Адрес: https://polit.ru/article/2003/04/15/614857/


15 апреля 2003, 15:22

Дискуссия о либерализме на презентации библиотеки фонда «Либеральная миссия»

В среду, 9 апреля 2003 года, в кафе «Улица ОГИ» на Петровке состоялась презентация книжной серии фонда «Либеральная миссия» v совместного проекта фонда, издательства ОГИ и информационно-политического канала «Полит.ру». В этой серии вышли сборники: «Какой рынок труда нужен российской экономике? Перспективы реформирования трудовых отношений», «Западники и националисты: возможен ли диалог?», «Власть, бизнес и гражданское общество», готовятся к печати труды лауреатов Нобелевской премии Амартьи Сена и Фридриха фон Хайека, а также современные исследования: «Либеральная реформа и культуры», «Российский либерализм: идеи и люди» и «Западный либерализм: идеи и люди».

Мероприятие из презентации плавно перешло в форму дискуссии о судьбе и перспективах либерального проекта, концепциях соборности и гражданского общества, либеральных ценностях. В ней принимали участие:
Евгений Ясин (Президент фонда «Либеральная миссия»), Дмитрий Зимин (фонд «Либеральная миссия»), Игорь Клямкин (фонд «Либеральная миссия»), Эмиль Паин (Центр по изучению ксенофобии и политического экстремизма Института социологии РАН), Андрей Быстрицкий (информационный центр ВГТРК), историк Дмитрий Шушарин, Рустем Нуреев (Высшая школа экономики), Александр Даниэль (общество «Мемориал»), Николай Руденский (журнал «Грани»), Дмитрий Петров (журнал «Сообщение»),Юрий Васильев (отдел политики, «Московские новости»), депутат Московской городской Думы Евгений Бунимович, главный редактор «Полит.ру» Маша Гессен, журналист Виталий Лейбин.



Евгений Ясин.



Дорогие друзья, давайте начнем, потому что я ожидаю, что все, присутствующие в этом зале, захотят что-то сказать, и тогда нам понадобится много времени. Я хочу представить фонд «Либеральная миссия», президентом которого я являюсь. Игорь Моисеевич Клямкин v вице-президент, Дмитрий Борисович Зимин v председатель Попечительского совета. Мы создали фонд для реализации простой идеи: мы уверены в том, что для России очень важно распространение и закрепление либеральных ценностей. Если без больших хитростей, то это идеи свободы, прав человека, гражданского общества. Мы в глубокой уверенности, что это не просто необходимо для уважения человеческого достоинства, но это также крайне важно для процветания экономики, потому что в условиях постиндустриального общества продуктивными оказываются именно либеральные ценности. Между тем страна у нас по убеждениям v консервативная, а не либеральная. Были реформы под знаменем демократии, которую теперь в России не любят: что коммунисты, что демократы v все равно. Одни нанесли эффект, потом другие нанесли эффект. Но мы рассчитываем, что время и изменившиеся в корне обстоятельства поспособствуют тому, что эти ценности будут распространяться, все больше будут мотивировать поведение людей, все больше будут влиять на неформальные институты v потому что формальные институты почти все у нас либеральные. Таким образом, мы рассчитываем способствовать этому процессу, будучи уверены, что это крайне необходимо для нашей страны.

Есть утверждение, что либеральный проект в России провалился вместе с либеральными реформами. Честно сказать, я не очень понимаю, какие существуют основания для этого утверждения. Но такого мнения могут придерживаться многие v может быть, даже большинство в нашей стране. Тем не менее я уверен, что мы в состоянии шаг за шагом практическими действиями v реформами, утверждением демократии и распространением соответствующих знаний v содействовать тому, чтобы такого рода мысли все реже и реже приходили в российские головы. И наоборот, чтобы все убеждались, что мы такие же люди, как и все, и можем жить и работать хорошо.

Одно из начинаний нашего фонда v основание библиотеки «Либеральной миссии» совместно с издательством О.Г.И., при его поддержке. Сегодня мы вам презентуем первые три книжки. Сейчас в работе находится еще несколько замечательных книг, а в дальнейшем, я надеюсь, мы и сами будем писать, и привлекать авторов, и издавать лучшие произведения мыслителей, которые сделали свой вклад в пропаганду, обоснование и распространение либеральных ценностей. В скором времени выходит книжка Фридриха фон Хайека «Контрреволюция в науке». Затем на очереди стоит прекрасная книжка Амартьи Сена, ее представит профессор Нуреев. Мы ищем, и если будут хорошие идеи, мы готовы поддержать и сделать все, что мы можем. Есть сайт нашего фонда www.liberal.ru, там есть много материалов, и если кто желает ознакомиться, может его посетить. Передаю слово. Пожалуйста, профессор Нуреев.



