29 марта 2024, пятница, 09:25
TelegramVK.comTwitterYouTubeЯндекс.ДзенОдноклассники

НОВОСТИ

СТАТЬИ

PRO SCIENCE

МЕДЛЕННОЕ ЧТЕНИЕ

ЛЕКЦИИ

АВТОРЫ

11 апреля 2015, 21:11

Убийство Агриппы Постума: слухи и история авторитарных режимов

Wikimedia Commons

Две тысячи лет тому назад, 19 августа 14 г. н.э., Цезарь Август, основатель Римской империи, скончался, не дожив примерно месяца до 76 лет. Рим и Италия пребывали в спокойствии уже много лет, но всё же дом, в котором он умер, оцепили стражей, и новостей не оглашали, пока не прибыл преемник императора и не принял командование гвардией.

После победы в гражданской войне за сорок с лишним лет до того Август стал представлять свой режим как возвращение к законному порядку. «Был восстановлен древний и стародавний государственный строй», писал впоследствии лояльный историк Веллей Патеркул, а золотые монеты провозглашали «Восстановлены законы и права римского народа». Сам Август утверждал в автобиографической надписи, что имел власти не больше, чем его коллеги в разнообразных должностях, а только «превосходил их всех авторитетом». Формально он не уклонился от истины, но Август не заострял внимание на том, сколько разных должностей он сосредоточил в своих руках. В течение всей жизни он принимал полномочия только на ограниченный срок и долгое время утверждал, что не передаст их наследнику. Но хотя формально монархия никогда не была установлена, а (говоря словами Тацита) «названия магистратур оставались теми же», никто уже не ждал, что Август когда-нибудь сложит полномочия и даст отчет народу. Все понимали, что принцепс («первый гражданин», как стали называть Августа) назначит себе преемника, да и как мог кто-либо, унаследовавший имя Цезаря, верность солдат и миллиарды в кассе, не получить верховную власть? Привыкли и к той мысли, что преемником может стать только член правящей семьи: это даже устраивало римский нобилитет, ведь признав первенство за Цезарями, можно было не признавать его ни за кем больше.

В самой правящей семье, однако, мира и согласия не было. За десять лет до смерти Август, после долгих колебаний, усыновил старшего сына своей жены, Ливии, от первого брака – Тиберия Клавдия Нерона. Тиберий был более всех готов к тому, чтобы сменить Августа у руля правления: лучший полководец своего времени, яркий оратор, отпрыск одного из знатнейших родов Рима, он и без поддержки отчима мог бы стать кандидатом на верховную власть. Однако для Августа этот выбор едва ли был легок, и поговаривали, что в его окружении есть партия, которая хотела бы видеть у власти кровных родственников первого принцепса. С уверенностью можно сказать, по крайней мере, что Август до последнего стремился найти для своих потомков место в схеме наследования, и общественное мнение считало это естественным. Энциклопедист Плиний Старший считал признаком неудачливости Августа в семейных делах то, что ему наследовал «сын его врага» (отец Тиберия сражался против будущего принцепса в годы гражданских войн). Тиберию было приказано усыновить своего племянника Германика, внука сестры Августа, женатого к тому же на внучке прицепса, а сам Август одновременно с Тиберием усыновил своего шестнадцатилетнего внука Агриппу Постума.

Однако спустя всего четыре года Август изгнал Агриппу Постума из семьи и сослал его на крошечный и пустынный остров Планазию (совр. Пьяноза, невдалеке от острова Эльба, места ссылки Наполеона). Судя по тому, что пишет о нем Тацит, это был сильный и грубый юноша, не успевавший в учебе – едва ли такому можно было доверить власть, но в преступном поведении он замечен не был, и ссылку приписывали влиянию Ливии. Одновременно в ссылку по обвинению в прелюбодеянии была отправлена сестра Агриппы, Юлия, вместе со своим знатным мужем, якобы закрывавшим глаза на похождения жены. Мать Агриппы и Юлии, единственная дочь Августа и когда-то жена Тиберия, Юлия Старшая, находилась в ссылке по аналогичному обвинению еще со 2 г. до н.э. Обвинения в аморальном поведении тогда, как и сейчас, были удобнее обвинений в заговоре.

