28 марта 2024, четверг, 17:43
TelegramVK.comTwitterYouTubeЯндекс.ДзенОдноклассники

НОВОСТИ

СТАТЬИ

PRO SCIENCE

МЕДЛЕННОЕ ЧТЕНИЕ

ЛЕКЦИИ

АВТОРЫ

Математика и математики подреформенной России

"надо избавляться от пресловутых академических «стипендий», а не размножать их: я просто не вижу приличных вариантов будущего, в котором они сохранятся"
"надо избавляться от пресловутых академических «стипендий», а не размножать их: я просто не вижу приличных вариантов будущего, в котором они сохранятся"
Фото Н. Деминой

Публикуем авторскую, переработанную и дополненную версию выступления академика РАН, доктора физико-математических наук, главного научного сотрудника МИАН, профессора факультета математики ВШЭ Виктора Васильева на Конференции научных работников РАН, 29 августа 2013 года. Курсивом автор указал на те разделы, которые из-за недостатка времени ему не удалось произнести даже фрагментарно.

Меня попросили рассказать о нынешней ситуации в российском математическом сообществе, прежде всего в его академической части, в контексте правительственного проекта реформ.

На научной карте России имеется примерно десяток мест, где заметное количество людей занимаются или до недавнего времени занимались математикой на мировом уровне или близко к нему. Четыре академических института (МИАН, ИППИ, ПОМИ, Математический институт СО РАН в Новосибирске); неразрывно связанные между собой Независимый московский университет (НМУ) и математический факультет НИУ-ВШЭ; Институт теоретической и экспериментальной физики (ИТЭФ); кроме того есть сильные люди на математических факультетах МГУ и СПГУ, в институте Теоретической Физики им. Ландау.

Еще в нескольких местах есть первоклассные исследовательские группы по какой-то области, например по теории чисел в Хабаровске, по динамическим системам в Нижнем Новгороде и другие, прошу прощения у всех, кого не назвал. Всего это, вероятно, около тысячи человек, а исследователи, заметные на мировом уровне, составляют их явно меньшую часть. (Не берусь говорить о прикладной и вычислительной математике, потому что это особый мир, к тому же полузакрытый).

Хотя в контексте наших реформ вроде бы надо говорить раздельно об институтах РАН и о других организациях, такое деление получается несуразным, потому что сообщество математиков достаточно едино и взаимосвязано, и удар по любой его части (например, то, что было в ИТЭФ) болезненно воспринимается всеми.

Кроме того, все зависит от личности начальства и ярких ученых гораздо больше, чем от ведомственной принадлежности. Например, какой-нибудь отдел ИППИ может оказаться больше похож на лабораторию НМУ или кафедру ВШЭ, чем на подразделение МИАН, и никто не понимает, где кончается мегагрантная лаборатория алгебраической геометрии НИУ-ВШЭ и начинается одноименный отдел МИАН.   

 

История

В 1960-е – 70-е годы наша математическая школа была на замечательной высоте, входя в большую мировую тройку вместе с США и Францией. Причин тому несколько (и не обо всех из них хочется сожалеть). Во-первых, у физико-математических наук была большая государственная поддержка, связанная с интересами научно-технического развития и военной отрасли; соответственно, имелся значительный общественный престиж.

При этом занятие математикой и теоретической физикой было едва ли не единственной областью, в которой можно было значительно продвинуться и реализоваться, не вступая в партию, не мараясь ее сомнительными делишками и одновременно не вступая в конфликт с властью. Это привлекало людей с повышенным самоуважением, которое хорошо коррелирует с добросовестностью и дееспособностью.

В-третьих, был железный занавес, не позволявший, в крайнем случае, уехать на поиски других вариантов. В том числе, в нашем загоне со времен Российской империи оставалось много евреев, которых очень много среди первоклассных ученых. (Про этот фактор не принято говорить, что, по-моему, лицемерие, потому что все думают про это, обсуждая эти темы). 

