфеллер, и таким был Билл Гейтс. Обе эти компании работали в динамичной, быстро развивающейся сфере экономики. Обе эти компании были молодые, и обе эти компании были обвинены в нарушении антимонопольного законодательства. Но обвинения эти не носили характер того, что они вредили интересам потребителей – они, по мнению антимонопольных органов, мешали конкуренции.

Я о Билле Гейтсе поговорю чуть позже. Основное обвинение против «Microsoft» заключалось в чём? Что эта компания осложняет жизнь другим производителям программного обеспечения: таким как компания «Netscape», это компания-разработчик интернет-браузера «Netscape Navigator», и компании «Novell», производителю сетевого оборудования, сетевых операционных систем. И против обеих этих компаний: и «Standard Oil», и компании «Microsoft» – обвинения в нарушении антимонопольного законодательства были предъявлены, когда в общем-то эти компании были на пике, потому что и 1880-е, и 1890-е годы в США были годами экономического роста. И 1990-е годы тоже были годами эконoмического подъёма в США. И обе эти компании можно охарактеризовать как инновационные компании.

Итак, в 1998 году было начато судебное разбирательство правительства США против компании «Microsoft», антимонопольное разбирательство по поводу того, что якобы «Microsoft» пыталась захватить, «монополизировать» (в кавычках) рынок особого класса программ интернет-браузеров. Также «Microsoft» обвиняли в том, что она контролирует рынок операционных систем со своей операционной системой Windows, и своими действиями компания Microsoft затруднила доступ других разработчиков программного обеспечения на компьютерный рынок, на компьютеры потребителей. Я использовал давным-давно программу текстовый редактор, который назывался «Word Perfect». Теперь я использую программу «Microsoft Word», и производители-разработчики программы «Word Perfect» присоединились к этому антимонопольному иску, они говорили, что «мы теряем долю рынка, потому что «Microsoft» поставляет свои продукты в пакете с Windows и так далее. И что касается программного обеспечения для персональных компьютеров, с 1986 года до 1996 года цены на программное обеспечение снизились в среднем, ну, в зависимости от того, как считать, но они снизились от 50% до 80%. То есть в принципе никто не удивляется, что цена снижалась не только на аппаратное обеспечение, но и на программное обеспечение.

И вы знаете, что цены на аппаратное обеспечение тоже падают. И вот, 25 лет назад я купил мой первый компьютер, сейчас его, наверное, можно увидеть на витрине Политехнического музея. Я тогда писал свою докторскую диссертацию и купил компьютер IBM. У него было целых 256 килобайт оперативной памяти, и там у него была техническая новинка сезона: у него был двойной дисковод для гибких дисков, пятидюймовых, кто помнит, в первом дискета была. И это вставлялось: в один дисковод – дискета с операционной системой, а в другой дисковод – диск с данными, и, кстати, их вынимать нельзя было, потому что вынул – и потерял все данные. И у компьютера этого был монохромный дисплей текстовый или, по-моему, даже графический. Ну, в общем, вы понимаете. То есть я думал, что этот компьютер послужит долгие годы. И вот я рассказывал эту историю вчера, когда я выступал перед другой группой, и я с ценой ошибся. Я заплатил за этот компьютер $2500. Это было 25 лет назад. Я сказал, что «ну, в теперешних деньгах это будет где-то там $3500. Я проверил данные по инфляции и увидел, что в теперешних деньгах, если скорректировать это на инфляцию американского доллара за 25 лет, те $2500 были эквивалентны в теперешних деньгах $5100. То есть я заплатил теперешними деньгами $5100 за компьютер, который имеет гораздо меньше вычислительной мощности, чем вот это устройство – мой телефон, за который я заплатил $199. И этот телефон может ещё фотографировать, я могу на нём погоду проверять, в него компас встроен и так далее. А кстати, это ещё и телефон.

Цены на аппаратное обеспечение падают. Причём существенным образом. Этот телефон, когда он появился три года назад, стоил $500. Итак, конкретные данные, нас интересуют конкретные данные. И «Microsoft» производит большое количество программного обеспечения в различных сферах, но «Microsoft» не производит программного обеспечения во всех областях. Давайте же посмотрим на динамику цен на программное обеспечение с 1986 по 1996 год. И вот цена на ПО в тех областях, в которых «Microsoft» не представлен, там цена программного обеспечения тоже снизилась, но снизилась она всего лишь на 15% за эти 10 лет. Ну, это уже здорово. Она не растёт, по крайней мере, снижается на 15%. Но цены на программное обеспечение в тех сферах, в которых «Microsoft» конкурирует, активно работает на рынке, это, допустим, текстовые редакторы или электронные таблицы, там средняя цена на программное обеспечение снизилась на 75% в течение того же периода времени. И, конечно же, как и в случае с компанией «Standard Oil», тут мы видим, что факты дают нам картину, совершенно обратную картине классической монополии. То есть цены не растут, а падают, объём производства не падает, а растёт, причём не только в США, а и во всех странах мира, в глобальном масштабе.

И очень ещё был интересный, очень важный момент. Во время судебного разбирательства против компании «Microsoft» юрист компании «Microsoft» спросил главного экономического эксперта-свидетеля, выступавшего от имени правительства США, профессора Массачусетского технологического института: «В чём, по-вашему мнению, профессор Фишер, вы приведены к присяге, поэтому должны говорить правду и ничего кроме правды, скажите нам, чем «Microsoft» навредила потребителю?» – и вот, я цитирую ответ профессора Фишера: «Она, «Microsoft», не сделала ничего. Пока ничего».

То есть, понимаете, в будущем компания «Microsoft» может навредить потребителям, воспользовавшись своим монопольным положением на рынке, и поэтому уже сейчас мы этого допустить не можем.

Достаточно спорный способ использования государственной власти, когда частная компания подвергается серьёзным санкциям на основании таких голословных, чисто умозрительных заключений: а что будет, если вдруг потом в будущем, может быть, компания злоупотребит своим будущим монопольным положением, а еще пока ничего не сделала.

