Сегодня, 27 ноября, в Чечне прошли парламентские выборы. То есть кремлевский «политический процесс» можно считать состоявшимся. Рамзан Кадыров еще в середине дня объявил выборы состоявшимися и успешными. Видимо, ждать подсчета результатов ему было неохота. Да и чего их ждать, когда все было посчитано и оговорено сильно заранее?
Предвыборная кампания проходила на редкость бессобытийно. И на этот раз, в отличие от предыдущих чеченских выборов, соответствующее законодательство, в общем и целом, соблюдалось. Кроме разнообразных агитационных материалов «Единой России», можно было увидеть множество плакатов КПРФ, СПС, в меньшей степени - «Яблока», «Евразийского Союза» и других. Республиканский телеканал «Вайнах» крутил рекламные ролики партий, предоставлял время кандидатам, которые один за другим озвучивали (а в большинстве случаев - зачитывали) свои мало чем отличающиеся друг от друга программы. Те, кто ожидал увидеть на избирательном рынке засилье «Единой России», по аналогии, скажем, с засильем «кадыровской» агитации перед президентскими выборами 2003 года, были обмануты в своих ожиданиях. Не зафиксировано, в отличие от предыдущих «этапов политического процесса», и случаев давления на кандидатов и расправы над сотрудниками избирательных штабов. Даже «грязные технологии» и «черный PR» в данном случае не использовались. Зачем?..
Участники кампании дружно высказывали уверенность, что выборы будут демократическими, а также намерения наблюдать за выборами на каждом участке. При этом на заданный в неформальной беседе вопрос «Значит ли это, что фальсификаций не будет?», - лидер регионального отделения одной из демократических партий ответил: «Нет, это значит, что фальсификации будут происходить с согласия всех наблюдателей».
Фактически ни в манипуляциях на уровне агитации, ни в силовом давлении на оппонентов при подготовке к парламентским выборам не было необходимости – на борьбу или хотя бы на малейшую интригу не было даже намека, а ведущие фигуры в партиях СПС и Яблоко на федеральном уровне в неофициальной обстановке говорили о том, что не расценивают эти выборы как реальные выборы, а число их мест в будущем парламенте заранее согласовано с властью. Ведь и Кремлю, и чеченскому руководству важно создать иллюзию плюралистического парламента.
Партийная агитация в принципе являлась агитацией для проформы. Настоящей же агитацией в ходе подготовки парламентских выборов стала демонстрация мощи «кадыровского» клана, нацеленная на то, чтобы жители республики не сомневались – реальная власть в Чечне принадлежит Рамзану Кадырову, и парламент станет еще одним органом власти, поддерживающим выбранный курс. С самого начала очевидным было не только то, что наибольшее число мест в парламенте получит «Единая Россия», но и то, что остальные партии не более, чем придатки властного клана.
Так или иначе, Рамзан со своим заявлением, может, несколько и поторопился – по формальным соображениям стоило хоть до вечера дотянуть. Но ничего неожиданного в этом не было. Скучно… Да и сам день голосования прошел невыносимо скучно. Кто б сомневался с самого начала…
Хотя, каюсь, один раз усомнилась. Вечером 25 ноября, собирая рюкзак в дорогу, поймала себя на том, что с утра минимум раз 15 раз в разговорах с иностранными журналистами повторила, что скучно будет до зубовного скрежета. И тут же кольнула мысль, что последний раз в отношении чеченской командировки сказала нечто подобное 8 мая 2004 года, в Грозном. Стояла на залитой утренним солнцем городской площади и лениво говорила знакомому, что раз уж ему по долгу службы положено на следующий день снимать кадыровский парад на стадионе «Динамо», то пусть уж идет, а я лучше поеду в одно горное село, куда давно собиралась. Здесь-то совершенно нечего ловить. Тоска. Он согласно кивал, отвечал, что тоже бы лучше в горы, но человек подневольный… На том и разошлись, договорившись 9-ого встретиться ближе к вечеру. Но не довелось. Парень погиб в том же взрыве, что и Ахмад-Хаджи. 9 мая не оправдало наших общих ожиданий. Наверное, в таких местах, как Чечня, нельзя загадывать наперед …
Но в этот раз, действительно, ничего не произошло. Хотя солнце поздним ноябрьским днем сияло совсем как тогда, в первую декаду мая, и небо было вызывающе голубым. В квартире, где мы только что устроились на ночлег после «дня голосования», не работает телевизор, но ничуть не сомневаюсь, что в новостях хотя бы один раз сказали, что «этот неожиданно для ноября солнечный день полностью соответствовал праздничному настроению избирателей».