Когда советская власть обанкротилась, эти факторы естественным образом исчезли или сильно ослабли. Появилась какая-никакая свобода и много новых способов самореализации. Рухнули границы, и очень многие люди, не отучившиеся делать какое-то полезное дело (а не только демонстрировать верноподданичество в обмен на крохи с барского стола) уехали в места, где это делать легче и безопасней.

Удивительно, насколько много осталось – вероятно, отчасти и потому, что самоуважение непостижимым для политиков образом коррелирует не только с дееспособностью и добросовестностью, но и с желанием отдавать больше, чем получать. Однако в научной жизни очень важна высокая концентрация экспертов, которая была потеряна.

Евреев к тому же эффективно распугали партийно-государственные антисемиты, среди которых почетное место принадлежит организаторам вступительных экзаменов в некоторые ведущие вузы. (К 1990-му году эту гадость пришлось прекращать, но последствия невосполнимы и до сих пор очень болезненны).

Наконец, значительная государственно-финансовая поддержка науки в катастрофической ситуации начала 90-х годов была невозможна, впоследствии же, в условиях нашей сырьевой клептономики, серьезная наука стала не востребована, а государственные инициативы по ее поддержанию часто оказываются чисто декларативными и проигрывают при прямом столкновении с конкретными материальными и политическими интересами сильных мира сего.

Потом было десятилетие (точнее, лет 12) выживания: достаточных для жизни денег в научной отрасли (прежде всего, в РАН) не платили, однако конвертируемость нашей квалификации была намного выше конвертируемости рубля, что и позволяло существовать. Например, я каждый год ездил на несколько недель (иногда месяцев) читать лекции или участвовать в какой-нибудь программе за рубеж, привозил от одной до трех тысяч долларов, что и позволяло жить вместе с семьей остаток года; примерно то же самое с небольшими вариациями может вспомнить большинство математиков нашего поколения, оставшихся в России.

Яркое впечатление тех времен – поразительный уровень дружеского и очень действенного участия наших коллег со всего мира. Американцы, немцы, французы, голландцы, организующие фонды, гранты, программы помощи русским братьям по разуму. Первым ударило в колокол Американское математическое общество, к нему присоединились другие, включая фонд Сороса, и первые годы мы пережили, а потом как-то приспособились, и стало несколько легче.

Очень важное явление этого времени – создание Независимого московского университета, старающегося восполнить систему высокого мехматовского образования, крайне ослабшую после отъезда многих ведущих ученых. Занимаясь по вечерам, в неотапливаемых школьных помещениях, в которые нас пускали по знакомству, НМУ в критические 5 лет вопреки всем законам экономики не дал порваться связи поколений.

Но всё же это время больших потерь. Возможно, главная из них – поколение 1965-1973-го года рождения: люди, которые сейчас должны были стать ведущими профессорами и лидерами научных групп. В любое время и практически в любом месте рождаются люди с искрой Божьей, которым дано стать замечательными учеными. Упустить их, не дать развиться, – преступление.

Традиции математического образования высокого уровня не прекращались у нас в самое трудное время, поэтому многие из этих детей не оставались незамеченными и получали возможность до поры до времени развиваться почти в полном соответствии со своими способностями. Но в 90-е годы тем из них, кому было немного за 20, практически не нашлось места в научной России: ни в РАН, ни где-то еще, и почти все оказались на Западе или были потеряны для науки.

Жить здесь на академическую зарплату научного сотрудника было невозможно, купить жилье – тем более, а для челночного существования нужно было уже иметь имя, которое молодому человеку надо было только создавать. Теперь кто-то из них возвращается, но в основном не в академические институты; в частности многих притянул математический факультет НИУ-ВШЭ. Надо сказать, что эти люди, активные и повидавшие, как строится наука в мире, очень ценны, и их разумный взгляд на вещи часто помогает в практических делах. В последнее время молодые люди тоже уезжали, но не так массово и радикально, и чаще возвращаются. Но что будет теперь?

Тут есть и другая сторона. Это было время окончательного врастания российского математического сообщества в мировое. Хотя математика всегда была интернациональна, а американский или японский трудяга, мучающийся над теми же задачами, всегда был душевно ближе доморощенного комсомольского проходимца, до поры до времени была четкая граница, отделявшая «нас» от «них», а также оставшихся от уехавших.