Но компания эта на самом деле, если мы говорим о «Microsoft», снижала цену своей продукции, повышала объём производства, и, кстати, один из доводов против «Microsoft» заключался в том, что операционная система Windows улучшалась, и в неё был встроен интернет-браузер, который назывался «Microsoft Internet Explorer», и это мешало развиваться компании «Netscape», которая свой браузер представляла как отдельный продукт. То есть были такие даже мнения, что компании «Microsoft» надо запретить развивать свой браузер, улучшать свой браузер. И кто подавал заявления, кто присоединялся к иску, то есть кто считал себя пострадавшей стороной в деле «Standard Oil» и в деле «Microsoft»? Это были не потребители. Стоит оговориться, что некоторые потребители действительно присоединились к иску. Это были такие, знаете, ботаники компьютерной отрасли, фанаты компьютерного железа и софта, они против «Microsoft» подавали иски. Ну, не знаю, это как какой-нибудь механик из гаража подаёт иск против какой-нибудь автомобильной компании, потому что автомобиль работает не так, как ему хотелось бы, это, в общем, не совсем то, на самом деле нельзя сказать, что механик является основным потребителем машин. Потребителем компьютеров всё-таки является пользователь, так же, как потребителем автомобилей является водитель.

Дональд Будро (фото Алексея Чеснокова)
Дональд Будро
(фото Алексея Чеснокова)

И сейчас мы видим переход лидерства в отрасли компьютерных технологий к компании «Apple». И я считаю это ещё одним доказательством того, что у компании «Microsoft» никогда не было такого контроля над рынком, как говорили противники компании «Microsoft». Точно так же, как, допустим, у компании «Standard Oil». Она не вытеснила с рынка всех других производителей керосина, потому что когда «Standard Oil» росла, у этих компаний были приличные прибыли, приличные объёмы. И потом, когда компания «Standard Oil» выросла и стала для них серьёзным конкурентом, их жизнь, в общем-то, перестала быть такой беззаботной. Им пришлось повышать свою эффективность, конкурировать с компанией «Standard Oil».

И кто были две основных компании, которые присоединились к иску правительства против «Microsoft»? Это была компания «Netscape». Компания «Netscape» потеряла свою долю рынка интернет-браузеров, когда «Microsoft» вышла на рынок со своим браузером «Explorer». А также компания «Novell», производитель сетевого обеспечения, сетевых операционных систем. И я уверен абсолютно, что задача этих компаний была не в том, чтобы облегчить жизнь потребителям, сделать их жизнь лучше. Их задача была в том, чтобы облегчить свою жизнь. Их жизнь, этих компаний, конкурирующих на рынке, их конкурентное положение, именно ему угрожала «Microsoft» своими инновационными продуктами. То есть они хотели на самом деле ограничить конкуренцию, затруднить конкуренцию со стороны «Microsoft», чтобы, свою жизнь облегчить.

Вот когда мы об этой политике с вами думаем, это явно не политика, нацеленная на улучшение, оптимизацию, поддержку конкуренции и так далее. То есть если мы считаем, что эффективно работающее общество должно каким-то образом замедлять конкуренцию, чтобы компании-не лидеры могли спокойнее работать, ну, можно, конечно, обсудить этот вопрос. Этот вопрос теоретически интересен, но с практической точки зрения нельзя называть такую политику политикой поддержки и защиты конкуренции. Эта политика на самом деле нацелена на предотвращение конкуренции. И в случае «Microsoft», и в случае «Standard Oil» конкуренция действительно пострадала. И выигравшими от этого были не потребители, а другие производители – конкуренты этих компаний, которых, с моей точки зрения, не стоило вообще защищать от конкуренции.

Если мы посмотрим на конкуренцию более детально, есть одно интересное исследование в Америке, очень известная работа по исследованию антимонопольного законодательства, написанная профессором права Робертом Борком. Он был тогда профессором права в Йельском университете. И называлась его книга «Антимонопольный парадокс». И действительно, с точки зрения Роберта Борка, антимонопольное законодательство было парадоксом, потому что антимонопольное законодательство было нацелено на защиту интересов потребителей, однако на протяжении всей истории антимонопольного законодательства в США в течение там 80 лет, к 70-му, к 76-му году, когда была издана эта книга, антимонопольное законодательство использовалось для того, чтобы вредить интересам потребителей. Роберт Борк проанализировал – не скажу, что все, – но самые известные, большое количество известных антимонопольных разбирательств, которые слушались в американских судах с конца 90-х годов ХIХ века по 70-е годы ХХ века. И он обнаружил, что очень малое количество из этих широко известных антимонопольных разбирательств делали то, что, как говорит нам экономическая наука, должны делать антимонопольные законы. Большая часть судебных решений, вынесенных в соответствии с американским антимонопольным законодательством, наказывали компании, которые стали более эффективны, чем их конкуренты. И наказывали компании, которые ухудшали условия жизни и работы для других компаний в этой отрасли. То есть если компания выдумывает что-то новое, работает эффективно и эффективно использует ресурсы, то антимонопольное законодательство наказывает такую компанию.

В течение 88 лет, по мнению Роберта Борка, законодательство применялось не тем способом, для которого оно было разработано. И вот примерно когда Роберт Борк издал свою книгу, свою монографию, в 76-м году, произошли определённые изменения в американском антимонопольном законодательстве и даже не столько в законодательстве, а в процедуре применения законодательства. И, с моей точки зрения, процесс применения этого законодательства перешёл на более здравые рельсы. Он стал нацелен на защиту потребителей, и в течение 35 лет, которые прошли с этой даты, американское антимонопольное законодательство оставалось, в общем-то, достаточно пассивной сферой законодательства. Там не было крупных судебных исков. Иск против «Microsoft» – это практически единственная тяжба, которая была за эти 35 лет.

И антимонопольное законодательство в Америке теперь Отодвинуто на дальний план, оно переместилось вниз в списке приоритетов и не является больше темой, на которой сфокусировано внимание американских законодателей. Суды увидели, что применение антимонопольного законодательства реально вредит интересам потребителей вместо того, чтобы поддерживать конкуренцию и улучшать положение потребителей. Думаю, что Америке повезло в этом плане в последние 35 лет. Жалко, что ей не везло в предыдущие 80, почти 90 лет.