Повествование античных историков о последних годах жизни Августа и восшествии на престол Тиберия полно пересказа слухов о замыслах вернуть из ссылки Агриппу Постума, о нарастающей вражде Тиберия и Германика, о зловещей роли Ливии, «дурной мачехи рода Цезарей», как назвал ее Тацит. Историки нового времени традиционно критиковали за это своих античных предшественников, в особенности Тацита. Современная наука об античности формировалась в немецких университетах XIX века, под влиянием гегельянских идей. История, основанная на сплетнях, ходивших в римском образованном обществе, казалась исследователям когда тривиальной, когда прямо недостоверной: Тацита обвиняли в том, что он прибегал к ссылке на слухи, чтобы придать авторитет собственным выдумкам, или, в лучшем случае, в готовности верить любым компрометирующим императоров слухам. Однако тщательное чтение Тацита постепенно убедило ученых, что он отнюдь не был прямолинейным оппонентом императорской власти, а опыт диктатур двадцатого века заставил задуматься о том, как писать историю авторитарных режимов. Проблему осознавал еще Кассий Дион, автор написанной в начале третьего века истории Рима с древнейших времен на греческом языке. Описывая формирование нового режима при Августе, он между делом замечает:

«Нельзя, однако, одинаково рассказывать о событиях до и после падения республики. Ведь прежде все, даже случавшееся где-нибудь вдали, доводилось до сведения сената и народа. И поэтому все знали о том, что происходит, а многие писали об этом; так что правду о событиях, даже если у некоторых писателей изложение в сильной степени обусловлено страхом и симпатией, дружбой и враждой, можно найти тем или иным путем хотя бы у других авторов, писавших о том же самом, или в государственных анналах. По прошествии же этих времен дела стали совершаться в тайне и безгласности, а если когда-то что-то и обнаруживается, то этому не верят за отсутствием доказательств и подозревают, что все говорится и делается по желанию тех, кто в данный момент властвует, и их соправителей. Поэтому болтают о многом, чего не случалось, и не знают многого, что несомненно совершалось, и обо всем, как говорится, трезвонят не так, как это происходило. И конечно, величина державы и обилие событий создают большую трудность для точного представления о них. Ибо и в Риме постоянно что-то приключается, и многое происходит в подчиненных ему странах, а на враждебной территории случается постоянно и, так сказать, ежедневно то, о чем нелегко узнать достоверно кому-нибудь, кроме участников событий; а большинство людей и вовсе не слышит о том, что произошло. Поэтому и я буду рассказывать о последующих событиях, достойных упоминания, согласно официальным сообщениям — происходили ли они так, или как-нибудь иначе. Однако к этому будет прибавлена доля моих рассуждений, насколько это дозволено и насколько я мог догадаться о чем-то большем, — или по многим прочитанным сплетням, или благодаря услышанному и увиденному» (пер. Н.Н. Трухиной).

У историка, желавшего разобраться в реалиях власти, а не повторять официальную версию, просто не было выбора, кроме как обращаться к слухам, ходившим среди осведомленных людей в Риме. Это особенно важно в случае режима подобного ранней Римской империи, в котором формальное описание «стародавнего государственного строя» неадекватно объясняло структуру власти. Великий историк Римской империи сэр Рональд Сайм понял это на примере «самой демократической в мире» сталинской Конституции 1936 г. Нашему поколению это может быть понятнее на примере эволюции российской политической системы после 2000 года.