В результате пертурбаций 90-х годов в среде настоящих математиков грани размылись. Все со всеми перезнакомились и увидели человеческие лица друг друга; люди уезжают, возвращаются, нанимаются на временные позиции, на ставки с полугодичным присутствием, на регулярное чтение лекций, на совместную работу, на школы и конференции; удаленно пишут совместные работы… Да и те, кто уехал на постоянную позицию, все равно никуда не делись – они совсем рядом на нашем стремительно уменьшившемся шарике после возникновения электронной почты, Интернета, Скайпа и электронных архивов. Подавляющее большинство из них остаются людьми одного круга, и нет принципиальной разницы – запросить о консультации или сотрудничестве нашего человека в Питере, Торонто или Ливерпуле.

С этого времени заметно улучшилось международное признание наших выпускников. До 1990-го года включительно советские математики получили только три Филдсовские медали, причем Филдсовский комитет «обошел», например, В.И. Арнольда и М.Л. Громова, явно превосходивших средний уровень медалиста. По-видимому, чтобы оценить человека по достоинству, все-таки очень важно теснее пообщаться с ним непосредственно и увидеть, какой он замечательный. После 1990-го года на каждом Международном Математическом конгрессе (проходящем каждый 4-й год) хотя бы одну из 4-х медалей вручали ученым, получившим у нас образование и свои первые результаты. (При этом в случае медалистов до 2000-го года их звездные работы, принесшие награду, были сделанные еще в СССР, а после, как правило, наши медалисты (из того самого поколения 1965-70 годов) делали эти работы уже там).  

Надо ли это засчитывать в плюс или в минус российскому математическому сообществу, считать доказательством его дееспособности или наоборот? Один известный журналист сравнивает количество отличий, полученных здешними и отъехавшими математиками, с отношением забитых и пропущенных голов, хотя, очевидно, если уж пользоваться хоккейным сравнением, то это – отношение голов и голевых передач. То, что от них зависит, ученые делали, а что касается достойной работы, социальных и гражданских гарантий, стабильности, благосостояния, общественного признания, безопасности, экологии, медицины и прочих жизненных факторов, влияющих на выбор места жительства, то это ведь вопросы не к ним, а скорее в точности к тем же людям, что инициировали данный проект реформ?

Вряд ли много смысла в разборе ведомственной принадлежности наших лауреатов до отъезда, хотя, например, Максим Концевич и Андрей Окуньков до сих пор числят себя в штате ИППИ РАН, сохраняют наилучшие отношения и месяц назад выступали (как и еще два медалиста, С.П. Новиков и Станислав Смирнов) на замечательной конференции к столетию И.М. Гельфанда. Кстати, М. Концевич, один из ведущих ученых современности и лауреат почти всех основных математических премий, прислал свое письмо Председателю Государственной думы, где пишет просто и ясно:

«Уважаемый Сергей Евгеньевич,

я являюсь одним из представителей российской научной диаспоры. Беспрецедентное предложение российского правительства провести коренную перестройку и фактически уничтожение Российской академии наук без малейших попыток согласования с научным сообществом, является абсолютно шокирующим, и прямо говоря преступным. Я очень надеюсь что депутаты Думы примут разумное и взвешенное решение по этому поводу.  (…)»

Одновременно письма поддержки и солидарности прислали сэр Майкл Атья, Жан-Пьер Серр и Пьер Делинь, вместе с Концевичем составляющие верхушку мировой математической элиты; о своей глубокой озабоченности пишут руководители основных международных математических организаций, в том числе Президент Международного математического союза И. Добеши (I. Daubechies), а Андрей Окуньков принимал живое участие в информировании и организации. 

То есть в данном конфликте нет сомнений в точке зрения и симпатиях (по крайней мере, в части математики) мирового научного сообщества вообще и российской диаспоры в частности. В этом контексте можно вспомнить идею «международного аудита». Только хорошо бы начать его с международной оценки научных достоинств г-на Ковальчука, и чтобы делали это не безымянные научные бюрократы, а ученые, дорожащие своим именем. Или еще лучше: давайте начнем с аудита Министерства образования и науки, найдя способ получить искреннее (а не дипломатическое) мнение нескольких стран с признанно хорошей образовательной системой, скажем, Южной Кореи, Франции и Японии. 