Я не знаю таких объективных свидетельств, что уровень конкуренции в Америке снизился за последние 35 лет. Наоборот, я считаю, что уровень конкуренции вырос, экономика стала более динамичной, темп инноваций усилился, ускорился. Мы видим большое количество новых видов продукции и услуг, которые выводятся на рынок. И информационные технологии – это лишь одна из таких сфер. Давайте посмотрим на все отрасли промышленности в США, и мы увидим, что цены, скорректированные на инфляцию, снижаются в реальном исчислении. Даже несмотря на то, что антимонопольное законодательство практически не используется сейчас судами и правительством США, интересы потребителей в целом защищаются. Честно сказать, была бы моя воля, я бы эту ситуацию зафиксировал навсегда, отменив антимонопольное законодательство вообще, потому что я считаю, что система антимонопольного законодательства – это система законов, которые были приняты для хорошей цели, но, знаете, хотели как лучше, а получилось как всегда. Применяется антитраст, к сожалению, во вред потребителю и для других целей. И рыночная экономика, даже в стадии становления, при условии, что в этой экономике обеспечена защита прав частной собственности разумно свободными условиями входа на рынок, то есть нет чрезмерных барьеров для входа на рынок, сама в состоянии поддержать конкуренцию. Конкуренция может исчезнуть только в одном случае: если появятся правительство и его регулирующие органы, которые будут неустанно работать над защитой конкуренции. Я исследовал предпринимательскую деятельность в США, рост компаний, развитие компаний и исчезновение компаний. И с моей точки зрения, причём как в США, так и в Европе антимонопольное законодательство является в лучшем случае бесполезным, а в худшем и в близком, к сожалению, к реальному, оно является вредным. И на этом я бы хотел закончить своё выступление, и, пожалуйста, задавайте ваши вопросы, буду рад на них ответить.

Обсуждение лекции

Б.Д.: Вы не знаете никаких условий, при которых на ваш взгляд нужны были бы инструменты защиты конкуренции? Я не говорю, что конкуренция – слабый цветок, и не говорю, что это сорняк. Кстати, интересная метафора. Но всё-таки, что, совсем никогда не нужны никакие меры для того, чтобы эту конкуренцию создать? Это первый вопрос.

Второй вопрос. Понятна ситуация, когда производитель заинтересован, или торговец, неважно в данном случае, в снижении цены для потребителя, твёрдо зная, что за счёт этого он получит выгоду в связи с ростом оборота. Это понятный механизм. Понятный механизм, когда производитель совершенствует технологии, получая из одного и того же вещества много всего, чего можно продать, или получая какой-то новый продукт, который можно тоже продать. Это тоже понятный механизм. А какие вы могли бы назвать ещё стимулы для того, чтобы в случае отсутствия конкуренции, если вдруг так получается, производитель или продавец улучшал бы продукт или снижал бы стоимость? Кроме уже названных, они очевидны. Я начал бы с этих двух вопросов.

Д.Б.: Спасибо. Тогда сейчас я отвечу на эти вопросы в том порядке, в котором вы их задали. Первый вопрос, как я услышал и понял: есть ли какие-либо условия, при которых необходимо иметь формальную систему защиты конкуренции со стороны правительства? Мой короткий ответ: нет. Я могу пояснить: это не значит, что я думаю, что не должно быть институтов, защищающих конкуренцию, но я считаю, что эти институты теоретически должны быть основаны рынком в процессе функционирования рынка. И я волнуюсь, что в США антимонопольные органы, органы, отвечающие за исполнение антимонопольного законодательства, узурпируют функцию защиты конкуренции. Я считаю, что правительство не должно заниматься предоставлением де-факто монопольных полномочий компаниям. И для меня прямо удивительно, что некоторые правительства различных стран, не исключая правительства США, с одного подиума говорят, что нужно совершенствовать антимонопольное законодательство и защищать компании от монополизма, а с другого подиума они говорят о том, что они дали определённые преимущества какой-то компании. Де-факто они дали ей статус монополии – и говорят, что это почему-то тоже поможет экономике. Мое личное мнение заключается в том, что антимонопольное законодательство не является необходимым. Но, сказав это, следует добавить, что можно проранжировать различные системы антимонопольного законодательства по степени строгости, что ли, и некоторые…

Б.Д.: По степени их вредности.

Д.Б.: Ну, в определённом смысле – да, по степени вредности в кавычках. Если мне кто-то говорит, что «смотрите, господин Будро, вот в этой стране, стране Икс, будет антимонопольное законодательство, и мы обращаемся к вам за консультацией – как, что бы вы нам посоветовали?». Я бы сказал: «ну, смотрите, может, будут разные степени жёсткости, но, допустим, законодательство может запрещать явный сговор между конкурентами. Допустим, вы продаёте водку, я продаю водку. Мы производители водки с вами: и вы, и я. И мы встретились где-то в тихой комнате и договорились о ценах, чтобы цены наши не отличались друг от друга. Это будет ценовой сговор в чистом виде.

С другой стороны, самой плохой вариант или один из самых плохих вариантов антимонопольного законодательства – это антимонопольное законодательство, запрещающее так называемое «хищническое ценообразование». Это законодательство, простым языком говоря, запрещает фирмам устанавливать слишком низкие цены. С моей точки зрения, цены обязательно должны быть конкурентными, но конкуренты «Microsoft» могут говорить: «Не-не-не, «Microsoft» душит нас ценами. Их цены только кажутся конкурентными. Их низкие цены нацелены на захват рынка. И мы считаем, что это компания строит монополию, и давайте-ка возбудим против неё антимонопольное разбирательство».

Я изучал судебные разбирательства, в которых компании обвиняли в хищническом ценообразовании, очень внимательно. И я могу сказать с высокой долей вероятности, что нет ни одного случая обоснованного обвинения компании в хищническом ценообразовании. Я называю хищническое ценообразование «синдромом единорога». Многие люди говорят, что они видели единорога, или им казалось, что они его видят. Но, знаете, единорогов-то нет. Если бы меня спросили, какой тип антимонопольного законодательства имеет право на существование, я бы сказал, что единственный тип – это антимонопольное законодательство, запрещающее явный ценовой сговор между экономическими субъектами. И второй ваш вопрос касался инноваций, компаний, которые ведут инновации.

Б.Д.: Не совсем. Второй вопрос касался механизмов мотивации снижения цены или увеличения качества обслуживания потребителя в ситуации, когда почему-либо конкуренция отсутствует или почти отсутствует. Ведь так бывает? Или не бывает?

Д.Б.: Да, я тоже так думаю. Если на рынке – ну, или в каком-то его сегменте нет конкуренции, то я думаю, что тут не будет большой мотивации для инноваций. Позвольте, я пример приведу. Допустим, в Америке была такая компаний «AT&T» до 1984 года. У них была монополия, предоставленная им правительством США, на оказание телекоммуникационных услуг на всей территории США и телефонной связи. Ну, были какие-то инновации, но их было немного.

