28 марта 2024, Четверг, 23:16
TelegramVK.comTwitterYouTubeЯндекс.ДзенОдноклассники

НОВОСТИ

СТАТЬИ

PRO SCIENCE

МЕДЛЕННОЕ ЧТЕНИЕ

ЛЕКЦИИ

АВТОРЫ

12 апреля 2011, 11:23

Память о 12 апреля

12 апреля не только государственный, но и личный праздник. Все детство я читала книги о космосе и космонавтах. Героические покорители космоса были моими кумирами. Когда я родилась, уже погиб Гагарин, умер Королев,  и в скором времени, при разгерметизации спускаемого аппарата погибнут Волков, Добровольский и Пацаев. Тогда хорошие издания были не так доступны, но дома были книги и самого Гагарина, и его родных, и Волкова, и других авторов. Потом появились книги Ярослава Голованова и его коллег, которых теперь назвали бы научными журналистами.

Мы часто забываем, что Гагарин полетел в космос в 27 лет, а погиб в 34 года, и что 9 марта 2011 года ему исполнилось бы 77 лет. Мама не раз рассказывала мне историю, как она, 16-летним подростком, весной 1962 года увидела Гагарина на комсомольском собрании Фрунзенского района г. Москвы. Всё это происходило в клубе за центральным зданием КГБ, возле знаменитого гастронома, на углу Бол. Лубянки и Фуркасовского пер. Всем при входе выдавали красивые красные мандаты, и когда Гагарин приехал и сел в президиуме, те, кто сидел с ним рядом, начали ему передавать мандаты, чтобы космонавт поставил свой автограф.

Гагарин говорил без всякого высокомерия, отметив, что в его полет вложен труд многих тысяч людей. Потом он собрался уходить, а маме тоже захотелось получить автограф. Она вышла, спустилась вниз и стала ждать, ведь из президиума дорога к выходу была совсем другой. Наконец, появился Гагарин. Мама никак не могла осмелиться к нему подойти, и так и шла за ним несколько десятков метров к его черной «Волге». «Он был совсем один, никто его не охранял! – вспоминает мама. – Люди, которые шли в тот момент по улице, не могли поверить, что это Гагарин и поэтому никто не обращал на него внимания». Наконец, когда Гагарин уже стал садиться в машину, в которой его ждал водитель, мама собралась с духом и попросила автограф. Космонавт расписался, мама сказала, что тоже хочет лететь в космос. Гагарин приоткрыл окошко автомобиля и сказал: «Учиться надо!».

Чуть раньше, зимой 1962 года мама написала письмо Хрущеву, мол, я человек спортивный, отважный, готова лететь в космос и выполнить любое задание… На это пришел стандартный, по-видимому, ответ: «Ваше письмо рассмотрено и в случае необходимости…».

Оглядываясь на события 50-летней давности, нам показалось интересным узнать, как встретили 12 апреля известные общественные деятели, представители науки и культуры.

Филологу, профессору Оксфордского университета Андрею Зорину, преподающему также в РГГУ и АНХиГС, в этот день было всего 5 лет и «он ничего о полете не помнит». Социологу Даниилу Александрову, заместителю директора, профессору СПб филиала ВШЭ, было 4 года и, конечно, гагаринский взлет также не остался в его памяти. А вот известный физик, академик РАН Валерий Рубаков, которому было тогда 6 лет, рассказал, что «в тот день я был в Москве, родителей дома не было, мы были вдвоем с моей бабушкой. Врезалось в память, что когда Левитан заговорил по радио «Внимание, Внимание! Работают все радиостанции Советского Союза и центральное телевидение!», моя бабушка (а она, конечно, пережила войну, бомбежки Москвы, эвакуацию в Среднюю Азию) не на шутку испугалась: «Неужели опять война?». А потом все, включая меня, испытали какой-то необыкновенный подъем. Радость, гордость за страну переполняла. Перезванивались с родственниками и друзьями, поздравляли. В общем, получилось несколько дней настоящего праздника. Такой атмосферы в Москве после этого не было никогда».