Рустем Нуреев


Очень хорошее начинание v создание библиотеки фонда. Она опирается на классические работы, как, например, работы Хайека, Амартьи Сена, сделавшего большой вклад в развитие либеральной мысли. Мы взяли одну из последних работ Сена v работу, которая написана в 1999 году, уже после того, как ему присудили Нобелевскую премию, и где проблемы развития рассматриваются совсем с иной точки зрения. Вообще, экономика развития vдостойное направление современной экономической теории, было много разных идей, как создать ускорение экономики, технических и структурных предпосылок. И только Амартья Сен рассматривает свободу и как цель, и как средство создания настоящей рыночной экономики v Рыночной Экономики с большой буквы. Сам он выходец из Бенгалии, родился в 1933 году, в 10-летнем возрасте пережил страшный кризис и голод, когда умерло 3 млн. человек, и поэтому проблемы социального неравенства и «догоняющего» развития для него чрезвычайно актуальны. При этом Сен познакомился с западной цивилизацией v работал в Кембридже, потом перебрался в США и работал в Гарварде. Для нас эта работа очень интересна. Выясняется, что, когда рынок сводится только к каким-то параметрам (создать за 500 дней и т.д.), то забываются очень важные предпосылки институционального свойства. Как раз в центре книжки Сена v создание глубоких предпосылок для долгосрочного развития гражданского общества. То есть, в центре внимания не какие-то сиюминутные проблемы, которые надо решить (денежный дисбаланс, курс валюты и т.п.), а создание предпосылок для устойчивого роста. Об этом очень мало у нас писалось и говорилось, у него же проблема стоит во весь рост. Сен рассматривает, какие ценности и какие моменты лежат в основе преодоления сиюминутных проблем для создания индивидуальной свободы. Книга очень большая, очень интересная и она найдет своего читателя в России.



Евгений Ясин:


Рустем Махмутович v научный редактор этой книги, и мы ему благодарны за то, что он ее подготовил к публикации.



Игорь Клямкин:


По поводу либерального проекта: он не проиграл, он не победил, он, по-моему, застрял. Мы исходим из того, что сейчас сложилась ситуация неустойчивого положения с большим креном в сторону «застревания». В этой связи, как мы видим миссию своей «миссии»? Во-первых, раз проект не реализовался, его еще надо проектировать. Это одна из тех проблем, которая стоит перед страной: проектирование в чистом виде. Ситуация «застревания» порождает некоторый раскол в самой среде, которую можно условно назвать «либеральной». В этой связи, как нам кажется, приобретает значение проговаривание в самой среде на экспертном уровне всего круга проблем v от ценностей до реформы государственной службы, чем мы и целенаправленно занимаемся. Книжка «Власть, бизнес и гражданское общество» как раз представляет набор таких дискуссий. Мы исходим из того, что нам, например, важно посадить рядом бизнес и власть, бизнес и гражданские организации, их всех вместе, и это тоже в книге присутствует. Это не проектирование, это v обозначение пространства, в котором происходит диалог.

И последнее, о чем я хочу сказать: либеральный проект v это еще и определенное состояние голов, диалогичность как способ бытия самого общества. В условиях нашего раскола мы попытались в течение года провести такую дискуссию, сталкивая людей полярно противоположных мироощущений. В итоге получилась своеобразная культурная панорама. Точки соприкосновения есть, но найти их чрезвычайно трудно. Мы пытаемся продолжать, и уже после выхода книжки продолжается дискуссия в Интернете. Самое главное для нас v удержаться в рамках дискуссионной лояльности. Чтобы удерживать людей от переступания той черты, где начинается обмен ударами. С другой стороны, если это просто выправлять или предлагать людям выправлять, то получается неадекватная картина. Поэтому в этой книжке мы пошли по такому пути: просили, но не исправляли. Повторяю, это для нас очень важное, хотя и, возможно, наиболее тупиковое направление.



Эмиль Паин:


Я хотел рассказать о моем проекте, но сперва поучаствую в дискуссии. Первое. Я хотел бы поспорить с утверждением, что Россия «застряла». Точнее было бы сказать, Россия отступила от либерального проекта. Второе. Предопределен ли либеральный выбор? Я против предопределенности развития стран вообще и России в частности. Россия не обречена на то, чтобы быть либеральной. Третье. Если говорить, где либерализм победил или не победил, то есть зоны, где он продвинулся больше, где он вообще не продвинулся и, наконец, зоны, где он сильно отступил. Если говорить об экономике, то мы говорим о сильном продвижении. Если говорить о моей области v этнополитических процессов, то здесь традиционалистская реакция опережает модернистские тенденции. Происходит это по многим причинам, в этой книжке мы пытаемся их проанализировать. Существует мнение о национальном характере, который категорически не приемлет западнический опыт, что абсолютно не соответствует ни социологическим, ни логическим основаниям. Могу сказать, что в 1990 году по опросам ВЦИОМ держалось убеждение, что не нужно искать врагов, потому что проблема лежит у нас, в Советском Союзе. Сегодня 57 % русского населения v этнического большинства v считают, что другие национальности, проживающие в России, представляют для них угрозу. Вообще, тревожность этнического большинства v явление почти феноменальное, исключительное. Как правило, тревожностью обладают этнические меньшинства. Сегодня мы имеем дело с маятником изменений этнической активности. Если в начале перестройки активность проявляли этнические меньшинства, то сейчас наибольшую и этническую, и политическую активность проявляет этнические большинства. И сейчас уже созревают ответы этнических меньшинств. Если в первый раз они выступали под демократическими знаменами, то сейчас нам это не грозит при сложившейся политике на перехват лозунгов, которую осуществляют не только крайне националистические партии, но и власть. И то, что сегодня собирали в автобусы и отвозили на антиамериканский митинг, v это одна из форм перехвата. И то, что на месте вертикали власти создают сейчас вертикаль этнических общностей с русским православием во главе, поддерживается и властью, и РПЦ, которая выступает с заявлениями, что Россия v не многоконфессиональная страна, а страна православная. Спираль закручивается достаточно остро. Ответ на это либералы не дают. Правые партии v единственные, в программах которых отсутствует какая-либо внятная попытка подойти к решению. Между тем центральная сегодня проблема v проблема возбужденности этнического большинства. Это и вопрос о возможности модернизации v во многих странах после распада империи начался национализм, но на счастье чехов, поляков, венгров, он был прозападный, стимулировал и интеграцию, и вестернизацию, и модернизацию. Наш национализм v антизападный, он ведет только к изоляционизму и отказу от гражданских свобод. Наш национализм, который набирает обороты (могу сказать, что мы еще не прошли пика, он впереди) v в значительной мере разрушительный, с точки зрения ценностей государства. То есть, проблемы существуют. Пока в качестве ответа и либералы, и не либералы предлагают меры ограничительного характера: «не пущать». «Не пущать» эмигрантов, ограничивать республики и т.д., и т.п. Но политическая практика в любой сфере жизни показывает, что если у Вас есть только кнут, то достичь чего-либо невозможно. По формам погашения и деполитизации, деактуализации, так сказать, этих страхов, предложений нет. Мы пытаемся это сделать. Я думаю, в этой книге предлагаются какие-то формы и меры, в значительной мере с опорой на международную традицию и с учетом того, что и наша традиция не во всех случаях есть чистый вред. Для определенных условий она может иметь модернизационный потенциал.



