19 марта 2024, вторник, 12:05
TelegramVK.comTwitterYouTubeЯндекс.ДзенОдноклассники

НОВОСТИ

СТАТЬИ

PRO SCIENCE

МЕДЛЕННОЕ ЧТЕНИЕ

ЛЕКЦИИ

АВТОРЫ

25 июня 2009, 12:24

Перекресток мира

Продолжая цикл видеобесед «Взрослые люди» с классиками – учеными, деятелями культуры, общественными деятелями, ставшими национальным достоянием, – мы поговорили с социологом и историком, основателем замечательного проекта Московской высшей школы социальных и экономических наук Теодором Шаниным. Беседовала Любовь Борусяк. 

См. также:

Любовь Борусяк: Мы снова в гостях у Теодора Шанина, известного социолога, действительного члена Российской академии сельскохозяйственных наук, профессора Манчестерского университета, президента Московской школы социальных и экономических наук. Мы продолжим беседу, начатую в прошлый раз, но, как и договаривались, сегодня мы несколько отойдем от вашей биографии. Я обращаюсь к Теодору Шанину как к человеку мира, который жил и работал в очень разных странах – в Польше, России, Израиле, Англии.

Давайте поговорим о том, чем различается менталитет людей в разных странах. Это тема, о которой много говорят, она многим интересна, но на которой, к сожалению, очень часто спекулируют. Особенно в тех случаях, когда хотят показать, что их народ лучше других. Ваш взгляд – это взгляд заинтересованного очевидца, он более объективен, поскольку вы человек независимый, не привязаны тесно к какой-либо одной стране.

Теодор Шанин: Одна из проблем при ответе на ваш вопрос состоит в том, что меня тренировали думать и размышлять в рамках научной работы, а к этому вопросу невозможно подходить с научной точностью, опираясь на факты. Я буду опираться не на факты, а на свои впечатления.

Л.Б.: Конечно, на впечатления, эмоции, чувства.

Т.Ш.: Должен сказать, это не легко сделать, но можно попробовать, конечно. Сформулируйте, пожалуйста, свой вопрос поточнее.

Л.Б.: Мне хочется, чтобы вы рассказали, каким видите менталитет людей в тех странах, в которых вы долго жили, об особенностях людей в этих странах. Теодор, а какие это страны, ведь их больше, чем обычно бывает у людей.

Т.Ш.: В польском Вильно, после этого в России (в Сибири), затем – в Узбекистане.

Л.Б.: Это все было еще в детстве, вы в прошлый раз рассказывали.

Т.Ш.: После этого опять в Польше, затем - в Израиле. Только я туда прибыл, когда это еще была Палестина.

Л.Б.: Вы из Польши отправились в Палестину?

Т.Ш.: Нет, не сразу, через Францию. Если так, то нужно добавить еще Францию, Париж. Я там был во время объявления решения о создании независимого государства Израиль. Так что у меня была Палестина, которая на моих глазах превратилась в Израиль, где довольно долго прожил.

Л.Б.: Это ведь не только на ваших глазах происходило, но и с вашим участием.

Т.Ш.: С моим участием. Если точнее, то относительно с моим участием. После этого была Англия, затем – опять Россия.

Л.Б.: Это была уже другая Россия, не советская.

Т.Ш.: Действительно, другая Россия, не та, что прежде. Вот, пожалуй, и все.

Л.Б.: Пока вы перечисляли, я загибала пальцы. У меня получилось девять стран-пальцев. Для одного человека это, наверное, более чем достаточно. Теодор, в прошлый раз мы завершили разговор на том, что после безуспешных поисков сестренки в Вильно вы собрались опять уезжать в Польшу. Но давайте начнем с конца – с Англии, где вы давно работаете, где вы учились, где у вас дом. Точнее, один из домов – второй в Москве.

Какие они, англичане? Чем их менталитет отличается от нашего? Вам это, наверно, не очень сложно сказать, потому что вы прекрасно знаете обе страны. Говорят, что англичане, жители островного государства, вообще ни на кого не похожи. И что у них исключительно сильно выражена особая специфика. Как и откуда вы приехали в Англию?

Т.Ш.: В Англию я в первый раз приехал из Израиля для того, чтобы изучить реабилитационные службы, созданные в помощь инвалидам - психическим и физическим. Я тогда был социальным работником в Израиле, работал в системе реабилитации инвалидов. Руководил одним из реабилитационных центров. В то время мы считали – и, я думаю, совершенно правильно, – что Англия лидирует в вопросах реабилитации инвалидов.

