29 марта 2024, пятница, 05:22
TelegramVK.comTwitterYouTubeЯндекс.ДзенОдноклассники

НОВОСТИ

СТАТЬИ

PRO SCIENCE

МЕДЛЕННОЕ ЧТЕНИЕ

ЛЕКЦИИ

АВТОРЫ

29 сентября 2013, 16:30

Когнитивная среда и институциональное развитие-6

internal urban area one
internal urban area one

Еще Чаадаев писал, что жизнь в России идет по кругу, время замерло и ничего не меняется. Почему так получается, - ответы ищет экономист и социальный мыслитель Вячеслав Широнин, представитель московско-питерской группы экономистов и социологов в своей книге, шестую главу которой мы публикуем сегодня. Первая главаВторая главаТретья главаЧетвертая главаПервая часть пятой главыВторая часть пятой главы. Третья часть пятой главы.

Часть III. «Запад» и «Россия»: модели общественного устройства 

Как написал Борис Гройс1, проблема «Россия и Запад» является центральной для русской философской традиции, однако термины «Россия» и «Запад» не имеют у нас какого-то географического, политического или социологического значения: 

Скорее они являются шифрами для обозначения фундаментального философского вопроса об универсальности мышления и культуры. Термин «Запад» обозначает здесь установку на универсальную, общеобязательную, рациональную истину по ту сторону любых различий в жизненной и культурной практике. Термин «Россия» указывает на невозможность такой истины и на необходимость поэтому искать решения не на уровне мышления, а на уровне самой жизни. 

Мягко говоря, Гройс дает этим поискам довольно невысокую оценку: 

(П)о меньшей мере, начиная с Чаадаева, русская мысль, поставленная перед вопросом о своей национальной идентичности, самостоятельности и оригинальности, и в то же время не будучи в состоянии предъявить ничего действительно экзотичного и гетерогенного по сравнению с западной культурой, постоянно отвечала на этот вопрос тем, что интерпретировала Россию как место реализации, или материализации, западных дискурсов об Ином. При этом исторически сложившиеся формы русской жизни обычно подвергались критике, а подлинная Россия помещалась либо в предысторическое прошлое, либо в утопическую перспективу, которые моделировались по образцу соответствующих западных теорий Иного. При этом эти теории трансформировались таким образом, чтобы лишить их негативного, чисто критического характера и таким образом теологизировать Иное, или, по меньшей мере, придать Иному позитивную, аффирмативную окраску. В то же время речь здесь идет лишь о довольно раннем варианте стратегии, которую в течение XIX—XX веков использовали многие исторически неуспешные национальные культуры или социальные субкультуры с тем, чтобы с помощью аппроприации различных дискурсов об Ином смоделировать собственную культурную оригинальность и идентичность. 

С этим трудно не согласиться. Многочисленные попытки – начиная от славянофилов - «выдать нужду за добродетель» не могут не разочаровывать. Тем не менее, вопросы остаются. Почему собственно, из-за какой специфики мы не можем «предъявить ничего действительно экзотичного и гетерогенного»? Или, наоборот, в тех случаях, когда это все же получалось, то в силу каких обстоятельств? Почему за русской культурой числится всем известная неспособность создавать формы? Неспособность к рефлексии, доходящая до афазии?2

Но начнем мы с вопроса, как мы понимаем устройство «Запада». Потому что мне кажется, что реальный европейский Запад есть результат того, что можно назвать институциональным изобретением. Мне кажется, там к какому-то моменту возникла специфическая техника общественной организации и организации когнитивных сред, которая и стала основой его успехов.  

Глава 6. Либеральный общественный порядок 

Моделируя «Запад», в качестве исходного пункта рассмотрим «теоретический мир» Хайека – нарисованную им картину «либерального общественного порядка»3 - и дополним ее теми аспектами, которые сам Хайек не счел необходимым подчеркивать, либо которые не были еще актуальными в его время.