И как только монополия «AT&T» была прекращена, то тут-то в телекоммуникациях начались инновации. Качество телефонной связи улучшилось. Сами телефоны улучшились. Цена подключения к телефонной линии снизилась. Не говоря уже о том, что появились вот эти штучки, известные также как мобильные телефоны. Я сейчас могу позвонить из Москвы, из России своему сыну, который живёт в США, и цена будет ниже, чем в 1984 году. И вот это инновации.

Дональд Будро (фото Алексея Чеснокова)
Дональд Будро
(фото Алексея Чеснокова)

Если у вас нет конкуренции, то, конечно, инновациям приходится нелегко. Но если у вас есть конкуренция на рынке, в конкретной нише, то у компаний, у экономических агентов, работающих на этом рынке, есть сильная мотивация вырваться вперёд, чем-то отличиться, получить конкурентные преимущества. Фирмы ведь осуществляют инновации различными способами. Инновации могут даже обернуться против фирмы.

Вот, есть очень интересный известный случай – судебное разбирательство, в начале 70-х годов. Оно было открыто против американских компаний – производителей сухих завтраков. В этом антимонопольном деле обвинялись 4 компании. В чём эти компании обвиняли? В том, что они производили слишком много видов своей продукции, вот этих сухих завтраков, и потребителя это якобы вводит в замешательство. То есть, потребитель хочет придти и увидеть одни кукурузные хлопья на полке магазина, взять и уйти. А там – не знаю, со вкусом клубники, черники, малины, там рисовые хлопья, там кукурузные с сахаром, кукурузные без сахара, облегчённый вариант, то есть слишком много. Голова идёт кругом, глаза разбегаются. И совершенно серьезно был судебный иск, аж 7 лет длилось судебное разбирательство. Только через 7 лет этот иск был прекращён, и я даже боюсь подумать, сколько денег эти компании потратили на услуги юристов, на защиту в этом деле. То есть компании де-факто пытались обвинить в том, что они слишком много занимались инновациями. И внезапно в 1987 году здравый смысл возобладал, и суд, в который этот дело было подано, просто это дело прекратил, что называется, за отсутствием состава. И если вы хотите защищать потребителей, то не нужно пытаться заставить фирмы каким-то образом сдерживать свою инновацию, сокращать свою продуктовую линейку и так далее. Ну, это, конечно, крайний пример. Я не знаю более яркого примера неправильного использования антимонопольного законодательства, но было очень много глупых дел, которые возбуждались против американских компаний на основании доводов, что якобы они вредят интересам потребителей.

Алексей Захаров: У меня два коротких вопроса. Первый. Почему потребовалось Америке 88 лет для того, чтобы критично взглянуть на своё антимонопольное законодательство? Не заключалась ли причина такого плохого качества этого законодательства в том, что его разрабатывали специально для того, чтобы помогать крупному бизнесу, а не защищать потребителей? Это первый вопрос. И второй вопрос. Несмотря на то, что вы вообще не любите антимонопольное законодательство, всё-таки антимонопольное законодательство какой развитой страны вы бы похвалили?

Б.Д.: В смысле – обругали бы в наименьшей степени?

А.З.: Да-да, то есть, я понимаю, может быть, вы занимаетесь только Штатами, но, там, может, Канада, ЕС, Дания какая-нибудь, Нидерланды. Просто, чтоб приятно было.

Д.Б.: Я отвечу сначала на второй вопрос, если можно. Ну, мой ответ – это Гонконг, если там только не было никаких изменений в законодательстве за последнее время. Потому что в Гонконге вообще нет антимонопольного законодательства. Там реально свободные рыночные отношения.

В США на самом деле тоже хороший подход к системе антимонопольного законодательства: оно там есть, только его никто не применяет. И вот я в принципе согласен с тем, что вы сказали в вашем первом вопросе по поводу защиты крупных компаний. На 99%.

Но один момент я хочу привести. Закон, который положил основу антимонопольного законодательства США, известный как закон Шермана, был принят для того, чтобы действительно защитить интересы компаний, и не обязательно крупных – малых и средних компаний иногда. Закон Шермана защищал интересы маленьких скотобоен против конкуренции со стороны тогда крупного и инновационного метода забоя и разделки крупного рогатого скота. Это была централизованная скотобойня в Чикаго, основатель которой изобрёл железнодорожный вагон-рефрижератор, что позволило ему низкозатратно доставлять разделанные туши в крупные города США, где, собственно, и жили основные потребители мяса. И я считаю, что закон Шермана действительно был принят для того, чтобы ограничивать конкуренцию де-факто. И первые 88 лет антимонопольное законодательство в Америке использовалось именно для этой скрытой, косвенно подразумеваемой цели, а не для той цели, о которой говорили, о защите потребителя.

Сейчас, в общем, можно сказать, что антимонопольное законодательство США хорошо используется, то есть его не используют вообще – и это хорошо.

Александр Полыгалов: Добрый день! Я вот о чём хотел спросить. Мне очень понравились ваши примеры про «Standard Oil» и про «Microsoft». Собственно говоря, почему они мне понравились, потому что по сути в них вы рассказали нам типичный пример того, как перераспределяется именно монопольная власть, причём в данных примерах монопольная власть перераспределялась в первом случае к Рокфеллеру, а во втором случае – к Биллу Гейтсу не за счёт потребителей, не за счёт того, что они цены повышали, а за счёт поставщиков, то есть если господин Рокфеллер, насколько я помню эту историю, просто вынуждал продавцов нефти снижать цены на поставляемую продукцию, потому что контролировал как вы сами сказали, терминалы по погрузке нефти, а Билл Гейтс по сути дела, ну, если мы хотим купить ноутбук, то, скорее всего, мы заплатим дополнительные деньги за операционную систему «Windows», которая там установлена, то есть, по сути дела, те инновации, которые тот же самый «Microsoft» осуществляет, они осуществляются за счёт того, что мы все по сути скидываемся на них, покупая ноутбуки с операционной системой Windows, то есть по сути платя тому же самому Биллу Гейтсу.

Б.Д.: Простите, второй пример совсем непонятен. Где здесь монопольность? Мы можем купить ноутбук без этого, установить открытую систему.