Л.Б.: Так было в 40-ые годы - и сейчас так?

Т.Ш.: Ну, теперь трудно сказать - подтянулись разные страны. Несомненно только, что и теперь там все организовано на очень высоком уровне. Но лучше ли других – не могу сказать, не знаю просто. Поскольку уровень реабилитации в Англии всегда был очень хороший, я решил посмотреть, поучиться. Это было важно, поскольку обслуживание инвалидов в Израиле было в самом начале. С этой целью и поехал в Англию и пробыл там десять месяцев. После этого я написал отчет, который, быть может, повлиял, а, может, и не повлиял – никогда не знаешь – на ситуацию в Израиле. Помогло ли это израильским службам, я не знаю, но сам я научился очень многому. Как только я вернулся в Израиль, меня практически сразу назначили руководителем одного из реабилитационных центров.

Вот такой была моя первая поездка в Англию. Я выехал туда с очень слабым английским языком. Кстати, одной из причин, почему я попросил, чтобы меня послали туда, было желание поставить на ноги свой английский. И я этого добился - вернулся с куда лучшим английским. Хотя мой уровень языка, если поглядеть назад, был еще довольно смешным и неадекватным. Но я смог пробиться в изучении английского языка: теперь я мог понять людей и мог с ними объясниться, пусть на не очень точном и не очень правильном английским. Надо же было ежедневно объясняться по профессиональным вопросам.

Почти через год я вернулся домой в Израиль. Очень вскоре после возвращения я получил письмо из Бирмингема, где я учился, в котором мне сообщали, что слышали про меня, про мое знание России. Было написано также, что меня хотел бы пригласить для написания докторской работы Исаак Дойчер - имя очень крупное тогда, и что, если я захочу, они будут рады принять меня в Бирмингеме и найти мне докторскую стипендию. На это я очень любезно ответил, что я благодарен, но у меня есть работа, которую я буду продолжать, так что, к сожалению, учиться дальше я не собираюсь. На этом все закончилось.

Однако через два года работы в Израиле у меня вышел довольно резкий конфликт с руководством Министерства труда. Они начали создавать новые реабилитационные центры, и мне предложили стать руководителем самого крупного, «головного» центра, который готовился к открытию. Это была почетная должность, даже по возрасту: каждый подчеркивал, что в моем возрасте такие высокие посты еще не занимают.

Л.Б.: Но государство молодое было - вот и руководители молодые. Так всегда и происходит.

Т.Ш.: Действительно, все там только начиналось. Я заявил, что обязательно должен увидеть карты, чтобы понять, где строят Центр. Оказалось, что недалеко от Тель-Авива. Я поехал туда и обнаружил, что это была больница для хронических больных. Я с ходу помчался в министерство и заявил, что они просто спятили. Цель реабилитации заключается в том, чтобы переломить в инвалидах или полуинвалидах чувство собственной неадекватности, чувство, что они никогда ничего не смогут сделать. И нет ничего более дикого, чем начинать реабилитацию с того, чтобы загнать этих людей в больницу для хронических больных, которые там находятся и никогда не встанут на ноги.

Л.Б.: Такой центр реабилитации инвалидов мог только окончательно лишить их всякой надежды.

Т.Ш.: Это сумасшедший дом! Это черт знает что такое! Совершенно непрофессионально. Высказав все это, я получил ответ, что это не мое дело, и никто меня не просит вмешиваться. Тогда я попросил собрать заседание Национального совета по реабилитации инвалидов, в котором приняли участие все, кто в этих делах разбирался. Я выложил им на стол все факты, описал ситуацию, и единогласно было принято решение, что в этом конфликте я прав, а министерство не право. В министерство было направлено письмо с просьбой изменить принятое решение. На это письмо мы получили негативный ответ. И тогда я поехал в Иерусалим, где попросил личной встречи с министром. Там я встретился с заместителем министра, и он обещал мне немедленно собрать комитет и рассмотреть этот вопрос.

Л.Б.: То есть вы практически всю страну на ноги подняли.

Т.Ш.: Как будто так. Но мне надо было пробиться не заму, а к самому министру, а это было…

Л.Б.: Трудно?