Для простоты мы в дальнейшем снимем кавычки со слова «Запад». Несмотря на это, следует постоянно помнить, что речь будет идти о модели, об «идеальном типе». Прежде всего, в географическом смысле не очень понятно, к чему эта модель относится. Во-вторых, эта модель описывает только «половину» тех отношений, которые можно наблюдать в реальных обществах «западного» типа. Более того, модель по-видимому была построена Хайеком специально с полемической целью противопоставить комплекс отношений «либерального» типа, основанных на идее свободы, другому, «демократическому» комплексу отношений – основанных на идее равенства4. Наконец заметим, что, говоря о «либеральном общественном порядке», Хайек называет его спонтанным. Между тем ключевой вопрос состоит в том, достаточно ли придерживаться принципа laissez-faire для того, чтобы такой порядок возник сам? Или же «либеральный общественный порядок» (ruleoflaw, «система модерна» и т.п. близкие понятия) представляет собой такое же великое изобретение человечества, как, скажем, колесо. Как известно, высокие цивилизации Америки обходились без колеса. Можно предположить, что и либеральный порядок «не вырастает сам по себе», а должен быть предметом трансплантации. 

Либеральный порядок как рефлексивная знаковая система 

Основное свойство либерального порядка – то, что в его основе лежит знаковая система, которая позволяет далее создавать совершенно новые знаковые системы. По выражению Поппера, это «открытое общество». Впрочем, создаваемые новые системы не могут быть абсолютно произвольными, они сохраняют свои генетические грамматические черты. 

Индивиды и их «территории»

«Теоретический мир» Хайека населен индивидами, которые порождают инновации, идеи. Затем эти идеи (идеальные объекты) отделяются от производящих их индивидов и превращаются в «объективно существующие вещи». Как заметили еще классики, в системе «либерального порядка» («при капитализме») социальные связи «отчуждены» от индивидов и опосредованы вещами.

Индивиды действует абсолютно свободно, однако не во всех случаях, а тольков пределах своей территории; по собственной терминологии Хайека - внутри своего privatedomain. Тут могут быть разные синонимы: эту территорию можно называть сферой компетенции индивида, совокупностью его прав. В любом случае рамки компетенции формулируются в негативных терминах наподобие негативных прав и означают запрет на какое-либо вмешательство в дела другого индивида, отнесенные к его «территории».

Вот как трактует этот вопрос англоязычная Википедия5: 

Философы и специалисты политической науки проводят различие между негативными и позитивными правами (это не следует смешивать с различением между негативными и позитивными свободами). В соответствии с этими взглядами, позитивные права позволяют или предписывают действие, в то время как негативные права позволяют или предписывают бездействие, воздержание от действия. Такого рода позволения или предписания могут иметь как правовой, так и моральный характер». 

Таким образом «реальность» поделена на «территории», которую очерчивает, выделят совокупность прав каждого данного индивида. Эта совокупность прав представляет собой элемент знаковой системы. 

Грамматические «правила справедливого поведения»

Итак, взаимодействия индивидов в системе либерального порядка возможны только на основе добровольности. Поскольку, таким образом, существует запрет на вмешательство одного индивида в дела другого, тонабор прав, которыми обладает тот или иной индивид в каждый данный момент, складывается исключительно в результате добровольного обмена с другими индивидами (либо путем односторонних сделок, как дарение или завещание).

Общие рамки для таких добровольных обменов задаются законами, имеющими исключительно безадресный характер, то есть одинаково относящимися к любому индивиду. Хайек называет их «правилами справедливого поведения», имея в виду, что эти законы сформулированы в терминах негативных прав индивидов, запрещающих вмешательство на чужой «территории».

Эти правила представляют собой грамматику системы, они позволяют из элементарных единиц (прав) строить единицы следующих уровней - договоры, юридические лица и т.д. 

Роль права

Право – это основа либерального порядка как знаковой системы. Оно обеспечивает надежность и постоянство связей между знаками и реальностью.