С утра в Грозном было пустовато. Не той тревожной, выморочной пустотой, которая запомнилась и по кадыровским, и по алхановским выборам, но по сравнению с предыдущим днем, когда в центре города, на Проспекте Победы, было просто не протолкнуться, а от нетерпеливых автомобильных гудков разламывалась голова, улицы казались почти безлюдными. В магазинчике, отпуская нам минералку, продавец недовольно бухтел, что как выборы, так за день три с половиной покупателя, и, наверное, стоит закрыться пораньше. Привык ведь народ в день голосования либо уезжать вовсе, либо по домам сидеть, а привычка вторая натура…
В Заводском районе на 17-ом участке ближе к 11 утра не происходило ровно ничего. Избирателей почти не было. Явка предсказуемо стремилась к тридцати процентам. За столом скучали наблюдатели и абсолютно ни на что не жаловались. Один из них, правда, предложил подъехать к кандидату-одномандатнику Хамзату Саламову, который хотел бы в приватной обстановке перемолвиться парой слов.
Сорокавосьмилетний Саламов в высокой папахе выглядел очень представительно. До 1996 года был имамом, заместителем муфтия в местной мечети. Теперь уже несколько лет руководит Фондом по возрождению духовных ценностей, милосердия и нравственности. И оказывается, когда в самом начале «конституционного процесса в республике», в 2002 году, к президенту Путину приезжала делегация из 18 чеченских общественных и религиозных деятелей, чтобы «заронить в его сердце» мысль о том, что чеченскому народу необходима Конституция и, соответственно, референдум, Хамзат в этой делегации занимал не последнее место. И даже предложил Путину сделать 2003 год годом мира и согласия в Чеченской Республике. Тот на словах идею поддержал, но «ничего так и не произошло, хотя референдум в марте 2003, конечно, прошел. А еще Путин потом обещал, что на президентских выборах, «хотя и поддерживает Ахмада Кадырова, даст чеченскому народу сделать свой свободный выбор. Тогда мы ему поверили, а как он сдержал свое обещание – это все мы знаем». Здесь кандидат в депутаты сдержанно смеется и подмигивает. Группа его соратников, присутствующих при разговоре, со знанием дела улыбается и кивает.
«Понимаете,-- развивает нехитрую мысль кандидат, -- когда знаешь, что все уже расписано, это не дает примирения и согласия. Наоборот, это только усугубляет ситуацию. Вот и с парламентом так же. Нет-нет, фальсификаций не будет. Просто пройдут люди, которые нужны. А что я? Люди меня знают, уважают, но я ведь в мечети к газавату не призывал, я с 1991 года не менялся, а у нас, оказывается, чтобы быть теперь во власти, нужно было объявить сначала газават, повоевать, и потом раскаяться, измениться. Знаете, зачем я хотел в парламент? Чтобы поставить на государственный вопрос, что сейчас самое главное не фабрики, заводы и рабочие места, а примирение и согласие… Но чтобы было примирение, власть должна показать, что этого хочет. Показать делом!».
На резонный вопрос, что же именно должна сделать власть с целью продемонстрировать свою готовность содействовать примирению и согласию, Хамзат отвечать отказывается наотрез: «Я уже и так слишком много сказал. Слишком неосторожно. Мы-то все знаем, что для этого нужно сделать. И Вы, и я, и они вот знают. Но лучше об этом говорить не будем». Сидящие рядом мужчины согласно кивают.
Сейчас, в последний день «завершающего этапа политического процесса», люди боятся еще сильнее, чем на его первой стадии, в начале 2003 года. Даже тогда говорили откровеннее. Кстати, забегая вперед, вечером 27 ноября с того же 17 участка в Заводском районе нам сообщили, что бюллетени за кандидата «Единой России» там подбрасывали в урну пачками и совершенно открыто, а Хамзат Саламов, естественно, не прошел. Мы спросили, собирается ли он жаловаться в инстанции, но Хамзат сказал, что не хочет «усугублять свое и без того тяжелое положение. Сделаешь что неосторожное, и просто прихлопнут».
