Однажды – между первым и вторым майданом – в ходе визита на историческую родину я зашел в гости к знакомому донецкому коллекционеру. Выпить самогонки с товарищем моей молодости на берегу Кальмиуса (раньше известного как Калка). Выпить – но также и приобщиться к прекрасному, к вечному. У него в кабинете на стенах есть кое-что заслуживающее внимания – пара эскизов Бенуа, один рисунок самого Гогена, и один – Нестерова, а еще неплохая работа Коровина, вариант одного известного сюжета. Это то, чем он гордится. А есть же еще и из советских, Чуйков к примеру, с какими-то картинками из знаменитой своей киргизской серии. Из экзотики – еще и портрет Высоцкого, не нашего, а иностранного, дворянина, участника какого-то из польских восстаний, которые, как некоторые помнят, следовали одно за другим и в итоге навеки увели от нас Польшу, и она ни за что не захочет с нами дружить. Высоцкий этот чуждый, работы некоего Пьетро, забыл фамилию – был из коллекции графа Иловайского, он остался в Донбассе с большевиками и дожил до глубокой старости, я застал его, он ходил по городу во френче и в высоких сапогах, будто ничего не случилось… Это было в 60-е, я уже, кажется, пошел в школу.
– А это кто? Что-то знакомое…
– Не, это не Шишкин, как тебе могло показаться. А копия, правда, довольно старая. Я ее выменял в Киеве у одного коллекционера.
– Медведей тут только нету. Хотя, с другой стороны, он их и не умел рисовать. Мне нравится история, как он нанял специалиста, чтоб тот ему пририсовал медведей. Хвастать, конечно, нечем тут было особенно… Медведя не отважиться нарисовать!
– Нет, там все не так было! Наоборот! Это художник Савицкий написал медведей, а лес у него не получался. Он попросил Шишкина помочь, и тот все сделал, как надо. Савицкий глянул на ту красоту, что получилась – и говорит: «Извини, я не могу теперь поставить свою подпись, потому что ты создал шедевр, так что ставь ты свою!»
– Ну а че, медведя любой нарисует, а вот сосны поди еще изобрази! Тут талант нужен…
– Шишкин много писал по заказу для сахарозаводчика Терещенко, который в Киеве жил. Большой был коллекционер! И теперь, благодаря ему, в Киеве имеется богатейшая коллекция Шишкина. Так вот, подлинник хранится в Киеве, а какой-то художник с разрешения Терещенко сделал копию. Большая получилась! Я когда ее вез из Киева, так взял целое купе, и она вписалась в дверь по диагонали – с точностью до миллиметра. Еще чуть – и все, пришлось бы «Газель» брать.
В Москве я, конечно, тоже захаживаю к художникам и коллекционерам (чтоб послушать их рассказы о великом, о не очень корыстном служении искусству), но в русской столице они сами собой разумеются, – другое же дело – столкновения с «культуркой» в Донбассе, в котором я провел детство и юность среди шахтеров, которые ради серьезных зарплат легкомысленно рисковали жизнью, не ставя ее ни во что и тяжело напиваясь на групповых поминках, когда могил за раз копали десять или двадцать. И – среди веселых отчаянных хулиганов, с вечными драками на танцах, когда ступеньки клуба были густо измазаны кровью моих одноклассников – куда трогательней. Сам я, хоть и был отличник и весь такой книжный, но ходил по городу с финкой или, по крайней мере, со свинчаткой, не раз был бит превосходящими силами противника, иногда, впрочем, удавалось отмахаться или спастись бегством. Я иногда думал, после школы – а куда подевались, где сгинули бесстрашные уличные бойцы старых времен, которым, вроде, не было места во взрослой совецкой жизни, и слава их угасла, и девчонки, что смотрели на приблатненных красавцев, открыв рот, выросли и захотели замуж по-серьезному, предав уличную романтику? Кто-то после вынырнул в бандитских разборках, трупы их находили на дне ставков, другие безбашенные подались в менты, и кто-то из них выжил и сделал карьеру, когда донецкие стали блатовать в Киеве… Кто остался… Так те, небось, ходят в боевиках Донецкой республики – у кого на старости лет остались еще силы и сноровка, чтоб сбить киевский боевой вертолет, и то сказать, лучше смерть в бою, чем в нищенской богадельне на грязных матрасах.
В общем, скромный бледный рисунок Бенуа посреди диких степных пространств доставляет особенно. Тут культурка бьет наповал, куда там Эрмитажу.
