Какова была готовность СССР к войне с Германией в 1941 году? Чем объяснялись первые поражения СССР? Какую роль играло руководство Сталина в этой войне? Насколько действительно необходимы были репрессии в армии? "Полит.ру" представляет статью А.А. Зиновьева "Моя эпоха", в которой автор пытается дать ответ на все эти вопросы не только как исследователь, но и как участник Великой Отечественной войны, тем самым во многом разоблачая устоявшийся в науке взгляд на изначальную готовность СССР к войне, на внезапность нападения Германии и на роль сталинского руководства. Автор стремится показать, насколько единым и неразрывным было представление народа о Родине, за которую они сражались, о Сталине и о режиме в стране. Статья опубликована в журнале "Свободная мысль - XXI" (2005. № 5).
О себе
Скажу пару слов о себе, поскольку буду говорить о моем индивидуальном понимании этой войны, которое не только не является принятым, но даже вряд ли присуще кому-то другому. Во всяком случае, единомышленники в этом отношении среди людей, достаточно серьезно изучавших войну, мне не встречались.
Уже в 1938 году я был убежденным антисталинистом и критиком советского (коммунистического) социального строя. Но не его врагом. Я был идеальным или романтическим (как тогда говорили, настоящим) коммунистом и рассматривал негативные (на мой тогдашний взгляд) явления советской жизни как отступление от идеального («подлинного») коммунизма. Считал, что виновны в этом отступлении сталинское руководство и лично товарищ Сталин. Антисталинистом (причем активным) я оставался до смерти Сталина. Все эти годы я имел возможность наблюдать и изучать советское общество во всех его существенных проявлениях почти как в лабораторных условиях. Наблюдал я, разумеется, и войну, участвовал в боях в различное время и в различном статусе. Наблюдал и ситуацию в тылу, то есть знал страну в состоянии войны.
Разумеется, мое понимание советского общества, сталинизма и Сталина менялось с годами. Я получил хорошее образование, позволившее мне занять позицию объективного ученого. И мой антисталинизм утратил смысл. То, что я намерен сказать в дальнейшем, есть результат именно научного исследования. Я неоднократно высказывался в моих сочинениях на темы, связанные с войной, в частности в книгах «Русская судьба (исповедь отщепенца)» и «Нашей юности полет», опубликованных впервые соответственно в 1980-м и 1983 годах. К этому времени у меня сформировалось то понимание войны 1941—1945 годов, которого я придерживаюсь до сих пор и которое вряд ли изменю в будущем.
Подготовка к войне
С 1933 года я жил в Москве, учился в средней школе. Нам, ученикам, постоянно внушали, что предстоит война с западным империализмом, прежде всего — с Германией. Нас готовили к войне! К войне не захватнической, а оборонительной. Хотя и говорили порой, что наступление есть лучшая оборона, говорили о превентивной войне и т. п., но это были лишь слова. В основе всего лежала идея защиты завоеваний Октябрьской революции от мирового империализма и прежде всего — от фашистской Германии (немецкий национал-социализм нам преподносили как фашизм). Мое (предвоенное) поколение было подготовлено именно к этой войне, а не к войне вообще. Мы вырастали как носители и защитники результатов нашей (социалистической) революции.
Прошли многие годы. Сколько было передумано! И вот теперь я со стопроцентной уверенностью могу сказать, что мое поколение свое историческое предназначение выполнило. Ни с каким другим поколением победа была бы невозможна. Хотя наше поколение понесло огромные (самые большие) потери, хотя жили и участвовали в войне старшие поколения, хотя подрастали и вступали в войну более молодые люди, все равно общий моральный, психологический и идеологический тон задавали люди моего поколения. Перефразируя слова Бисмарка, сказавшего, что в битве при Садовой победил прусский народный учитель[1], я неоднократно говорил и повторю сейчас, что войну 1941—1945 годов выиграл советский десятиклассник, окончивший школу в 1937—1941 годах.
