29 марта 2024, пятница, 03:21
TelegramVK.comTwitterYouTubeЯндекс.ДзенОдноклассники

НОВОСТИ

СТАТЬИ

PRO SCIENCE

МЕДЛЕННОЕ ЧТЕНИЕ

ЛЕКЦИИ

АВТОРЫ

30 декабря 2006, 09:52

Крупный бизнес в предвыборном году

До сих пор значительная часть российской экономики сосредоточена в крупных компаниях. Об основных тенденциях и перспективах развития этого сектора нам рассказал ведущий специалист по крупным российским корпорациям, главный научный сотрудник Института народнохозяйственного прогнозирования РАН, доктор экономических наук Яков Шаевич Паппэ. Интервью взял Михаил Захаров.

Каковы основные тренды в развитии крупного бизнеса и интегрированных бизнес-групп (ИБГ) в 2006 году?

ИБГ – это мое любимое понятие, я даже один из его авторов, тем не менее, я сейчас уже не понимаю, почему разговор о крупном бизнесе в России в 2006, в 2005, пожалуй, даже в 2004 году надо начинать с ИБГ. Сейчас основной формой является не ИБГ, а компания. ИБГ – это некий конгломерат, состоящий из не связанных между собой бизнесов, которые имеют общих хозяев. И только хозяева понимают, почему у них такой конгломерат, а не другой. Так исторически сложилось, что есть этот вот бизнес и этот. Только хозяева понимают, что это перспективно. Объективной логики существования (помимо воли хозяев) у ИБГ нет.

С другой стороны, есть компания. О компании всегда можно сказать – это бизнес: кондитерский, стальной, алюминиевый, финансовый, телекоммуникационный и так далее. Это группа предприятий, которые работают в одной технологической цепочке или в одном сегменте рынка. Основная тенденция последних лет – это выделение компаний, они появляются или путем объединения независимых предприятий, или путем структурирования ИБГ.

Это тенденция последних пяти-шести или двух-трех лет?

Я эту тенденцию увидел в 2002 году. Это тенденция последних пяти-шести лет. Можно сказать просто – этот процесс обозначился, когда появился «Русский алюминий».

В двухтысячном году.

Да. Но доминирующей эта тенденция стала три-четыре года назад. И вот эти самые компании обладают производственной, финансовой и стратегической самостоятельностью. В каком-то смысле они являются автономными субъектами экономического процесса. Остались, естественно, и ИБГ.

Ну, скажем, «Базовый элемент».

«Базовый элемент», у которого был «Русский алюминий», теперь называется «ОК Российский алюминий», ГАЗ, банк «Союз» и еще много чего разного.

Вплоть до девелоперских компаний.

Огромная строительная компания, которая образовалась в Москве, аэропорты и так далее. Есть «Альфа-групп», у которой банк, телекоммуникации, нефть и ритейл («Пятерочка» плюс «Перекресток» – теперь «X5-групп» называется).

Эти группы делаются похожими на то, что на Западе называется «инвестфонд». Они оперируют не бизнесами, а пакетами акций, они моделируют, продают, покупают компании, способствуют слиянию, иногда делят, иногда реструктурируют, иногда меняют руководство. И от западных аналогов они отличаются все меньше и меньше, хотя отличия все же есть.

В чем отличия? Все-таки ни один фонд не владеет 25% компании ВР, ExxonMobil или Shell. Ни один фонд не владеет даже 10% Coca Cola. Западные фонды владеют миноритарными пакетами (ни контрольных, ни блокирующих нет ни у кого), и эти пакеты дают им возможности влиять. В наших группах пока еще стремятся владеть либо контрольными, либо блокирующими пакетами. Например, «Альфа-групп» в основных своих компаниях уже владеет блокирующими пакетами, а Интеррос и АФК «Система» пока еще контрольными.