Петербургский археолог Сергей Белецкий в 1961 году учился в 1 классе. Он вспоминает, как отмечали они тот день со своим отцом, знаменитым археологом Василием Белецким:

«Прямо во время урока в класс вошла завуч, и сказала, что Юрий Алексеевич Гагарин, советский летчик, стал первым человеком, полетевшим в космос, стал первым космонавтом. Нас отпустили с уроков. Я побежал домой (мы жили тогда рядом с Эрмитажем, на Дворцовой набережной). Газеты в тот день были доставлены с опозданием, но в них уже была на первой странице фотография Гагарина. Пришел отец – они с мамой работали в Эрмитаже, и дойти до дома было делом пяти минут, – перейти через двор Эрмитажного театра. Мы с отцом вырезали из газеты фотографию Гагарина, наклеили ее на лист чертежной бумаги, отец нарисовал вокруг акварелью контуры красного вымпела с желтой бахромой. Я с этим листом побежал в школу и повесил этот самодельный плакат в вестибюле. Говорят, потом школе райком объявил благодарность за оперативное появление наглядной агитации (но точно я это не знаю).

 Потом мы с несколькими одноклассниками побежали на Дворцовую площадь. Там было очень много народа. Фактически, начались стихийные народные гуляния. Помню, что двое или трое людей несли четвертого вокруг Александрийского столба, а он, этот четвертый писал на столбе мелом. Кажется, фраза была такая: “Космос это не предел – захотел и полетел”… А по дороге на площадь мы уже видели на стенах домов на улице Миллионной (тогда – улица Халтурина) надписи мелом – “Ура!”» и “Гагарину слава”. Кстати, хорошо помню, что тогда была очень модной прическа – два хвостика волос над ушами, перевязанные ленточками. Такая прическа называлась почему-то “Полюби меня, Гагарин”».

Физик Дмитрий Дьяконов, заведующий сектором Петербургского института ядерной физики, профессор Академического университета в Санкт-Петербурге рассказал, что в день полета Гагарина ему уже исполнилось 12 лет, и он учился в 5-м классе:

«Нас на радостях отпустили из школы после второго урока. Люди вываливали из всех учреждений, возникали какие-то стихийные митинги. Моя подружка, чуть постарше, написала мелом на доме: «Слава советской интеллигенции!» Милиционер покосился, но промолчал. Я пришёл домой и включил свой собственный, сделанный руками радиоприёмник, настроенный на любительский диапазон на коротких волнах, который «не ловили» обычные приёмники из магазина. Тогда не было Интернета, а мне надо было общаться со всем миром, поэтому я мечтал сделать радиостанцию. Но оказалось, что передатчик можно было иметь лишь с 18 лет, так что я пока спаял только приёмник и слушал любителей со всего мира.

На коротких волнах любителям разрешалось работать только телеграфом, т.е. азбукой Морзе, с шириной полосы 2 кГц, кто понимает. Пришлось выучить Морзе. И вот я включаю свой любительский диапазон, а там такое творится! Весь мир сошёл с ума! Все как будто забыли, что разрешена только морзянка – все норовят голосом, в микрофон: си-кью, си-кью («всем, «всем»), Russian, space, Gagarin… Все пытаются установить QSO («двусторонняя связь») с советскими любителями, поздравляют наперебой. На ломанном английском, сквозь хрипы – Gagarin, space, rocket, 73 («наилучшие пожелания»)… Никогда не было такого ни до, ни после».

Научный руководитель НИИ транспорта и дорожного хозяйства, эксперт по организации транспортных сетей Михаил Блинкин встретил этот день на спортивных соревнованиях:

«Я помню 12 апреля 1961 года абсолютно отчетливо, и вот по какой причине. Вот первая картинка: стадион, юношеские соревнования, мне 14 лет. Я прыгал в длину, я бегу 100 метров и 60 метров с барьерами. Самая главная задача – попасть в сборную республики по легкой атлетике. Супер-пупер! Подготовка бешенная, тогда я жил в Тбилиси, было уже тепло, соответственно, с весны шли интенсивные тренировки на стадионе. Мы как скаковые лошади натренированные и я выигрываю. В финал я попал на обеих дистанциях, а выиграл, по-моему, 100 метров, «гладкую» дистанцию. Настроение совершенно эйфорическое, я иду в раздевалку, супер-пупер!