Вдоволь насладившись красотами Грозного в день голосования, сфотографировав море разноцветных предвыборных плакатов на пустых улицах, а заодно гордую вывеску магазина «Pierre Cardin» на одном полуразрушенном здании и кофейню «Кофетун (Coffee and Tea House)» -- нет, ну совсем как в Москве, даже кофейная чашечка на эмблеме та же – в первом этаже другого не менее побитого дома, сами для себя неожиданно срываемся в горы, в Шатой. Оттуда позвонил знакомый знакомого, кандидат-одномандатник Руслан Демельханов, с криком: «Здесь будут огромные нарушения! Приезжайте срочно и других привозите!». И как было не поехать? Тем более, дорога хоть и тяжелая, но от красоты аргунского ущелья просто дух захватывает, особенно в ясный день.
В райцентре Шатой возле местного избирательного участка (№ 313) районный отдел культуры устроил праздничный концерт. Гитара перекликается с гармошкой. Песни распевают самые веселые. И соскучившиеся по развлечениям парни в камуфляже и девушки в ярких кофточках с энтузиазмом отплясывают лезгинку. Председатель избиркома, Комета Касиева, молодая, издерганная бухгалтерша местной администрации, уводит нас из тесной комнатки поговорить «в другой кабинет, чтоб не мешать голосованию». Но в кабинете обстоятельно закусывают двое российских военнослужащих. Женщины подкладывают им еду в тарелки, подливают чай… В общем, наш с Кометой разговор в ходе чужого обеда получается отрывочным и бессодержательным. Она нервно дергает за кончики свою косынку, бубнит, что явка будет стопроцентной, как всегда, и выборы идут успешно, и «от парламента люди ждут самого лучшего, мира, справедливости, а вообще, парламентские выборы – самые важные, решающие, потому что без парламента нет закона». В селе всего 1503 избирателя, из них 502 – российские военнослужащие. Все военные уже, конечно, проголосовали, но и гражданские от них «не отстают». На этой ноте откланиваемся и уходим. Что толку мучить бедную Комету, то и дело переводящую взгляд с нежданных гостей, на глазах и мерно жующих вояк?..
В Шатойском районе много военных. На постоянной дислокации стоит 2700 человек, считая пограничников и комендатуру. И все они голосуют. Избирателей вместе с ними всего около 10 тысяч. В общем, доля армейских голосов впечатляющая. Плюс на фоне их присутствия люди голосуют активнее. Все прозрачно. Все на виду. И села такие маленькие. Незаметно уклониться от исполнения гражданского долга, как в Грозном, нет никакой возможности. А за уклонение мало ли что будет…
Находим сорвавшего нас с места Руслана Демельханова. В начале войны он стал заместителем главы администрации Шатойского района, а потом, не поладив с начальником, ушел представлять свой район в Госсовете ЧР. Неплохая работа, но ведь как только будет сформирован Парламент, Госсовет распустят. Место в Парламенте Демельханову, вроде, было обещано. Но в последнее время позиции Госсовета сильно ослабли. Председатель этого «предпарламентарного» образования, Таус Джабраилов, который в списке Единой России должен был стоять вторым номером, вообще оказался совсем не у дел и даже, как поговаривает вся Чечня, – скорость слуха быстрее скорости звука – был бит Рамзаном Кадыровым по лицу за некоторые всплывшие несанкционированные махинации. Короче, Демельханов больше ни в чем не уверен, и на «его» место из центра активно пытаются протолкнуть Розу Исаеву, адвоката и, главное, вдову первого председателя Госсовета ЧР, Хусейна Исаева, погибшего во время взрыва Дома Правительства в 2002.