Т.Ш.: Практически невозможно. Мне помогло то, что когда я там появился и просил увидеть министра, а мне сказали, что его нет, будто бы я рангом не вышел для такой чести, мне было что ответить. Я им ответил: «Скажите ему, что я был солдатом 6-го батальона». Ему это передали, и он меня принял. Выслушав, он сказал, что немедленно заново собирает комитет, который принял такое решение, и решение будет пересмотрено. Я очень обрадовался такой победе и поехал обратно в Тель-Авив. Вскоре мне сообщили, что комитет собирается, но через неделю сказали, что нет, комитет не собирается. После этого я написал… Как у это у вас называется – когда говоришь, что уходишь?

Л.Б.: Заявление об уходе.

Т.Ш.: Я написал заявление об уходе.

Л.Б.: И фактически написали «заявление о приеме в Англию».

Т.Ш.: Нет, тогда я думал, что мне это не удастся, и на учебный год остаюсь без работы. Я написал в Бирмингемский университет: «Сожалею, что в свое время сказал вам «нет». Теперь хочу сказать вам «да», но понимаю, что уже слишком поздно, так что примите во внимание мою кандидатуру на следующий учебный год». В ответ я получил телеграмму, что осталось одно свободное место.

Л.Б.: «Вылетай срочно!»

Т.Ш.: Да, одно место осталось.

Л.Б.: То есть в молодом Израиле бюрократии оказалось больше, чем в старой Англии?

Т.Ш.: Да, и я вылетел в Англию, где пробыл тогда около десяти лет, немножко меньше. Написал и защитил докторскую диссертацию, начал преподавать, так как надо было на что-то жить.

Л.Б.: В Бирмингеме?

Т.Ш.: В Бирмингеме я делал свою докторскую, а работать начал в Шеффилдском университете, где создал курс социологии развивающихся стран.

Л.Б.: Вернемся к разговору о том, какими вы увидели англичан. Дело в том, что принято считать (и, наверное, это так), что можно стать американцем, кем-то еще, а англичанином стать невозможно, если ты им не родился.

Т.Ш.: Я бы сформулировал по-другому. Англия – особая страна, потому что ты не можешь стать англичанином, но ты и не должен становиться англичанином, чтобы хорошо себя чувствовать в Англии.

Л.Б.: Чтобы чувствовать себя именно хорошо?

Т.Ш.: Чтобы чувствовать себя нормально, жить и работать в Англии.

Л.Б.: Почему?

Т.Ш.: Потому что в Англии есть поведенческие характеристики, которые делают жизнь иностранцев, которые хорошо относятся к Англии и стараются быстро ее понять, необыкновенно легкой с точки зрения включения в английское общество. Но включение в английское общество не как англичанина, а как иностранца, который живет в Англии. Тебе будет там хорошо, если ты не пробуешь лезть на стенку, а даешь вещам развиваться нормально. Англичане вежливы, они держат дистанцию, что очень помогает.

Л.Б.: Помогает? Далеко не все русские любят, когда такая дистанция существует.

Т.Ш.: Не знаю, как другие, но я просто создан для такой страны, как Англия. Я по характеру для нее очень подхожу.

Л.Б.: Теодор, а в чем это проявляется?

Т.Ш.: Я по своему характеру люблю дистанцию между людьми, не люблю вешаться на шею. Мне претит во всех странах мира тенденция слишком быстро эмоционально сближаться.

Л.Б.: А это что, везде кроме Англии?

Т.Ш.: Нет, принятые уровни сближения везде разные. Но в Англии это расстояние очень четко и ясно определено. Мне оно очень подходит и всегда подходило. Когда я оказался в Англии, у меня возникло чувство, что я родился именно для таких условий. Я люблю базовую вежливость между людьми. А Англия – это страна огромной базовой вежливости, при которой никто не требует от тебя какой-то платы за вежливость, потому что само собой понятно, что это правильно. Здесь не надо будет даже благодарить за это.

Л.Б.: Это жестко закрепленная норма.

Т.Ш.: Жестко закрепленные вежливые, любезные и спокойные, без слишком эмоциональных выбросов отношения. Я не говорю о Лондоне: это ненормальный город. Лондон – город не англичан.

Л.Б.: Там есть все, кто угодно. Там и русских огромное количество.

Т.Ш.: Совершенно верно, но этот город – совершенно не нормальная Англия. А есть такое дело, как Англия настоящая.

Л.Б.: Провинциальная?

Т.Ш.: Да, есть провинциальная Англия: средней величины города, в которых живет масса англичан, потому что большинство англичан живет не в Лондоне. Я не знаю точно, сколько процентов англичан живет в Лондоне, но не так уж много. Когда приезжаешь в эти действительно английские города, живешь там, ты попадаешь в определенный способ жизни, которым живет английское общество. Он предполагает много любезности, но без слишком сильного сближения, во всяком случае, быстрого. Даже после многих лет общения это сближение не становится слишком тесным. Это мне и нравится - вежливость и правильное поведение.