И тут в раздевалке, это же надо понимать это Советский Союз, там тарелка-громкоговоритель орет: «Гражданин Советского Союза майор Гагарин…». Вот наложение двух этих эйфорий. Ощущение было абсолютно фантастическое, полной, глубокой, совершенной, телесной и духовной радости.

 Много-много лет спустя, я уже закончил мехмат МГУ, среди моих друзей – много тех, кто непосредственным образом участвовал в космических программах в самых разных качествах, математическое образование этому споспешествовало. На факультете было целое отделение механики: гидро- и аэродинамика, волновая и газовая динамика, выпускников туда просто пачками направляли. Я тогда уже понимал, насколько все это мало эйфорично и что за всем этим стояло: эта космическая гонка, металлические гробы, в которых грузили несчастных ребят. Но это всё было потом. А в тот день было ощущение полного и совершенного счастья. Прошло 50 лет, а я могу сделать раскадровку того дня, как я пошел в раздевалку, орет громкоговоритель...

По счастью, я никогда не имел отношения к военно-секретным наукам. Мне как-то довелось поболтать с космонавтом Гречко и даже выпить с ним. Он не был склонен рассказывать о героической эпопее советской космонавтики, приятный человек. Тяжелая и страшная работа с полным загублением своего здоровья. На самом деле, всё это – грандиозный пиар-проект ценою жизни огромной массы хороших людей».

Известный лингвист, профессор РГГУ Григорий Крейдлин на наш вопрос, помнит ли он 12 апреля и не мечтал ли быть космонавтом, воскликнул «Конечно, помню!»: «Мы всем математическим классом пошли на Красную площадь, но дошли только до центра. Везде, как и мы, ликовали, радовались. А узнал я о полете по радио. Но лететь в Космос не мечтал, как не чувствовал себя к этому приспособленным».

В свою очередь, профессор факультета биологии МГУ Алексей Гиляров рассказал, что в 1961-м году уже учился на первом курсе биофака МГУ и космонавтом никогда быть не хотел. «А вот, прочитав Экзюпери, очень хотел научиться управлять небольшим самолетом», но не получилось. 12 апреля он был в Москве: «Поскольку мы жили в двух шагах от Ленинского проспекта, то, конечно, встречали Гагарина. Радость была настоящая. И на улицу встречать Гагарина люди вышли сами, потому что хотели, а не потому, что кто-то велел, как это было с главами многих государств: тогда студентов посылали их встречать, и за это отвечала парторганизация».

Еще один студент только медицинского института, а  ныне врач-психиатр и  литературовед Юрий Фрейдин вспомнил, что «в тот день были занятия. Я учился на лечебном факультете, а у нас был еще и педиатрический факультет, одна из кафедр которого находилась в то время на Моховой. Вы, может быть, видели фотографии с Красной площади 12 апреля 1961 года, как по ней идут молодые люди в белых халатах. Это мои однокурсники только с другого факультета. Они услышали объявление по радио, разрисовали халаты соответствующими надписями и пошли в них на Красную площадь». Потом Фрейдин стал врачом, кандидатом мед. наук, работал в различных научно-клинических учреждениях, а сейчас, в силу возраста, уже только консультирует. С космосом никогда дела не имел, а с медициной космоса был связан его однокурсник, который долгое время работал в Институте медико-биологических проблем РАН, в лаборатории Федора Дмитриевича Горбова, основоположника авиационной и космической психологии. 

«Мы уже тогда понимали чисто медицинскую сторону этого дела, что это была колоссальная победа. Про эту тему я уже что-то знал, так получилось, что первые переводные книги про авиационную медицину я читал еще до института. И мы представляли, что пришлось преодолеть», – сказал Фрейдин. – «Мы не знали всех технических сложностей, ракеты, топливо и прочее, а вот то, что касалось человеческих трудностей, это нам было достаточно понятно. И это было конечно феноменально, это было потрясающе!».