Дмитрий Шушарин.


Евгений Григорьевич говорил о расхожих суждениях о неудачах либерального проекта. Строго говоря, такого рода клише у нас пока не запускали. Зато есть другое. Некоторые журналисты, делая интервью, обращаются к своим персонажам с таким вопросом: «Вы же не будете спорить, что демократический проект в России провалился?»... Спорить с этим действительно невозможно, потому что это полная чушь: как раз демократический проект в России удался. И демократический проект имеет вполне конкретное формальное юридическое измерение v конституционный строй современной России. Он есть, несмотря на все недостатки российской демократии Спустя 12 лет после крушения Советского Cоюза, мы можем сказать, что существует некая реальность, в рамках которой мы можем проектировать дальше. В этой реальности, безусловно, удался проект, еще раз повторю, демократический. Если мы будем говорить об эпохе Ельцина, то ее надо признать эпохой выборов и референдумов v невиданным для России временем. А вот удался ли либеральный проект v это вопрос очень сложный, потому что не имеет формальных параметров ответа, верификации.

И тем не менее что-то есть. Евгений Григорьевич, например, предложил критерии экономические. Это был вопрос о соотношении государственной и частной собственности в нашем государстве. Даже по одному этому параметру мне представляется, что
о либеральном проекте можно говорить как о чем-то еще и не начинавшемся. А теперь можно отвлечься от экономики. Добавлю только следующее: конечно, то, что делает фонд «Либеральная миссия» v необычайно важно. Но тревогу за будущее проекта внушает наметившийся, как мне кажется, экономоцентризм.

Перехожу к следующему вопросу: что для России приемлемо и что неприемлемо. Этого никто не знает. Когда говорят об исторических корнях, я всегда вспоминаю прекрасную цитату из Иосифа Бродского: «талант, в принципе, в истории не нуждается». Как профессиональный историк могу сказать, что чрезмерный интерес общественного мнения к истории свидетельствует о депрессивном состоянии общества. Это о прошлом, по которому судить о будущем никак нельзя. Что же до этого будущего, то давайте обратимся к самому слову «миссия», к тому, что можно сказать о его происхождении. Так вот, когда апостолы начали свою миссию, то самые исторические предпосылки к восприятию христианства были у единственного монотеистического народа v у евреев. И общины на первых порах были иудео-христианскими. Но в результате миссия оказалась более успешной среди язычников. То есть из того, что Россия v страна, глубоко нелиберальная по своей истории, вовсе не следует, что она невосприимчива к либеральной проповеди и к либеральной миссии.

Но успех миссии зависит от того, кто окажется политическим носителем либерализма. Либеральной партии в чистом виде в России нет и не предвидится. Но либерализм призван дать основные, определяющие системы политических и общественных инструментов в руки власти v это задача реальная. Но тогда она решается каким-то другим путем v не завоеванием большинства в парламенте. А путем, по всей видимости, присоединения либерального политического взгляда общественному политическому носителю.

И в связи с этим хочу сказать следующее. Вы издали прекрасные книжки, они будут интересны и нам, и широкому кругу читателей. Но существует еще такая группа литературы, которая, я думаю, может привлечь внимание гораздо более широкого круга лиц. Это литература о людях и созданная самими людьми, которые знали и знают, как это делается v как проводится либеральная политика. Это книги Эрхарда, Маргарет Тэтчер и других. Издание книг о том, как это происходило в других странах, со всех точек зрения были бы весьма существенно и более, чем правильно.



Рустем Нуреев.


Насчет демократии и насчет либерализма. Как-то Аристотель, который создавал теорию демократии, заметил, что наихудшая форма правления v демократия. Да, в его классификации демократия v самая худшая форма правления. И на самом деле, сейчас произошло довольно быстрое извращение демократического идеала. В восьмом номере «Вопросов экономики» я публикую цикл лекций по теории общественного выбора. Чем занимается эта теория? Вопросами о том, как манипулируют голосами, почему людям демократия абсолютно не нужна и т.п. Если Вы спросите в Новосибирской деревне, на какое место они поставят демократические права, то окажется, что это будет одно из самых последних мест v 1-2% по сравнению с тем, регулярно они получают заработную плату или нет, завезли продукты в местный магазин или нет и так далее. Дальше. Теория общественного выбора изучает также экономику и бюрократию. Как рождается административный ресурс? Ограничения политической конкуренции приводят к ограничению экономической конкуренции. Это политический и деловой цикл. Как за три месяца до избрания Ельцина повышается пенсия, а после начинается инфляция и так далее. То есть, демократия по форме получилась, но произошло извращение демократического идеала. И сама демократия это предполагает, как писал Хайек.