Страна жила в состоянии постоянной готовности к войне. Сталинское руководство прекрасно понимало, что война неизбежна. Понимало, кто враг. Оно готовило страну к войне и в материальном отношении. Но делало это в исторически данной (конкретной) реальности, а не в сфере абстрактного словоблудия. Если принять во внимание конкретные условия, то удивляться приходится не тому, что не сделали, в чем-то ошиблись и т. п., а тому, что все-таки сделали на самом деле, несмотря ни на что. Уверен, что никакое другое руководство не сделало бы так много, как сталинское, ни при какой другой социально-политической стратегии. Сделано было максимально много для условий тех лет. Критики сталинизма, утверждающие, будто без Сталина и с другой стратегией можно было бы избежать ужасов и потерь тех лет, являются просто безответственными болтунами, машущими кулаками после драки. Это о них говорил Шота Руставели: «Каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны».
Другое дело — готовность к войне материальная, техническая, чисто военная. Тут страна к июню 1941 года действительно не была готова на должном уровне. Но не по вине Сталина и его руководства. Не успели подготовиться в силу независящих от Сталина причин. Западные стратеги были не дураки. Было бы очень странно, если бы они стали ждать, когда Советский Союз будет готов во всю мощь. Стране не хватило нескольких лет (двух-трех, не более), для того чтобы потери от войны были бы значительно меньше понесенных. Полностью избежать значительных потерь было в принципе невозможно, поскольку враг обладал колоссальной мощью. И военный опыт имел, и интеллектуальным уровнем обладал высоким. И военный дух немцев был высок, какую бы направленность он не имел. Захватчики порою бывают неплохими вояками.
Приведу несколько примеров, иллюстрирующих сказанное. В начале войны я служил в танковом полку недалеко от западной границы. Полк был вооружен танками «БТ-5». Они были устаревшими, по сути дела неспособными противостоять немецким танкам. И в боях они фактически не участвовали. К этому времени уже был изобретен «Т-34», проявивший себя как лучший танк Второй мировой войны. Но на его серийное производство и перевооружение им армии требовалось как минимум год или даже два[2]. Аналогичная ситуация имела место в авиации. Уже к 1941 году был изобретен гениальнейший штурмовик «Ил-2»[3], а на вооружение армии он мог поступить опять-таки не раньше, чем через год. Мне пришлось служить и в авиации. Я учился летать еще на самолетах «И-15» и «И-16», которые были бессильны против немецкой техники[4]. Наши знаменитые «Катюши» уже в начале войны появились в армии[5]. Но — всего лишь одна батарея. Аналогичным образом обстояло дело во многих других отношениях. Если брать каждую из таких проблем по отдельности, то кажется, будто ее можно было решить лучше. Но сколько этих проблем было! Если взять их в совокупности и в условиях тех лет, то остается только поражаться тому, что они все-таки решались и решались успешно. Тогда мало кто в западном мире (включая Германию) верил в то, что они вообще разрешимы.
Пакт о ненападении
Сколько всякой ерунды написано и наговорено на эту тему! Что только не приписывали Сталину! А суть дела была проста и очевидна всякому здравомыслящему человеку: любой ценой оттянуть начало неизбежной (!) войны. Сталинская стратегия была правильной с точки зрения интересов нашей страны, причем — единственно правильной в те годы. Надо различать сущность явлений (скажем — зерно) и их ситуационную поверхностную оболочку (скажем — шелуху). Разоблачители и критики сталинизма обычно копаются в шелухе, выдавая ее за зерно, а зерно не видят или умышленно замалчивают. Признаюсь, и я не сразу научился различать зерно и шелуху дела. Это было не так-то просто сделать в моем положении. Прошло несколько лет, прежде чем я выработал для себя такой прием: оценивая действия сталинской власти, я ставил себя на место Сталина и спрашивал себя, как бы я поступил на его месте. И почти всегда признавался себе, что не мог бы поступить лучше. Лишь в послевоенные годы стали появляться случаи, когда от такой оценки приходилось отказываться, — сталинизм исчерпал себя, дело шло к десталинизации. Но это — тема для другого разговора.