Науковед, заведующий лабораторией Института системного анализа РАН Эдуард Мирский вспоминает, что «узнал о полете Гагарина на работе – я тогда работал в Ростове-на-Дону – преподавал в экспериментальной “немецкой” школе основы технического перевода и часть предметных программ (история география, литература) на языке».

«У меня как раз был свободный урок и в учительской из репродуктора мы узнали эту потрясающую новость. Все классы (слава богу, не было контрольных работ) вышли на торжественную линейку, а затем и на стихийную демонстрацию (На моей памяти, единственную стихийную демонстрацию, если не считать Дня Победы.). Потом уже я несколько лет в отпускной период работал капитаном экспедиционной флотили (две крейсерских яхты) в северных сферах Ладоги. Экспедицию проводил Институт психологии РАН. Там в качестве испытателей и методистов были и ребята из отряда космонавтов, классные парни», – отмечает он.

Борис Мисник, создатель первого независимого Горно-металлургического профсоюза, затем депутат Госдумы, ныне входящий в Политсовет партии «Яблоко», рассказал, что в то время был студентом в Ленинградском институте:

«Незадолго до полёта Гагарина на лекции преподаватель сказал нам, что успешный полёт собачки в космос означает, что очень скоро полетит человек. Поэтому мы были готовы  и встретили этот день как ожидаемый праздник. Но на демонстрацию нас никто не звал и не отправлял, поэтому занятия шли как обычно. Но рады были и гордились, конечно, тем более, что Гагарин служил у нас на Севере и летал в нашем небе.

Потом, уже когда я работал на комбинате Североникель в г. Мончегорске, к нам приезжали космонавты Быковский  и ещё кто-то, чью фамилию я, к сожалению, забыл. Хотя забыть фамилию одного из первых космонавтов в те годы казалось кощунством. Дело в том, что именно в нашем городе стояла лётная воинская часть, где эти космонавты служили до зачисления в первый отряд подготовки к космическим полётам. На встречу пришли едва ли не все жители города, 800-местный зал Дворца культуры был забит. Рассказывали много бытовых подробностей про полёты. Естественно, ужинали с местным начальством. В памяти остался постпраздничный рассказ одной из откровенных  секретарш: “Просыпаюсь – а слева – Быковский!...” Учитывая всенародную известность обладателя фамилии, фраза стала городской легендой...»

Леонид Крысин, зам. директора по образовательным проектам, заведующий отделом современного русского языка Института русского языка РАН, рассказал, что в тот день был на работе, в своем институте на Волхонке:

«Примерно в половине одиннадцатого утра по радио передали: «Первый человек в Космосе!» И дальше совсем коротко о майоре Юрии Гагарине. Мы ликовали, как, думаю, и все нормальные люди. В день возвращения Гагарина и его приезда в Москву мы с ребятами (мне и моим друзьям и, одновременно, сотрудникам было по 25-27 лет) пошли на Красную площадь. Не было никакой команды, никакой агитации – всё было от душевного порыва, от чистого сердца. Фотография ликующей толпы, в первых рядах которой оказались мы, была через несколько дней опубликована в журнале «Советский Союз» (был такой журнал)».

Ревекка Фрумкина, профессор, главный научный сотрудник Института языкознания РАН, так вспоминает тот день:

«Наш Институт языкознания АН СССР тогда помещался в очень странном месте: это было здание Министерства электростанций СССР в Китайском проезде – многоэтажный желтый  комплекс с вечно грязными окнами. Утром кто-то из коридора распахнул дверь в нашу комнату и крикнул, что мы полетели в космос. Никто уже не собирался продолжать работать.

Имя космонавта, как мне помнится, я узнала через сколько-то минут. Мы с моим покойным другом Сашей Полторацким вышли на набережную и пошли гулять вдоль реки мимо известного здания бывшего Воспитательного дома. Было солнечно и довольно тепло. Я хорошо помню душевный подъем, пережитый в этот день, потому что мы оба ощущали себя причастными к событию огромного масштаба в своей стране, и это порождало надежды. Ведь от доклада Хрущева на ХХ съезде КПСС нас отделяло всего пять лет. А для людей, не достигших тридцатилетия, это много и мало одновременно». 