Другой популярный показатель научного признания высшего уровня – число приглашенных докладов на Международных Конгрессах математиков, которые по идее должны представлять важнейшие достижения предыдущих четырех лет. Доклады бывают пленарные, их каждый раз всего около 20, и секционные – их порядка 170. Если брать только докладчиков, постоянно работающих в России, то в 2010 году их было 5, в том числе 1 пленарный (А.Н. Паршин, С.В. Иванов, Д.Б. Каледин, С.К. Ландо, И.В. Ященко, из них трое – сотрудники РАН). На прежних конгрессах цифры были такие: 2006 (Мадрид) – 2(0), 2002 (Пекин) – 6(1), 1998 (Берлин) – 3(0), 1994 (Цюрих) – 6(1), так что колебание кажется стабилизирующимся.

Александр Буфетов и Виктор Васильев, 30 августа 2013 г. Фото Н. Деминой

Математики Александр Буфетов и Виктор Васильев на Конференции научных работников РАН, 30 августа 2013 г.

Что теперь?

В результате всех потрясений, сейчас на место в большой математической тройке мира претендовать уже не приходится, однако Россия входит в официальную первую десятку членов Международного математического союза, и находится не в самом ее хвосте, сохраняя очень сильных исследователей по большинству разделов современной математики и работая в тесном сотрудничестве со всем миром. 

Число и концентрация их заметно уменьшились, например, прекратили работу потрясающие семинары Арнольда и Гельфанда (и нет уже их руководителей и достойной замены им). Значительно бледнее стала математическая жизнь на мехмате МГУ. С другой стороны, по-прежнему очень активно и продуктивно работает семинар по алгебраической геометрии МИАН, а также семинар С.П. Новикова (проходящий две трети года в отсутствие руководителя), возникло несколько новых сильных семинаров, прежде всего на математическом факультете НИУ-ВШЭ (прошу прощения у всех, кого не упомянул). 

В последние лет шесть, после начала т.н. «пилотного проекта», дела в институтах РАН стали улучшаться. Самое главное – появилась возможность брать прекрасных молодых людей, и это активно делается – прежде всего, в ИППИ (где в какой-то степени удавалось это делать и раньше). В Новосибирском математическом институте им. Соболева из 39 научных сотрудников моложе 35 лет 36 приняты за последние 6 лет (при этом общее число научных сотрудников около 300). 

В самом маленьком институте – ПОМИ – при общем штате около 90 научных сотрудников за последние 5 лет принято 18 молодых сотрудников. В МИАН из 120 научных сотрудников 28 моложе 40 лет, большинство из них также приняты за последние несколько лет, когда появилась какая-то перспектива. Они выполняют самые яркие работы, достойные самого высокого признания, в нескольких случаях я бы сказал – восторга. (Но при этом стипендии аспирантов все еще не позволяют им заниматься только наукой без серьезной подработки, что очень плохо). Это маленькие цифры, но еще 10 лет назад все было существенно хуже, и за последние годы в институтах стало гораздо больше жизни. 

Вернулось несколько блестящих ученых среднего возраста, имевших постоянные позиции на Западе (двух из них я уже вижу в списке «отказников»). В секции чистой математики РАН на последних двух выборах практически не избирали непонятных людей, и появилась было реальная возможность, что чисто эволюционным путем люди, занимающиеся самой современной математикой неотделимо от мирового сообщества, заполнят эту секцию и будут определять ее развитие. 

Незаслуженно кратко упомяну еще три очень важных положительных события последнего десятилетия: конкурс Пьера Делиня для молодых математиков СНГ, основанный великим математиком современности за счет своей Бальцановской премии; многогранная поддержка российских математиков со стороны фонда Дмитрия Зимина «Династия» (в частности, создавшего свой конкурс, продолживший конкурс Делиня, когда у того кончились премиальные деньги); государственная система мегагрантов. Кроме того, ведь и математический факультет НИУ-ВШЭ был создан именно в это время.  

