29 марта 2024, пятница, 00:16
TelegramVK.comTwitterYouTubeЯндекс.ДзенОдноклассники

НОВОСТИ

СТАТЬИ

PRO SCIENCE

МЕДЛЕННОЕ ЧТЕНИЕ

ЛЕКЦИИ

АВТОРЫ

19 октября 2005, 14:32

Диктатура двоевластия и детский ГУЛАГ

Во вторник, 18 октября, скончался идеолог перестройки и свобод в России Александр Николаевич Яковлев. "Полит.ру" публикует напечатанные два года назад "Новой газетой" отрывки из его воспоминаний. Текст позволяет судить о понимании новейшей истории одной из самых зачительных исторических фигур последних десятилетий XX века..

Диктатура двоевластия

Странный парадокс. Я же сам стремился к свободе, в том числе и к свободе слова, но не ожидал, что одна из сточных канав этой “свободы” потечет на меня. В конечном счете я справился со своим недугом — слишком нервозным восприятием пошлятины. Сумел преодолеть самого себя и стал платить авторам статей и доносов молчаливым презрением.

“Однажды, уже в этом столетии, ко мне на дачу привезли письмо, вернее листовку, в которой содержались самые злобные характеристики политических деятелей демократического направления. Всячески поносились “жиденок Путин”, а также Чубайс, Гайдар, Степашин, Филатов, Явлинский и многие другие. Больше всего досталось мне. Оказывается, в 1943 году я дезертировал, не пробыв на фронте и трех дней. Для этого (по совету своего отца) совершил самострел через намоченную собственной мочой тряпочку, что и унюхала медсестра. А потом всю жизнь хвастался ранениями. Ну и так далее”.

“Политическая шпана не утихает.

Подобные листовки и статьи давно не являются для меня неожиданностью. С первых дней Перестройки, как только мои позиции, симпатии и антипатии стали предметом активных обсуждений в обществе, ортодоксальная властная номенклатура, спецслужбы, обслуживающая их журналистика и писательская знать из большевистского стада начали последовательную и целенаправленную работу по дискредитации моих взглядов и меня как личности.

В некоторых газетах нет-нет да и начали появляться намеки на особую опасность “русофобства” и “масонства”, что связывали с моим именем. Поначалу я не обращал на это внимания. Но по мере ужесточения схватки за гласность, за реформы и парламентаризм подручные КГБ в средствах массовой информации и в организациях шовинистического толка как с цепи сорвались. Огонь “мести и ненависти”, если повторить слова Дзержинского, сосредоточился на мне”.

“Из меня начали лепить чудовище, поднявшее руку на все самое святое в жизни страны, распускать всякого рода сплетни, рассчитанные на восприятие толпы. И все это почти каждый Божий день. Не буду изображать из себя бесчувственную мумию, стоящую каменным изваянием на развилке неких исторических дорог и безразличную ко всему — к жаре и холоду, к похвалам и ненависти, к уважению и клевете.

Должен признаться, что в какое-то время я стал хуже управлять собой, меня все меньше интересовали дела, с напряжением ждал, что завтра напишут и скажут профессиональные грязноделы”.

“Эта кампания велась без устали, но особенно усилилась в 1991 году, когда началась подготовка к путчу. Возможно, это совпадение, но на сей раз общая команда прозвучала от Е. Лигачева. В газете “Союз” (приложение к “Известиям”) приведены его слова о том, что Яковлев “должен будет дать политический и идеологический отчет о своих внутриполитических и внешнеполитических ошибках” (“Союз”, № 3, январь 1991 г.)”.

“Все, вместе взятое, — и охлаждение отношений с Горбачевым, и продолжающаяся травля, и наступившее безделье, когда работу себе придумываешь сам, и бесконечные вопросы моих друзей — что случилось? — все это подталкивало меня к мысли об уходе в отставку.

Но перед этим я все же решил написать письмо Горбачеву и изложить все, что я думаю об обстановке и о кампании в отношении меня, которая нисколько не утихла даже после моего ухода из руководства КПСС. Одним словом, “меня достали”, и в этом надо признаться честно.