Леонид Пономарев, член-корреспондент РАН, зав. Лаборатории теоретических исследований Института общей и ядерной физики РНЦ «Курчатовский институт», автор «Под знаком Кванта», лауреат премии «Просветитель» 2009 г., не остался равнодушным к вопросу о 12 апреля 1961 года:

«Ваш вопрос всколыхнул во мне давние эмоции. В 1961 году мне было 24 года, и я уже выбрал свой путь – не в просторы космоса, а строго наоборот – вглубь атома и ядра. В день 12 апреля  я ехал в поезде в Донбасс на свадьбу к другу. В маленький  город  Дружковка, где я родился и вырос, поезд приходил утром и за 3 км до станции, после  моста через речку Торец слегка притормаживал на повороте, как раз неподалеку от дома моего друга. Я спрыгнул с поезда и уже через 10 минут мы поднимали тосты «за нашего  Юрку», а чуть позже – за Юру и Наташе (моего друга  тоже звали Юра)».

Почетный президент Европейского университета в Санкт-Петербурге Борис Фирсов заметил: «Память не хранит ничего, кроме атмосферы всеобщего ликования». Его друг, профессор, декан факультета социологии Государственного академического университета гуманитарных наук Владимир Ядов отметил, что ничего интересного о 12 апреля 1961 года сказать, увы, не может. «Первый спутник  в памяти как сегодня,  а Гагарин – лишь телевизионные картинки».

Владимир Борщев, ведущий научный сотрудник Отдела лингвистических исследований ВИНИТИ, сотрудник факультета лингвистики Массачусетского университета (США), также не помнит деталей того дня: «Я был тогда очным аспирантом ВИНИТИ, наверное, был тогда в Москве, но даже в этом не уверен. Так, я не сразу узнал, что люди стихийно приходили тогда на Красную площадь (по крайней мере, об этом писали). Мое отношение к этому тогда – как к достижению страны. Не то, что гордость, но что-то в этом роде, приятное чувство. Но без телячьего восторга. «Кузькиной матерью», которую взорвал вскоре Хрущев на Новой Земле, я не гордился, но и не понимал, как опасно играть в такие игры (а Карибский кризис я не заметил, видимо не начал еще слушать Би-Би-Си)».

Пожалуй, к нему по настроению наиболее близок историк и археолог Лев Клейн: «В 1961 году я был в Ленинграде, окончив аспирантуру ходил без работы. Подъем, конечно, был, жадно ловили радио, но подробностей не запомнил. Помню, что меня не очень волновало соперничество с американцами, больше радовало, что человечество стало сильнее, ближе к независимости от космических катастроф, следов которых  видно немало в археологии и геологии. Сейчас та же надежда».

Еще один петербуржец, ровесник Гагарина, известный математик, главный научный сотрудник ПОМИ РАН Анатолий Вершик написал, что очень хорошо помнит день первого полета, но говорит о нем сдержанно:

«Помню, что и тогда удивлялся чрезмерной радости людей во вполне советской форме. Конечно, эту реакцию объясняет дефицит  нейтральных (неполитических) поводов для проявления своей лояльности. Что-то в этом от грандиозных встреч полярников в 36-м, но в более мягкое время. А о подлинных свершителях этого, безусловно, великого события, и об истинной природе о «завоевании космоса» тогда очень хотелось услышать, но, куда ж! Это было полностью «закрытое государство». Да и сейчас мы знаем мало».

Для физика из Новосибирска, член-корреспондента РАН Иосифа Хрипловича, 12 апреля был совсем для него нерадостным по личным причинам: «Случилось так, что этот день пришелся на едва ли не самый мрачный период в моей жизни. Мне было совершенно не до праздника в этот день».