И вот я прохаживался по мастерской со стаканчиком самогонки, «вкус знакомый с детства», – будто это виски, который и есть вид той же самой любезной моему сердцу самогонки, и вдруг увидел на полке среди альбомов странную икону и кинулся ее рассматривать широко открытыми глазами. Хозяина это удивило:
– А что привлекло твое внимание? Икона как икона…
– Ну как же, на ней Христос не простой – а в сорочке-вышиванке!
– А, в этом смысле… Но ничего особо ценного в ней нет, конец XIX века.
– Ну, все-таки… Экзотика. И все-таки – что означает сорочка? Это шутка? Или автор думал, что Христос – украинец?
– Кто ж знает, что он там думал… Но, наверно, можно сказать, что художник так увидел Христа. Ну, вот посмотри старых голландцев, – там библейские персонажи одеты по моде XVI века, и латы на них не древнеримские, но средневековые.
– Допустим, допустим… А бывает Христос в косоворотке?
– Я не видел.
– И я не видел.
– Или, к примеру, с ямщицкой бородой, с мужицкой такой, дикой?
– Это было бы отступление от канона. А вот с узором на одежде или цветом волос – вроде, возможны варианты.
– Или с разрезом глаз, вон для якутов рисовали Ленина совсем узкоглазым. А почему греки рисовали Христа коричневым?
Я коротко изложил старую историю про то, как в начале 90-х на 42th улице меня остановила стайка негров, и они мне объясняли, что и Христос, и все апостолы были черные или, в лучшем случае, мулаты. В доказательство они пролистали передо мной альбом издательства «Аврора», там на всех иконах лики были реально коричневые (негры начали мне еще втирать, что именно они – настоящие евреи, и те, которые самозванцы, должны вернуть черным банки, кэш, и славу, но это уже отдельный разговор, может, как-нибудь в другой раз).
–Так, почему те лики коричневые? Может, просто краски потемнели?
– Думаю, там другое – ты зря рассматриваешь фигуру отдельно от фона. Эти персонажи должны изображаться на фоне божественного сияния. Если ты возьмешь белый кирпич и поставишь его на фоне солнца, то он будет выглядеть черным. Понял, к чему я веду? На фоне сияния лик смотрится силуэтно.
– Да, сильная икона… А откуда она у тебя?
– О, это смешная история! Я регулярно езжу в Киев, там, на Левом берегу, в последнюю субботу каждого месяца собираются любители антиквариата. И картины там, и книги, и посуда, говорят, и оружие есть, «холодняк» в основном, но бывает, что и посерьезней, я, правда, не вникал – мне огнестрел без надобности. Все очень демократично, за вход берут пять долларов. Правда, фальшака слишком много, а на серьезные вещи цены взвинтили безбожно. Можно что-то купить или поменять. Коллекционеров там мало, в основном, барыги. Собираются они к четырем утра. Лучше пораньше приезжать, когда народ раскладывается – важно первым посмотреть на товар. Я там часто беру вещь как полуфабрикат, после вывожу ее на товарный уровень и продаю потом уже в хорошем состоянии, с рамой, с сертификатом экспертизы. Люди часто такое берут на взятку, очень удобно! Бывает, за сотку баксов возьмешь, а после за десять кило уходит. Бывает, что человек продает холст грязный, заляпанный, никакой. А я вижу, что и подрамник хороший, и холст правильно натянут, и в каких-то местах вижу краску какой она была без загрязнений. Я понимаю, что это хорошая серьезная живопись. Покупаю, провожу расчистку, укрепление… Бывает, вещь хорошая, но без подписи. Но если ты знаешь почерки художников, то можешь догадаться кто автор. Садишься за литературу, шаришь по инету. Бывает, что похожая фигура есть на какой-то известной картине – и тут она же. Как-то я расчищал картину – и обнаружил подпись художника! Это был Сергей Святославский, известный украинский классик. В фондах Третьяковки (не знаю, как в экспозиции) он точно есть. И в Русском музее тоже. А еще я как-то купил картину и потом выяснил, что это русский художник Степанов – из передвижников. Наши же умные, когда подпись увидят. А так, без нее – не видят, что хороший художник. Ума не хватает.