Письмо мое — скорее исповедь, а не жалоба, а точнее, и то и другое. Оно было написано в мае 1991 года. В нем я писал о своих чувствах, связанных с активной травлей меня и моей политической и общественной деятельности. Привел в этом контексте многочисленные документальные свидетельства, из которых явно слагалась политическая и идеологическая платформа реванша, причем не только по реставрации прежних порядков, но содержащая и меры по расправе с новыми “врагами народа”. Откровенно написал и о том, что преобразования зашли в тупик, чем и пользуются реставраторы, обратил внимание Михаила Сергеевича на то, что конфликт между президентом и демократическими силами остается роковым для судьбы страны.

Излагая свои аргументы, я предупредил Горбачева, что если власть не проснется и трезво не оценит реальную обстановку в стране, “то осенью 1991 года вопрос о той или иной форме реставрации может перейти в практическую плоскость”.

Это было мое официальное предупреждение о том, что страна движется к роковой черте.

До меня дошли разговоры, что генералы в Генштабе стали подозрительно часто собираться, что ведут себя как-то странно, что в разговорах высших чиновников появились нотки пугливого ожидания чего-то необычного, которое вот-вот случится.

Поскольку мои сигналы и предупреждения явно игнорировались, я расценил подобную реакцию как сигнал, что мне надо уходить из команды. Видимо, мои предупреждения кому-то показались слишком навязчивыми и толковались как действия человека, обиженного фактическим отстранением от власти, или еще по каким-то причинам, о которых можно только догадываться”.

“Через несколько дней по радио передали, что я исключен из партии. Как все это было организовано, рассказывать скучно”.

“В своем ответном заявлении о выходе из партии я снова написал, что “хотел бы предупредить общество о том, что в руководящем ядре партии сложилась влиятельная сталинистская группировка, выступающая против политического курса 1985 года…”.

Так закончилась моя партийная карьера. Закончилась по совести, к сожалению, мои предупреждения оправдались, и не моя вина в том, что кому-то они казались беспредметными”.“День, когда меня исключили из партии, совпал с завершением работы над “Открытым письмом коммунистам”, в котором я писал об опасности реваншизма. Первый вариант этого письма я написал еще 9 мая 1991 года. Долго дорабатывал, сразу же дать ему ход не решался. Да и к уходу от Горбачева еще не был психологически готов.

Создание Движения демократических реформ поставило это обращение на практические рельсы. 18 августа 1991 года я обсуждал его с Анатолием Собчаком у меня дома. Но письмо не могло быть напечатано, поскольку на следующий день в Москву вошли танки”.

Лесные и степные пожары нередко гасят встречным палом: на пути огня поджигают лес, траву или хлеб; два смерча, сцепившись, гасят друг друга. Два смерча, пожирая друг друга, бушевали и в советской стране: партия коммунистов и партия чекистов. Была такая партия — чекистская, хотя каждый чекист формально был коммунистом. Одновременно руководство карателей последовательно и упорно добивалось того, чтобы каждый коммунист был осведомителем. Обе ветви власти намертво держались друг за друга. Это был вопрос выживания системы.

“Моя длительная работа председателем комиссии по реабилитации жертв политических репрессий при Горбачеве, Ельцине и Путине, изучение тысяч документов, анализ действий тех или иных политических сил в той или иной конкретной обстановке привели меня к выводу, что Ленин, кроме всего прочего, создал особый вид управления государством — я называю его диктатурой двоевластия.

Надо признать, это было хитроумное решение, оно позволило удерживать власть более 70 лет. Промыванием мозгов занималась партия, а непосредственным орудием насилия была охранка. Сталин внимательно наблюдал за этим спектаклем, управлял им. Никто не доверял никому.

Спецслужбы о работе партийных органов знали все, а в партийном аппарате о деятельности карательных служб знали только то, что те сами докладывали. Корпоративность и дисциплина в спецслужбах формировались годами. Работавшие там люди были далеко не дураками, может быть, в основе своей даже толковее и образованнее, чем чиновники в других аппаратах. Но и гораздо циничнее, изворотливее, беспощаднее. А главное — они были отравлены спецификой своей работы, формировавшей психологию подозрительности и нетерпимости”.