Демельханов возмущен сложившейся ситуацией: «Мне фактически сказали – зря ты туда лезешь, уходи лучше. Но я этого так не оставлю! Вон, Тауса из списка Единой России вычеркнули, а еще один наш член Госсовета, Алауди Селимгериев, сначала в список попал, а потом раз - и нет его имени. Он приходит: мол, как же так, конференция же меня утвердила, а ему говорят: ‘Слушай, ты в СПС сходи. Пусть они тебя вставят’. Нет, я-то буду разбираться. Я уже и с военными встречался, и с комендантом, и с командиром пограничников, и с начальником ФСБ. Я им всем сказал – мне нужны честные выборы. Я сказал, что есть информация: когда свезут протоколы со всех участков, их подделают в территориальной комиссии. И они, кажется, поняли. Вот, кстати, смотрите, все пограничники за меня уже проголосовали… Видите, копия протокола?».
Вряд ли помогать Демельханову договариваться входит в наши задачи. Он и без нас справится. А если не справится, значит – не судьба. Едем дальше по району. Помятой, Урдюхой… Маленькие села с забавными названиями. Время уже к четырем. Народ, в основном, проголосовал. Кто-то по двое в будке. Кто-то по чужим паспортам. Глава общей администрации Урдюхоя, Соты и Юкерчь-Килоя, Хамид Мансураев, сидит на участке № 317: «Здесь все замечательно. Всего 182 избирателя, а 166 уже проголосовало. Мы как на референдуме включились, так во всех выборах активно участвуем. На референдуме, между прочим, первое место по району заняли, и нам за это был денежный презент. Парламент – это очень нужно. Ведь с ним и закон будет. А сейчас скажешь одному: "Что ж ты делаешь?" А он тебе: «Я только Путину подчиняюсь!» или «Я только Рамзану подчиняюсь!»… А самая популярная партия у нас – «Единая Россия», потому что с самого начала с нами была, еще с тех пор, когда в 2000 году сюда российские войска вошли…».
Уже затемно, вместо того чтобы возвращаться назад в город, заехали в село Улус-Керт. Живет там около 600 человек, и стоит оно совсем на отшибе. Не знаю, какая вожжа нам под хвост попала.
Когда-то, до первой войны, дороги здесь были широкие и ровные. Очень широкие и очень ровные. По ним огромные БелАЗы тянулись в горы – к Ярыш-Марды, к Дачу-Борзою, к Улус-Керту - и возвращались обратно в Чири-Юрт, гружённые доломитом для Чеченского цементного комбината. Но комбинат был разрушен в мае 1995-го, – его неделю «утюжила» артиллерия группировки Шаманова с противоположного берега Аргуна - и теперь от него остался лишь силуэт. Предприятие, дававшее работу людям из Шалинского, Урус-Мартановского, Грозненского и Шатойского районов, встало. За десять лет грунтовые дороги размыло...
Впрочем, пешему достаточно тропы. Один раз здесь пытались пройти – и прошли! – боевики Хаттаба. 31 марта 2000 года, пройдя через боевые порядки уничтоженной в многочасовом бою шестой роты псковских десантников, они вырвались из «мешка» в Аргунском ущелье и растворились в горах восточной Чечни, Ичкерии. Быстрой победы не получилось. Хаттаба отравили через два года, в апреле 2002-го, а война в этой «горно-лесистой местности» всё продолжается…
По темным дорогам ездить небезопасно, а уж по темному бездорожью, в медвежьем углу… Но так уж получилось. Вроде, накануне кто-то говорил, что неблагополучно в этом селе, не в плане выборов, а вообще - нехорошо. И не были мы там никогда раньше. И хотели, наверное, после целого дня бессмысленной чехарды поговорить не про выборы… Долго плутали, но все-таки добрались.
Глава администрации, Зулай Весингериева, совсем немолодая, плотная тетка в черном платке в недоумении посмотрела на появившихся из темноты москвичей: «Это ж надо, и совсем в ночи! Проходите в дом!». В натопленной комнате на диване скрючилась крохотная древняя старуха в пестром халате. При виде гостей встрепенулась, что-то прокричала по-чеченски. Залай ответила ей в самое ухо. Та закивала, прокричала еще что-то и сдвинулась на угол дивана, указывая костлявым пальцем на освободившееся место рядом с собой. Зулай улыбнулась: «Вы вошли, она сказала – не чеченцы. Я объяснила, что с Москвы. Она говорит: ‘Ничего, русские не хуже чеченцев. Пускай садятся.’ Это мама моя. Она 1895 года рождения. Почти не слышит совсем и видит плохо, но в разуме и поговорить любит. Только кричит громко. Потому что сама не слышит. Вы садитесь, вон она показывает…».