 

Проблемы и опасности 

Главная объективная проблема, по-прежнему – слабая востребованность академической математики (как и всей фундаментальной науки), в условиях сырьевой экономики. В этих условиях она (за исключением нескольких особых прикладных областей) существует в режиме резервации для людей, способных именно к этой деятельности, в ожидании то ли момента, когда конструктивная часть высокотехнологичного бизнеса сама дорастет до достаточных высот, то ли когда обвалятся цены на нефть и газ и стране волей-неволей придется что-то создавать. 

Разогнать ее за нынешнюю невостребованность или сделать ее существование невозможным столь же разумно, как распустить армию (раз уж страна в данный момент не воюет), а когда клюнет жареный петух, то пытаться быстро-быстро собрать ее заново. Естественно, существование в режиме резервации не способствует развитию, и многие ветераны занимаются очередными обобщениями науки времен своей молодости, которые сейчас уже не очень интересны. 

Но что делать? Если согласиться, что структура Академии наук – действительно не самый эффективный способ воспроизводства экспертов, то, наверное, надо создать достаточное количество более эффективных структур, и мирно побороть ее методом честной конкуренции. 

Например, мне по многим причинам больше нравится схема университетской науки (добросовестной, а не фиктивной) – в частности, своею большей гибкостью (когда ослабление творчества можно компенсировать увеличением преподавания) и форсированно более тесным общением с молодежью. Но в реальной жизни такая система пока не создана в достаточных масштабах и качестве, чтобы обеспечить массовую эффективную и честную конкуренцию с академическими институтами и возможность перехода туда хороших ученых на достойных условиях.    

Впрочем, большая часть академических математиков где-то преподает. Например, в Новосибирске совмещение работы в Математическом институте и в университете является массовым. На математическом факультете НИУ-ВШЭ есть базовые кафедры МИАН и ИППИ. В МИАН с 2005 года работает Научно-образовательный центр, в котором читаются курсы по продвинутой математике, за последние 6 лет прочитано 122 курса. 

Научно-образовательный центр ПОМИ включает «ПОМИ-поток», работающий с особой группой студентов на матмехе СПбГУ, и регулярные лектории «Физматклуба» и «ComputerScience клуба». Многие сотрудники МИАН преподавали также на полставки на мехмате МГУ, читая спецкурсы и давая студентам возможность знакомиться с современной математикой

Однако тут МОН тоже подсуетилось, затеяв «оптимизацию» вузов и издав такие нормативы оценки их качества, ориентируясь на которые мехмат сейчас увольняет полуставочников и тем самым, несомненно, очень существенно обеднит своих студентов. 

 

Оценка работы математиков

Ночной кошмар ученого – глупый и беспардонный министерский чиновник, вооруженный индексом Хирша, который всех проранжирует, определит подлежащих увольнению, и не будет слушать никаких рациональных соображений, ссылаясь на «объективность» фаллометрической информации. У меня уже был опыт общения с министерскими тетями, вооруженными формулой под названием «надежность», из которой непреложно следовало, что вариант ЕГЭ обязательно должен состоять из огромного количества однотипных задач с выбором ответа. 

Кроме того, имеется и опыт общения с чиновниками, считающими, что простота и универсальность индекса важнее его адекватности. Дополнительная проблема в том, что математики проигрывают по этим показателям просто в силу разницы жанров публикации в разных науках. Это не тема для нынешнего выступления, но несомненный факт, что публикации в разных науках – это совершенно разные вещи, и ученые примерно одного уровня из разных наук имеют несравнимые индексы. 

Не учитывать это ради простоты подсчета – последнее головотяпство: ведь даже Министерство культуры не оценивает архитекторов и фельетонистов по одному параметру «количество произведений». Даже в рамках одной и той же математики специалисты одного класса, работающие в разных ее разделах (например, в математической логике и оптимальном управлении или статистике), могут иметь цитируемость, различающуюся более чем в десять раз. В этих показателях цитируемости иногда есть некоторый смысл, однако практикуемое чиновниками их использование в качестве способа самостоятельно сравнивать и судить о работах в областях, в которых они ничего не понимают, является недобросовестным и должно жестоко шельмоваться. 