“Несколько огрубляя ситуацию, причем не очень сильно, скажу так: мы, в партийном аппарате, надували щеки и делали вид, что решаем наиболее серьезные вопросы жизни, возвышаемся над всеми другими аппаратами. Проводили разные съезды, другие политические спектакли и парады, заседания партийных бюро сверху донизу, а в действительности без КГБ ни одной важной проблемы не решалось.

В партийный и государственный аппарат можно было взять людей только после проверки в КГБ. Для поездок за границу — то же самое. Я убежден, что продвижение на самый верх, вплоть до Политбюро, шло при самом внимательном наблюдении со стороны КГБ и при его определяющей рекомендации. Загородные дачи членов Политбюро принадлежали КГБ, обслуживающий персонал, включая водителей, поваров, уборщиц, — штатные сотрудники спецслужб. Военные разработки ученых проходили экспертизу в институтах КГБ. Не говоря уже о регулярном подслушивании верхушки партии и государства, вплоть до Генерального секретаря ЦК и Президента СССР. По мнению наблюдателей, практика подслушивания продолжается и сегодня.

“После смерти “вождя” партия закачалась, начала оседать ее власть. И в то же время набирали силу карательные службы во главе с Берией. Снова коромысло власти начало съезжать в одну сторону... Вот тут-то главные наследники Сталина и решили как бы исполнить волю ушедшего “вождя” и малость отодвинуть спецслужбы от власти. Они расстреляли Берию, возложив на него все преступления, в том числе и свои собственные. Спешно спасали собственные шкуры.

Похоронив “хозяина” и убрав Берию, высшая номенклатура заключила как бы негласный договор, что “ныне и присно” партийцев из номенклатуры не будут стрелять в чекистских застенках… Несмотря на некоторое снижение влияния спецслужб в первые годы Хрущева, они, разумеется, не сидели сложа руки. Хорошо понимали, что политическое руководство все равно без них не обойдется. Так оно и произошло. Испугавшись “оттепели” 1956 года, руководство страной вернулось к репрессиям. Карательные органы воспряли духом. В некоторых случаях они сами провоцировали волнения и конфликтные ситуации, чтобы доказать собственную нужность. Так было при Хрущеве в Новочеркасске и других городах, когда применялась вооруженная сила. Так было в Алма-Ате, Фергане, Сумгаите, Вильнюсе, Риге уже во время Перестройки”.

Эпоха Брежнева — золотые годы “Номенклатурии”. Это был серьезный этап к захвату полной власти военно-промышленным комплексом и установлению военно-чекистской диктатуры. Именно застой в экономике и обстановка всеобщей безответственности создавали плодородную почву для перехода власти к силовым структурам.

“Между тем некоторые политики на Западе, с интересом наблюдая за событиями в СССР, за хаосом в экономике, всячески способствовали тому, чтобы еще в годы, предшествующие Перестройке, экономически истощить Советский Союз гонкой вооружений...

Доклады ЦРУ подтверждали, что СССР шаг за шагом идет к катастрофе, становится, по словам Тэтчер, “Верхней Вольтой с ракетами”. Гражданские отрасли государственного хозяйства, прежде всего аграрный сектор, постепенно умирали. Быстро устаревал технологический парк. Еще два-три витка в гонке вооружений — и большевистская империя рухнет под непомерной тяжестью военного металлолома. СССР прозевал, проспал и пропил две технологические революции. Этому в решающей степени способствовал еще Сталин, объявивший кибернетику “чуждой марксизму лженаукой”. Тем самым он обрек страну на длительное технологическое отставание”.

“Приход Андропова на пост генерального секретаря я встретил, мягко говоря, без восторга. Скорее всего, из-за давней и взаимной человеческой и мировоззренческой несовместимости. После Хрущева и Брежнева у Андропова не было другого пути для сохранения “Номенклатурии”, как вернуться к какой-то форме неосталинизма. Наступило золотое время политической полиции. Вот почему спецслужбы до сих пор используют любую возможность, чтобы удержать его имя в “золотой рамке”. Даже специальную премию имени Андропова установили.