В принципе, ИБГ перешли из пространства реального бизнеса в фондовое, финансовое пространство. Они остаются важными элементами российской экономики, и их лидеры продолжают являться  влиятельнейшими предпринимателями в России. Однако главный вопрос на сегодня, что происходит с компаниями.

И что же происходит с компаниями?

Происходит простая вещь, компании «goes global». На сегодня основная задача крупных российских компаний – это, в первую очередь, стать эффективными, выстроить корпоративную структуру, снизить издержки, построить эффективную продуктовую линейку, то есть набор продукции, который она выпускает. Следующий шаг – выйти на мировой рынок. Что именно это означает? Во-первых, получить оттуда деньги, то есть получить синдицированные кредиты, выпустить еврооблигации или что-нибудь подобное.

А получение кредитов – с какой целью?

Для развития.

Для развития бизнеса?

Да. Российская банковская система, тем более российский фондовый рынок, не может обеспечить российской промышленности таких денег, которые нужны для развития. Всерьез могут дать большой кредит – условно, до миллиарда долларов – только в «Сбербанке» и «Внешторгбанке». Есть еще пять банков, которые могут дать сто-двести миллионов одному заемщику, – это «Альфа», «Газпромбанк» и пр.

Дать поток двухсотмиллионных или полумиллиардных кредитов нашим крупным компаниям или миллиарды – нашим сверхкрупным компаниям может только мировой рынок. Компании идут туда и там эти кредиты получают. Рынок сейчас относится к России хорошо. Это первое.

Второе: надо разместить пакет акций на бирже, желательно именно на бирже, а не продать стратегическому инвестору. Стратегический инвестор нужен реже, и это не является для российского бизнеса генеральной линией. Главное – разместить акции среди многих портфельных инвесторов, так, чтобы они котировались на бирже.

А целью опять-таки является увеличение транспарентности и получение доступа к кредитам?

Нет, не просто так. Транспарентность никогда не бывает целью, транспарентность – это средство для того, чтобы выйти на биржу. Вообще говоря, конечно же, публичной компании получать кредиты легче. Но главная цель другая – получить оценку своего реального богатства.

То есть, строго говоря, наши крупные бизнесмены не знают, сколько они стоят?

До выхода на биржу никто не знает, сколько стоит его бизнес. Только биржа, только мировой фондовый рынок способны дать адекватную оценку.

А чем не устраивают в качестве инструмента РТС или ММВБ?

Очень просто: оценка ММВБ или РТС была бы значительно ниже. На РТС и ММВБ не работает большая часть инвесторов. То есть, например, сингапурский инвестиционный фонд средней руки или пенсионный фонд полицейских штата Калифорния не имеют своих брокеров, которые работали бы на РТС или ММВБ. Это относится не только к России, но и к другим крупным странам. Для компании нужно получить листинг, получить право торговаться в мировых центрах торговли ценными бумагами. Это NYSE, NASDAQ, LSE и, может быть, еще три-четыре площадки.

NASDAQ для какого-нибудь «Русского алюминия» явным образом не подойдет…

Разумеется. Нужно выбрать мировой центр профильный для себя. Второе: котировка на бирже – это не только оценка бизнеса, но и ликвидность. То есть, если я имею котировку на Лондонской бирже и 15% моих акций там крутятся, я всегда могу разместить дополнительные три процента («я» в данном случае – либо сама компания, либо ее крупный акционер). И третье: финансирование за счет выпуска акций – это самое привлекательное, это деньги, которые не надо потом отдавать. Кредиты и облигации – это деньги, которые надо отдавать, а выпуск новых акций – это деньги, которые дают в расчете на будущие дивиденды или на рост котировок, но отнюдь не предполагается, что их надо вернуть.

Но, с другой стороны, раньше хозяева крупных российских компаний боялись всегда утраты контроля.

Боялись, правильно. Теперь уже боятся меньше, Просто существуют разные люди. Есть те, кто по-прежнему считает себя и свое родное предприятие единым целым, собирается там работать «до смерти». Они, конечно же, разместят на бирже или отдадут в чужие руки 10-15%. Есть другие – такие, как Михаил Фридман, которые заявляют, что мы – не телекоммуникационщики, не банкиры, не нефтяники, мы – инвесторы. Мы готовы все покупать и продавать.