Астрофизик, главный редактор «Троицкого варианта - Наука» Борис Штерн в своей редакционной статье в «гагаринском» номере газеты обратил внимание на исчезнование наднационального драйва:

«12 апреля 1961 года мне было неполных 11 лет. Но уже тогда мы с ровесниками были очень даже мобилизованными благодаря атмосфере: чувствовался всеобщий драйв (тогда этого слова в таком значении еще не существовало, но уж очень оно подходит). Будущее казалось захватывающим – мы до хрипоты спорили, строя прогнозы – когда полетят на Луну (не позже 1970), на Марс (где-то к 1980), к Юпитеру (не позже 2000, Одиссею-2001 Кларка мы еще не читали). Этот драйв действительно существовал и был наднациональным. И пока он пропитывал воздух, наши детские прогнозы чудесным образом сбывались. И все рвалось вперед не только в космосе…

Никто не знает, куда и почему и даже в какие точно годы этот драйв улетучился. Стало не понятно, зачем вообще летать в космос – это дорого и опасно, лучше дома как следует обустроиться. Короче, демобилизовались. Сейчас мы вкушаем плоды эпохи Гагарина и Аполлонов – компьютеры, Интернет, мобильные телефоны – все имеет истоки именно там. Прошедшие полвека оттиснули свои зубы и на нас в индивидуальном порядке – того драйва уже нет и у меня. Но есть потребность в нем. И, кажется, эта потребность появляется у многих».

Контрастом многим ответам служат слова известного общественного деятеля, депутата Госдумы нескольких созывов, «яблочника», профессора, главного научного сотрудника ИМЭМО РАН Виктора Шейниса, который родился на 3 года раньше Гагарина и в этом году отметил свое 80-летие: «Я испытывал и испытываю уважение и симпатию к Юрию Алексеевичу Гагарину, но мне тогда была отвратна, а сейчас скорее безразлична государственная кампания прославления успехов СССР в космосе. И всенародное “опупение” по этому поводу. Полностью разделяю то, что выразил тогда же Наум Коржавин в стихах».

Автору «На полет Гагарина» в 1961 году было 36 лет, а за его плечами уже была борьба с космополитами, арест и несколько лет ссылки. Приведу лишь несколько строчек:

Шалеем от радостных слёз мы.
А я не шалею – каюсь.
Земля – это тоже космос.
И жизнь на ней – тоже хаос.
Тот хаос – он был и будет.
Всегда – на земле и в небе.
Ведь он не вовне – он в людях.
Хоть он им всегда враждебен.

<…>

Мне жаль вас, майор Гагарин,
Исполнивший долг майора.
Мне жаль... Вы хороший парень,
Но вы испортитесь скоро.
От этого лишнего шума,
От этой сыгранной встречи,
Вы сами начнете думать,
Что вы совершили нечто, –
Такое, что люди просят
У неба давно и страстно.
Такое, что всем приносит
На унцию больше счастья.
А людям не нужно шума.
И всё на земле иначе.
И каждому вредно думать,
Что больше он есть, чем он значит.

<…>

А впрочем, глядите: дружно
Бурлит человечья плазма.
Как будто всем космос нужен,
Когда у планеты – астма.
Гремите ж вовсю, орудья!
Радость сия – велика есть:
В Космос выносят люди
Их победивший
Хаос.

Подчеркивая доброжелательность и уважение к Гагарину, Виктор Шейнис заметил, что ему не нравится то «шоу, которое вот уже 50 лет устраивает наше государство»:

«Понимаете, что такое космос для государства? Сначала это был новый фронт в холодной войне, ракеты большой дальности нужны были, главным образом, как претензии сверхдержавы. Я никогда не разделял и сейчас не разделяю стремление Советского Союза занять роль сверхдержавы и конкурировать с Западом. На мой взгляд, разумная позиция – это сотрудничество с Западом, умерение политических амбиций и т.д. …Когда на карту ставятся колоссальные расходы, то возникает вопрос, что важнее для государства или вернее, что важнее для общества. Скажем, строительство дорог где-то в глубинке, где не могут беременную женщину своевременно доставить в больницу или освоение космоса?

