С 18 сентября писатель Леонид Костюков проводит мастер-классы по прозе и поэзии в Пирогах на Сретенке. Подробно об этом здесь
- Целью мастер-классов не является обучение творческому письму «с нуля», потому что основой такого письма является жгучая потребность, и если у человека ее нет, то прививать ее незачем и трудно. Главное условие участия – Вы пишете и хотите писать лучше. Главным содержанием семинаров будет разговор о конкретных произведениях – классических и участников мастер-классов. Однако, как показывает опыт, полезно иметь некий начальный язык разговора, базовую оптику, систему категорий. Примерно так:
- МАСТЕР-КЛАСС ПО ПРОЗЕ И ЭССЕИСТИКЕ
- 1. Проза. Глубинная природа прозы и эссеистики. Грань между поэзией и прозой. Метафора праязыка. Слово в поэзии и прозе. Еще раз о конце культуры. Старая история на новый лад.
- Тут мы остановили Леонида и попросили рассказать о первом пункте подробнее. И он рассказал.
- Начнем с границы между прозой и эссеистикой. Есть два взгляда на талант прозаика: что это совокупность частных и понятных способностей (чувство языка, фантазия, наблюдательность, глубина обобщения и т.п.) – либо одна редкая способность. Я считаю две вещи: что это одна способность, и что фантазия здесь, в общем, ни при чем. По-моему, источник прозы – не наша реальность и не вымысел, а нечто третье. Тут обычно спрашивают, что же это третье, что не правда и не вымысел. Ну, для начала, сны – не реальность и не вымысел. Видящий сны не находится в позиции «творца», он скорее воспринимает. Вот и прозаик – это тот, кто умеет видеть сны наяву, и материя этих его представлений – это и есть его проза. То есть проза появляется при ослаблении собственной воли, когда человек (автор) как бы раскрывается навстречу чему-то, идущему извне, сигналу. Это очень похоже на то, как поэты описывают поэтическое вдохновение, и здесь, конечно, проза соприродна поэзии. А вот эссеистика – это именно сумма способностей плюс неравнодушие к теме, плюс интонация, плюс свобода переключения, но это более человеческие, рациональные способности и несмещенное сознание автора. Эссеистика Розанова – это Розанов, Бунина – Бунин и т.д. А вот «Остров Сокровищ» - это не Стивенсон. Это иная реальность, увиденная Стивенсоном.
- Теперь – между поэзией и прозой. Начнем с того, что есть стихи – как способ организации текста, и проза – как другой способ организации текста. Еще проще – в столбик и в строчку. Понятно, что этими различиями глупо заниматься долго и всерьез. Хочется понять глубинные мотивации прозы и поэзии как родов искусства. По-моему, проза – вызванный представлением автора мир, поэзия – преображенная речь. И в отношении языка, точнее, в отношении к языку хорошо отделяет поэзию от прозы метафора праязыка. Это язык до строительства Вавилонской башни. Он был не условным (договорились называть вот этого зверька белка), а абсолютным. Ему не надо было учиться. Называя вещь, мы как бы вызывали ее; вообще не было резкой границы между именем и предметом. Близкое по звуку было близко по смыслу. Потом Бог наказал строителей башни – они позабыли общий магический язык, а взамен обрели много условных языков, лишенных магической силы. Так вот. В каком-то отношении, поэзия не смиряется с утратой и ищет в языке (английском или русском) обломки праязыка: магию звука, созвучия, пробует имена вечных вещей. Проза же – искусство говорить точно на неточном, ущербном языке, за счет изменения единицы речи. Слово – не единица прозаической речи, скорее эту роль играет абзац. Оперируя большими группами слов, проза создает точное целое как из пикселей.
- Концепция конца культуры – каждая история имеет свою геометрию, а эти геометрические конфигурации рано или поздно исчерпаются, а если присмотреться – уже исчерпаны. По Борхесу, «историй всего четыре». То есть следующим поколениям прозаиков остается создавать римейки, варьируя антураж.
- Мне просто хотелось бы заметить, что смещение акцентов внутри истории меняет ее кардинально. Полезно вспомнить историю Агамемнона и его сына Ореста, чтобы понять: «Гамлет» Шекспира – уже римейк. Отличие Гамлета от Ореста, собственно, одно – Гамлет не спешит следовать заложенному в истории сюжету. На одной этой паузе, на промедлении возникает, может быть, лучшая трагедия в истории человечества. Или тот же Стивенсон во «Владетеле Баллантрэ» берет классический, чуть не сказочный зачин: есть два брата – хороший и плохой. И один крадет у другого: невесту, имя, наследство, а потом и жизнь. Но Стивенсон вносит одну поправку: крадет хороший у плохого. Возникает невероятно глубокая, нетривиальная вещь. А история в своей основе стара…