Есть Михаил Болотин, создавший концерн «Тракторные заводы», который говорит, что это его детище, но если бизнесмен не готов бизнес продать, то это не бизнес, а хобби. А есть люди, которые поняли, что контроль и контрольный пакет – это разные вещи. Можно иметь менее 50%, но если прочие акции распылены и рынок доверяет компании, то в принципе ты – контролирующий акционер. АФК «Система» довела свои пакеты в основных компаниях до пятидесяти с небольшим процентов акций – пока еще контрольные пакеты, но думаю, что если им потребуется довести до 40%, то у Владимира Евтушенкова рука не дрогнет. Третий момент: выход на биржу – это мощная политическая защита.

Защита от политических рисков?

Да. То есть это защита от государства. Любое самое авторитетное руководство самой авторитарной страны трижды подумает, прежде чем нанести ущерб публичной, торгующейся на бирже компании. Падение курса ее акций означает конфликт с неопределенным кругом лиц, абстрактным мировым капитализмом. Не с BP, не с Shell, не с американским президентом – на все это можно пойти при определенных обстоятельствах. А поссориться с мировым капитализмом – это надо думать долго. В принципе, такие вещи делать можно, но редко и по очень серьезному поводу. Кстати говоря, по этому сценарию работает не только частный бизнес. То же самое сделало государство, когда захотело показать миру, что «Роснефть» – это серьезно и с ней можно иметь дело.

Поэтому акции «Роснефти» были размещены на Лондонской бирже?

Когда было принято решение доказать респектабельность, надежность своей компании, государство само своими руками поставило ее под защиту мирового капитализма.

Это мы говорили о займах, о выходе на мировой рынок с помощью IPO. Есть еще одно направление встраивания во внешний мир – это покупка…

… зарубежных активов?

Да. Покупают все. Старых лидеров – нефтяников – отодвинули металлурги. В последнее время активизировались и машиностроители, и трубники, и телекоммуникационщики (та же самая «Система»).

В основном пока покупают активы в СНГ.

Нет.

Не считая металлургов.

А «Система» в Греции?

Ну, да. Еще «Альфа» в Турции.

«В основном СНГ» – это скорее верно для времени до 2004 года. А теперь покупают везде.

Какого рода активы? Складывается ощущение, что россияне покупают активы по большей части проблемные или свободные, то есть активы собственников, которые уже хотят их продать.

Согласен.

То есть там, опять-таки, 10% Coca Cola ни один предприниматель не купит.

10% Coca Cola ни одному российскому предпринимателю, во-первых, не по карману, во-вторых, не нужны. Покупаются прежде всего активы, которые соответствуют бизнесу. Давайте разделим: есть иностранные активы, которые покупают Фридман, «Альфа групп» – это очень разнообразные активы, от ювелирных магазинов Германии до какого-то перевозчика жидких грузов в Италии, для этого создан специальный фонд прямых инвестиций, а есть активы, которые покупает «Вымпелком», – это активы телекоммуникационные.

То есть здесь «Альфа групп» выступает как инвестиционный фонд.

Да.

А с другой стороны, есть компания «Вымпелком».

Да. Или «Вымпелком», или Altimo, которая объединяет все телекоммуникационные бизнесы «Альфы». Они покупают профильные активы, которые нужны для их конкретного бизнеса и его развития.

Другие поступают так же. «Северсталь» не умеет делать оцинкованный автомобильный лист и покупает соответствующего производителя в США – Rouge Industries. Потом покупает производителей корабельной стали – итальянскую Lucchini.