Как иллюстрацию приведем слова Гарольда Бермана, объяснявшего функции права студентам – гуманитариям:

 

место права в нашем обществе – то есть в западной традиции мысли и действия – уникально. Запад вознес право до положения фундаментальной основы общества. Вера в существования «фундаментального закона», которого должны придерживаться правительства, чтобы избежать риска быть свергнутыми как деспотии, была характеристикой Европы по крайней мере начиная с 11 века. Эта вера находит выражение в английской концепции RuleofLaw также, как и в немецкой идее Rechtsstaat, не говоря уже об американских конституционных требованиях должной правовой процедуры. Это вера, которой в наше время резко бросали вызов тоталитарные системы, но также и некоторые течения в демократической юриспруденции.

 

Роль «профессий»

Механизм поддержания и развития знаковой системы, с помощью которой индивиды взаимодействуют, совершая сделки (обмениваясь правами или их делегируя), отделен от них и выделен в отдельную подсистему (или метасистему). Эта система «ортогональна» рынку: индивиды не имеют возможности (локально, в момент сделки) влиять на язык и правила, обеспечивающие и ограничивающие их действия.

Именно система права вырабатывает понятийный аппарат. Тот факт, что индивид (неважно, принадлежащий данному профессиональному сообществу или нет) в каком-то случае оставался в пределах своих прав (своей компетенции), или же выходил за их пределы и совершал нарушение, устанавливается также представителями данного профессионального сообщества и по правилам, принятым данным профессиональным сообществом (судит – судья6).

Но право – это не просто сообщество юристов. Это целостная когнитивная система, организм, который живет своей особой жизнью. В модели «либерального общественного порядка» законы не «принимаются», а «открываются», как некоторые объективно существующие закономерности, которые просто до поры – до времени были неизвестны. Это делают в первую очередь судьи и юристы, а не законодатели.

В связи с этим нужно сказать, что право – это основная, но не единственная профессиональная система Запада, и ее главные черты повторяются в науке, медицине, и других областях, исторически же они возникли в средние века в Католической церкви. Основной организационный принцип состоит в том, что соответствующая знаковая система вырабатывается внутри особого профессионального сообщества7 (юристов, ученых, врачей) и по правилам, принятым в этом сообществе, путем открытого,понятного и воспроизводимого обсуждения. Это обсуждение не может быть обращено к «непосвященным» (не членам сообщества).

Сравнивая профессии с рынком и бюрократиями, говорят об их отличии и от того, и от другого, о третьем механизме. Судья, врач, университетский профессор не встроены в систему бюрократического подчинения. С другой стороны, отношения врача с пациентом или студента с профессором не являются рыночными вследствие того, что ни пациент, ни студент не могут квалифицированно судить о качестве услуги, предоставляемой врачом или профессором. Качество в этом случае обеспечивается механизмами социализации и контроля внутри профессии, которая по отношению к обществу в целом выступает как единое целое. Точно также, обсуждение научных теорий – это задача ученых, а апелляция к властям или «публике» справедливо осуждается как «лысенковщина». 

Процедуры индивидуального принятия решений

Задумаемся теперь о взаимодействии индивида и его «территории», т.е. закрепленного за ним куска «реальности». Негативные права гарантируют, что никакие другие индивиды не могут вмешаться в то, как данный индивид распорядится подвластными ему ресурсами. Но хватит ли у него сил, чтобы самостоятельно преодолеть сопротивление самих этих ресурсов, сопротивление объективных законов природы?

Из такого рода вопросов возникает тема, которая красной нитью проходит через всё время возникновения и развития «знаковой» системы общественной организации в Западной Европе. Это тема власти человека над природой. Слова Френсиса Бэкона «знание – сила» имеют к данной теме самое непосредственное отношение, в Новое время были созданы техники предсказания и управления природой, техники индивидуальной реализации идей: логический вывод, эмпирическая проверка, эксперимент. С помощью этих техник человек может принимать решения и воплощать свои идеи, не спрашивает мнения других, а «консультируясь» с объективной реальностью. 

Принцип разделения компетенций

Итак, права индивида сформулированы в негативных терминах и запрещают всем другим ступить на его «территорию». Но что делать, если это все же произошло? Следует ли из либерального порядка право застрелить мальчишку, залезшего в чужой сад за яблоками? Или право продать должника в рабство? Иногда это буквально так и понимают, однако чаще всё же бывает, что правоприменение, насилие выделяется в отдельную функцию. Но тогда между правом и правоприменением возникает разрыв8. Принцип разделения компетенций призван минимизировать этот разрыв.

