1. Как бы вы охарактеризовали уровень образования на социологическом факультете МГУ? Насколько, на ваш взгляд, он соответствует современным научным требованиям? По вашим сведениям, насколько конкурентоспособны его выпускники на рынке труда?
Прежде чем ответить на первый вопрос, хотел бы заметить, что, сколько мне известно, я был, может быть, и не первым, но одним из первых, кто негативно высказался в печати о научном качестве социологического факультета МГУ. В книге "Интеллектуальная Россия" под редакцией В. Куренного, вышедшей пару лет назад, я говорил, правда, не обо всем факультете, а только об одной из его кафедр, а именно, о кафедре "Социология безопасности", официальная формулировка задач которой не имеет, как я считаю, ничего общего с наукой. Позже, в начале конфликта, я давал интервью сайту АПН, в котором тоже весьма негативно отозвался о факультете. Поэтому, как мне кажется, я могу с чистой совестью использовать не самые резкие и даже осторожные формулировки. Осторожность необходима вот почему: есть такие вещи, которые, как говорят, носятся в воздухе. И очень легко из воздуха же их взять. Но ответственное высказывание предполагает возможность также и доказать то, что ты утверждаешь. Если такой возможности нет, в подтверждение своего мнения приходится ссылаться на другие мнения, часто даже не персонифицированные, а это понижает степень обоснованности суждений.
Теперь к сути вопроса. Факультет большой. То немногое, что я знаю об организации учебного процесса, не всегда говорит в его пользу. Приведу пример. Недавно одному из моих коллег поступило предложение прочитать там лекции для одного из старших курсов. По всем канонам такой курс мог читаться только в самом начале, как вводный. Но это как-то упустили и схватились только тогда, когда обнаружилось, что у будущих выпускников нет нужного набора отметок по государственному стандарту. Мне это кажется показательным: такие вещи случаются на новых факультетах, а на старых, флагманских этого быть не должно.
Вместе с тем, я бы хотел специально добавить вот что. На факультете работают и вполне приличные специалисты. Кого-то я знаю лично, кого-то – лишь по публикациям. Но представить себе, что они говорят ерунду, я не могу. Другое дело, что образование – это не просто отдельные учебные курсы. Это способ их увязывания в некоторый комплекс, это внятное представление о том, кого и зачем готовят в вузе, это, наконец, сама атмосфера учебного заведения, в котором дух науки либо есть, либо его нет. В этой части, мне кажется, к факультету могут быть самые большие претензии, отразить их указанием на отдельные хорошие курсы и специалистов с добротными именами не получится.
Что касается соответствия современным научным требованиям. Практически, здесь придется повторяться. Очень может быть, что отдельные курсы вполне соответствуют таким требованиям, во всяком случае, они могут быть и не хуже, чем в других местах. К тому же, само понятие о современной науке, применительно к социологии, очень размытое. Тут, скорее, пришлось бы говорить не о несоответствии современной науке, а о несоответствии некоторых курсов науке как таковой. То же – об общей идеологии факультета. Если в число приоритетов не входит свободный поиск истины, если речь не идет о знании всеобщем, рационально обосновываемом, могущем быть подвернутым критике, если речь не идет о социологии как науке о действительности, то есть о том, что есть на самом деле в социальной жизни, а не о том, что записано в приятных нам идеологических конструкциях, – если всего этого нет, нет и науки. Я сужу по доступным мне источникам, в том числе, по материалам сайта факультета, публикациям, отзывам коллег. Я считаю, что духа научности в указанном выше смысле там нет.
Еще об образовании. Мне пришлось видеть совсем немного выпускников этого факультета. Возможно, кто-то подготовлен лучше. Те, кого видел я, по дисциплинам, мне известным, были подготовлены плохо.
О рынке труда для социологов. Боюсь, это не показатель. Рынка труда для ученых в России нет. Хорошо ли подготовлены в МГУ социологи для выполнения тех задач, которым посвящают себе социологи в массе своей, а именно, для маркетинга, я сказать не могу.
2. Были ли сформулированы в ходе конфликта и его обсуждения какие-то проблемы, значимые с точки зрения социологии и преподавания социальных наук? Какие? Если ничего нового сказано не было, какие из обсуждавшихся проблем современной российской социологии, на ваш взгляд, являются наиболее серьезными?