Естественно, самые лучшие, самые эффективные активы купить нельзя, потому что они не продаются, а если продаются, то за те деньги, которые нашим бизнесменам потратить пока не под силу. Поэтому покупаются активы проблемные. Еще что важно: покупаются те предприятия, руководство которых хочет работать с «русскими». Если руководство или коллектив боится «русских», то пока еще покупки не будет. Это касается ЕС, тем более это касается Восточной Европы. Но если а) предприятие продается недорого, б) руководство и коллектив готовы сотрудничать с покупателем и в) предприятие нужно как часть технологической цепочки, как часть бизнеса, то в этом случае деньги находятся. В этой ситуации российский бизнес готов покупать активы в любых странах.

Часто говорят, что покупка активов в Западной Европе и США – это тоже один из способов снижения странового риска.

Да, но это менее важно, чем то, о чем я только что говорил. Есть еще один существенный момент: покупка производственных активов в Европе и в США – это способ обхода протекционистских барьеров. Скажем, НЛМК перевозит свой лист в Данию, как-то дорабатывает его на своем заводе Dansteel, и получается уже датская продукция. Против этого в ЕС не могут возражать.

В последние годы набирает силу еще одна тенденция, противоположная «goes global», – это национализация.

Применимо ли к российскому бизнесу определение «государственный капитализм»?

В целом, конечно, нет. Но у нас есть расширяющийся государственный сектор, для которого это понятие применимо. Причем расширяется он, на мой взгляд, сверх необходимого. Если говорить о 2006 годе, то было два громких случая распространения этого самого государственного сектора и государственного капитализма, одно из которых я могу оценить как рациональное, а второе с рациональной точки зрения объяснить сложно. Рациональное – это создание Объединенной авиастроительной корпорации (ОАК). ОАК – это попытка вытащить гражданское авиастроение…

Из того места, где оно сейчас находится?

Из того очень глубокого места, где оно сейчас находится, с помощью ресурсов и управленческого опыта двух успешных структур – АГК «Сухой» и НПК «Иркут». Есть менее успешная, но тоже вполне самостоятельная устойчивая структура – это РСК «МиГ», тоже истребители. Все это работает на экспорт. И есть совершенно провальный гражданский сектор: «Туполев», «Ильюшин» со своими заводами, отдельно стоящее КАПО (Казанское авиастроительное производственное объединение) и пр.

При нынешнем финансовом состоянии, при профиците бюджета было бы странно, если бы государство не попыталась что-то сделать. Понятна причина, понятна логика, в принципе есть готовность к инвестированию и глубокой модернизации отрасли. Кроме того, есть курс на сотрудничество с иностранными производителями – с Airbus, если таковое потребуется. Поэтому куплен крупный пакет акций европейской авиастроительной корпорации – EADS, чтобы иметь возможность чем-то простимулировать потребную нам кооперацию. Хорошо это будет или плохо, успех или провал, но можно понять увеличение государственного участия.

Еще в 2006 году происходил процесс формирования вертолетного холдинга. Этим занимается «Рособоронэкспорт», и этот холдинг еще названия не имеет. Здесь тоже есть своя логика. Вертолетостроение у нас пока на достойном уровне, но это не такой большой сектор рынка (и отечественного, и мирового), чтобы российские производители могли позволить себе роскошь конкурировать между собой. А частные структуры, способные взять на себя консолидацию, не просматриваются. Я все-таки надеюсь, что вертолетный холдинг после завершения процесса формирования будет хотя бы частично приватизирован и у него появятся осмысленные крупные частные акционеры.

Есть еще «Силовые машины», где РАО «ЕЭС» купило блокирующий пакет акций и получило в управление пакет «Интерроса» (в сумме – более 50%). Формально тоже похоже на национализацию, но смысл здесь в другом: монопольный покупатель продукции вступает в тесный альянс с единственным крупным отечественным производителем. Хорошо или плохо у них получится – никто не знает. По поводу ситуации «монополист против монопсониста» даже экономическая теория не говорит ничего определенного.

Теперь о том, что нельзя понять. Нельзя понять, зачем национализировали «ВСМПО-Ависму».