План Андропова по спасению социализма, если судить по его высказываниям, состоял в следующем: в стране вводится железная дисциплина сверху донизу; координированно идет разгром инакомыслия; ожесточается борьба с коррупцией и заевшейся номенклатурой; под строгим контролем происходит умеренное перераспределение благ сверху вниз; проводится партийная чистка. Убираются из номенклатуры все, кто неугоден. Усиливается информационная война с Западом.

Существует легенда, что Брежнев был добрее и снисходительнее к инакомыслию, чем его соратники. Это сущая неправда. Он полностью поддерживал Андропова. При поддержке Брежнева последний активно проводил разного рода карательные акции против Солженицына, Ростроповича, Чалидзе, Максимова, Красина, Литвинова, Буковского, Синявского, Даниэля. С его подачи был выслан из Москвы Сахаров и многие другие истинные патриоты страны, нашедшие в себе мужество выражать точку зрения, не совпадающую с официальной”.

“Андропов нацелился на ЦК, на кабинет Генсека. Только там была верховная власть. Но там сидел Брежнев, кумир номенклатуры и ставленник ВПК. Даже если бы Брежнева парализовало, члены ПБ лично и бережно носили бы его на руках до конца жизни из машины в генсековское кресло, и обратно.

Находясь в Канаде, мне приходилось много читать и слушать о том, что происходит у нас в стране. Американская и канадская пресса в ярких красках расписывала деградацию общества и государства. Особенно всякие темные делишки то Щелокова, то похождения брежневской дочери Галины, то пьянство сына — Юрия Леонидовича. Смаковался маразм вождей-геронтократов, особенно Брежнева, Пельше, Кириленко. Зная наши нравы и принципы дезинформации, уверен, что какая-то часть этих сведений инициировалась ведомством Андропова”.

“В 1976 году Брежнев перенес тяжелейший инсульт. Последствия оказались тяжелыми. Полезла наружу мания величия — отсюда орденодождь, звезды Героя Советского Союза и Героя Соцтруда, орден Победы, золотое оружие, Ленинская премия по литературе. Номенклатура торжествовала. Она просто мечтала именно о таком, впавшем в детство Генеральном секретаре.

Андропов объективно оказался близок к своей мечте, выглядевшей как приемлемый компромисс. За Брежневым остается номинальный пост Председателя Президиума Верховного Совета СССР, а пост Генерального секретаря переходит к Андропову. Председателем Совета Министров становится Федор Кулаков. Я сам помню, как в западных газетах замелькало имя Федора Давыдовича. Эта информационная “пристрелка” тоже была организована КГБ.

Удар был внезапен: в ночь на 17 марта 1978 года Кулакова не стало. Якобы он вскрыл вены, по другим слухам — застрелился… Но я слышал и иное… В частности, о том, что Кулакова в обход Андропова убрали люди Щелокова. Щелоков, кстати, ненавидел и Горбачева — за его близость к Андропову. Когда Андропова не стало, а Черненко более всего волновало как бы дыхнуть еще раз, МВД возглавил Федорчук. Он заявил в кругу свиты, что Горбачева надо убрать...”.

“Вскоре случилось непереносимое для Брежнева: умер Суслов. Де-факто главный человек в партии. С его смертью равноценного противовеса Андропову и КГБ не оказалось. Партноменклатура потеряла самого могучего своего защитника. Но для Андропова наступил звездный час. Как я уже писал, у Брежнева хорошо работал инстинкт, и он в сложившейся обстановке переводит Андропова из КГБ в ЦК, лишая его тем самым, как представлялось, и кадровой силы, а также возможности и дальше собирать компромат на его семью. Но Андропова это не останавливает. Он усиливает прямую атаку на номенклатуру, особенно близкую к Брежневу. То там, то здесь вскрываются дурнопахнущие дела. “Зазеркалье” кидается к Брежневу. Ведь Генсек еще жив! Но жаловаться уже некому, да и бесполезно. После смерти Суслова, самоубийства Цвигуна, скандала с дочерью и сыном Брежнев ни с кем не желает разговаривать, да и здоровье его резко ухудшается”.