Насчет либерализма тоже не могу согласиться совсем по другой причине. Классические либеральные принципы не рождаются за один день. Классическая либеральная позиция ставит во главу личность, равенство возможностей, а не результатов. Общество понимает как производное от индивида и как выражающее интересы индивида. Рассматривает Парето- эффективность, которую вроде бы учат все студенты, но никто не знает, что это такое: нельзя улучшить свое благосостояние, ухудшая благосостояние другого. Таким образом, либерализм не может реализоваться завтра или послезавтра, но это становится важным моментом.



Евгений Ясин:


Есть такая патриархальная русская ценность v соборность. Если вы внимательно прочтете, что это такое, то обнаружите, что это и есть гражданское общество, принцип Парето-оптимальности.



Рустем Нуреев:


В порядке рекламы скажу, что недавно Евгений Григорьевич опубликовал доклад, который посвятил ценностям. Сейчас идут спекуляции вокруг «менталитета», но не все его правильно понимают. Так вот, Локк заметил, что никого нельзя заставить быть богатым и здоровым вопреки его воле. Проблема формирования интереса и заинтересованного индивида v это важная проблема, и я не думаю, что ее решение полностью провалилось, хотя тут есть много препятствий. Я опубликовал статью в журнале «Общественные науки и современность» с провокационным названием «Вперед к частной собственности или назад к частной собственности?». Движение вперед пока еще только начинается. Надежды на то, чтобы классические либеральные принципы родились в течение года, мало. Но то, что люди начинают соотносить издержки и выгоды, и то, что люди, как ни странно, становятся рациональнее, очевидно. И это большое достижение, которое в конечном итоге станет причиной возрождения России, когда каждый преследует свой, казалось бы, корыстный интерес, но играет по правилам v не за счет других, не путем обмана. В свое время интересную идею провел Лютер. Он разделил позднефеодальное стяжательство и раннекапиталистическое предпринимательство. Позднефеодальное стяжательство v это когда Вы пришли в магазин и вместо килограмма колбасы Вам продали 800 грамм, или когда Вы купили плащ, который размок после первого дождя, или когда Вы купили зимние сапоги, которые не выдержали первых морозов, ну и так далее. Ничего общего с рыночной экономикой это не имеет, это v позднефеодальное стяжательство. А вот раннекапиталистическое предпринимательство v это когда, как заметил один экономист, «надо честно делать деньги». Создание условий для этого предпринимательства, прежде всего, институциональных, оказалось, в силу разных причин, у нас на заднем плане. Стали думать и писать на эти темы только 10 лет спустя после реформы.

Я согласен, есть некоторое доминирование экономистов, но это не недостаток, а достоинство, потому что последнее время вообще экономическая наука обладает экономическим империализмом, она проникает в политологию, социологию. Это как раз и есть попытка исследовать эти науки с позиций рациональных принципов. Естественно, что это довольно длительный процесс.

В чем достоинство фонда «Либеральная миссия» v в том, чтобы создать фундаментальные основы для устойчивого роста. А это задача, к сожалению, не на один день и не на один месяц, а более долгосрочная. И если мы не начнем сейчас, то мы никогда не получим плодов, мы не увидим, как семена, которые мы посеяли, врастут.



Николай Руденский:


Я не знаю, шутка это была или нет, но один знакомый когда-то меня уверял, что видел большой русско-английский словарь, в котором были советские и русские слова, среди которых v слово «соборность». И на английский язык оно переводилось очень просто: communism.



Евгений Ясин:


Я только недавно услышал, что слово communism возникло в Англии и означало что-то такое, о чем никто бы не подумал, что оно имеет какое-то отношение к коммунизму. Я могу отослать к своему докладу: я прочитал авторов, которые в начале XX века объясняли коммунизм с позиций религиозных. Может быть, это понятие мы просто не застали, а то, что мы застали, не напоминает ни гражданское общество, ни соборность. Но очевидно, что соборность предполагает индивидуализм, уважение личности, свободу воли и одновременно она предполагает уважение прав других.



Дмитрий Шушарин.


Позвольте сказать историку-медиевисту: средневековое общество предполагало не коммунизм, а коммунализм, то есть, жизнь в коммуне. Теперь что касается соборности. В нашей православной общине и во второй половине двадцатого века в общинах, которые развивались заграницей, соборность характеризуется как чувство, как самосознание, а не как довлеющая внешняя сила. И гражданское общество существует изначально тоже как свободное чувство.



Дмитрий Петров.


К последним трем репликам хотелось бы добавить, что и американскому обществу присуща соборность. Начиная с традиции первых поселенцев практика городских сходов была нормальной практикой, и бесспорно, что американский либерализм, его политическое, культурное и социальное измерение выросли из городских практик.