Современный программируемый компьютер состоит из «железа», и «софта», причем «железо» делает то, что ему велит «софт». В политике это соответствует принципу разделения властей или, шире, разделения компетенций. Подчеркнем – речь здесь идет не о демократии и не о справедливости, а о том, как работает «машина». Разделение компетенций – это совершенно функциональное свойство, призванное обеспечить единообразное соответствие правового знака его значению. 

Единство контекста: прозрачность vs. коррупция

Либеральный порядок имеет важнейшую особенность: предполагается, что понятия имеют смысл независимо от ситуации. Соответственно, законы и этические нормы едины для всех, факты могут быть в принципе всегда проверены, договоренности должны безусловно выполняться и т.д. Общим понятием, по сути дела выражающим весь этот комплекс подходов, на современном языке является прозрачность (transparency).

Для иллюстрации приведем здесь цитату из известной книги Майкла Крайтона «Восходящее солнце»9: 

«Сукин сын», сказал я. … «Этот прыщ смотрит нам прямо в глаза и лжет». - «Да, это досаждает», отозвался Коннор. «Но, понимаешь, у Ишигуро другой взгляд на подобные вещи. Теперь, когда он рядом с мэром, он видит себя в другом контексте с другим набором обязательств и требований к собственному поведению. Так как он чувствителен к контексту, он способен действовать по-другому, безотносительно к своему прежнему поведению. Для нас он кажется другим человеком. Но сам Ишигуро чувствует, что он просто ведет себя соответственно.…. На самом деле мы все так делаем. Просто американцы верят, что существует некое ядро индивидуальности, которое не меняется от одного момента к другому. А японцы верят, что контекст управляет всем». 

Очень интересно, что точно ту же самую мысль мы находим у Бахтина в книге о творчестве Достоевского10. Принципиальное отличие метода писателя состоит в том, что его персонажи не являются носителями некоторых объективно существующих свойств или идей; они – полноценные личности, которые соучаствуют в творении жизни и проявляют себя во взаимодействии с другими людьми и с миром в целом. Такой подход Бахтин называет «диалогическим», противопоставляя его «монологическому» миру единых контекстов и «объективно существующих» идей: 

Монологический художественный мир не знает чужой мысли, чужой идеи как предмета изображения. Все идеологическое распадается в таком мире на две категории. Одни мысли - верные, значащие мысли - довлеют авторскому сознанию, стремятся сложиться в чисто смысловое единство мировоззрения; такие мысли не изображаются, они утверждаются; эта утвержденность их находит свое объективное выражение в особой акцентуации их, в особом положении их в целом произведения, в самой словесно-стилистической форме их высказывания и в целом ряде других разнообразнейших способов выдвинуть мысль, как значащую, утвержденную мысль. Мы ее всегда услышим в контексте произведения, утвержденная мысль звучит всегда по-иному, чем мысль не утвержденная. Другие мысли и идеи - неверные или безразличные с точки зрения автора, неукладывающиеся в его мировоззрение - не утверждаются, а - или полемически отрицаются, или утрачивают свою прямую значимость и становятся простыми элементами характеристики, умственными жестами героя или более постоянными умственными качествами его. 

В монологическом мире - tertium non datur: мысль либо утверждается, либо отрицается, либо просто перестает быть полнозначной мыслью. … 

Эти же основные принципы выходят далеко за пределы одного художественного творчества; они являются принципами всей идеологической культуры нового времени. Что же это за принципы? 

Наиболее яркое и теоретически отчетливое выражение принципы идеологического монологизма получили в идеалистической философии. Монистический принцип, т.е. утверждение единства бытия в идеализме превращается в принцип единства сознания. 

Должно отметить, что из самого понятия единой истины вовсе еще не вытекает необходимости одного и единого сознания. … Монологическая форма восприятия познания и истины - лишь одна из возможных форм. Эта форма возникает лишь там, где сознание ставится над бытием и единство бытия превращается в единство сознания. 