Многие из приводимых Тацитом слухов, разумеется, не имеют отношения к тому, что происходило в реальности. Про некоторые можно даже сказать это с уверенностью. Однако механизм их возникновения позволяет нам лучше понять, как функционировало политическое общество. Судьба Агриппы Постума в год смерти его деда послужит нам хорошим примером. Тацит сообщает, что незадолго до смерти Август «открывшись лишь нескольким избранным и имея при себе только Фабия Максима, отплыл на Планазию, чтобы повидаться с Агриппой: здесь с обеих сторон были пролиты обильные слезы и явлены свидетельства взаимной любви, и отсюда возникло ожидание, что юноша будет возвращен пенатам деда» (пер. А.С. Бобовича). Как якобы, Фабий Максим (один из знатнейших людей Рима и примерный ровесник Августа) проговорился жене, та сказала Ливии. Вскоре Фабий умер, и подозревали, что он вынужден был покончить с собой, когда о его болтливости стало известно императору. История маловероятная: престарелый Август никак не мог отправиться в морское путешествие без множества слуг, поездка на Планазию даже при попутном ветре заняла бы много дней и жена наверняка заметила бы его отсутствие в городе. Сохранившаяся надпись того года, однако, дает нам представление о том, откуда возник слух.

Жреческая коллегия Арвальских братьев, справлявшая малопонятный к тому времени архаический ритуал, имела полезную для нас привычку записывать протоколы своих встреч и жертвоприношений на камне в священной роще. Эти записи служат одним из основных источников по римской хронологии. Протокол от 14 мая 14 г. сообщает о встрече членов коллегии, чтобы кооптировать на вакантное место Друза, сына Тиберия. Возможно именно потому, что это было важное событие для императорской семьи, заседание перенесли в официальную резиденцию верховного понтифика, то есть в дом самого Августа. Однако помимо Тиберия и Германика, которые отсутствовали в Риме по государственным делам, встречу пропустили Август, по идее находившийся в том же доме, и никто иной, как Фабий Максим. Скорее всего, отсутствие двух стариков, умерших в течение трех месяцев от этой встречи, объяснялось просто нездоровьем. Однако мы можем понять нечто важное о состоянии римского общества в последние дни жизни Августа из того, что осведомленные люди не нашли лучшего объяснения отсутствию принцепса, чем тайная поездка на необитаемый остров для пересмотра планов престолонаследия: доверие к официальной информации было подорвано в корне, а вся политика строилась вокруг решений и здоровья одного человека. Российское общество пережило во многом аналогичный опыт месяц назад: Кассий Дион указал на родовые черты распространения информации при авторитарном режиме с исключительной точностью.

То, что Тацит, сам бывший консул и член императорского совета, повторяет слухи о тайной поездке по прошествии целого века, показывает, как мало изменилось к его собственному времени. И действительно, когда император Траян умер в 117 г., в маленьком городке Селинунт в Киликии, на южном побережье Малой Азии, его решение о преемнике слышала только жена, и многие подозревали, что Траян был отравлен, а завещание подделано. Отец Кассия Диона, в бытность киликийским наместником, уверился в этом по воспоминаниям местных жителей, а некоторые современные историки считают, что версию заговора подтверждает могильная надпись: виночерпий и телохранитель Траяна, Ульпий Федим, умер в Селинунте одновременно со своим императором. Однако Траян был тяжело болен уже некоторое время, его преемник был его ближайшим родственником, оставленным командовать главной армией империи, а одновременная смерть виночерпия может объясняться просто общей заразой или местной едой: устойчивые слухи вновь больше говорят нам об атмосфере неведения и недоверия, чем о том, что произошло на самом деле.