Л.Б.: И еще радушие, мне кажется, какое-то у англичан есть.

Т.Ш.: Да, но опять-таки без слишком тесного сближения. По понятиям такой страны, как Россия, англичан считают и называют чопорными. Это неправда: они не чопорные, они держат расстояние. Чопорность – это когда ты чувствуешь себя выше других людей. А здесь просто держат расстояние, потому что так правильно, и не надо слишком сближаться. Между прочим, главным образом потому, что ты не знаешь, насколько другой человек хочет этого сближения.

Типичное (и нормальное) явление, когда пять англичан сидят в поезде на небольшом расстоянии друг от друга, и каждый читает свою газету, не поднимая глаз. Главное у них – это не чопорность или нежелание иметь связь с другими. Главное – считаться с тем, что твой сосед может не хотеть с тобой говорить, поэтому заговорить с ним может быть невежливо. Следовательно, ты подумаешь много раз, стоит ли заговорить, и, скорее всего, так и не заговоришь, а будешь продолжать читать свою газету. И таким образом могут проходить часы. Это нормально в Англии, и мне лично это очень подходит.

Л.Б.: Это, наверное, не для каждого подходит. Более общительные люди захотели бы вступить в разговор, оторвались бы от газеты.

Т.Ш.: Да, это подходит не для каждого, но мне хорошо так. Была такая книжка смешная, Джорджа Микеша.

Л.Б.: Она называется «Как быть иностранцем».

Т.Ш.: Это вообще очень смешная книга, но там сказано много точного про англичан. В частности, там говорится, что на континенте, то есть в Европе (он все время сравнивает Англию с континентом) есть немножко честных людей, немножко воров и масса людей, которые ни то, ни другое. В Англии же есть немножко воров, а все остальные – честные.

Л.Б.: То есть это абсолютное свойство национального характера?

Т.Ш.: Да, что-то такое. Во всяком случае, он так это написал.

Л.Б.: У него много интересных наблюдений. Он тоже долго жил в Англии, практически всю жизнь, а человек был очень наблюдательный.

Т.Ш.: Он там и умер.

Л.Б.: Да, а приехал юношей.

Т.Ш.: А прибыл он из Венгрии, так что при сравнении четко видны были довольно сильные различия.

Л.Б.: А как с чувством юмора у англичан? Все знают особый жанр - английские анекдоты, а в быту?

Т.Ш.: Чувство юмора у англичан хорошее, только ты на него не выходишь быстро, требуется время.

Л.Б.: Вы его не сразу оценили, не сразу почувствовали?

Т.Ш.: Никто не оценит быстро, потому что это занимает много времени. Пошутить определенным способом – это ведь способ открыть свои взгляды, чувства, а с чужими это легко не делается. Это делается с близким человеком. Англичане все время шутят, но слегка, то есть идет такое подшучивание. Разговор очень часто строится как цепочка шуток, но не очень близких, не очень глубоких, не очень личностных. Это трудно сформулировать, но что-то в этом роде. Мне русские друзья говорили, что когда они слышат меня говорящим с англичанами на какую-то тему (это люди, которые знают английский, то есть они понимают), я все время очень многое говорю полушуточно.

Л.Б.: Видимо, еще ирония должна обязательно присутствовать. У англичан, насколько я понимаю, не принято говорить о себе слишком серьезно, тем более, пафосно.

Т.Ш.: И ирония, конечно. Но это уже знак определенной меры близости, которую себе позволяют люди, и это особенно принято среди профессиональных коллег. Два адвоката или два академика друг с другом будут говорить именно таким образом - иронически.

Когда я получил английское подданство, я по английским законам должен был поклясться в преданности королеве. Это делается так: ты идешь к адвокату-нотариусу и клянешься перед ним. Он представляет государство, монархию. Я пришел к такому. Он был очень такой толстый и серьезный господин. Он сказал: «Вы должны поклясться. Встаньте, поднимите правую руку вверх, повторяйте за мной». Я встал, поднял правую руку вверх: «Я, такой-то, клянусь в верности». Он меня еще спросил, как я хочу клясться: честным словом или богом.

Л.Б.: Батюшки, такой выбор есть? Ужасно английский.

Т.Ш.: Потому что нельзя нерелигиозному человеку класться богом!

Л.Б.: Прелесть какая!