Теперь относительно либерального проекта. Хотелось бы сказать относительно того, что говорил Дмитрий Шушарин по поводу либерализма, который и не начинался. Мне бы хотелось посмотреть на это с немного другой точки зрения. Когда речь идет о проекте, когда существует вообще феномен проектного мышления и проектного подхода, имеется в виду, как минимум, некоторое планирование, как минимум, некая сценарность, как минимум, если угодно, бизнес-план. А это создается все-таки некоторыми гуманитарно-технологическими центрами либо их совокупностями. К сожалению, мы не видим ни этих совокупностей, ни плана, ни бизнес-плана, ни сценария. И то гуманитарное измерение, о котором говорил господин Паин, говорит о том, что проект и не начинался, он не стартовал. Другое дело v когда мы говорим о гуманитарной либеральной миссии v тогда да, безусловно, вы занимаетесь либеральным проектом. Когда речь идет о фонде, о деятельности, о конкретных поступках v да, тогда речь идет о проекте. Когда мы говорим о том, состоялась ли либеральная экономика в России или нет, состоялось ли какое-то социальное измерение или нет v мы говорим о либеральной мечте, но не о проекте ни в коем случае.



Эмиль Паин.


Я думаю, что если очень захотеть, то серп и молот тоже можно трактовать как элементы гражданского общества и либеральных ценностей. Труда это не составит. Но я боюсь, что использовать некие символы по принципу перехвата v себе дороже. И коль скоро КПРФ «соборность», «духовность» и «отечество» уже обозначено, то можно, конечно, с ними поспорить, но брать себе на вооружение не стоит.

По поводу экономоцентризма. Ничего тут плохого нет, и понятно, почему это пошло именно от экономики. Но сказать, что это совершенно безопасно, тоже нельзя. Я помню время, когда в социологию и этнологию повалили физики и математики с представлением о том, что мы лучше, что с нашими знаниями мы сейчас как двинем науку. Насколько я знаю по конкретным фигурам, на уровне методики они и остались и существенного продвижения этих наук не произошло. Может быть, какой-нибудь специалист и разберется, в чем разница экономических подходов разных деятелей. Я даже не удивлюсь, если окажется, например, что Ле Пен больший либералист в отношении экономики, чем еще кто-либо, но порядочные люди ему руку не подают и не считают его либералом v не потому что он не за рынок, а по вполне гуманитарным причинам. И то, что современный либерализм не вышел за рамки сугубо экономоцентрического v это недостаток, а расширение рядов за счет подключения других сфер есть актуализация главных отличительных признаков либерала. Как отличают либерала и не либерала на Западе? Ясно, что не по отношению к рынку.

Ну и наконец, то, о чем говорил мой коллега. И проекты нужны, и институции нужны, которые будут заниматься этими проектами. И вот тут-то очень все плохо, потому что единственная оставшаяся институция v это Академия Наук, а Президиум АН v тоже, что и Политбюро. Это в принципе советская организация. И рассчитывать на то, что она что-то такое двинет или представит очень и очень трудно. Слава богу, есть ваша Высшая Школа Экономики v это очень хорошо, но этого очень мало.



Евгений Ясин:


Мы хотели бы в ведении «Либеральной миссии» создать еще одну институцию, которая была бы либеральной, в отличие от Академии Наук.



Виталий Лейбин:


Я хотел бы получить комментарий по поводу одного, похоже, ложного впечатления, которое у меня складывается в последнее время. Это касается разговоров о либеральных и нелиберальных ценностях Российского общества. Мне кажется, что от проектирования вещей, которые реально можно проектировать, отвлекают, в том числе, разговоры о том, что якобы у Российского народа нет либеральных ценностей. Получается, что реформаторы, среди них и либеральные, журналисты заставляют власть ничего не делать, говоря, что должны создаться какие-то институции.



Евгений Ясин:


Я действительно был бы рад, если бы Вы прочитали мой доклад, он как раз этим вопросам посвящен. В нем написано примерно следующее: не нужно издавать декретов о внедрении либеральных ценностей, но если вы проводите последовательную либеральную экономическую политику, строите рыночную экономику, создаете соответствующие институты в расчете на то, что вы получите какие-то выгоды, если вы последовательно проводите политику демократизации и развиваете в обществе начала гуманизма, то рано или поздно у вас сложатся эти ценности. Как приказом нельзя создать гражданское общество (чтобы, например, к концу президентского срока возникло гражданское общество и в него вошли бы филателисты, заводы, пчеловоды и т.п.) v это не получается. Но процесс идет от того, что просто идут импульсы от действительности. И важнейшие институты свободного общества мы создали в 1992 году v это частная собственность и свободные цены. Этого достаточно для того, чтобы постоянно генерировать импульсы общества, под влиянием которых постепенно изменяется сознание, поступки и т.д. Мы слишком поздно ушли вперед от феодализма и вся русская традиция, если хотите, привязана к нему. Потом был советский феодализм, который продлил это счастье. Мы привыкли к иерархии, которая характерна для традиционного общества. А сейчас v другие условия, и постепенно все это будет меняться. Я очень настоятельно рекомендую ознакомиться с книжкой Анатолия Вишневского «Серп и рубль», где он описывает, насколько при советской власти изменилось общество.



Виталий Лейбин:


Что, по Вашему мнению, сейчас «либеральная миссия» и люди, которые исповедают либерализм, должны требовать от власти? Что, собственно, должно проектироваться v независимо от того, каковы ценности?