Конечно, другой кошмарный сон – крепостническая система наподобие созданной в ИТЭФ, когда научный сотрудник имеет фиксированную зарплату около 6000 рублей, а остальное полностью зависит от благорасположения неквалифицированного начальника и его клевретов. 

 Виктор Васильев, Сергей Гулев и Андрей Цатурян, 29 августа 2013 г. Фото Н. ДеминойВиктор Васильев, Сергей Гулев и Андрей Цатурян, 30 августа 2013 г.

 

Заключение

Я никак не могу перейти к обещанному «контексту реформ», видимо просто потому, что это совсем другой литературный жанр и даже другая реальность. Выше я попытался безыскусно рассказать о том, что было и что есть в действительности, не выходя из рамок реализма, тогда как вся история этой реформы – полный постмодерн. 

С этим неизвестно кем написанным законом с арифметическими ошибками в обосновании. С выступлением вице-премьера Голодец, патетически произносящей слова, смысла которых она не понимает, с индексом Хирша 25 000. С несчастным министром, пытающимся сохранить лицо и говорящим, что не писал закона, а через три дня вдруг «вспоминающим», что очень даже писал. С этой игрой в общественные советы, которые потом можно поставить перед фактом, как и всё остальное общество, и при этом глядя людям в глаза говорить, что проект обсуждался с учеными (с какими же тогда, если не с собственным общественным советом?). 

С явно выпирающими из текста личными комплексами и амбициями, недопустимыми в государственных делах. Со специально прописанным в законе пунктом, что члены академии должны писать прошение о включении в ее новый состав – точно в стилистике дворовой шпаны, для которой мало разбить очки противному умнику, но надо еще заставить его перед собой поунижаться. С непонятным и необъясненным объединением трех академий… 

Видимо, это стандартная для политики и гениально описанная Кафкой схема, когда идет поток несомненного абсурда, приводящий в изумление, на который почти невозможно всерьез отвечать, но потом этот процесс вырывается из области бреда и претворяется в реальность самым материальным и фатальным образом. 

Еще в обоснование этого закона заговорили о нарушениях с арендой в академических институтах, и, по слухам, к осенним слушаниям готовится сюжет на телевидении про пресловутый Академинторг с закупками оборудования по завышенным ценам. Спохватились! Научная общественность, журналисты, блогеры уже который год про это криком кричат, а толка никакого, и это при том, что и за арендой и особенно за внешнеторговой деятельностью у нас следит разных контролирующих органов, разных недреманых очей – выше крыши (пардон за каламбур). 

Всех результатов – что человек, который начал скандал с Академинторгом, Алексей Крушельницкий, потерял работу в Академии. Ну что же, Академия наук – часть общества, при этом часть большая и разнообразная, и общие правила нашего существования на нее влияют. И вот получается, что правила эти такие, что пока сохраняешь покорность, то можно безобразничать, только все где-то записывается, чтобы прищучить, как только проявишь строптивость. 

Когда я услышал про этот сюжет, то на секунду почувствовал злорадство, что может быть хоть на этой волне разберутся с нашими прохвостами. Только сдается мне, что прохвосты сумеют договориться с любым новым контролирующим органом так же хорошо, как и со всеми прежними, а накажут за их грешки нас с вами. 

Теперь про «строптивость». Часто звучит аргумент, что академию создал Петр I, и разрушить ее – значит вписать себя в историю в той же графе, но с обратным знаком. На это возражают, что академия уже не та, и не петровская, а скорее сталинская. Только ведь прошлый раз этот аргумент сработал, когда Хрущев собирался разогнать академию, обидевшую поддерживаемого им Т.Д. Лысенко, что было воспринято как непочтение к власти. Никита Сергеевич, конечно, был авторитарный руководитель, но разруливать разнообразные кризисы все-таки умел. 