А.П.: Доля ноутбуков с операционной системой Windows несопоставимо больше, чем доля ноутбуков без такой системы. Это и есть монопольная власть по определению.

Б.Д.: Нет. Не по определению. По определению чьему? Российского законодательства или логики?

А.П.: А что такое монопольная власть?

Б.Д.: Монопольная власть – власть, которая не имеет конкурента.

А.П.: Правильно.

Б.Д.: Вы можете купить ноутбук без Microsoft Windows при вашем желании.

А.П.: Не знаю, я ходил на Савёловский рынок, там не было ноутбуков без.

Б.Д.: Можно.

А.П.: Ну, может быть. Собственно, мой вопрос: всегда ли инновации такого рода, как вы привели в случае «Standard Oil» и в случае «Microsoft», достигаются за счёт того или иного перераспределения монопольной власти, только в этих двух примерах она, собственно говоря, перераспределяется не за счёт потребителей, а за счёт поставщиков? Согласны ли вы с этой точкой зрения? Спасибо.

Д.Б.: Спасибо. Очень живое обсуждение последовало. Интересно. Я бы вопрос ваш немножко оспорил. Я не думаю, что монопольная власть перераспределялась, я готов сказать, что монопольной позиции, монопольной власти не существовало. Потому что Джон Д. Рокфеллер что делал? Он повышал объём, понижал цену и расширял номенклатуру продукции всем. Известный австрийский экономист Йозеф Шумпетер говорил о цикле инноваций. Я считаю, что инновации – гораздо более важная часть конкуренции, чем просто конкуренция по цене, потому что успешная технологическая инновация всегда ведёт к снижению цены в том числе, потому что она повышает эффективность.

Ну, я понимаю, что в аудитории возникли расхождения во мнениях: возможно ли купить ноутбук без предустановленной системы Windows? Можно или нельзя? Да даже если и нельзя, всё равно есть конкуренция. Попробуйте купить компьютер Apple с предустановленной системой Windows. Я не знаю, как в России дело обстоит, но в Америке Apple существенно наращивает долю рынка персональных компьютеров, ноутбуков в том числе и, честное слово, там никакой операционной системой Windows и не пахнет. И Стива Джобса, наверное, удар хватит, если он увидит операционную систему Windows, установленную на одной из его машин с логотипом надкушенного яблока. И в все равно «Microsoft» продолжает улучшать свои продукты, продолжает понижать свои цены и продолжает расширять номенклатуру своей продукции. И это не значит, что у компании «Microsoft» есть монопольная власть, монопольная сила.

Вопрос из зала: У меня вопрос с некоторой предысторией. Несколько месяцев назад ВТО вынесла вердикт о том, что европейская компания «Airbus» нарушает антимонопольное законодательство. Европейский союз дотирует «Airbus», и поэтому он обладает большими преимуществами. Вот буквально вчера-сегодня вышел предварительный вердикт ВТО о том, что и американское правительство нарушает антимонопольное законодательство, датирую компанию «Boeing». Получается, что и американское, и европейское правительства нарушают некие законы и вердикты ВТО о том, что нельзя дотировать собственные компании излишне. И вопрос там в несколько миллиардов и с той, и с другой стороны. Во-первых, возможно ли не дотировать собственных таких монопольных производителей для соблюдения конкуренции, потому что там речь идёт и о рабочих местах, и о занятости и так далее?

Б.Д.: То есть можно ли не заниматься протекционизмом?

Вопрос из зала: Да, можно ли не заниматься протекционизмом, и можно ли создать некий наднациональный институт, который бы это регулировал, потому что на текущий момент как-то регулирования не получается.

Б.Д.: Я чуть-чуть расширю или дополню этот вопрос. Вы как бы смеялись над идеей неприлично низких цен, которые устанавливают компании, имеющие большую долю рынка. Понимаю смех. А что вы думаете по поводу понятия демпинговых цен, как раз в расследовании ВТО. Это отчасти связанные вопросы.

Д.Б.: Я рад буду поговорить на обе эти темы, потому что у меня в экономике два основных интереса. Первый – это антимонопольное законодательство и его история, а второй – это международная торговля и вопросы, связанные с международной торговлей. До того, как я отвечу на этот вопрос, я хочу кое-что прояснить – возможно, я не сделал этого ранее. Позвольте, я чётко скажу, что я имею в виду под монопольной властью. Я имею в виду следующее. Это компания, продавец, у которой есть возможность повышать цены, понижать объёмы производства и при этом поддерживать высокую долю рынка и поддерживать высокий уровeнь рентабельности и не волноваться при этом о действиях других конкурентов, работающих на рынке или которые могут выйти на этот рынок. То есть такая компания, обладающая монопольной властью, может не учитывать действия конкурентов. Предположим, что на рынке есть несколько равных конкурентов. Компания А повысила свои цены – это прямая выгода компаниям Б, В, Г и так далее, потому что эти компании моментально получили новых клиентов. Клиент-покупатель переключился на их продукцию с продукции компании А. И я не считаю, что у компании, за исключением компаний, получивших монопольные права от государства, может возникнуть монопольная власть.

И я возражаю не только против предоставления государством монопольных полномочий, я настроен против предоставления государством и субсидий, в том числе и в авиакосмической отрасли. Я американец, и я слышу, что в американской прессе муссируется тема, что «Boeing, как же так? Это же священная корова». То есть руководство Boeing так сильно раздражается, так сильно грустит по поводу того, что «Airbus» получает субсидию от правительств стран Евросоюза. Но мы прекрасно знаем, что Boeing тоже получает такие субсидии. И я думаю, что с учётом того, что и та, и другая компания получает эти субсидии, я не знаю, как это меняет конкурентную борьбу между ними. Ну, конечно, у компаний есть естественно противоположные интересы, то есть каждая из этих компаний хочет, чтобы она сама продолжала получать такие субсидии, а у конкурента такие субсидии были бы отозваны.

Я, честно сказать, не вижу какой-либо проблемы с конкуренцией между производителями гражданских самолётов.