Игорь Клямкин:


Во-первых, по поводу «либерализма». Когда мы говорим о либерализме, мы не имеем в виду течение типа немецких свободных демократов («чем меньше государства, тем лучше») или либерализм в смысле Хайека, когда он писал о либерализме, противопоставляя его консерватизму. Речь идет о том, что и либерализм, и демократия до сих пор не сложились. Мы говорим не о либерал-демократии, и не о социал-демократии, а о либерализме в самом широком смысле слова, в котором есть место и либералам, и социал-демократам, и консерваторам, и где существует автономия общества от государства, и где государство играет по правилам. В этом смысле не стоит вопрос «больше государства» или «меньше государства»: при этом государстве, при этих взаимоотношениях, при этих правилах игры, по-моему, все равно. Вот говорят про административную реформу, ее рассматривают как одну из многих реформ. Но речь идет, по сути, о реформе власти и ее взаимоотношений с населением. Пока государство реально v юридически и экономически v не отвечает перед населением за причиненный ущерб, до тех пор о либерализме в широком смысле слова говорить бесполезно. И эта главная задача не решена. С моей точки зрения, главная задача либералов v высвобождение общества из государства. Пять лет назад не было под это никаких субъектов. Сейчас в бизнесе появился заинтересованный субъект, бизнес в значительной части хочет играть по правилам, а значит, нам есть, на что опираться.

Да, теперь о населении. Сто лет назад для либерального и вообще модернистского проекта не было никаких условий. Действительно, за эти сто лет произошли гигантские изменения, и для реализации правового проекта теперь никаких препятствий нет. Проблема в том, что элита исходит из того, что население такое же, как было сто лет назад. Но долго так играть не получится. Есть, конечно, миллионов пятнадцать «бомжующих», но остальные v не такие, и по всем опросам v вполне здравый и нормальный народ. Спрос на правовой порядок существует: 96 % считают, что существует произвол властей, а 52 % считают, что нет защиты от него. Запрос, который должен идти и от либералов, от либеральной миссии, v это запрос власти на проведение реформы власти. Какое-то шевеление началось, но как это делается- Мы видели и обсуждали в фонде законопроект: пока это делается так, чтобы не какую-то целевую задачу решить, а чтобы приспособить решение назревшей и всем понятной задачи к реальному соотношению сил. Получается, что система все это проглатывает, как она проглотила, например, три закона по дебюрократизации бизнеса. Поэтому запрос такой: идите на выборы с программой реформы власти.



Андрей Быстрицкий:


Я когда смотрю на происходящее, мне кажется, что сейчас в какой-то степени вспоминаются события десятилетней давности, события 1993 года. Но не в том смысле, они могут вылиться в такую же внешнюю форму. По сути, речь идет о том, что как тогда можно было говорить, что определенная часть людей была не согласна с советской системой и требовала ее активного пересмотра, так и сейчас все больше людей, которые достаточно тяжело воспринимают ту систему административного правления, которая мешает и бизнесу, и росту самосознания. Не так давно я летел на самолете и попал в общество очень милых людей, v никто не кричал, не буянил, экипаж был вежлив. Самолет приземлился в Шереметьево 2, подкатил к тому месту, откуда можно было выйти, потом вышел пограничник и сказал, что нет старшего и поэтому надо подождать. Прошло минут 30 или 40. Потом публика не выдержала и, отодвинув этого несчастного сержанта, пошла на выход. Мне показалось это очень характерным. Летела вполне достойная часть российского общества, человек сто. Это были вполне приличные люди, на мой взгляд, и было понятно, что система их интересам, их представлениям о том, что происходит, безусловно, не отвечает.

Но если говорить о том, созрели или нет условия для того, чтобы российское общество было либеральным, мы говорим, что, может быть, этого нет. Исследователи говорят, что в Штатах в XVIII веке было еще меньше условий для того, чтобы там появились нормальные отношения. Вопрос заключается, видимо, в том, в какой степени та часть общества, которая ответственна за происходящее v элита v способна проявить мудрость. Мне кажется, что активное поведение определенного меньшинства является очень важным фактором либерализации. Потому что она не может произойти сразу и везде, она должна происходить точками, в «отрезках», «вершинах», «резервациях». Есть и еще один момент: отношения с одним из инструментов либерализации Российского общества v таким, как власть. Он, возможно, не очень эффективен, а может быть, даже вовсе не эффективен, но, тем не менее, это один из существенных инструментов. Мне кажется, что проявляя известную терпимость и понимание того, что происходит, определенные вещи должны отстаиваться в безусловной и крайней форме бесспорности. Для этого есть масса ресурсов, много существует институций, через которые можно на власть воздействовать. Это могло бы быть существенным.

В заключение я хотел бы сказать, что ситуация не бесперспективна, и существует слой людей, которые отчетливо поддерживают либеральные ценности. Вместе с тем, существует значительно более существенный слой людей, которые поддерживают их в таком полулатентном виде, и они создают очень важный, мне кажется, вектор общества.



Николай Руденский:


Поучительная история, которую рассказал Андрей Быстрицкий, заставила меня вспомнить исторический разговор товарища Сталина с писателем Эмилем Людвигом. Речь зашла о национальном характере немецкого народа, и если я правильно помню, товарищ Сталин проиллюстрировал его таким эпизодом: как-то раз делегация немецких социалистов ехала на второй международный социалистический конгресс. Они ехали поездом, и когда выходили на перрон, оказалось, что контролер, который проверял у выходящих на перрон билеты, отсутствовал. И немецкие социал-демократы остановились v они не могли идти, пока у них не проверят билеты, хотя рисковали при этом опоздать на поезд и не попасть на международный социалистический конгресс. По словам товарища Сталина, только оказавшиеся рядом русский посоветовал войти и сесть в поезд, и спас таким образом ситуацию. Я хочу сказать, что даже в те далекие времена эти задатки у народа присутствовали.