Репрессии
Много сказано, говорится и наверняка будет говориться о репрессиях в армии. Всеобщее мнение на этот счет — эти репрессии ослабили армию и стали одной из причин поражений начала войны. Даже те, кто вроде бы лоялен по отношению к Сталину, склоняются к такому мнению или делают уступки разоблачителям.
Я вообще отвергаю концепцию репрессий, наиболее ярко выраженную Солженицыным (так что ее можно назвать солженицинской), как идеологическую фальсификацию советской истории. Дело тут не в том, что репрессий на самом деле не было, — они были. Конечно, не в таких раздутых масштабах, как изображают их разоблачители, но в значительных. Суть дела в том, как они преподносятся в целом: они вырываются из конкретной исторической среды, все репрессированные изображаются как невинные жертвы злодея Сталина и его подручных, как будто не было никакой социальной борьбы. А борьба была, порою весьма серьезная. Террористическая группа, в которой я участвовал, какая бы нелепая она ни была, существовала на самом деле. Если бы до нее докопались, меня расстреляли бы[6]. И что, это тоже было бы необоснованное зверство сталинских палачей?! Мне орден что ли за намерение убить Сталина следовало дать?! (Конечно, если бы это убийство удалось, кто-то и когда-то меня наградил бы за это. И это тоже стало бы элементом социальной борьбы.) Короче говоря, я много лет изучал предвоенную ситуацию, включая репрессии в армии, и пришел к выводу, который все, с кем приходилось говорить на эту тему, находили «еретическим»: если бы не было предвоенных репрессий в армии, мы войну проиграли бы. Причем, вместо одного Власова мы имели бы десятки, да еще покрупнее его.
Начало войны
Много говорилось и говорится о неожиданности войны. Мол, прошляпили! Это фактически неверно. Надо различать неожиданность войны и неожиданность именно такого конкретного ее начала. Плюс к тому — стремление оттянуть начало, о котором я сказал выше.
А вот факты, о которых знаю по своему опыту. Я попал в армию в 1940 году на Дальний Восток. В конце года нашу армию расформировали. Многие части стали перебрасывать на Запад. В их числе и наш полк. И нам прямо говорили, что будем воевать с немцами. Когда? Вот будет потеплее, тогда и начнем. Замечу кстати, что решение о переброске войск с востока на запад приняло высшее руководство страны во главе со Сталиным уже в 1940 году. Значит, были серьезные соображения насчет возможной войны с Японией. Такую возможность, очевидно, исключили. Иначе Сталин не пошел бы на такое ослабление дальневосточной армии. И разведка (включая Зорге) тут не столь уж важную роль играла.
Когда эшелоны с дальневосточной армией ползли на запад, в западной прессе, надо думать, появились об этом сообщения, поскольку появилось опровержение ТАСС этих «клеветнических слухов»[7]. И это — не просто некое коварство, а обычное явление в такого рода сложном и грандиозном процессе мирового и эпохального масштаба. Важно то, что мы ехали на войну!
Оказавшись на западной границе, мы уже нисколько не сомневались в неизбежности войны. Мы, конечно, еще не представляли, какой трагедией она окажется. Помню, что мы даже радовались ей: нас учили, что война с самого начала будет победоносной, причем — на территории врага. У меня появлялись сомнения. Мне приходилось иногда работать в секретном отделе (я умел чертить схемы и знал немецкий язык), так что я знал, какие мощные силы немцев противостояли нам, а у нас были сосредоточены кавалерийские полки и несколько бронетанковых частей с устаревшими танками и бронемашинами. Однако такие сомнения не западали глубоко в сознание. Я даже сочинял веселые стихи, в которых были, например, такие слова:
С нашей мощною силенкой
Мы раздавим, как котенка,
Всех врагов одним ударом.
В их земле дадим им жару.
С иностранною девицей
Погуляем за границей.
Конечно, в этом был оттенок издевки. Но политруки и «особняки» (сотрудники «органов») ее не замечали, и мои шуточки помещались в «Боевых листках» (армейских стенных газетах).