Т.Ш.: Я сказал, что хочу клясться честным словом. Хорошо. Рука вверх, «клянусь честным словом, что буду верным королеве и ее легальным детям» и т.д.

Л.Б.: Королеве и ее законным детям?

Т.Ш.: Законным наследникам.

Л.Б.: Батюшки! А что, у королевы есть незаконные наследники?

Т.Ш.: В Англии и не такое бывало. Каждый, кто знает историю Англии, помнит, что у многих королев были незаконные дети.

Л.Б.: Но Елизавета, по-моему, за этим не замечена?

Т.Ш.: Нет, она как раз наоборот, но эта клятва не для нее, а для всех.

Л.Б.: Это с ХIII-го века или c Х-го так говорили?

Т.Ш.: Думаю, что позже это началось, но не знаю. Я клятву произнес, он посмотрел на меня и решил: что-то не в порядке, не так, как нужно. И он очень по-английски решил, что ситуация слишком напряженная, слишком формальная. Слишком много формальностей: рука вверх, «заявляю, что»…

Л.Б.: Не в английском стиле. Слишком торжественно.

Т.Ш.: Слишком торжественно и поэтому невежливо, быть может, по отношению ко мне. И он с ходу разрешил эту проблему для себя и для меня шуткой. Он сказал: «Ну что ж, теперь мы, во всяком случае, можем вас осудить за предательство».

Л.Б.: Вот с чего началась ваша жизнь подданного Великобритании.

Т.Ш.: Потому что за предательство нельзя судить негражданина.

Л.Б.: Естественно, ведь он не может предать то, чему он не принадлежит.

Т.Ш.: Совершенно точно. Он так сказал и - «ха-ха-ха» - сухо рассмеялся. Ну, и я рассмеялся вместе с ним.

Л.Б.: Так же сухо?

Т.Ш.: Старался. На том мы и простились с большим обоюдным удовольствием. Я ему заплатил пять шиллингов, и все.

Л.Б.: Всего-то? Это давно, наверное, было. Сейчас там цены-то другие, и не только потому, что отменили шиллинги и пенсы. Теодор, вот про англичан говорят (и сами они об этом пишут, не знаю, насколько серьезно), что якобы там отношение к домашним животным гораздо нежнее, чем к деткам.

Т.Ш.: Это далеко не только шутка.

Л.Б.: В каждой шутке есть доля шутки

Т.Ш.: Об этом даже Микеш писал. У него сказано, что если хочешь узнать специфику англичан, «английскость» англичан, то это ситуация, в которой ты молчишь с другом и говоришь со своей собакой. Это очень удачно сказано. Я очень люблю Англию. Там молчать с человеком – это и знак уважения, и чувство близости. Поэтому у меня с англичанами довольно часто бывает, что мы просто шагаем или сидим, и оба молчим. Это знак дружбы.

Л.Б.: Понятно. А у нас принято паузы сразу заполнять.

Т.Ш.: Совершенно точно. И эта стремление сразу заполнять паузы мне действует на нервы.

Л.Б.: А мы ужасно боимся пауз.

Т.Ш.: Мне также действует на нервы, когда люди ходят по улице с громкоговорителями или с какими-то радиоприемниками.

Л.Б.: Ну, в наушниках весь мир ходит, и англичане ходят – я видела.

Т.Ш.: Быть может, они ходят, но в Англии есть достаточно людей, которые не ходят.

Л.Б.: Но и у нас не все ходят все-таки.

Т.Ш.: Не знаю. Во всяком случае, это чувство, что молчать вместе с человеком – это знак добрых отношений.

Л.Б.: Конечно: не надо слов.

Т.Ш.: Добрые отношения – это очень сильно в Англии. Опять же, провинциальная Англия не Лондон. Там никогда не знаешь, на кого…

Л.Б.: На кого попадешь. Провинциальная Англия - не Лондон. Но там ведь, в провинции, люди общаются очень активно. Соседи ходят друг к другу в гости: жизнь-то в маленьком городе, наверное, не очень насыщена событиями.

Т.Ш.: В какой-то мере ходят друг к другу. Я жил в Шеффилде несколько лет, жил в Манчестере. Шеффилд не такой уж маленький, это полумиллионный город.

Л.Б.: Большой город по английским меркам.

Т.Ш.: Манчестер – это то ли второй, то ли третий город по величине в Англии.

Л.Б.: Второй – Бирмингем.

Т.Ш.: Да, а Манчестер – третий.

Л.Б.: То есть это большой город.

Т.Ш.: Ну, не знаю.