На почве философского монологизма невозможно существенное взаимодействие сознаний, а поэтому невозможен существенный диалог. В сущности идеализм знает лишь один вид познавательного взаимодействия между сознаниями: научение знающим и обладающим истиной не знающего и ошибающегося, т.е. взаимоотношение учителя и ученика и, следовательно, только педагогический диалог. 

Монологическое восприятие сознания господствует и в других сферах идеологического творчества. Повсюду все значимое и ценное сосредоточивается вокруг одного центра - носителя. Всякое идеологическое творчество мыслится и воспринимается как возможное выражение одного сознания, одного духа. Даже там, где дело идет о коллективе, о многообразии творящих сил, единство все же иллюстрируется образом одного сознания: духа нации, духа народа, духа истории и т.п. Все значимое можно собрать в одном сознании и подчинить единому акценту; то же, что не поддается такому сведению, - случайно и несущественно. Весь европейский утопизм также зиждется на этом монологическом принципе. Таков утопический социализм с его верой во всесилие убеждения. Репрезентантом всякого смыслового единства повсюду становится одно сознание и одна точка зрения. 

Эта вера в самодостаточность одного сознания во всех сферах идеологической жизни не есть теория, созданная тем или другим мыслителем, нет, - это глубокая структурная особенность идеологического творчества нового времени, определяющая все его внешние и внутренние формы.

В этом смысле либеральный порядок – это монологический мир. Коррупция же разрушает единый контекст, она нарушает связь между знаком и значением. Примером этого может быть случай, когда строитель выходит за пределы своей компетенции и не придерживается проекта, созданного архитектором, а «вкладывает в него душу» и – возможно, из лучших побуждений – искажает проект. Речь здесь идет о совершении действий, на которые данный человек не имеет права.

Коррупцией обычно называют несколько иное поведение, а именно использование своих прав в ненадлежащих целях, чаще всего ради личной выгоды. Строго говоря, коррупция – это частный случай нарушения принципа разделения компетенций.

Стоит заметить, что для обществ, основанных на знаковом принципе организации, характерна гораздо более болезненная и резкая реакция на факты коррупции, чем в «сетевых» обществах. Это неудивительно, поскольку возникающие сбои имеют здесь серьезные общесистемные последствия. 

Вещи как идеи, идеи как вещи 

Вспомним приведенное выше рассуждение Мартенса об основных способах коммуникации. Их три: (1) подражание, (2) передача информации с помощью языка и других символических средств и (3) обмен овеществленной информацией. Последний, третий способ обладает множеством преимуществ, поскольку позволяет сжимать, «архивировать» нужную информацию, и поэтому он очень эффективен с точки зрения наилучшего использования ограниченной способности людей перерабатывать информацию.

При этом понятно, что овеществление идей и обмен овеществленными идеями сами по себе столь же стары, как и само человечество. Современный рынок отличается от первобытного своим институциональным «сопровождением», задача которого состоит в том, чтобы минимизировать риски, которые неизбежно порождает механизм обмена овеществленной информацией.

Либеральный порядок представляет собой как раз один из вариантов такого институционального «сопровождения», институциональной инфраструктуры рынка. Но, может быть, самое важное свойство либерального порядка – как раз противоположное. Он создает когнитивную среду, в которой с идеями можно обращаться как с вещами.

Подчеркну: основная особенность «западного» общественного порядка состоит в том, что идеи (идеальные объекты) там превращаются как бы в объективно существующие вещи. Я думаю, что по своим цивилизационным последствиям это то же самое, как изобретение письменности, позволяющее речь превращать в письмо.

В каком же смысле идеальные объекты превращаются в вещи? Это значит, что они сохраняют свои функциональные свойства, они отделены от их производителя. Записывая свои слова, люди превращают факт речи в объективно существующую вещь, которая может храниться, с которой можно работать - редактировать, передавать, перекодировать, ввести в память компьютера и т.д. Эта ситуация, конечно, для нас привычна и совершенно понятна. Однако всё намного сложнее, если, например, мы записываем договор. Договор как идеальный объект должен сохранить не только слова, но и смысл, он должен интерпретироваться всегда одинаково. Для этого требуется сложная инфраструктура – суд, профессиональные юристы, корпус документов и т.д. Эта инфраструктура и позволяет такому идеальному объекту, каким является контракт, превратиться в вещь, сохраняющую свои функциональные свойства. То же самое можно сказать про право собственности, которое отделимо, отчуждаемо, продаваемо, модифицируемо. Для того, чтобы оно обладало этим свойством, оно должно находиться в определенной институциональной среде, в определенном контексте. 