Реабилитации Агриппы Постума так и не случилось: сразу же после смерти Августа он был убит. Тацит сообщает об этом так:

«Первым деянием нового принципата было убийство Агриппы Постума, с которым, застигнутым врасплох и безоружным, не без тяжелой борьбы справился действовавший со всею решительностью центурион. Об этом деле Тиберий не сказал в сенате ни слова; он создавал видимость, будто так распорядился его отец, предписавший трибуну, приставленному для наблюдения за Агриппой, чтобы тот не замедлил предать его смерти, как только принцепс испустит последнее дыхание. Август, конечно, много и горестно жаловался на нравы этого юноши и добился, чтобы его изгнание было подтверждено сенатским постановлением; однако никогда он не ожесточался до такой степени, чтобы умертвить кого-либо из членов своей семьи, и считали маловероятным, чтобы он пошел на убийство внука ради безопасности пасынка. Более вероятным казалось, что Тиберий и Ливия — он из страха, она из свойственной мачехам враждебности — поторопились убрать внушавшего подозрения и ненавистного юношу.

Центуриону, доложившему, согласно воинскому уставу, об исполнении отданного ему приказания, Тиберий ответил, что ничего не приказывал и что отчет о содеянном надлежит представить сенату. Узнав об этом, Саллюстий Крисп, который был посвящен в эту тайну (он сам отослал трибуну письменное распоряжение), боясь оказаться виновным — ведь ему было равно опасно и открыть правду, и поддерживать ложь, — убедил Ливию, что не следует распространяться ни о дворцовых тайнах, ни о дружеских совещаниях, ни об услугах воинов и что Тиберий не должен умалять силу принципата, обо всем оповещая сенат: такова природа власти, что отчет может иметь смысл только тогда, когда он отдается лишь одному» (пер. А.С. Бобовича с исправлениями).

Хотя Тацит и передает слухи об ответственности Тиберия, он, по-видимому, не дает им веры, и возлагает вину на Саллюстия Криспа (между прочим, внучатого племянника и наследника историка Саллюстия) и Ливию. Это было, для него, преступление принципата, а не принцепса; следствие системы, а не только человеческих качеств. Если бы Тиберий отдал приказ сам, Саллюстию едва ли пришлось бы уговаривать его отказаться от публичного расследования. Трудно сказать, прав ли римский историк в своей оценке: едва ли он мог иметь надежные сведения о разговорах между Саллюстием, Ливией и Тиберием, а обещание публичного расследования могло быть приемом для сокрытия собственной вины, как это часто бывает. Однако он безусловно прав в том, что передает слухи: если власть построена на сокрытии информации, а веры официальным сообщениям быть не может, рассуждения подобные приводимым Тацитом начинают жить собственной жизнью и становятся единственной доступной обществу политической реальностью. А «если когда-то что-то и обнаруживается, то этому не верят за отсутствием доказательств».

Финал истории был закономерен. Раб Агриппы, по имени Клемент, внешне похожий на убитого, стал выдавать себя за него и готовить восстание против Тиберия в Италии. «Так как истина утверждает себя доступностью взорам и временем, а ложь — неопределенностью и суетливостью, он здесь оставлял по себе молву, а там упреждал ее». Рим был вновь полон слухов, «уже в городе происходили тайные сборища». В конце концов, Клемент всё же был пойман Саллюстием Криспом по поручению Тиберия и казнен, расследования о финансировавших самозванца сенаторах производить не стали. По еще одному слуху, перед смертью самозванец метко ответил императору на вопрос «Как же ты стал Агриппой?» – «Так же, как ты Цезарем». История усыновления Тиберия и смерти Агриппы не могла похвалиться «доступностью истины взорам»: система, которую возглавил Тиберий, делала неизбежным, что его версии, сколь угодно правдивой, веры могло быть не больше, чем версии беглого раба.

Редакция

Электронная почта: polit@polit.ru
VK.com Twitter Telegram YouTube Яндекс.Дзен Одноклассники
Свидетельство о регистрации средства массовой информации
Эл. № 77-8425 от 1 декабря 2003 года. Выдано министерством
Российской Федерации по делам печати, телерадиовещания и
средств массовой информации. Выходит с 21 февраля 1998 года.
При любом использовании материалов веб-сайта ссылка на Полит.ру обязательна.
При перепечатке в Интернете обязательна гиперссылка polit.ru.
Все права защищены и охраняются законом.
© Полит.ру, 1998–2024.