В середине июня 1941 года наши части инспектировал генерал армии Жуков (не помню, какой пост он тогда занимал[8]). Я был дежурным по казарме. Казарма наша тогда была в таком отличном состоянии, что Жуков воскликнул: «Война на носу, а они тут как на курорте устроились!» На другой день нам выдали «смертные медальоны» — пластмассовые капсулы, в которые мы всовывали бумажки с нашими личными данными, включая группу крови. Вскоре (кажется, это было 19 июня) мы покинули казармы и вышли на боевые позиции полностью вооруженные, с танками и бронемашинами, готовые к сражению. Ночь провели в поле, ожидая приказа о наступлении. А утром вернулись в казармы, сдали снаряды на склад, машины поставили в парк, орудия и пулеметы даже законсервировали (смазали толстым слоем смазки). К вечеру командный состав выехал из частей на командные учения.
Как оценивать такую ситуацию? Если вырвать ее из контекста большой истории, то оценка напрашивается такая: глупость, вредительство. Но если принять во внимание вполне обоснованное стремление высшего руководства оттянуть начало войны во что бы то ни стало, то это будет выглядеть как одно из трагических событий, избежать которых можно лишь в воображении тех, о ком говорил Шота Руставели.
Поражения начала войны
Эти поражения общеизвестны. О них имеется необъятная литература, и оценка их колеблется в довольно узких пределах. Я, однако, позволю себе выйти за эти пределы.
Во-первых, такие поражения были неизбежны. Может быть поменьше, но все-таки большие. Надо принимать во внимание общую готовность Германии к войне, опыт ее армии, сильнейшее желание воевать и захватить территорию нашей страны.
Что бы Советский Союз не предпринимал в рамках возможностей тех лет, он просто не мог бы остановить напор врага такой силы без больших потерь. И еще не известно, как развернулась бы война, если бы немцев удалось остановить в первые же дни и без больших потерь. К тому же немцы просто не начали бы войну именно в такое время и в таком виде, если бы Советский Союз подготовился именно так, как думают разоблачители сталинской стратегии.
Во-вторых, были и бои, причем — очень серьезные. Мне пришлось в Германии во время моей вынужденной эмиграции (после 1978 года) встретить бывшего офицера гитлеровской армии, воевавшего на том участке фронта, где и мне довелось побывать (под Оршей). Он вел дневник и уже в конце июня 1941-го после одного из боев с отступавшей русской армией записал, что войну Германия проиграет.
В-третьих, поражения многому научили советское руководство, командование и вообще большое число советских людей. Произошел глубокий перелом в состоянии страны, в организации всех аспектов жизни, в самой действующей армии. Результатом этого перелома явилось то, что немцев все-таки остановили. Они понесли большие потери. И самая главная победа наша в этот период — провал немецкой идеи блицкрига. Блицкриг был сорван. Это посеяло в самой Германии сомнение в успешном исходе войны, а у многих — даже уверенность в том, что война заведомо проиграна. А кто измерял степень важности этого фактора в войне?! Мы навязали немцам затяжную войну, которая не входила в их расчеты, которую они не умели (во всяком случае, умели хуже, чем мы) вести.
Наконец, именно такой ход событий предвоенных лет и начала войны привлек симпатии сотен миллионов людей на планете (особенно — на самом Западе) к нашей стране. Они сыграли в ходе войны настолько значительную роль, что она с лихвой компенсировала наши неудачи в начале войны. Как говорится, нет худа без добра.
Ход войны
Война длилась почти четыре года. Для мирной жизни — срок мизерный. А для такой тотальной войны, захватившей все население страны во всех важнейших аспектах жизни, это срок огромный. Для тех, кто жил в те годы, она тянулась бесконечно медленно. Хотя о ней написано очень много, настоящее научное исследование ее мне не встречалось. Толстые многословные книги, напичканные всякого рода фактической информацией и безответственным словоблудием по ее поводу, появлялись и появляются до сих пор в изобилии. Но просматривая их, я даже в самых приличных из этих книг не находил описания той реальной войны, которая составляла часть моей жизни и жизни всех окружавших меня людей.