110 лет. Подумать страшно. Революция, война, депортация, возвращение, война, снова война… Сколько выпало одному человеку, сколько пережила эта старуха. И – «русские не хуже чеченцев. Пусть садятся»…
Размещаемся на диване. Бабушка удовлетворенно кивает, снова обращается к дочери – на этот раз требует накормить гостей. Долго отказываемся, ссылаясь на позднее время и необходимость возвращаться в город. Нам бы задать всего пару вопросов…
«Вы, наверное, хотите узнать про выборы? -- кивает Зулай. - Давайте я сама скажу, как думаю, ладно? Сегодня для нас очень сложное время. Шесть лет войны – это не так мало. Знаете, референдум, это была большая ошибка России. Я это сейчас понимаю. А тогда мы его проводили, потому что так хотелось верить в хорошее. Меня в самом начале войны люди сами попросили встать во главе села. Они меня выдвинули. Ведь я их детей в школе учила и лечила их. Врача-то здесь нет, сама наловчилась как-то. Нужна я им. И я согласилась. Людей же надо защитить. Возглавила село. Меня спрашивали: «Зулай, нам нужно голосовать?». И я отвечала: «Конечно нужно!». Мне говорили: «Мы ж не знаем за кого голосовать, ты за нас галочку поставь!». И я объясняла, делала. А сейчас думаю: неужели мы не могли подождать эти шесть лет, посмотреть, понять, как правильно, а потом уже сделать настоящий выбор?
Зачем мы спешили? Ведь как все было? Глава района в администрации сел указания дает, кого надо, чтобы выбрали. И мы всегда слушались. Мы за Путина голосовали. Пусть! Лишь бы война кончилась! Потом за Аслаханова голосовали, чтоб он в Думе сидел. Да пусть сидит, какая разница! Назначили референдум. Люди, вообще, не знали, что это. Я и сама не знала, хотя с высшим образованием. Потом рассказали что-то, и я подумала – республике, правда, нужна Конституция. Но ведь своя была нужна, чеченская, а эта называется «Конституция Чеченской Республики», но в ней много нечеченского, понимаете? Ее не мы писали. Вот, матери моей в ее сто с чем-то лет, думаете, ей нужен референдум? Ее три раза за жизнь выселяли из Улус-Керта, и три раза она возвращалась. Что ей нужно? Чтобы дома жить. Чтобы рядом дети и внуки. Чтоб не убивали никого. Чтоб бомбы с неба не сыпались. Зачем ей референдум?.. Ладно. Тогда проголосовали. Думали, прекратятся похищения людей, убийства. А у меня сына после референдума убили, и других парней убивали…
После референдума президентские выборы. Мы всем селом хотели за Малика Сайдуллаева голосовать. Настроились. Пусть он из Москвы, но у него бизнес, деньги, он поможет республике. Так нет, убрали Малика. Мы подумали – тогда за Абдуллу Бугаева проголосуем. Он коммунист, идеологический человек. Может, с ним будет лучше, может, все вернет на свои места… А нам говорят: «За Кадырова надо…». Проголосовали. Может, если бы ему дали дожить до этого времени, он бы что-то исправил, но увидели, что он по своему пути пошел, и его убрали. И снова выборы. А теперь -- парламент. Все уже распределено по кланам, по родственникам. В моем селе от этого ничего не изменится. И я не буду больше для этого ничего делать. Нет у меня ни веры, ни желания, что что-то улучшится.
У нас в селе только за эту войну 40 ребят погибло. И мне не важно, кто – боевик, кадыровец, басаевец! Это молодой парень убит, а он жить должен!
Про нас говорят – террористы, экстремисты… Да нас сделали такими. У меня в селе 104 ребенка. Что они видели кроме войны, автоматов, бомбежек. Каждую ночь с полуночи до шести утра вокруг села бомбят. А они так растут. И ничего нет. Даже школы нет.
Я вам все это говорю, потому что просто хочу, чтобы вы рассказали о нас, – это село видело столько горя.