“О смерти Брежнева я узнал вовсе не из телеграммы МИДа, как это принято в нормальных государствах, в которых посол — во всех отношениях посол. Сижу вечером в сауне. Стук в дверь. Входит офицер по безопасности Балашов в зимнем пальто и шапке, извиняется за вторжение, но говорит, что дело срочное. Ну, думаю, опять кто-то сбежал или кого-то высылают за шпионаж. Посетитель был взволнован, лицо бледное. Наклонился к моему уху и шепчет:

— Брежнев умер.

— Но почему же вы шепотом говорите, ведь он же умер?

— Страшно как-то.

— Почему? Ведь сейчас к власти придет ваш начальник.

Он посмотрел на меня удивленно, повеселел и откланялся”.

“Начали арестовывать и расстреливать крупных воров: “сочинское дело”, “икорное дело”, “торговое (трегубовское) дело” в Москве, “хлопковое дело” с самоубийством Рашидова, “милицейское” дело с самострелом супругов Щелоковых. Дело Георгадзе, который секретарствовал в Президиуме Верховного Совета еще при Сталине. На очереди были Гришин, Промыслов, Кунаев, чуть ли не половина работников ЦК и Совмина.

Один из работников военной разведки рассказывал мне, что генералы, униженные Афганистаном, вынашивали идею ввести во всех странах Варшавского Договора, включая и СССР, военное положение по образцу Польши. Но после кончины Андропова надо было заметать следы намечаемой авантюры.

2 декабря 1984 года в результате “острой сердечной недостаточности” скончался член Политбюро ЦК СЕПГ, министр национальной обороны ГДР генерал армии Гофман.

15 декабря. На 59-м году жизни в результате “сердечной недостаточности” скоропостижно скончался член ЦК ВСРП, министр обороны ВНР генерал армии Олах.

16 декабря. На 66-м году жизни в результате “сердечной недостаточности” скоропостижно скончался министр национальной обороны ЧССР, член ЦК КПЧ, генерал армии Дзур.

20 декабря скончался член Политбюро ЦК КПСС, министр обороны СССР, Маршал Советского Союза Устинов.

Подобно Сталину, Андропов болезненно переносил разные анекдоты и слухи о себе. Ему приписывали убийства Кулакова и Машерова, само собой — смерть Цвигуна и Брежнева, покушение на папу римского, убийство болгарина Маркова, покушение на Рейгана и многое другое. Доказательств не было, но слухи прилипчивы.

Но что бы там ни было, он достиг своей цели. В известной мере на какое-то время с двоевластием было покончено. Впервые с 1917 года власть в стране захватил шеф тайной полиции. Этого побаивался Ленин, косо поглядывая на Феликса. Этого боялся и Сталин, считая за благо не мудрить особо, а время от времени расстреливать шефов тайной полиции вместе с их многочисленным аппаратом. О высшей власти мечтал и Берия, заплатив за свое тщеславие головой.

А вот Андропова можно назвать “состоявшимся Берией”.

“Остатки “вечно вчерашних” сил, группировавшихся вокруг Крючкова и кучки военных и партийных фундаменталистов, лихорадочно пытались приостановить крах большевизма, чтобы сохранить власть. Кое-что получалось, но далеко не все. Еще до мятежа 1991 года РКП, выделившаяся из КПСС при прямой поддержке КГБ, стала быстро плодиться. В метрике о рождении Либерально-демократической партии говорилось:

“Управление делами ЦК КП РСФСР, действующее на основании положения о производственной и финансово-хозяйственной деятельности, в лице управляющего делами ЦК т. Головкова, с одной стороны, и фирма “Завидия” в лице президента фирмы т. Завидия, именуемая в дальнейшем “Фирма”, с другой стороны, заключили договор о нижеследующем: Управление предоставляет Фирме временно свободные средства (беспроцентный кредит) в сумме 3 (три) миллиона рублей”.

“Последние годы горбачевского правления были временем постоянных кризисов: то табачного, то мыльного, то еще какого-нибудь. Я уверен, что эти кризисы не были случайными. Они создавались теми, кто выступал против Перестройки. КГБ был активной стороной в этом саботаже”.