В годы войны и первое время после ее окончания я довольно много сочинял стихов и прозы на военные темы. Но публиковать это все было невозможно. И даже обнаружение своего авторства в тех случаях, когда результаты моего творчества как-то «расползались» (слово «распространялись» тут было бы преувеличением), было опасно. Например, стихотворение «Тост», написанное по поводу тоста Сталина на банкете в Кремле в честь победы[9], я сочинил экспромтом сразу после этого события (оно было опубликовано в книге «Светлое будущее» лишь в 1978 году на Западе). Его записал мой друг, к счастью — печатными буквами. Его прочитали и другие офицеры. Естественно, кто-то донес в «органы» — тогда это было обычным делом. «Органы» больше месяца пытались найти автора. Если бы нашли, то наверняка я получил бы за него самое суровое наказание. Этот репрессивный аспект тех лет описан достаточно детально в бесчисленных книгах. Я его не отрицаю, но думаю, что он описан весьма односторонне, тенденциозно и с большим преувеличением. Считаю очень важным отметить, что в годы войны в довольно широких кругах советских людей, особенно — служивших в армии (а армия тогда насчитывала более десяти миллионов!), зародились умонастроения, которые в послевоенные годы стали основой десталинизации. А тогда они воспринимались как враждебные.
Из того, что я тогда сочинял о реальной войне, как я ее наблюдал и переживал сам, сохранилось очень мало. Приведу в качестве примера отрывок из одного стихотворения тех лет:
Я знаю, что война — не карнавал,
А голод, холод, тяжкие мученья.
Но все же и в походе есть привал,
И на войне бывают приключенья?
Бывают. Если, сытого сытей,
Ты в безопасности в стратегию играешь
И за счет несчитанных смертей
Ордена и славу огребаешь.
Если при хлебах в тылу притих
Если — в штаб пристроившийся сука,
А для миллионов всех других
Война есть одуряющая скука.
Штурм, атака, — это для юнца.
Это — для газет и для экрана.
Война есть ожидание конца.
Души незаживающая рана.
Банальна суть. Убитые молчат.
Живой пройдоха подвиг превозносит.
Случайно уцелевшие ворчат,
Их вспоминать давно никто не просит.
Не чувствуя за прошлое вины,
Плетут начальники военную науку.
И врут писатели романтику войны,
Очередную одуряющую скуку.
Но то, о чем я сказал выше, составляло лишь частичку жизни тех лет. Это нисколько не снижает огромных масштабов войны и ее социальной значимости. Тот факт, что я не мог реализоваться как писатель, меня нисколько не волновал. Более того, я даже переживал это как нечто положительное, поскольку это позволяло сконцентрироваться на самом главном для меня деле: на стремлении понять советское общество на научном уровне, а военный период позволял наблюдать его почти что в лабораторно чистом виде. И несмотря на мое критическое отношение к нему (а может быть — благодаря ему) и несмотря на мой антисталинизм, уже тогда (в середине 1940-х годов) я пришел к следующим выводам.
Оценка войны
Отечественная война 1941—1945 годов была частью Второй мировой войны. Последняя была социально неоднородной. Она содержала в себе два типа войн: 1) войну социально однотипных стран Запада и Японии за передел мира (империалистическую войну в ленинском смысле); 2) войну между странами с различными социальными системами — между капитализмом и коммунизмом. Война гитлеровской Германии против Советского Союза была по своей социальной сущности попыткой стран Запада разгромить коммунистическое общество в Советском Союзе. Причем это не была война одинаково виновных с точки зрения ее развязывания контрагентов. Инициатива исходила со стороны Запада хотя бы по той причине, что Советский Союз к войне подготовиться не успел. Западные страны (Англия, США и Франция в первую очередь) хотели разгромить Советский Союз руками Германии, измотав в войне и Германию. Эта война, таким образом, была войной не империалистической в ленинском смысле, а социальной. Она была фундаментальной частью Второй мировой войны. Советский Союз одержал в ней победу.
Эта социальная война показала превосходство коммунистического социального строя над капиталистическим (западнистским по моей терминологии) во многих отношениях, показала его способность выдерживать трудности и катастрофы эпохального и глобального масштаба. В результате победы коммунизм стал распространяться по планете. Советский Союз стал превращаться в мировую сверхдержаву, способную бороться с западным миром за направление будущей эволюции человечества.