Программируемость

Превращение идей (идеальных объектов) в «вещи» делает «западную» систему программируемой. То есть она обладает инструментами для реализации идей.

Если вы приглашаете мастера забить гвоздь и повесить картину, то в нашем российском общественном порядке мастер «вкладывает в это душу». Он будет вам советовать, куда лучше забить этот гвоздь. То есть этот человек поведет себя не как «программируемый», напротив - он часть ваших отношений с окружающим миром. В либеральном общественном порядке имеет место программируемость. На русского человека, впервые с этим сталкивающегося, это производит очень большое впечатление: людям, которые не умеют думать или что-то делать, это делать не позволено.

Посмотрим на эту проблему с помощью следующей кибернетической метафоры. Вспомним аналоговые компьютеры, широко использовавшиеся двадцать лет назад. В отличие от современных (которые тогда назывались программируемыми), аналоговые устройства представляли собой электрические машины, построенные для того, чтобы решать одну определенную задачу. Для того, чтобы вычислить 2X2, необходимо было превратить эти исходные данные в электрические токи, после чего аппарат выдавал результирующий ток, соответствующий решению = 4. В определенных пределах было возможно перепрограммировать аналоговый компьютер (чтобы вычислять, скажем, 2+2 вместо 2X2), но для этого было нужно физически перестроить электрическую схему, а не вставить дискету с программой, как сейчас.

 
Аналоговый компьютер. Фото: Doug Coward/Analog Computer Museum

Как уже говорилось, основной принцип современного программируемого компьютера состоит в отделении программного обеспечения от аппаратного. В институционально строительстве и политике это соответствует идее разделения и независимости властей - законодательной, судебной и исполнительной. Именно это делает судебное «железо», призванное обеспечивать выполнение законов и решений, нейтральным к их содержанию. И именно это свойство нейтральности и позволяет развиваться правовым отношениям между гражданами, а в политике дает возможность использовать законотворчество как инструмент политики.

Используя эту метафору, можно сказать, что нынешняя российская институциональная и политическая система представляет собой скорее аналоговый, а не программируемый компьютер. В ней нет «дисковода», в который можно было бы вставить «дискету» с политическими рекомендациями. Эта система нуждается в управлении посредством переключения административных «проводов». 

Далекий порядок

Эти свойства также создают далекий порядок, т.е. делают возможным установление отношений между людьми, которые не являются близкими знакомыми. «Далекий порядок» - это термин Хайека, но на самом деле история этого размышления идет и гораздо дальше. Если правила поведения – это идеальный объект, который сохраняет свои свойства, то с ними можно ознакомиться, и не будучи включенным в «близкий» круг общения. 

Материальный прогресс

Предметом, мягко говоря, беспокойства наших соотечественников всегда было отставание в области «экономического прогресса» (в сочетании с неодобрительным отношением к «материализму западной цивилизации»). Взглянув на эту проблему с позиций когнитивной науки, мы приходим к выводу, что дело здесь не в отставании нашей культуры (и страны). Скорее стоит говорить о том, что «западная цивилизация» обладает уникальным свойством – способностью и «склонностью» «отчуждать» идеи и превращать их в «реальность».

Товары и услуги, конечно, удовлетворяют наши потребности. Однако в первую очередь это воплощение идей и форма существования идеальных объектов. С этой точки зрения проблема материального прогресса, в сущности, теряет смысл. Экономический мир представляет собой «память» большой человеческой информационной системы и наполнен артефактами, представляющими собой «реализованные» идеи. 