Самая серьезная проблема нашей социологии в том, что она не оправдала оказанного ей высокого доверия и теперь уже никогда не оправдает. В ходе конфликта это, возможно, и говорили, только я не заметил. Вот что я имею в виду. Во всем мире, не только у нас социология неплохо показывает себя во времена политической стабильности, но не может ни предвидеть серьезных социальных изменений, ни сказать что-либо критически важное, когда эти изменения уже идут. Есть видные российские социологи, но нет ни одного, кого (с похвалой или с негодованием, все равно) мы могли бы назвать автором хотя бы одной влиятельной концепции, приведшей или причастной к произошедшим в стране переменам. В основном, то же самое – и во всем мире. Авторитет социологии наработан там, где радикальных потрясений нет и не предвидится. А у нас получается так, что сторонники прогресса спорят с ретроградами, и первые вторых обвиняют в ненаучности. Я, в общем, за прогресс и за науку. И, конечно, за то, чтобы читать доброкачественные книги, а не замшелую ерунду. Все-таки я два десятка лет преподаю историю социологии, причем именно западной. Но, соглашаясь со сторонниками прогресса в том, что надо читать научные книжки, я огорчаюсь оттого, что главные, самые претенциозные задачи не то что не ставятся, они не попадают в поле зрения. Получается, что наука сама себя кастрирует, а потом еще удивляются, что ничего не родится. Самая серьезная проблема состоит в том (о чем, кстати, я говорю уже лет пятнадцать), что просто пользоваться заемным интеллектуальным ресурсом нельзя. Он хорош, но нужна самостоятельная концептуальная работа. Впрочем, за эти пятнадцать лет я также убедился, что слово "нужна" – слишком сильное. Никому она не нужна. Надо просто говорить "мне хотелось бы". Да мало ли чего кому хочется.
3. На ваш взгляд, почему проблема плагиата, затронутая студентами, не стала предметом профессиональных дискуссий последних лет? По вашим сведениям, насколько и в каких формах распространена практика плагиата в российских социальных науках? Какими способами эту проблему можно решать?
Не стала потому, что состояние дел в этой сфере иначе, как совершенным распадом и развратом не назовешь. Все прогнило до основания, еще один случай никого не волнует. Вот простой пример: с разрывом в несколько месяцев я и мой коллега узнали, что один из сайтов, по-моему, явно аффилиированный с главной библиотекой страны, торгует текстами наших диссертаций. Мою докторскую они предлагали в качестве готовой магистерской работы. Возможно, большего она и не стоит, но дело в другом. Что у меня, что у коллеги – работы, сильно непохожие на основной массив публикаций в нашей науке. Они выделяются интонацией, подбором литературы, характером аргумента. То есть, теоретически, красть такую работу – это все равно красть машины, которым был сделан индивидуальный тюнинг, да еще добавлена шелкография кузова для пущей неугоняемости. Я им даже письмо написал, объясняя, что это не просто подло, но и глупо. – Ничего не глупо. Бизнес работает. Кто-то, наверное, уже стал магистром моими трудами. И даже не один. Интернет забит статьями, книгами, переводами, выложенными без согласия авторов, без указания имени и места издательства, без упоминания переводчиков. Я устал отслеживать плагиат в студенческих письменных работах. И на фоне всего этого рассчитывать, что действия влиятельных людей, составивших многотомные труды по тому же алгоритму (только, говорят, более аккуратно), по которому десятки тысяч студентов по всей стране строчат курсовые и дипломы, а их старшие товарищи – разного уровня диссертации, – рассчитывать здесь, что это всерьез кого-то возмутит, было наивно. Тут нужна политическая воля, чтобы из одного незадачливого плагиатора сделать научное "дело ЮКОСа". Ясно, что из ситуации "все воруют" нельзя просто выйти методом "всех сажать". Но надо понимать, как далеко зашел этот распад, чтобы хотя бы медленно двинуться обратно.
4. Как вы оцениваете действия студентов и коллег-социологов в ситуации конфликта? Повлияло ли развитие конфликта на ваше представление о российской социологии, о коллегах? Могли бы вы кратко сформулировать свои впечатления?