Возьмите только один такой факт. Германия и ее враги, западные страны, с какой военной техникой начали войну, с такой и закончили. Прогресс был незначительный[10]. Атомная бомба не в счет, для разгрома Японии в ней никакой надобности не было. Советский Союз за труднейшие для науки, техники и промышленности годы войны совершил грандиозный взлет в отношении совершенствования оружия и снабжения им действующей армии. Никакая капиталистическая экономика не была способна на такое. И нечто подобное происходило в других сферах. В Советском Союзе жизнь не замирала в самые, казалось бы, критические моменты. В Германии же жизнь буквально рухнула до основания, как только положение оказалось по тяжести сопоставимым с советским в критические моменты.
Украденная победа
День победы Советского Союза над Германией в войне 1941—1945 годов официально объявлен важнейшим национальным праздником России. На первый взгляд, это вроде бы стоит приветствовать. Но как истолковывается эта победа и как конкретно осуществляется это признание и празднование? Из этой войны и из нашей победы выхолащивается самое главное, а именно — их социальная сущность и характеризующие их конкретные факты истории. Официально и в средствах массовой информации говорят о некой абстрактной России, а не о России советской, не о Советском Союзе. А если об этом аспекте что-то и говорится, то как о чем-то второстепенном или негативном. Имя человека, без которого немыслима эта победа в величайшей в истории войне, — имя Сталина, — либо не упоминается совсем, либо преподносится так, будто победили вопреки ему, а он якобы лишь мешал, делал ошибки и совершал преступления. Говорят, что победу одержал некий абстрактный народ.
Да, войну вел и одержал победу народ. Но не просто какой-то абстрактный народ, а народ советский. Подчеркиваю: советский! А советский народ — это народ, совершивший в 1917 году величайшую в истории человечества социальную революцию. Народ, ставший первооткрывателем нового пути социальной эволюции, качественно отличного от всего того, что до этого знала мировая история. Народ, построивший коммунистический социальный строй, оказавший влияние на ход всей мировой истории. Народ, коммунистически образованный и воспитанный. Народ, возглавлявшийся коммунистической партией и высшим руководством во главе со Сталиным. Это — исторический факт, игнорирование которого означает преднамеренную фальсификацию истории.
Бесспорно, в победе сыграл роль сложный комплекс исторических факторов, включая способность русских терпеть самые трудные условия жизни, патриотизм, помощь со стороны стран Запада и другие. Однако главным (решающим) фактором победы был советский (коммунистический) социальный строй и возглавлявшееся Сталиным руководство страны, включая военное руководство. Какими бы недостатками они ни обладали на самом деле и какие бы недостатки ни приписывали им антикоммунисты и антисоветчики, войну выиграли прежде всего советские коммунисты во главе со Сталиным. В годы войны и в послевоенные годы этот исторический факт был бесспорным даже для самых заклятых антикоммунистов и антисоветчиков. Это — именно исторический факт, подобный тому факту, что войну проиграли прежде всего немецкие национал-социалисты во главе с Гитлером. Игнорирование этого факта и искажение его означает бесстыдную идеологически-пропагандистскую ложь, средство оглупления масс российского населения в угоду тем категориям россиян, которые осуществили антикоммунистический переворот и наживаются на нем, и тем силам Запада, которые сразу же после нашей победы начали новый этап войны против нашей страны, получивший название «холодной войны».