Для меня ответ на этот вопрос совершенно очевиден. Расходы на освоение космоса, насколько я знаю, основательно засекречены. Я думаю, что у нас очень много дел на Земле и когда Коржавин пишет, что «в Космос выносят люди их победивший Хаос», то, по-моему, это очень точный поэтический образ. Поэтому освоение космоса в значительной мере превращается  в дорогостоящий аттракцион. Если бы у нас был нормальный парламент, который бы представлял разные интересы, то, как минимум, в парламенте люди должны были бы обсуждать приоритеты госрасходов. Я даже допускаю, что большинство депутатов бы склонилось к тому, что расходы на космос должны быть приоритетными. Допускаю, но это должно быть предметом общественного обсуждения. А люди ведь не задумываются об этом. Скажем, состояние нашей медицины, дорог, жилкомхоза, а пожары прошлого года... Почему-то наши земные проблемы существуют отдельно, а рекорды в области космоса отдельно».

Судя по итогам свежего опроса Левада-центра, многие наши сограждане не столь оптимистичны по поводу стремления человека в космос, не готовы увеличивать расходы на космические исследования. Но меня не покидали сомнения, действительно ли уже в 1961 году могло сформироваться такое отношение. Виктор Леонидович на мои сомнения ответил так:

«В 1961 году я работал на Путиловском заводе (Полит.ру: по забавному совпадению дед Гагарина Тимофей Матвеев также работал на этом заводе только в конце XIX века), выгнанный из аспирантуры за мое выступление против советской интервенции в Венгрии. Поэтому к нашему государству я относился примерно так же, как и сейчас. Хотя был и другой период – горбачевской Перестройки и первых лет Ельцина. Но после того, как были восстановлены все элементы государственного контроля над обществом, которые носят, безусловно, авторитарный характер, мое отношение к государству таково же, каким оно было в Советском Союзе».

«Ваши оппоненты наверняка скажут, что если бы не было космических программ, то не было бы мобильных телефонов, GPS и прочих технологических новаций, без которых мы уже не можем представить нашу жизнь. Того, что было изобретено из-за космических программ, во многом военных», – сказала я Шейнису.

Он в ответ заметил, что «связь между нами и новыми технологиями не носит именно такой характер». Он вспомнил, как в то время, когда он учился в Ленинградском госуниверситете (ныне СПбГУ), там все изучали латинский язык. «Это было общим. И логика была такова: тот, кто знает латинский язык, легче будет познавать романские языки. Так моя позиция была такова: латинский язык надо изучать специалистам-античникам. И лучше то время, которое студент посвящает изучению латыни, потратить непосредственно на изучение современных языков».

«То же самое и с техникой. Почему, скажем, исследования в военной области, не только в космосе, способствовали развитию ряда гражданских отраслей? Потому что на военку давали огромные ассигнования, и кое-что протекало и туда. Так лучше прямо заниматься этими для [народного хозяйства] полезными вещами», – подчеркнул он.

Такой разнообразной получилась картина одного дня – 12 апреля 1961 года. Мне в оценке того дня ближе всего слова физика Дмитрия Дьяконова: «Два раза в жизни я был по-настоящему горд за свою страну – 12 апреля 1961-го и, через 30 лет, – 21 августа 1991-го, в день, когда путчисты продули».

Примечание:

Несколько ответов ученых были также опубликованы в газете "Троицкий вариант - Наука" от 12 апреля 2011 года.

Редакция

Электронная почта: polit@polit.ru
VK.com Twitter Telegram YouTube Яндекс.Дзен Одноклассники
Свидетельство о регистрации средства массовой информации
Эл. № 77-8425 от 1 декабря 2003 года. Выдано министерством
Российской Федерации по делам печати, телерадиовещания и
средств массовой информации. Выходит с 21 февраля 1998 года.
При любом использовании материалов веб-сайта ссылка на Полит.ру обязательна.
При перепечатке в Интернете обязательна гиперссылка polit.ru.
Все права защищены и охраняются законом.
© Полит.ру, 1998–2024.