Двоевластие продолжалось, что и было решающим тормозом реформ. КГБ к тому же явно усилил работу по внедрению демократическое движение своих людей. В психологии номенклатуры мало что менялось. Подспудное, тайное влияние КГБ доминировало, мало того, оно ложилось на удобренную почву — на страхи и прямые связи спецслужб с номенклатурой. “Бойцы невидимого фронта” и сегодня весьма заметны в Думе, правительстве, в администрации Президента.

Призванные руководить местью

Разрушь — и наступит радостное упоение местью. Отними — и насытишься справедливостью. Убей — и тебя наполнит чувство силы и превосходства над другими...

“Потрясает своим мужеством и прозорливостью письмо гениального ученого, лауреата Нобелевской премии академика Ивана Павлова, направленное в декабре 1934 года правительству СССР. Он писал:

“Вы напрасно верите в мировую революцию. Вы сеете по культурному миру не революцию, а с огромным успехом фашизм. До вашей революции фашизма не было. Ведь только политическим младенцам Временного правительства было мало даже двух ваших репетиций перед Вашим Октябрьским торжеством. Все остальные правительства вовсе не желают видеть у себя то, что было и есть у нас, и, конечно, вовремя догадываются применить для предупреждения этого то, чем пользовались и пользуетесь Вы, — террор и насилие. Разве это не видно всякому зрячему?”.

Сошлюсь и на более поздний документ. 20 декабря 1957 года председатель КГБ Серов пишет в ЦК записку об антисоветских настроениях крупнейшего ученого ХХ столетия, тоже нобелевского лауреата Льва Давидовича Ландау. В беседе с ученым Мейманом Ландау заявил: “То, что Ленин был первым фашистом, — это ясно”.

Великие ученые сделали этот вывод, не зная и сотой доли той информации, которая доступна нам сегодня”.

“Гимном рабочего класса отныне будет песня ненависти и мести”, — писала газета “Правда” 31 августа 1918 года, повторяя слова Ф. Дзержинского, гласящие, что большевики призваны историей направлять и руководить ненавистью и местью”.

“В России до сих пор спорят об очевидном: убирать Ленина из мавзолея или нет, считать его автором счастья на всей планете или нет, сохранять его изображения в тысячах бронзовых уродов на городских площадях и прочих местах России или нет”.

“В бурные дни августа 1991 года (во время антигосударственного мятежа большевиков) я выступал на митингах, в том числе и на Лубянке. Психологически это были необыкновенные дни. Толпа на Лубянке была огромная. Что бы я ни сказал, толпа ревела, гремела аплодисментами. Кожей ощутил, что наступает критическая минута. Задай я только вопрос вроде того, а почему, мол, друзья мои, никто не аплодирует в здании за моей спиной и, мол, любопытно, что они там делают, — случилось бы непоправимое.

Я понял, что взвинченных и готовых к любому действию людей надо уводить с площади, и как можно скорее. Быстро спустился вниз и пошел в сторону Манежной площади.

Меня подняли на руки, я барахтался — наверное, до этого только мать держала меня на руках да еще медицинские сестры в госпитале во время войны — и так несли до поворота на Тверскую улицу.

Милиция была в растерянности, увидев массу людей, заполнившую улицу. Меня проводили до здания Моссовета. До сих пор уверен, что, не уведи я людей с площади именно в тот момент, трагедия была бы неминуема. Толпа ринулась бы громить здание КГБ”.

Детский ГУЛАГ

Нет большей подлости, чем война власти с детишками с использованием всей мощи карательного аппарата. Опираясь на указания Политбюро ЦК, лично Ленина и Сталина, большевики создали особую систему “опального детства”. Эта система имела в своем распоряжении детские концлагеря и колонии, мобильные приемно-распределительные пункты, специальные детские дома и ясли.

Дети должны были забыть, кто они, откуда родом, кто и где их родители. Это был особый — детский ГУЛАГ...

“Если обратиться к самым первым именам и фамилиям в детском расстрельном реестре, то начинать надо с царской семьи, с расстрела царя Николая II и его семьи в Ипатьевском доме в Екатеринбурге. Этот расстрел организовало правительство Ленина. Потом оно организует еще миллионы расстрелов”.