А на Западе вообще нашей стране отводят второстепенную роль в победе над гитлеровской Германией, присваивая заслугу победы почти полностью (по крайней мере — в главном) себе. Конечно, страны Запада внесли свой вклад в победу над Германией, они помогли нашей стране выстоять и разгромить агрессора. Но ведь они это сделали не из любви к русскому коммунизму. Они вели борьбу против нашей страны с первых же дней ее существования в качестве страны строящегося коммунизма. Они приложили титанические усилия к тому, чтобы направить гитлеровскую экспансию на Советский Союз. Стать союзниками Советского Союза их вынудили исторические обстоятельства, включая внутренние конфликты в самом западном мире. Но решающим фактором в том, что они открыли «второй фронт» против Германии, стали победы советской армии, не оставлявшие никакой надежды на Западе на поражение Советского Союза. Более того, тут сыграл роль страх того, что советская армия и без участия западных союзников добьет гитлеровскую Германию и захватит всю Западную Европу. Союзники открыли «второй фронт», спасая самих себя от угрозы победы коммунизма во всей Европе. И надо признать, что основания для этого в те годы были достаточно серьезные. Одним словом, победу в величайшей в истории человечества войне украли у тех, кто на самом деле вынес на себе все тяготы войны, кто понес самые большие потери, кто проявил самое большое терпение и мужество, кто вложил в дело победы самый высокий и гибкий интеллект.
Согласно официальной российской концепции, война 1941—1945 годов против Германии была освободительной и отечественной, россияне сражались за Родину. Согласен. Но за какую Родину — вот в чем вопрос. В годы войны ни у кого в мире (за редким исключением) не было на этот счет никаких сомнений: подавляющее большинство советских людей сражалось за советскую (подчеркиваю — советскую!) Родину. Ко времени начала войны советский (коммунистический) социальный строй стал для большинства граждан Советского Союза привычным образом жизни. И отделить его от массы населения было просто невозможно практически. Хотели люди этого или нет, любая защита ими себя и своей страны означала защиту нового социального строя. Россия и коммунизм существовали не наряду друг с другом, а в единстве. Подавляющее большинство активно действовавших граждан идентифицировали себя прежде всего как советских людей. Разгром коммунизма в России был для них равносилен разгрому самой России. В ходе войны это чувство укреплялось как один из фундаментальных компонентов практически массовой идеологии. Даже те, кто понимали недостатки советского социального строя и относились к нему критически (порою — даже враждебно), ценили его достижения и понимали, что агрессоры несли угрозу их потери. Так что слово «патриотизм» тут не отражает фактических умонастроений советских людей достаточно адекватно.
Победа сталинского (именно сталинского!) Советского Союза над гитлеровской (именно гитлеровской!) Германией в 1945 году означала победу коммунистической линии социальной эволюции человечества над капиталистической (западнистской). Она завершила первый этап эпохальной социальной (!) войны западного мира (западнизма) против коммунизма. Сразу после нее начался второй этап ее, получивший название «холодной» войны. Он закончился в конце XX столетия капитуляцией Советского Союза перед Западом. В комплексе факторов, определившем это поражение, решающую роль сыграл разгром советского (коммунистического) социального строя. Запад взял реванш за свое поражение в 1945 году. Победители в «холодной войне» развернули тотальную фальсификацию советской истории, украв при этой у победителей в Великой Отечественной войне 1941—1945 годов величайшую победу в истории «горячих» войн.
Заключение
В начале войны в один из моментов, когда моя жизнь могла оборваться, я сочинил стихотворение, в котором были такие слова:
Пусть будет бесконечный бой!
Пусть будет как угодно плохо!
Я все равно останусь твой,
Родившая меня эпоха.
Я благодарен Судьбе за то, что родился и прожил большую часть жизни в ту советскую эпоху, самую мрачную и самую светлую, самую жестокую и самую великодушную, самую низкую и самую возвышенную. Мне нестерпимо больно от того, что пришлось стать свидетелем ее трагической гибели.
[1] В знаменитой фразе Бисмарка речь идет о преимуществах прусской образовательной и воспитательной системы над французской, а отнюдь не о непосредственном участии учителей в войне.
[2] На 22 июня 1941 года в войсках находились 967 танков «Т-34» (для сравнения: в вермахте на момент начала наступления было около 1650 средних танков), однако многие из них не имели обученных экипажей и к ним зачастую отсутствовало дизельное топливо. В результате многие машины были взорваны при отступлении, ни разу не вступив в бой (прим. редакции).