– И вот ты, значит, приезжаешь в Киев…
– Да! Раннее утро, пятый час… Иду я по рынку – и издалека вижу эту вещь. Она была какая-то необычная, а первым делом покупаешься же на необычность. Перед моими глазами тыщи икон прошли, я всякие видал, – а эта не как все. Цвет явно не иконный! Чуждый! Розовое – вот это меня остановило. И не контрастно написано. А подошел поближе – увидел узорчик на вышиванке, и эту изюминку сразу уловил. Подхожу еще ближе – и вижу, как с другой стороны приближается коллекционер с двумя охранниками. Я его сразу узнал, он известный коллекционер, собирает украинскую старину. Он туда ходил, даже когда бродили слухи о подготовке покушения, перед выборами 2004-го, даром что это было для покушения идеальное место! Но больше двух охранников он и тогда с собой не брал. Один Петр, второй – Павел, все знали, как их зовут, это было, да, смешно. Они раздвигают толпу, чтоб его не толкали. Это поражало, конечно… О том, что он будет, я узнавал заранее: район глушили, и сеть не ловилась, позвонить невозможно… А он вообще знающий коллекционер. Как-то я с ним уже сталкивался на этой почве. Посмотрел я холст один, мне заказал человек что-то украинское. Там сюжет был – едут крестьяне с сенокоса. Вижу – не то, Румыния или Польша, – ну и поставил на место. И тут опять подходит коллекционер с охраной, и берет ту же картину. Мне интересно, я не ухожу. Жду.
Он посмотрел и говорит:
– Нi, це не українське, нашi таких капелюхiв не носили. Й коней так не запрягали.
Я это отметил и подумал: респект Виктору Андреичу, видит, что это не украинское письмо!
И вот, значит, заметив конкурента, я сразу схватил вещь в руки. По нашим понятиям, она стала наполовину моя, пока я не сторгуюсь, никто не смеет к ней приценяться.
– А что Корявый? (Так его называли в Донбассе, еще когда он был на коне, а после сдачи позиций – и прочая Украина начала).
– Он тогда был еще гладкий. Это еще до. Схватил я, значит, и рассматриваю. Это не традиционное письмо иконное. А то, что называется «академочка». Сразу я понял, что икона не русская, русских я таких не видел. Скорей это центральная Украина. Винница, Киев, Житомир, Черкассы? Конец XIX века, скорей всего. Продавец тоже узнал коллекционера с охранниками, и когда я спросил про цену, то он не постеснялся и объявил взрослую цифру. Это, конечно, был форменный грабеж. Но я молча достал деньги, – а что оставалось?
– Ну, грабеж – это если б охранники отвели тебя под белы руки в темную аллею и вежливо попросили б вещь…
– Расплатился я, и тут знаменитый коллекционер спрашивает меня:
– А не продадите ли вы мне эту икону?
– Нет, Виктор Андреич, извините, не продаю.
И разошлись мы, как в море корабли.
Я часто вспоминал про эту икону. И каждый раз, бывая в Донбассе (или на Донбассе? Запутали вы меня!), заходил к старому товарищу и рассматривал ее. Куда-то делся Ющенко, пропал с радаров, я думал о том, что вполне он мог податься в Штаты, к жене «в приймы». И увез бы туда с собой нашего украинского Христа. А так, он остался на родине! Ну, в самом деле, – что ему делать в Америке?
Теперь вот непонятно, что дальше. Христос внезапно поменял дислокацию – только что это была Украина, и вот, на тебе – провозглашена Донецкая народная республика. Исход, как бы не сходя, причем, с места. Поди тут, разберись! С одной стороны, вроде, кесарю кесарево, а с другой – тогдашние евреи были те еще сепаратисты, наподобие чеченов, и Рим не знал с ними покоя.
С коллекционером я днями коротко поговорил по скайпу. И заметил, что он сбрил бородку и показался мне без непременных очков. Что так?
– Я линзы поставил. Оно так сподручней. И, кстати, не было в Российской империи такого народа – украинцы, это я сразу хочу тебе сказать. Я купил, вот, книжку в антикварном, дореволюционную, там итоги переписи. Так-то!
– До какой революции, до теперешней?
– Не, до 1917-го.
О как, подумал я. Что касается очков, то да, с ними неудобно воевать, если че. Но все ж трудно представить искусствоведа-реставратора на блок-посту с «калашом». Скорей он купит ППШ или «Шмайсер», там их полно, с прежней еще войны, немцы в тех краях два сезона простояли. Найти легко, отчего же нет, когда всех любителей старины в Донбассе знаешь, как облупленных. Достать ствол в хорошем состоянии – не проблема для солидного коллекционера. И будет изысканная эстафета – с прошлой войны в эту. А можно и с позапрошлой даже, трехлинейку прикупить или маузер, так даже будет изящней, по-булгаковски. Реконструкция в полный рост.