В действиях студентов сначала все было понятно и вызывало сочувствие. Потом стало менее понятно. Теперь я уже ничего не понимаю. То есть я понимаю, что они хотят, чтобы было хорошо. Что такое "хорошо", неясно не только им, но и многим старшим. Здесь та же проблема: кому же не симпатичен молодой порыв? Надо быть уже совершенно без сердца, чтобы относиться к этому равнодушно. Но я же все-таки немного знаю свой предмет. Значительная часть того, что входит в их аргументы для меня, мягко говоря, не очевидна. И, кстати, хотел бы напомнить о том, что сказал выше. На факультете есть вполне достойные профессионалы. Не всякий посторонний, кто клянется свободой и прогрессом, лучше тех, кто там, внутри, и ничем не клянется из вполне нормальных соображений служебной лояльности.
Ясно, что если бы возмущение студентов состоянием дел на факультете было не то что всеобщим, а хотя бы по-настоящему обширным, все выглядело бы иначе, чем выглядит теперь. Активно всегда меньшинство, это ясно. Это не упрек. Но стать во главе масс не получилось и не получится. Массы приходят в престижный вуз за дипломом. Они его получат. Все остальное их может раздражать. А что, если бы и массы были недовольны? Трудно сказать. Нет таких способов, какими недовольство студентов могло бы быть преобразовано в трансформацию факультета без нарушения факультетской и университетской автономии. Только подумайте, какой будет кошмар, если какое-то самое позитивное преобразование будет совершено монаршей волей.
Вроде бы, по-другому и не бывает. Всегда становление научной социологии происходило так, что для этого был мощный совершенно ненаучный импульс извне. Но у нас такое действие может иметь довольно печальные последствия. Я несколько раз это объяснял, всякий раз неудачно, потому что, как мне кажется, нет желания понимать, что я говорю. И все-таки скажу еще раз: на доброкачественную социологию должен быть заказ, запрос. Не на результат должен быть запрос, а на процесс. Если угодно, заказ на академическую свободу, на беспристрастное исследование истины. Бывает ли так? Не привязана ли социология всякий раз к заказчику куда более сомнительными и предосудительными обязательствами, нежели обязательство изучать действительность, как она есть? Конечно, привязана. Но не будем путать рамочные условия существования с повседневной рутиной исследования. Есть и такая вещь, как "рутина свободы". Но если в конституцию этой свободы с самого начала, как условие ее предоставления и сохранения, не заложено изучение самой действительности, поменять уже ничего нельзя. Свобода есть свобода. В том числе академическая свобода профессуры социологического факультета МГУ оставаться такой, как сейчас. Морального и научного авторитета внешних инстанций для нее, как видим, не существует. А всякое административное действие будет здесь произволом, который отзовется тысячей бессовестных произволов во всех уголках нашей страны. В этой ситуации подзуживать власти к такому произволу я считаю неправильным. Желающие создать нормальное социологическое образование в МГУ должны были бы идти совершенно иным путем.
Что касается коллег. Коллеги все правильно делают. Без борьбы нет победы. Когда-то наша социология была устроена очень иерархически. И теперь ассоциация социологов, институт социологии, факультет социологии – все это очень важные ресурсы. Но они воспринимаются, может быть, несколько… скажем, экзальтированно. Определить жизнь всей нашей социологии главы институтов, факультетов, ассоциаций не могут. Просто они больше возьмут от национальных и международных ресурсов, чем хотелось бы коллегам. Обидно, конечно, но не смертельно. Другое дело, что если вообще не бороться, не заявлять о существовании у нас совершенно другой социологии, эти добрые люди всех сожрут и задавят. Так что и студенты молодцы, и те, кто им помогает. Только немного в другом смысле молодцы: не смысле "еще одно усилие и победа за нами", а в смысле поддержания динамического равновесия.
5. Как, на ваш взгляд, конфликт на социологическом факультете МГУ повлиял на ситуацию в социологии в целом, на состояние социальных наук? Как, на ваш взгляд, он отразился на преподавании социологии? На отношениях между преподавателями и студентами? На отношениях между коллегами?
Там, где я работаю, никак не отразился и никак не повлиял. Я имею в виду не институции, а именно отношения свои и тех, кого я знаю, со студентами и между собой. Я вообще-то держусь архаичной модели преподавания: ученики приходят в цех, проходят определенный путь становления и сами постепенно дорастают до подмастерий и мастеров. На всех ступенях они для меня, пусть младшие, но коллеги. В перспективе почти во всех я вижу самостоятельное светило науки. Что кто-то где-то с кем-то бьется за какие-то ресурсы, к нашей работе, к нашим интересам и результатам отношения не имеет.
См. также:
- Валерий Анашвили. Социологический факультет МГУ: как хвост иногда помахивает собакой