Так вот интересно, как это Академия ухитрилась превратиться из петровской в сталинскую за время, прошедшее после Хрущева? А если серьезно, то имеется давно уже тлеющий конфликт между учеными и властью, связанный с несомненным стремлением последней поставить М.В. Ковальчука начальником над всей российской наукой. Разумно ли это? 

У ученых, работающих в точных науках, создается естественная и объективная иерархия: кто-то умеет решать задачи, а кто-то не умеет решать те же самые задачи, и если при этом он изображает из себя корифея и принуждает других это поддерживать, то народ начинает смеяться, и авторитет умножается на ноль. 

Есть два варианта эффективного куратора науки: либо выдающийся ученый, либо человек вообще лишенный научных амбиций (или забывший о них ради дела), подбирающий себе в помощники и консультанты лучших ученых (а не изживающий, напротив, из своего окружения и администрации тех, кто сильнее его). 

В нашем случае, как видно из опыта Курчатовского института и особенно подведомственного ему ИТЭФ, не заметно ни того варианта, ни другого. Так что неприятие этого кадрового решения научным сообществом – вещь абсолютно закономерная, а не зависящая от чьей-то злой воли, и обижаться на это – как наказать стол или шкаф, ушибившись об него по неосторожности. Эта ситуация видна и понятна, и в случае чего нынешний казус именно под этим соусом навсегда и останется в истории России.     

 

Чтобы два раза не вставать: предложения к возможным будущим реформам 

Вероятно, на конференции будет высказано много соображений о том, что и как на самом деле надо реформировать в академии, и я хочу добавить несколько своих по частным вопросам. 

Что делать с академиками и их привилегиями? Во-первых, надо избавляться от пресловутых академических «стипендий», а не размножать их: я просто не вижу приличных вариантов будущего, в котором они сохранятся. Эти средства лучше употребить на какой-то вариант почетной пенсии и отступного при отходе от дел (не только для академиков), вроде позиций эмеритус профессоров в американских университетах. 

Вообще, тот факт, что людям свойственно стареть и терять дееспособность, не осознавая этого, но требовать к себе повышенного внимания – проблема общечеловеческая. И некоторое расслабление, часто сопровождающее избрание в академики, тоже не наша специфика: например, те же американцы, получая постоянную профессорскую позицию своего потолочного уровня, часто также сбавляют обороты. 

Специфически наша проблема – что академики сохраняют чрезвычайное неотчуждаемое влияние в любом возрасте и состоянии рассудка. Связано это с тем, что академиками становиться до сих пор очень приятно (так что кое-кто совершенно теряет человеческий облик в погоне за этим), и зависит это исключительно от воли остальных академиков, которых поэтому всячески ублажают. 

По-моему, именно пожизненное право выбирать себе подобных является критическим пороком, и именно его надо ограничить каким-то не очень большим возрастом. После этого и способность засиживаться на руководящих должностях сильно сократится (и сохранится только у тех, кто реально хорошо руководит), да и привлекательность этого звания войдет в более разумные рамки.      

А что касается научной эффективности и административной деятельности институтов, то тут критически важны прозрачность и полная информация, прежде всего на сайтах институтов и в блогах руководителей, чтобы на все неприятные вопросы давался содержательный прямой ответ на человеческом языке.

Дрянные сайты – та же мутная водица. Конечно, важнее всего – чтобы люди не теряли совесть и меньше врали, но этого добиться очень трудно, а все-таки врать на человеческом языке гораздо труднее, чем на языке официальных бумаг и отчетов.      

Редакция

Электронная почта: polit@polit.ru
VK.com Twitter Telegram YouTube Яндекс.Дзен Одноклассники
Свидетельство о регистрации средства массовой информации
Эл. № 77-8425 от 1 декабря 2003 года. Выдано министерством
Российской Федерации по делам печати, телерадиовещания и
средств массовой информации. Выходит с 21 февраля 1998 года.
При любом использовании материалов веб-сайта ссылка на Полит.ру обязательна.
При перепечатке в Интернете обязательна гиперссылка polit.ru.
Все права защищены и охраняются законом.
© Полит.ру, 1998–2024.