Александр Даниэль:


Я попытаюсь встроиться и может быть, буду говорить немножко «наискосок» по отношению к тому, что уже говорилось. Я бы хотел развить тему соборности. Я бы начал с двух всем известных, но, на мой взгляд, совершенно неосвоенных текстов. Это написанное Сахаровым эссе 1968 года «Размышления о прогрессе» и не менее известная статья Владимира Соловьева, посвященная юбилею Огюста Конта. Эти два текста, как ни странно, с двух концов рассматривают одну и ту же проблему. Но я здесь эту проблему не услышал. В чем смысл наивной по языку, но глубокой по смыслу статьи Сахарова? Есть человечество (он не рассматривает национальное общество), у него есть выборы: экологический выбор, проблема гонки вооружений, разрыв между бедностью и богатством v штук пять глобальных выборов он перечислил. Есть ключ v необходимое, хотя и недостаточное условие решения проблемы. Называется индивидуальная свобода. Без этого никак. Действительно ли индивидуальная свобода или, на более привычном языке, концепция прав человека, v это есть универсальный ключ к решению глобальных проблем? Или наоборот, можно утверждать права человека только тогда, когда какие-то из этих проблем, например, экономические, хотя бы частично разрешены? Вот это предмет, который, хоть и по касательной, относится к нашей дискуссии.

С другой стороны, текст Соловьева, посвященный юбилею Огюста Конта, где еще за много-много лет до Сахарова указано принципиальное свойство концепции прав человека. Речь идет о том, что она принципиально неполна до тех пор, пока речь идет о разъединенном человечестве. Он это обосновывает на замечательном примере французской «Декларации прав человека и гражданина». Вот какой замечательный документ! Его приняли, а через четыре года наступил якобинский террор. В чем дело? Эта декларация и предопределила ход Французской революции, потому что она сразу же привела к разграничению: есть гражданин, а есть не гражданин, есть граждане добродетельные, а есть не очень добродетельные. Те, которые не добродетельные v как с ними поступать? Надо рубить им головы. Это понятно, это логично, это нормально. Понятно, что иной концепции не может быть сформулировано в рамках национального государства, потому что остается хотя бы такая вещь, как гражданство. Таким образом, полнота концепции прав человека возникает только с преодолением этих национальных границ при сохранении национальных коллективов. С другой стороны, мы подходим к той же самой проблеме глобализации. Начинается XX век v между Соловьевым и Сахаровым. Консервативная революция начала XX века, большевистская, нацистская, муссолиниевская революции. И между прочим, так или иначе, во всех этих революциях в качестве ключевого слова фигурирует слово «соборность» в разных интерпретациях. Теперь о том, что у российского народа нет либеральных ценностей. Мне не надо даже к социологическим опросам обращаться v вы просто найдите человека, который любит, когда его лупят по морде в участке, и покажите. Тогда я поверю, что у российского народа нет либеральных ценностей. Ни одного типа, которому это нравится, я в жизни не встречал. Концепция прав человека v абсолютно усредняющая. Возвращаясь к Соловьеву, права человека принадлежат человеку, потому что он человек. Почему v никто не знает. Есть религиозные обоснования, есть иррациональные обоснования, есть биологические обоснования (например, потому что он разумное существо). Во всяком случае, они принадлежат любому человеку v гражданину, не гражданину, преступнику, добропорядочному обывателю и так далее. Поэтому нет, просто не существует в современном мире более коллективистской и в каком-то смысле противоположной «соборности» концепции, чем концепция прав человека.

Но ценности гражданского общества v это все-таки не ценности соборности. А что же это такое? Я по-простому определяю это понятие. Это объединение людей вокруг тех или иных социально значимых независимых инициатив v коллективных инициатив. Это и профсоюзы, и малый бизнес, и религиозные общины, и самое главное v местное самоуправление как источник гражданской позиции (здесь и происхождение американской демократии). Так вот, все время шел разговор о том, что может делать власть для продвижения к либеральным идеалам. На мой взгляд, власть может сделать только одно: проектировать правовые реформы, основанные на либеральных ценностях. Что может сделать гражданское общество? Гораздо больше. Оно может объединяться в независимые гражданские инициативы. Здесь двусторонний процесс. Мы не можем ждать только от власти, что она сделает, и даже не можем свою активность сводить к тому, чтобы давить на власть, чтобы она что-то делала.



Игорь Клямкин:


Без социологии все-таки сложно, потому что когда у человека спросишь, хочет ли он в участок, он скажет «нет». А когда спросишь: «а вот того в участок надо?» v он скажет «да». Большинство считает, что меня не надо, а их-то надо. Тех, кто считает «меня не надо, я хороший» v 70%, но столько же считает, что народ такой же.



Александр Даниэль:


Но вот чем отличается общество с развитым гражданским сознанием: это то общество, где много людей v не скажу, большинство v понимают, что ежели я хочу, чтобы другому били по роже, то я имею высокий шанс самому быть битым по роже. Вот и все.



Игорь Клямкин:


Хорошо ответил.