“В 1919 году в Петрограде расстреляли родственников офицеров 86-го пехотного полка, перешедшего к белым, в том числе и детей. В мае 1920 года газеты сообщили о расстреле в Елисаветграде четырех девочек 3—7 лет и старухи-матери одного из офицеров. “Городом мертвых” называли в 1920 году Архангельск, где чекисты расстреливали детей 12—16 лет”.

“Нет прощения тому, что запечатлено в оперативном приказе Ежова № 00486 от 15 августа 1937 года “Об операции по репрессированию жен и детей изменников Родины”. Приведу некоторые положения этого чудовищного документа (с соблюдением его стилистики):

“Подготовка операции. Она начинается с тщательной проверки каждой семьи, намеченной к репрессированию. Собираются дополнительные компрометирующие материалы. Затем на их основании составляются: а) общая справка на семью…; б) отдельная краткая справка на социально опасных и способных к антисоветским действиям детей старше 15-летнего возраста; в) именные списки детей до 15 лет отдельно дошкольного и школьного возраста.

Справки рассматриваются наркомами внутренних дел республик и начальниками управлений НКВД краев и областей. Последние: а) дают санкции на арест и обыск жен изменников родины; б) определяют мероприятия в отношении детей арестуемой.

Производство арестов и обысков. Аресту подлежат жены, состоящие в юридическом или фактическом браке с осужденным в момент его ареста. Аресту подлежат также и жены, хотя и состоявшие с осужденным к моменту его ареста в разводе, но причастные к контрреволюционной деятельности осужденного, укрывавшие его, знавшие о контрреволюционной деятельности, но не сообщившие об этом органам власти. После производства ареста и обыска арестованные жены осужденных конвоируются в тюрьму. Одновременно порядком, указанным ниже, вывозятся дети.

Порядок оформления дел. На каждую арестованную и на каждого социально опасного ребенка старше 15-летнего возраста заводится следственное дело. Они направляются на рассмотрение Особого совещания НКВД СССР.

Рассмотрение дел и меры наказания. Особое совещание рассматривает дела на жен изменников родины и тех их детей, старше 15-летнего возраста, которые являются социально опасными и способными к совершению антисоветских действий. Социально опасные дети осужденных, в зависимости от их возраста, степени опасности и возможности исправления, подлежат заключению в лагеря или исправительно-трудовые колонии НКВД, или выдворению в детские дома особого режима Наркомпросов республик.

Порядок приведения приговоров в исполнение. Осужденные социально опасные дети направляются в лагеря, исправительно-трудовые колонии НКВД или в дома особого режима Наркомпросов республик по персональным нарядам ГУЛАГа НКВД для первой и второй групп и АХУ НКВД СССР — для третьей группы.

Размещение детей осужденных. Всех оставшихся после осуждения детей-сирот размещать: а) детей в возрасте от 1—1,5 лет до 3-х полных лет в детских домах и яслях Наркомздравов республик в пунктах жительства осужденных; б) детей в возрасте от 3-х полных лет и до 15 лет — в детских домах Наркомпросов других республик, краев и областей (согласно установленной дислокации) и вне Москвы, Ленинграда, Киева, Тбилиси, Минска, приморских и пограничных городов. В отношении детей старше 15 лет вопрос решать индивидуально.

Грудные дети направляются вместе с их осужденными матерями в лагеря, откуда по достижении возраста 1—1,5 лет передаются в детские дома и ясли Наркомздравов республик. В том случае, если сирот пожелают взять родственники (не репрессируемые) на свое полное иждивение, этому не препятствовать.

Подготовка к приему и распределению детей. В каждом городе, в котором производится операция, специально оборудуются приемно-распределительные пункты, в которые будут доставляться дети тотчас же после ареста их матерей и откуда дети будут направляться затем по детским домам”.