Теперь что касается демпинга. Демпинг – это название, используемое в законодательстве о международной торговле для обозначения того, что мы раньше уже называли хищническим ценообразованием. Я считаю, что это в корне неправильная вещь. Если любая компания снижает свою цену по любой причине, для любой цели, то такой фирме нужно аплодировать, а не подавать на эту фирму иски в суд. Но международный торговый протекционизм очень силён. И какой-нибудь компании, работающей на рынке какой-то страны, гораздо проще показать на какую-то иностранную фирму и сказать: «А вот эти ужасные иностранцы, они понижают цены. Они продают по демпинговым ценам». Ну, и по разным причинам, я не знаю, есть ли в России такой подход, но американцы думают, что все иностранцы гораздо умнее нас. Допустим, китайцы чудеса творят в области производства. Они могут всё что угодно произвести за копейки. Что японцы обладают даром разрабатывать технику будущего. И то, что компания может подать иск против иностранных конкурентов, обвинив этих иностранных конкурентов в демпинге, это ее развращает на самом деле, потому что это даёт ей возможность не конкурировать, а использовать протекционистские меры защиты.

Дональд Будро (фото Алексея Чеснокова)
Дональд Будро
(фото Алексея Чеснокова)

И правительство США бьёт себя в грудь, фигурально выражаясь, и говорит: «Мы понижаем торговые тарифы». Да, но с другой стороны тарифы понижали в течение предыдущих 60-ти лет уже. А вот возможности американских компаний обвинять иностранные компании в демпинге только выросли за последнее время. Я считаю, что это пример явного лицемерия, когда американское правительство может предоставлять своего рода протекционистские привилегии тем отраслям промышленности и тем даже фирмам, которые американское правительство считает достойными этого. И в то же время американское правительство может публично заявлять: «Да, мы снижаем торговые барьеры, снижаем пошлины», при этом продолжая субсидировать различные американские фирмы, в том числе Boeing, как мы недавно услышали, и американское правительство вводит по продукции некоторых американских фирм так называемые антидемпинговые пошлины. Я бы, если бы у меня спросили совета, посоветовал незамедлительно отменить антидемпинговые разбирательства и антидемпинговые пошлины, потому что снижение цены есть благо. Всё, точка.

Константин Иванович: У меня принципиальный вопрос. Вы изучали ситуацию в Америке. Допускаете ли вы, что в России ситуация может оказаться совершенно противоположной? Там, где цены должны понижаться, они будут повышаться, а где цены будут повышаться, там, наоборот, будут понижаться.

Б.Д.: А при нагревании всё будет сужаться. Хорошо.

Д.Б.: Спасибо за хороший вопрос. Ответ на него сложен, потому что на этот вопрос нужно ответить на нескольких уровнях. Начну отвечать так. Я верю, искренне верю и готов эту уверенность защищать до последнего своего вздоха, что классическая экономическая наука применима во всех странах, и рынок, допустим, прохладительного напитка «Coca-Cola» в США в 2010-м году работает по тому же принципу, по которому работает рынок, я не знаю, крупного рогатого скота в Монголии несколько веков назад. Пример условный. Общие принципы экономики сами себя применяют в различных экономических ситуациях. Возвращаясь к ответу на ваш вопрос. Нужно просто гораздо больше времени, чем то время, которое есть у нас сегодня до завершения нашей лекции, и, я надеюсь, что вы не будете меня сильно обвинять за такой короткий ответ. Позволю себе прямо сформулировать ваш вопрос. Верю ли я, что в России предприниматели могут повышать цены, когда они в других странах понижаются? То есть считаю ли я, что предприниматели могут использовать рыночные возможности другим способом по отношению к тому, как используют предприниматели рыночную систему США? Я скажу, что нет. Людская природа одинакова. Люди используют рыночные возможности одинаковым способом. Если компания работает на российском рынке, если у неё есть большая доля рынка и если эта компания не предпринимает все возможные усилия для того, чтобы удовлетворить интересы потребителей, то я уверен, что рано или поздно на рынок России придёт другая компания, которая уже работает на этом рынке, которая изобретёт новые способы удовлетворения потребностей потребителей, и у этой новой компании, у этого новичка будет расти доля рынка за счёт старой компании, которая плохо работает и так далее. Новые компании организуются каждый день, пока здесь мы с вами сидим, – и в России, и в США, и в Монголии, и в Намибии, и где угодно, потому что общие законы экономики неизменны, и они существовали в течение человеческой истории в различных фазах человеческого развития.

Георгий Чудновский: У меня два вопроса. Один связан с историей Форда, автомобилестроителя. Ведь у него начало похоже на то, как в «Standard Oil» и «Microsoft». Монополия на рынке. Ну, он изобрёл конвейерное производство, дальше автомобили снижались в цене. К сожалению, были только чёрные, но потом этот пробел … и стали народными в этом смысле. Ну, как у нас говорят, народным, там такого не было понятия в Америке. Вот – а почему его не остановили? У него не было таких проблем, как у двух названных. Это первый вопрос, просто я не до конца сведущ в этой части. Почему не остановили законом Шермана.?Я имею в виду это. Могли убить, тоже остановка. Так, но есть более мирные гуманные способы останавливать в Америке. А второй вопрос, вот, вообще у меня их три было, но я двумя ограничусь. А второй вопрос по поводу коллеги, который выступал перед вами и рассказал нам просто чудеса эффективности нашей федеральной антимонопольной службы, которая…

Б.Д.: Мы, если что, даже дадим ответить коллеге.

Г.Л.: Обязательно. Я его вызываю на это как раз. Потому что сильно эффективную картину рисовал, что в один год 7 млрд. рублей, а в следующий – 29. если вы перечислите на доллары с расчетом 1 доллар – 30 рублей, вы увидите сумму, которую наработало наше леволиберальное, это вообще удар по левому либерализму, по «Яблоку», я это так понимаю. А теперь вопрос у меня состоит к вам, это как бы напоминание, что произошло, а вопрос состоит в следующем. Вот «Microsoft», это я неточно знаю, но вы меня поправите, поскольку владеете информацией, на европейском рынке «Microsoft» был оштрафован довольно солидно. Там, по-моему, больше триллиона евро, виноват, миллиарда евро штраф, но это я неточно. Порядки абсолютно несовместимые. То есть наказание там – и, стало быть, деятельность тех служб весьма существенна и заметна, это часть бюджета еврогосударств некоторых, такая солидная. В этой связи не могли ли бы вы расширить наши представления о штрафах, если возможно. Благодарю вас.