Там, кажется, была вполне работающая хорошая компания.

Была, есть и будет вполне работающая хорошая компания, ориентированная на экспорт. Лидер мирового рынка титана, имеющая очень долгосрочные контракты с Boeing и Airbus и имевшая частных акционеров, не очень друживших друг с другом, но не мешавших работать друг другу и компании. «Рособоронэкспорт» выкупил основные пакеты участников, сохранив небольшой пакет генеральному директору Тетюхину, который оставлен генеральным директором. Понятно почему – он занимается только производством.

И много лет занимается.

Очень много лет – ему за 70. Это некая легенда мировой титановой промышленности. Как производственный менеджер он очень успешен, а коммерческие дела там вел председатель Совета директоров Вячеслав Брешт, теперь будут вести люди из «Рособоронэкспорта». Лучше от этого не будет – хуже может быть. Объясняю почему. Дело даже не в том, что я не верю менеджерам РОЭ – если они оружием торговать умеют, почему бы не торговать титаном? Хуже то, что «ВСМПО-Ависма» может попасть под всякие санкции. Но опять-таки надо понимать, какие могут быть санкции со стороны американцев к предприятию, от которого полностью зависит проект Dreamliner? Попробуйте такие санкции проведите! Сломаете Boeing конкуренцию с Airbus. Без русского титана Dreamliner не получится, как и без японских композитов.

А другие последствия? Можно потерять незначительную долю рынка.

Можно потерять мелких, но важных потребителей, которые не захотят иметь дело с государством. Все-таки американские власти будут смотреть на государственную «ВСМПО-Ависму» более подозрительно, чем на частную. Эта национализация будет иметь какие-то отрицательные последствия – не катастрофичные, но наверняка какие-то будут.

Вот зачем было это делать – я не знаю. Это либо какие-то подсознательные страхи на тему «титан – металл стратегический, а все стратегическое надо контролировать», либо частные аппетиты «Рособоронэкспорта», либо нормальное желание большой госкомпании стать еще крупнее, которое в рыночной экономике, конечно, поощряться не может.

Таким образом, просматриваются две группы случаев – первая, когда никто, кроме государства, не может вложить средства в попытку создания или сохранения отрасли. А вторая – либо частные страхи, либо частные амбиции

А приобретение «Газпромом» контрольного пакета в проекте «Сахалин-2» это страхи, амбиции или там какая-то другая логика?

Там логика экспансии. Такая же, как у ВР, Shell и других нефтегазовых «мейджеров». «Газпром» хочет присутствовать во всех крупных газовых проектах. «Присутствуй везде» – это его принцип. И это его право, нравится мне это или нет. Правда, в данном конкретном случае, на мой взгляд, неприличным образом использовались государственные органы и экологическая тематика. Свою близость к государству «Газпром», похоже, готов использовать при продвижении своих интересов и в других крупных проектах – Ковыктинском, например.

Можно ли говорить о завершении периода основателей «грюндерского» периода?

Он заканчивается автоматически с уходом поколения грюндеров, но я бы не сказал, что в 2006 году произошло что-то принципиальное. Из Х5 Group ушли грюндеры «Пятерочки». Об уходе заявили владельцы «Копейки» – они продают свой бизнес «Уралсибу», «Уралсиб» найдет другого покупателя, и они уйдут заниматься своими делами. Произошла окончательная смена поколений в «Системе». То есть все, кто стоял у ее истоков, уже не являются менеджерами и либо просто акционеры, либо члены Советов директоров. Почти полностью продал свой пакет один из двух основных акционеров Стальной группы «Мечел» – Владимир Йорих.

Владельцы МДМ-групп разделили активы. Возможно, кто-то из них тоже будет уходить?

Пока каждый из трех – Андрей Мельниченко, Сергей Попов и Дмитрий Пумпянский – не только владельцы, но и бесспорные лидеры своих компаний.