[3] Штурмовик «Ил-2» был принят на вооружение РККА и серийно выпускался с апреля 1941 года. 22 июня 1941 года в приграничных военных округах находились 18 штурмовиков, однако для них не было подготовленных летчиков (прим. редакции).
[4] Помимо указанных автором устаревших истребителей на вооружении ВВС РККА к 22 июня 1941 года находились «Як-1», «МиГ-1», «МиГ-3» и «ЛАГГ-3», вполне способные противостоять немецким истребителям. Всего на начало войны в ВВС РККА у западных границ находились 1317 боевых самолетов современных типов (прим. редакции).
[5] В 1937 году директор Реактивного научно-исследовательского института, где к этому времени практически завершилась доводка реактивных снарядов «РС-82 мм» и «РС-132 мм», ставших основой реактивного миномета «Катюша», И. Т. Клейменов и главный инженер РНИИ Г. Э. Лангемак были арестованы по абсурдным обвинениям и расстреляны. Вместе с ним была репрессирована группа ведущих сотрудников института, в том числе С. П. Королев и В. П. Глушко. В результате советское ракетостроение, ранее опережавшее немецкое, оказалось разгромлено, и до конца Великой Отечественной войны СССР не удалось создать ни ракету типа «Фау-2», ни воздушно-реактивный двигатель (прим. редакции).
[6] Автор упускает из виду то обстоятельство, что репрессиям подверглись тысячи людей, не участвовавших ни в каких террористических группах. По официальным данным, только в период 1937—1938 года к высшей мере наказания были приговорены 681 692 человека (прим. редакции).
[7] В тексте заявления ТАСС от 13 июня 1041 года говорилось: «ТАСС заявляет, что: 1) Германия не предъявляла СССР никаких претензий и не предлагает какого-либо нового, более тесного соглашения, ввиду чего и переговоры на этот предмет не могли иметь места; 2) по данным СССР, Германия так же неуклонно соблюдает условия советско-германского пакта о ненападении, как и Советский Союз, ввиду чего, по мнению советских кругов, слухи о намерении Германии порвать пакт и предпринять нападение на СССР лишены всякой почвы, а происходящая в последнее время переброска германских войск, освободившихся от операций на Балканах, в восточные и северо-восточные районы Германии связана, надо полагать, с другими мотивами, не имеющими касательства к советско-германским отношениям; 3) СССР, как это вытекает из его мирной политики, соблюдал и намерен соблюдать условия советско-германского пакта о ненападении, ввиду чего слухи о том, что СССР готовится к войне с Германией, являются лживыми и провокационными; 4) проводимые сейчас летние сборы запасных Красной Армии и предстоящие маневры имеют своей целью не что иное, как обучение запасных и проверку работы железнодорожного аппарата, осуществляемые, как известно, каждый год, ввиду чего изображать эти мероприятия Красной Армии как враждебные Германии по меньшей мере нелепо» (прим. редакции).
[8] В январе—июле 1941 года Г. К. Жуков был начальником Генерального штаба — заместителем наркома обороны СССР.
[9] 24 мая 1945 года на приеме в Кремле в честь командующих войсками Красной Армии И. В. Сталин поднял тост «за здоровье нашего Советского народа и, прежде всего, русского народа… за здоровье русского народа потому, что он является наиболее выдающейся нацией из всех наций, входящих в состав Советского Союза» (прим. редакции).
[10] За годы войны в Германии были созданы и запущены в серийное производство танки Pz. VI «Тигр» и Pz. V «Пантера», истребители танков «Фердинанд», «Ягдтигер» и «Ягдпантер», истребители-бомбардировщики «FW-190», истребители «Me-262» с турбореактивным двигателем, беспилотные самолеты-снаряды «Фау-1», баллистические ракеты «Фау-2», а также множество других образцов вооружений. Об эффективности германской промышленности свидетельствует хотя бы тот факт, что с 1940 года выпуск бронетанковой техники в Германии ежегодно увеличивался почти вдвое, достигнув максимума в 1944-м. Создавались новые вооружения и в странах антигитлеровской коалиции (достаточно назвать знаменитый американский бомбардировщик «B-29»), и в Японии (прим. редакции).