Либеральный порядок и сети

Если говорить об институциональном устройстве Запада, то очевидно, что кроме знаковых систем там очень важную роль играют и сетевые. Скорее можно даже предположить, что общественный порядок представляет собой некоторый знаково-сетевой симбиоз наподобие описанного в разделе 6. Это интересный вопрос, и он заслуживает дальнейшего изучения. Здесь же мы сделаем только два замечания.

Во-первых, нужно упомянуть, что эта проблематика частично совпадает с вопросом о соотношении «рынков и иерархий». Как известно, эта тема – центральная в новой институциональной экономке, созданной Рональдом Коузом. Он показал, что сравнительную эффективность рыночных и иерархических механизмов можно сравнивать, используя достаточно простой набор характеристик – транзакционные издержки. Еще раз хочется отметить интеллектуальное изящество и аналитическую силу этой теории. При этом нужно не забывать, что она ограничена определенной рамкой, а именно: предполагается, что рассматриваемые иерархии (организации, предприятия, бюрократии) находятся внутри правового пространства. Такое же замечание можно сделать и относительно теорий общественного выбора (public choice).

Второе замечание состоит в том, что логика функционирования сетей и логика либерального порядка противоречат друг другу, они подрывают друг друга. Сигнал, проходящий по сети от одного элемента (индивида) к другому, наталкивается на «забор», окружающий «территорию» этого индивида, и не может транслироваться дальше. Отсюда происходит стремление сетей разрушить эти «заборы» (например, посредством коррупции).

С очевидностью имеет место и обратная тенденция. Возводя «заборы», изолируя «территории» и тем самым устанавливая дистанцию между индивидами, либеральный порядок действует разрушительно на каналы сетевых связей и препятствует прохождению сигналов. Сеть может оказывать сопротивление, разрушая знаковые системы. Об этом подробнее – в следующем разделе. 

1 Гройс, Б. Поиск русской национальной идентичности. - Вопросы философии. 1992, № 9, с. 52-60

2 Oushakine, Serguei. In the State of Post-Soviet Aphasia: Symbolic Development in Contemporary Russia - Europe-Asia Studies, Vol. 52, No. 6, 2000, 991–1016

3 Friedrich A. Hayek. The Principles of a Liberal Social Order. – in The Essence of Hayek, Stanford, CA: Hoover Institution, 1984.

4 Актуальность и значимость этого противопоставления показывает и его «переоткрытие»: Фарид Закария. Будущее свободы. Нелиберальная демократия дома и за границей. – М: «Ладомир», 2004. С другой стороны, высказывается также мнение о том, что либерализм и демократия являются взаимно дополняющими принципами: Viktor JVanberg. On the complementarity of liberalism and democracyreading of F.A. Hayek and J.M. Buchanan - Journal of institutional economics (2008), 4: 2, 139–161

5 http://en.wikipedia.org/wiki/Negative_right. Весьма показательно - хотя и вполне ожидаемо, - что в русской Википедии статья о позитивных и негативных правах отсутствует.

6 Хотя в ходе этой процедуры может запрашиваться мнение «непосвященных» присяжных.

7 Freidson, op.cit.

8 Не могу не заметить, что в российском контексте противопоставление права и правоприменения (в отсутствие первого) представляется недоразумением.

9 Крайтон, Майкл. Восходящее солнце (1992).

10 Бахтин. М.М. Проблемы поэтики Достоевского…

11 Фотография любезно предоставлена Дагом Ковардом (Doug Coward) и его Музеем аналоговых компьютеров (Analog Computer Museum - http://dcoward.best.vwh.net/analog/index.html)    

Редакция

Электронная почта: polit@polit.ru
VK.com Twitter Telegram YouTube Яндекс.Дзен Одноклассники
Свидетельство о регистрации средства массовой информации
Эл. № 77-8425 от 1 декабря 2003 года. Выдано министерством
Российской Федерации по делам печати, телерадиовещания и
средств массовой информации. Выходит с 21 февраля 1998 года.
При любом использовании материалов веб-сайта ссылка на Полит.ру обязательна.
При перепечатке в Интернете обязательна гиперссылка polit.ru.
Все права защищены и охраняются законом.
© Полит.ру, 1998–2024.