Сейчас очень активно обсуждают возможную продажу консорциумом «Ренова»/Access Industries и «Альфа групп» половины ТНК-ВР.

Если произойдет, будем разговаривать. Однако то, что они продадут, это к «грюндерскому периоду» не будет иметь никакого отношения, потому что свои деньги они, скорее всего, снова вложат в какой-нибудь бизнес. Например, в швейную фабрику, и создадут холдинг легкой промышленности с капитализацией в миллиард долларов. Когда покупался «Перекресток», кто думал, что через несколько лет возникнет почти трехмиллиардный бизнес?

В этом году много говорили о том, что грядет консолидация черной металлургии. Насколько она вероятна и зачем нужна?

Зачем нужна – понятно. Идет процесс быстрой концентрации мировой черной металлургии. И наши лидеры, которые некоторое время назад были сопоставимы с западными, теперь карлики. То есть заводы остались сопоставимыми, но количество заводов – совершенно разное. В перспективе неизбежно либо объединение наших компаний, либо включение российских компаний в состав мировых холдингов. На сегодня, как я понимаю, именно «грюндерский» характер отечественной черной металлургии (то есть то, что во главе большинства компаний стоят их создатели) и мешает объединению. Грюндеры, как правило, не относятся к своему бизнесу рационально. Никто из них не готов становиться вторым, даже при наличии очевидных выгод. Когда очевидные денежные преимущества неочевидны, потому что тот, кто будет первым…

… наверняка постарается дискриминировать второго?

Да.

Вот чем хорош Абрамович? Он не металлург, а равноудаленный от всех инвестор. И в принципе он может стать интегратором многих противоречивых интересов. Но можно ли в предвыборный период допустить, чтобы главные экономические новости снова связывались с его именем?

В прошлом году все ожидали конкурса на Удокан, но ничего так и не произошло. Вообще внимание к цветной металлургии (за исключением алюминия) было не очень значительным. И Козицын, и Махмудов пропали из поля зрения федеральных СМИ, практически не появляется Алтушкин. Не слышно и про активность «Норильского никеля». Что происходило с медью, цинком и никелем в этом году?

Точно не знаю, но могу предположить, что хорошая внешнеторговая конъюнктура обеспечила нашим производителям комфортное существование, а никаких новых крупных проектов не возникло. Подтверждается эта гипотеза, например, тем, что лидеры УГМК – Искандер Махмудов и Андрей Козицын – были главным образом заняты другими своими бизнесами: угольным, машиностроительным, транспортным. Эти бизнесы у них, кстати, тоже миллиардные.

Процесс выхода российских компаний на западные рынки. Имеет ли место дискриминация отечественного бизнеса, о которой много говорили в связи со срывом сделки Arcelor-«Северсталь»? С чем связан срыв сделок по слиянию российских и западных компаний?

Я не верю ни в какую специальную дискриминацию российского бизнеса, за исключением естественных страхов и неприязни к России в некоторых странах. Но и это постепенно проходит. Конечно, литовцы продали Mazeiku nafta не нашим бизнесменам, а полякам, которых, впрочем, они тоже «нежно любят». Но, с другой стороны, чехи преодолели свои комплексы и продали «Витковице Стил» нашему «Евразу».

И нужно ясно понимать, что во всем мире из объявленных, одобренных и распиаренных сделок слияния-поглощения успешно завершается одна из трех-четырех.

То есть это нормальная практика?

Да. Просто в российских газетах не пишут о провалах сделок между итальянцами и парагвайцами или бразильцами и южнокорейцами. Еще раз повторяю: срыв сделок слияния-поглощения – это нормальная практика. Нормальной является и практика для государств, когда они сначала продают свои активы, потом отказываются завершить сделку или радикально меняют ее условия. История с покупкой «Магниткой» пакистанской сталелитейной компании в этом ряду вполне ординарна. Это проблема не отношения к «русским» – это проблема внутрипакистанских игр. То же самое было несколько лет назад у «Татнефти» в Турции. Там правительство отказалось бороться с профсоюзами, выступавшими против приватизации. Исходя из общих соображений, я не вижу дискриминации российского бизнеса. В случае с Arcelor все просто: Мордашова использовали – либо втемную, либо договорившись с ним.