Д.Б.: Спасибо. Два прекрасных вопроса я услышал. Что касается компании «Ford Motor Company». Я на самом деле изучал историю компании «Ford». Кратко, но изучал. Eсли можно, я расскажу вам о ней. Я думаю, что ни к «Ford», ни к «General Motors» не применялись антимонопольные разбирательства, потому что автопром был абсолютно новой отраслью, которой не существовало ещё 20-30 лет назад – на тот момент, когда они добились успехов. И даже в 1950 году отрасль еще была новой. А вот в 60х, хотя антимонопольных разбирательств еще не было, Министерство юстиции США направило 4 крупнейшим автомобилестроительным компаниям неформальные рекомендации. В них правительство США чётко дало понять, что стоит этим 4 большим компаниям нарушить хоть сколько-нибудь сложившийся между ними конкурентный баланс, то против них будут поданы судебные иски. И ирония заключается в том, что как раз в 70-е годы японцы начали продавать свои машины. И сейчас, если тридцатилетнему человеку сказать о том, что «знаешь, было время, когда «Ford» был чуть ли не монополистом в Америке», он скажет: « да ты что! А где ж тогда была «Toyota», которая сейчас имеет очень сильные позиции на американском рынке?»

И вот вы сказали, что Форд изобрёл конвейерный способ производства автомобилей. Это очень интересно, потому что Генри Форд его не изобрел, а «позаимствовал». Знаете, откуда он его позаимстововал? У промышленных скотобоен в Чикаго. Как раз тех самых, против которых, помните, был направлен закон Шермана, потому что там, на промышленных скотобойнях, был один из первых промышленных конвейеров, то есть с одного конца заходит живой скот, с другого конца выезжают уже разделанные туши этого конвейера. И я уверен, что Генри Форд был техническим экспертом выдающегося просто калибра и понял настоящую ценность этой идеи.

Теперь что касается штрафа по «Microsoft». Да, действительно, штраф превышал миллиард долларов, хотя точной цифры я, конечно, не помню, я не исследовал вопрос. Сейчас я говорю из общих соображений. Вот эти штрафы, которые налагаются антимонопольными органами на ту или иную компанию, отражают, особенно когда речь идёт об иностранной компании, политическое недовольство компанией. И, кроме того, эти штрафы отражают финансовые возможности компании, на которую налагают штрафы. То есть, сколько она может заплатить, вот столько мы и назначим. И, честно скажу, я не исследовал вопросы штрафов в антимонопольном законодательстве так детально, чтобы мочь дать вам адекватный ответ.

Б.Д.: Поступил письменный вопрос. Развитие капитализма объективно ведёт к концентрации капитала. Согласно марксизму, я думаю, что «согласно марксизму» должно бы стоять в начале всё-таки первого абзаца, это предпосылка перехода от капиталистического хаоса к плановому развитию при осуществлении революции. Или, наверное, всё-таки, после осуществления. Не считаете ли вы, что антимонопольное законодательство есть защита капитализма от наступления социализма?

Д.Б.: Ну, хороший вопрос, интересный момент. И на самом деле этот вопрос поднимался раньше одним из моих хороших коллег. К сожалению, он умер несколько лет назад, его звали Дональд Дьюи, он был профессором экономики в Колумбийском университете в Нью-Йорке. Он был экономистом с мировым именем и изучал антимонопольное законодательство, по крайней мере столько же лет, сколько и я, но он в отличие от меня не считал, что антимонопольное законодательство не нужно. И мы с ним как-то сидели, общались, кофе, по-моему, пили – и он мне говорит: «Дон, смотри, ты говоришь, что антимонопольное законодательство делает компании менее конкурентными, но всё равно я считаю, что антимонопольное законодательство служит хорошим позитивным целям». И добавил: «Да, антимонопольное законодательство, по моему мнению, одурачивает людей, антимонопольное законодательство помогает людям ошибочно верить в то, что не идёт процесс концентрации капиталов, в то время, как мы знаем, что это абсолютно естественный процесс в условиях капитализма». И, в общем, в этом плане Маркс не ошибался. То есть, грубо говоря, это снижает «классовую напряжённость» в американском обществе, когда люди сидят и думают, что: «а, вот есть антимонопольное законодательство, значит, компании не смогут концентрировать капитал столь же быстро». И это мнение исследователя с мировым именем, в которое я верю.

И есть, конечно, другие положительные моменты, которые даёт нам антимонопольное законодательство. То есть, по мнению различных экономистов, есть улучшение конкуренции и так далее. Но вопрос, что произойдёт, если в Америке отменить антимонопольное законодательство, не возникнет ли в США Союз Советских Американских Штатов, не знаю. Скорее всего, вопрос спорный, не знаю, как на него ответить. И профессор Дьюи, я считаю, глубоко исследовал вопрос, и я уважаю его точку зрения. Я не готов оспаривать эту точку зрения, что задача антимонопольного законодательства – в том числе, давать людям нужную уверенность в том, что не идет процесс концентрации капитала.

Николай Федотов, банкир: В российской экономической политике есть и другая практика, когда повышаются требования, например, к уровню капитала ряда экономических институтов, коммерческих банков, букмекерских контор, страховых компаний, туристических фирм.

Б.Д.: То есть повышается порог для входа…

Н.Ф.: Порог для входа на этот рынок или для нахождения на этом рынке. Как, на ваш взгляд, не является ли такой путь ограничивающим конкуренцию и как раз, напротив, способствующим монополизму? И что это в России противоположные, как и во всём мире, наверное, тенденции?

Д.Б.: Что вы имеете в виду? Вы имеете в виду.., ну, вы смотрите, как я понял вопрос. Вот эти требования регуляторов – и требования рынка, и повышают ли они барьеры на вход на рынок? Конечно, повышают. Я понимаю, и я надеюсь, что я правильно понимаю из вашего вопроса, что вот коллега и один из моих тоже хороших знакомых, экономист, занимавшийся вопросом денежно-финансовой политики, Джордж Сельджин, он приедет в Россию через пару месяцев. Он будет как раз выступать по вопросам банковского регулирования, и, я думаю, вот если ему задать вот этот вопрос, как регулировать банки, то его ответ будет – создать конкурентную банковскую систему, то есть банки конкурируют сами по себе, и не нужен какой-то жёсткий регулятор. И такого рода требования, предъявляемые регулятором, ничего не делают, кроме того, как повышать барьер для входа на рынок, и, действительно, ограничивают конкуренцию.