Юрий Васильев:


Тут интересно получается. Хочешь ли ты, чтобы тебя били по роже? Не хочу. Хочешь, чтобы другого? Не хочу. Есть еще третий «наворот», когда человек становится присяжным заседателем. Совершенно недавно у меня прошла замечательная заметка коллеги Леонида Никитинского. В Туле прошло первое заседание присяжного суда. Классика. Молдавский рабочий забил маленькой кувалдочкой старуху-самогонщицу. Почти процентщицу. Искал деньги. Не нашел. Мотив преступления полный, объективная сторона преступления полная, доказательства полные. Присяжные его оправдывают. Когда с присяжными разговаривали, один сказал: «господи, ну это же старуха-самогонщица, она же вредная! Так ей и надо». Абсолютный Достоевский: «тварь дрожащая» или «право имею». И это только последний случай. Что происходит тут с человеком, с правами человека, когда он становится хоть немного присяжным заседателем? Это интересно, и это совершенно третье.

Александр Даниэль:


Это поразительный факт, потому что мы все помним, что когда вводили суд присяжных в 1992 году, все страшно боялись, говорили, что наш народ всех поставит, всех казнит, это будет полный беспредел. Получилось все наоборот.



Маша Гессен:


В ответ на историю, рассказанную Андреем, мне тоже захотелось рассказать историю. Мне пришлось не приезжать, а уезжать, и не в Москву, а из Нью-Йорка 12 сентября 2001 года. У меня были билеты на поезд. Система оповещения на вокзале перестала работать. Всю информацию передавали исключительно шепотом, и огромная толпа, оттесняя друг друга, шла по узкому проходу. Поскольку я была на девятом месяце беременности, надо мной кто-то сжалился, ко мне подошел служитель вокзала и сказал: сейчас этот поезд тоже пойдет». И когда я захотела сесть в этот поезд, ко мне бросилась целая группа лиц, говоря: «в этот поезд еще нельзя садиться, посадка еще не объявлена». Я вот к чему: Тезис о приверженности русского

народа либеральным ценностям мне кажется вообще довольно cомнительным, но мы наблюдали, по крайней мере, два таких момента, когда страх имел вполне конкретные последствия: в сентябре 1999 года и с захватом «Норд-Оста».



Александр Даниэль:


А что было в сентябре 1999 года?



Маша Гессен:


Дома взрывали в Москве -



Евгений Бунимович:


Я хочу сказать о приверженности либеральным ценностям не русского народа, а наших российских либералов. Сейчас я слышал о присяжных заседателях: у нас сначала были опасения, что будет обвинительный уклон, потом опасения, что будет оправдательный уклон. Интересно, что у либералов есть опасения по поводу того, как себя поведут присяжные заседатели. Когда в начале 1990-х годов принимался такой романтический закон об образовании в России, который был признан одним из самых либеральных законов об образовании в мире, где все отдается на право школ и учителей (он до сих пор существует, но на него никто не реагирует, естественно, потому что он не свойственен нашим традициям), среди тех же самых людей, которые писали этот либеральный закон, возникла дискуссия о том, чтобы в школе отменить школьную форму. Люди, которые вводили либеральные ценности в образование, говорили: «А вы можете представить, в чем они придут на следующий день? Это же ужас! Можно ли все это разрешать?» Из такой маленькой детали можно судить: мы сами боимся, что люди поведут себя как-то не так, как должно в этой ситуации. Я тогда говорил, что это не дрессура, что дрессировщик 25 лет может со львами работать, и все равно он спиной к ним никогда не поворачивается. Не доверять никому и писать в то же время какие-то либеральные вещи v это страшная штука-



Дмитрий Зимин:


Мы применяем слово «либерализм», «либеральная миссия», «свобода». Но вместе с тем, мы забываем, что современное высокоорганизованное общество основано на опознании свобод в конфликте со свободами другого человека. Другими словами, это искусство жизни общества в условиях жестко осознанного конфликта интересов почти каждого с почти каждым. В хорошо поставленном бизнесе, к примеру, очень осторожно предлагают на пост директора человека, который прошел путь от токаря или слесаря до самых верхов. Как правило, в хорошо построенных компаниях ищут менеджера на стороне. Мы только сейчас осознали то, что министром обороны не стоит делать военного или что бизнес не стоит делать с друзьями v неизбежно будет конфликт интересов. Культура жизни либерального общества в условиях осознанного конфликта интересов является той стороной культуры, которую нам, к сожалению, надо еще растить. Когда мы говорим слово «свобода», «свобода личности», нам всегда надо помнить, что эта свобода реализуется с уважением свободы рядом стоящего. Это культура проникла и в семейные отношения, и в бизнес. Она требует того колоссального количества юристов, которому мы удивляемся. Пренебрежение этим приводит к тому, что сегодня и мы имеем.



Игорь Клямкин:


Я приглашаю всех желающих участвовать в наших проектах. Проблема перехода государства в правовое состояние v это такая гора, до которой идти триста лет. И непонятно, как тут поступать: какой шаг не делаешь, он все равно плохой. Есть один заместитель министра, который часто к нам приходит и который является одним из ответственных за реформу власти. Он нам говорит как-то: шумите как можно больше и требуйте невозможного, как в 1968 году. Потому что если из общества будет хоть какой-то шум с требованием невозможного, мы хотя бы что-то сможем сделать. Вопрос о соотношении власти и гражданского общества не сводится к тому, что власть то-то делает, а другие только критикуют. Сейчас даже внутри самих властных структур появляется запрос на движение снизу.