Чтобы повысить цену?

Да. Просто если с Мордашовым об этом договорились, то об этом никому не сказали. Но может, и втемную. По крайней мере, та неустойка, которую он получил, – это вполне нормальное покрытие морального ущерба. Даже высококлассные фондовые спекулянты мирового уровня за пару месяцев работы не всегда получают 150 миллионов долларов.

Можно ли считать, что российские компании по своей структуре становятся похожими на западные?

Да, безусловно, можно. Российские компании становятся похожими на западные и по характеру управления, и по структуре акционерного капитала, и по тому, что считается профильным, а что непрофильным. Без этого им не выйти на международные рынки. Портфельный инвестор не изучает каждую компанию в отдельности, не ездит, не беседует с главным инженером каждого предприятия – он читает отчеты и принимает решения.

И если ему что-то в отчете кажется странным, он ее не купит?

Да. Если компания не похожа на то, к чему он привык, то он ее не купит. Это стратегический инвестор может купить именно необычную компанию, он верит именно в эффективность этого необычного. Но, как мы говорили, главная задача компании – привлечь портфельные инвестиции. Россия очень интересна портфельным инвесторам. Уже 3 года как Россия – один из самых популярных развивающихся рынков, если говорить о странах, сопоставимых с нами по масштабу. С Китаем или Индией, конечно, сравнивать нечего. Но на фоне таких стран как Бразилия, Мексика или Турция мы выглядим очень неплохо.

То есть мы – страна второго эшелона?

Да. И активно развивающаяся страна второго эшелона.

А какие отрасли привлекательны, кроме нефтянки?

Становится привлекательным все большее число отраслей, и как раз не сырьевых. Телекоммуникации, пищевая промышленность, какие-то подотрасли металлургии и химии. На очереди – ритейл, мировой фондовый рынок ждет и электроэнергетику.

Каков имидж российского бизнеса на Западе? Происходит ли его улучшение?

Никаких улучшений не произошло. На мой взгляд, его имидж с 2004 года – стабильный и вполне приемлемый.

А если брать более длинный период, то какие были имиджевые тренды на протяжении последнего десятилетия? Были же падения и подъемы?

Были, конечно. Было резкое улучшение имиджа российского бизнеса во второй половине 1996 и в 1997 году, когда к нам в первый раз стали приходить крупные спекулянты.

И тогда же размещался «Вымпелком» на международных биржах?

Тогда размещались «Вымпелком» и «Татнефть», тогда был приватизирован блокирующий пакет акций «Связьинвеста». Этот период составил чуть более года – от президентских выборов 1996 года до азиатского кризиса.

Потом наступил просто общий спад.

Потом катастрофа лета 1998 года. Последующие три года– это восстановление имиджа, в это время настроения инвесторов очень неустойчивы: «Посмотрите – ой, у них полковник у власти. Да нет – он нормальный парень. Ой, у них рост продолжается». А затем – «вперед ребята, а то опоздаем». И вот начиная с 2002 года – резкий подъем инвестиционной привлекательности России, на пике которого, летом 2003 года, ВР покупает половину ТНК, а затем Conoco Philips – крупный пакет акций ЛУКОЙЛа. Это пик – потом «дело ЮКОСа».

Я помню, вы как-то говорили, что «дело ЮКОСа» для портфельщиков не было чем-то пугающим.

Да, «дело ЮКОСа» точно не ухудшило ситуацию, хотя, может быть, оно снизило темп улучшения. Если бы я рисовал картинку за 15 лет, то рисовал бы так: с 1991 и до 1996 годов – пустота и ничего, 1996-1997 годы – легкий подъем, с лета 1998 до 1999 года резкий спад, потом начинается медленный подъем до 2002 года. Затем – очень быстрый подъем 2003 года и то, что мы имеем сейчас, – этого мы добились уже тогда. С тех пор есть улучшения, но они происходят медленно-медленно, то есть принципиально ничего, по сравнению с 2003годом, не изменилось.