В 1999 году мы остались в селе – не верили, что Россия с нами такое сделает. С беженцами вместе нас было 1700 человек. И 24 ноября село закрыли. Мы голодали, а нас не выпускали из Улус-Керта. Мы сидели по подвалам. Матери кормили детей кукурузными зернами…
18 января первая ракета в пять утра упала на мой дом. Погиб отец, двоюродный брат с женой (у них годовалый ребенок остался)… Я как глава села работаю с федеральной властью в Чечне, но я чеченка, и такую несправедливость невозможно видеть.
8 февраля нам дали три часа, чтобы выйти из села. До Чири-Юрта было идти 19 километров пешком, и матери с детьми бежали, двигалась колонна, а на нас летели бомбы. Когда 5 апреля мы сюда вернулись, здесь не было ни одного целого дома. Тут месиво было. Мы больше 200 голов убитого скота вывезли из села. И с тех пор от этой власти, которую мы раз за разом выбираем, мы ничего не видим.
У меня война убила отца, мужа, сына. Только один сын со мной остался, и я его из дома не выпускаю, чтобы не убили, не сожгли, не украли. Когда крадут людей, может, кто из них что-то и сделал, но ведь и невинных так много…
Я глава этой общины. За мной стоит 611 человек. И нам плохо! Может, и есть какие-то чеченцы, которым хорошо, но нам – плохо. А те, которым хорошо, живут, наверное, в Москве, и дети у них в школу ходят. А у нас кто растет? 104 бандита? Без школы, без всего! И Россия еще получит это поколение! А потом что, опять война?
Я хочу, чтобы вы все это повторили, от моего имени. Я за свое село говорю, нам плохо!
Нас называют регионом России, но ничего же нет! Если убивают чеченца, ничего не происходит. Ни суда, ни прокуратуры реально нет. И никакой помощи. Мы дорогу сами делаем – с лопатами выходим. Сами газ провели.
Если бы Россия захотела, у нас была бы другая жизнь. И никакой иностранной гуманитарной помощи было бы не нужно. Если бы Россия сказала - ну, бомбили мы вас, ну, может, ошиблись, но давайте помиримся. Давайте, мы вам поможем восстановиться, определиться. Вы наш язык знаете, культуру. Мы легко друг друга поймем. Почему России не протянуть нам руку?
Нам все равно, с кем мы будем – с Россией, с Индией, с Америкой! Мы просто хотим жить на этом клочке земли. Мы не просим, чтобы богато жить, хоромы себе строить. Нам очень мало надо – в лес ходить, от него кормиться, как раньше, держать огород, скотину… А пока единственная действительность в том, что, действительно, убивают людей».
27 ноября 2005 года в Чечне прошли парламентские выборы. Прошли в атмосфере тотального страха. Непрекращающееся в республике насилие не оставляло никаких шансов на то, что эти выборы хоть в минимальной степени будут честными и свободными. Но организаторов «политического процесса» это не остановило. Проводимая на протяжении последних нескольких лет последовательная имитация избирательного процесса вкупе с политикой «чеченизации» конфликта не служат стабилизации ситуации, а, напротив, лишь усугубляют затяжной кризис и способствуют продолжению кровопролития.
Партии и кандидаты, сегодня оказавшиеся в свежеиспеченном парламенте, замалчивали самые важные для жителей республики проблемы. Они не говорили о том, что людей похищают силовики, о том, что преступления не расследуются, о том, что в Чечне продолжают убивать, и если не остановиться, не начать поиск новых решений, еще один виток войны – неизбежен. Некоторые молчали потому, что в ситуации истинного урегулирования конфликта они потеряют свои привилегии. Некоторые – потому что боялись за свою безопасность, за безопасность своих близких.
Зулай Весингериева больше не смогла молчать. Почему она заговорила именно сейчас? Может, от усталости. Может, от отчаянья. Скажу одно: она не просила у нас ничего, кроме одного, - чтобы мы передали ее слова другим и обязательно назвали ее по имени.
Такие обещания страшно выполнять, но не выполнить нельзя. Может быть, ее смелость послужит ей защитой. Сегодня, после 11 лет почти непрерывной войны, в Чечне остается все меньше людей, которые не боятся говорить правду. Но пока есть такие люди, есть и надежда, что их услышат и что-то изменится.
27 ноября 2007 года, Грозный