В который раз я перечитываю этот приказ и каждый раз впадаю в смятение: не подделка ли все это? Увы, так оно и было. По состоянию на 4 августа 1938 года у репрессированных родителей были изъяты 17 355 детей и намечались к изъятию еще 5000 детей. 21 марта 1939 года Берия сообщал Молотову о том, что в исправительно-трудовых лагерях у заключенных матерей находятся 4500 детей ясельного возраста, которых предлагал изъять у матерей и впредь придерживаться подобной практики. Детям начали присваивать новые имена и фамилии”.

“Одним из поводов к очередному ужесточению уголовного законодательства в отношении детей стало письмо Ворошилова от 19 марта 1935 года, направленное на имя Сталина, Молотова и Калинина. Девятилетний подросток напал с ножом на сына заместителя прокурора Москвы Кобленца. Ворошилов недоумевал: почему бы “подобных мерзавцев” не расстреливать?

Откликаясь на просьбу о расстреле “подобных мерзавцев”, ЦИК и СНК СССР 7 апреля 1935 года издают постановление “О мерах борьбы с преступностью среди несовершеннолетних”. В нем сказано: “…несовершеннолетних, начиная с 12-летнего возраста, привлекать к уголовному суду с применением всех мер уголовного наказания”. В связи с этим на местах возник вопрос о возможности применения к детям высшей меры наказания. Разъяснение Политбюро от 20 апреля 1935 года подтверждало, что к числу мер уголовного наказания относится также и высшая мера (расстрел).

В мае 1941 года НКВД издает распоряжение о создании агентурно-осведомительной сети в трудовых колониях подростков. Резидентами должны быть члены ВКП(б)...

Ярким примером фальсификации обвинений против несовершеннолетних является дело 16-летнего Юрия Каменева, расстрелянного по приговору Военной коллегии от 30 января 1938 года. Не имея никаких доказательств его виновности, Военная коллегия в своем приговоре указала:

“Каменев, находившийся под идейным влиянием своего отца — врага народа Каменева Л. Б., усвоил террористические установки антисоветской, троцкистской организации; будучи озлоблен репрессией, примененной к его отцу как к врагу народа, Каменев Юрий в 1937 году в г. Горьком высказывал среди учащихся террористические намерения в отношении руководителей ВКП(б) и Советской власти”.

В годы Отечественной войны гитлеровцы гнали детей в одну сторону — в Германию, а сталинцы в другую — в Среднюю Азию, Казахстан, на Восток. В дальние края поехали дети немцев, чеченцев, калмыков, ингушей, карачаевцев, балкарцев, крымских татар, болгар, греков, армян, турок-месхетинцев, курдов, а после войны — украинцев, эстонцев, латышей, литовцев. На апрель 1945 года в Казахстане, Киргизии и Узбекистане оказались 34 700 детей-карачаевцев моложе 16 лет. В Узбекистан привезли 46 000 детей из Грузии. В первые годы жизни на новых местах смертность среди переселенцев достигала 27 процентов в год, в основном это были дети.

Горькую чашу спецпоселенца пришлось испить калмыцкому поэту Давиду Кугультинову.

“Переступил порог, — вспоминает Кугультинов, — дети. Огромное количество детей до 6 лет. В маленьких телогреечках, в маленьких ватных брючках. И номера — на спине и на груди. Как у заключенных. Это номера их матерей. Они привыкли видеть возле себя только женщин, но слышали, что есть папы, мужчины. И вот подбежали ко мне, голосят: “Папа, папочка”. Это самое страшное — когда дети с номерами. А на бараках: “Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство”.

Сегодня многие из лагерных детей уже в преклонном возрасте... И недалеко то время, когда сталинские сироты останутся единственными живыми свидетелями преступлений фашистского режима. А потом и они уйдут”.

Редакция

Электронная почта: polit@polit.ru
VK.com Twitter Telegram YouTube Яндекс.Дзен Одноклассники
Свидетельство о регистрации средства массовой информации
Эл. № 77-8425 от 1 декабря 2003 года. Выдано министерством
Российской Федерации по делам печати, телерадиовещания и
средств массовой информации. Выходит с 21 февраля 1998 года.
При любом использовании материалов веб-сайта ссылка на Полит.ру обязательна.
При перепечатке в Интернете обязательна гиперссылка polit.ru.
Все права защищены и охраняются законом.
© Полит.ру, 1998–2024.