Такую имиджевую картинку я бы нарисовал. Подчеркиваю: я говорю об имидже российского бизнеса, а не российской демократии, российской власти или России в целом. И об имидже в глазах инвесторов, а не широкой общественности или правительств Запада.

Стоит ли перед российским бизнесом проблема «публичности», информационной открытости? Чем отличаются крупные бизнес-структуры в России от западных?

Проблема публичности по-прежнему остается. Но это не проблема, которую можно решить революционным путем, – это проблема рутинных улучшений. По-прежнему, например, информации о российских компаниях на их сайтах на порядок меньше, чем на сайтах западных компаний.

Каких изменений следует ожидать в российской экономике в 2007 году в связи со стартом предвыборной кампании и проблемой «преемник-2008»? Часто говорится о политических рисках, о желаниях собственников застраховаться. Как будет реагировать «среднестатистический» собственник какого-нибудь крупного предприятия в ситуации неизвестности накануне 2008 года?

Сложно сказать, потому что, с одной стороны, может возникать желание продать все. Однако ничего крупного продать без согласия государства невозможно – просто покупатель без этого ничего не будет покупать. Российский собственник это знает. Будь я на месте власти, я бы 2007 год постарался прожить без передела собственности, без активных слияний и поглощений, без новых бизнес-альянсов с Западом. Если вменять государству мою логику, то оно не должно ни поощрять, ни тем более инициировать крупных изменений в секторе крупного бизнеса. Любое такое изменение неоднозначно по политическим последствиям.

Но ведь слияние «Русала» и СУАЛа – это крупное изменение, которое приходится на выборный период. И на него, очевидно, было получено позволение на уровне Владимира Путина.

Это крупное изменение, но это как раз тот случай, когда политические оценки могут быть только нейтральными или положительными. «Русал» и так доминирует в отечественной алюминиевой промышленности, и это всем известно. При объединении с СУАЛом создается крупнейшая компания в мире, которая покупает иностранные активы. Аналогично выглядит покупка «Системой» пакета «Связьинвеста» у Леонарда Блаватника. Для одних это будет –  =«вор у другого дубинку украл». Для других – это более правильная позиция, «правильный, национально ориентированный предприниматель купил важный для страны актив у международного бизнесмена» («Системе», как известно, никаких тяжких обвинений не предъявлялось, услугами МГТС пользуются все москвичи, МТС – десятки миллионов россиян. Лишь те, кто очень-очень не любит Юрия Лужкова, переносит свою неприязнь на Владимира Евтушенкова).

Так что же ждет крупный бизнес в 2007 году?

Я ожидаю спокойного года. Продолжится серия IPO, будут реализовываться старые и инициироваться новые инвестиционные проекты, в том числе с участием западного капитала, будут крупные кредиты. А вот слияния, поглощения и передел собственности рациональная власть могла бы, по крайней мере, отложить. Очевидных претендентов на национализацию я тоже не вижу, хотя, кто знает, какие планы на этот счет у «Газпрома», «РЖД» и «Рособоронэкспорта».

Редакция

Электронная почта: polit@polit.ru
VK.com Twitter Telegram YouTube Яндекс.Дзен Одноклассники
Свидетельство о регистрации средства массовой информации
Эл. № 77-8425 от 1 декабря 2003 года. Выдано министерством
Российской Федерации по делам печати, телерадиовещания и
средств массовой информации. Выходит с 21 февраля 1998 года.
При любом использовании материалов веб-сайта ссылка на Полит.ру обязательна.
При перепечатке в Интернете обязательна гиперссылка polit.ru.
Все права защищены и охраняются законом.
© Полит.ру, 1998–2024.