Сергей Дроценко, работник издательства: Я работал со старым Word, Word2, ну, он тоже, естественно, «Microsoft», и сейчас переходим на новый. Так вот, вопрос касается принудительных инноваций. Старый Word2 вполне меня устраивал. То есть новый Word – он не лучше, седьмой. Но на новых машинах не идёт старый Word. И меня вынуждают покупать новый Word, чтоб он шёл на новых лучших машинах.

Б.Д.: Вопрос понятен. Не ограничивает ли это свободу потребителя? В этом вопрос, наверное?

С.Д.: Ну да, ухудшает права потребителя.

Б.Д.: Спасибо.

Д.Б.: Ну, я скажу так, что нет вопроса в том, что рынки реагируют на потребности большинства потребителей. И могут быть такие ниши потребительского спроса, которые останутся неудовлетворёнными, рынок их просто не заметит. Я уверен, что есть много людей, чьи предпочтения в работе с текстовыми редакторами аналогичны вашим. То есть люди, которые детально изучили, освоили Word 2.0, и им больше ничего не надо. Я думаю, что теоретически в интересах «Microsoft» было бы производить этот программный продукт и продолжать его поставлять, поддерживать. И у каждого из нас есть свой уникальный набор требований, но, понимаете, если эти требования не достигают определённой критической массы… вот у меня есть хороший пример, если можно, один из моих любимых примеров. Есть фирма – прозводитель мороженого «Баскин Робинс», производит большое количество сортов мороженого с различными вкусами. И вот у них есть мороженое с вишней, ванильное мороженое с кусочками вишни. И они его не производят и не продают в Вашингтоне, округ Колумбия, там, где я живу. И казалось бы, вкус-то популярный. У компании нет мотивации не производить его, тем не менее, они решили его не производить. Мне вот это высказывание, что спросом не пользуется, всегда раздражает.

Василий Исколон: Меня зовут Василий Исколон, я аспирант кафедры местного самоуправления ВШЭ. Вопрос такой. Известная рыночная ситуация, в которой традиционно считается необходимым вмешательство государства, – это, например, предоставление коммунальных услуг, то есть здесь мы наблюдаем ситуацию, когда очень высокие барьеры на вход, допустим, город не может себе позволить иметь два водопровода, и поэтому либо это одна компания, которая становится естественным монополистом, либо это берёт на себя государство.

Б.Д.: А ситуацию нескольких операторов, работающих в одном городе, вы не знаете?

В.И.: Ну, вот, по крайне мере, традиционно считается, что это провал рынка, где высокие цены, ну, к тому же затруднены переходы потребителей от одного поставщика услуг…

Б.Д.: Ну, это да, если потребители не объединены в какие-то сообщества.

В.И.: Да, то есть вот как вы прокомментируете эту ситуацию: это действительно провал рынка, или здесь возможна конкуренция, и расскажите, пожалуйста, о ней.

Б.Д.: Спасибо.

Д.Б.: Во-первых, спасибо за вопрос. Во-вторых, ваш вопрос затрагивает два чётко различимых момента. И я бы хотел ответить на один, ну, не знаю, на один ответить или на другой. Просто по времени. Первый вопрос – это теория естественных монополий. И второй, более интересный момент, и, кстати, вопрос, на который, мне кажется, я могу интереснее, информативнее ответить, – это вопрос об издержках на переход от обслуживания одного поставщика услуг к другому. И это по-разному называется: это сетевой эффект или преимущество первого игрока, вышедшего на рынок. То есть когда первый игрок выходит на рынок, даже если продукт или услуга этого игрока хуже, чем продукт его конкурентов, то тот факт, что этот игрок захватил долю рынка, потребители используют продукты или услуги этого поставщика, просто инерция потребительских предпочтений приводит к тому, что другим игрокам – конкурентам, которые пришли на этот рынок позже, сложнее перетянуть на себя потребителя – отнять долю рынка у первого игрока, даже если него товар хуже. Было исследование, которое провели два экономиста, работающие в университете Техаса. Это Дэн Маргулис и Стэн Лейбовиц. Они изучали вопрос привязанности потребителей, то есть когда потребитель четко предпочитает единственный тип продукта, даже не рассматривая альтернативы. Вот, например, грампластинки. У меня первый плеер компакт-дисков появился, когда мне был 31 год, в 1989 году. До того у меня была вертушка, качественный звукосниматель, у меня были все пластинки «Битлз», представляете себе? И внезапно я обнаружил, что на рынок выходят компакт-диски, когда я пошёл в магазин грампластинок и говорю: «Мне нужна вот эта пластинка». И мне сказали: «Нет. Только на CD она есть». И я понял: «Опа! Что-то произошло, теперь же будут только CD». Конечно, звук лучше. Но вот это исследование Лейбовица и Маргулиса, очень интересное исследование: они анализировали предпочтения потребителей, это было ещё в 70-е годы, когда люди выбирали между двумя стандартами: видеокассетами Betamax и VHS. И, собственно, это классический пример, он вошёл в историю. Люди говорили, что Betamax– это прекрасные кассеты, качество выдающееся. Они признавали, что преимущество VHS в том, что те вышли на рынок первыми.

Лев Московкин: Вопрос в том, знаете ли вы о монополии американской фирмы «Monsanto» генно-модифицированных продуктов, там война идёт Западной Европы с Америкой? И что делать, когда фармацевтические компании покупают экспертов, и ВОЗ объявляет свиной грипп, которого не могло быть даже?

Д.Б.: Ну, я не знаю про свиной грипп, я не готов ответить. Но вот вопрос, который вы задали про «Monsanto» и так далее – он не совсем относится, мне кажется, к антимонопольному законодательству. Это роль интеллектуальной собственности в общей картине вещей. Я считаю, что это сложный вопрос, связанный с тем, должна ли защита интеллектуальной собственности вообще предоставляться, и если да, то каков должен быть объём такой защиты, этих прав. Я не боюсь сказать, что, если честно, я недостаточно хорошо эту тему знаю. Я, может быть, даже недостаточно умён, чтобы по этой теме какие-то суждения выносить, но сразу скажу, это не вопрос антимонопольного законодательства, а вопрос защиты прав на интеллектуальную собственность. И, действительно, есть возможность улучшения этого законодательства, и я наслышан об этой проблеме, которая есть у «Monsanto».

Б.Д.: Cпасибо!