Л.Б.: Я говорила про деревенскую жизнь, жизнь в маленьком городе, а не в крупном.

Т.Ш.: Деревенская жизнь – да, там соседские отношения теснее. А в больших городах есть специальные структуры, в которых люди встречаются, то есть клубы.

Л.Б.: И пабы.

Т.Ш.: И пабы. Ты попадаешь туда и видишь всех своих соседей.

Л.Б.: Да, можно и поговорить, и поиграть.

Т.Ш.: Можно поговорить, и там люди говорят, говорят… Кажется, куда больше говорить. Но если они молчат, они молчат. И нет никакого чувства неудобства из-за того, что люди молчат. Это чувство знакомо в других странах, где люди стараются заполнить паузы.

Л.Б.: То есть боязнь пауз - это не только русское свойство?

Т.Ш.: Нет-нет, это и в других странах довольно сильно. Но этого нет, скажем, в Скандинавии.

Л.Б.: Скандинавы в этом смысле ближе к англичанам?

Т.Ш.: Совершенно точно. Абсолютно нормальное явление, что человек сидит и молча пьет вино – и при этом вокруг люди, и он не в плохом настроении.

Л.Б.: То, что у нас в России, в общем, не принято. Пить в одиночку – последнее дело, только алкоголики (как полагает массовое сознание) пьют в одиночку и без общения.

Т.Ш.: В Скандинавии это не так. Никто не думает, что если ты сидишь за столиком и тихо пьешь, – значит, ты несчастный человек, одинокий человек или человек, который плохо себя чувствует.

Л.Б.: Вероятно, они более самодостаточны.

Т.Ш.: Более самодостаточны - быть может, это самое точное определение. Нормальному норвежцу хорошо, когда он сидит, пьет пиво и смотрит в окно.

Л.Б.: Созерцатель?

Т.Ш.: В какой-то мере. В норвежской провинции спокойное молчаливое общение я чувствовал даже сильнее, чем в Англии.

Л.Б.:А откуда это?

Т.Ш.: Я должен сказать, что это завязано на любимом способе проводить время. Хорошо провести время в воскресенье в Норвегии – это уйти в горы. Ты уходишь в горы…

Л.Б.: Один?

Т.Ш.: Иногда уходишь один, иногда с другом, но в основном молча. Или (так же молча) ты уходишь на рыбалку. Во всяком случае, это моя с друзьями практика проводить свободное время в Норвегии. И, должен сказать, мне это очень подходит.

Л.Б.: Понятно. В этом смысле в Италии вам было бы тяжело жить.

Т.Ш.: Следует думать, что гораздо тяжелее.

Л.Б.: Наверное, и здесь, в России, из-за этого есть какие-то проблемы, потому что тут совершенно иной стиль жизни?

Т.Ш.: Да, но привыкаешь, конечно. Можно жить по-разному, без того, чтобы постоянно чувствовать, что тебе этот стиль жизни мешает. Если бы меня спросили, где я особенно хорошо чувствовал себя эмоционально, я бы ответил: это Норвегия, это Англия. Между прочим, в Великобритании это Шотландия. …

Л.Б.: Но шотландцы кажутся менее замкнутыми, чем англичане.

Т.Ш.: Нет, они не замкнутые. Это не замкнутость, а что-то другое.

Л.Б.: Если бы каждый человек мог по своей натуре выбирать место проживания, то мир был бы заселен большим числом счастливых людей?

Т.Ш.: Следует думать. Хотя, если ты жил во многих странах, ты привыкаешь в каждой к чему-то важному, адаптируешься, если надо.

Л.Б.: Нет, Теодор, одно дело адаптироваться, а другое чувствовать себя комфортно. Вот вы говорили, что в Англии себя чувствуете наиболее комфортно.

Т.Ш.: Да, особенно комфортно, и адаптироваться не нужно.

Л.Б.: Спасибо вам большое за встречу.

См. также:

Редакция

Электронная почта: polit@polit.ru
VK.com Twitter Telegram YouTube Яндекс.Дзен Одноклассники
Свидетельство о регистрации средства массовой информации
Эл. № 77-8425 от 1 декабря 2003 года. Выдано министерством
Российской Федерации по делам печати, телерадиовещания и
средств массовой информации. Выходит с 21 февраля 1998 года.
При любом использовании материалов веб-сайта ссылка на Полит.ру обязательна.
При перепечатке в Интернете обязательна гиперссылка polit.ru.
Все права защищены и охраняются законом.
© Полит.ру, 1998–2024.