Вот, пригодилось это странное слово. Но для иной цели, чем та, ради которой ввел в обиход этот термин Лев Николаевич Гумилев. То есть не ради описания столь болезненной проблемы необыкновенной витальности и повышенной рождаемости народов Востока относительно медленно вымирающей Европы.
Она, несомненно, актуальна и важна, но в данном случае мы об ином.
Издавна в нашей интеллектуальной среде блуждает идея о разделении России на две нации, разведенных отнюдь не этнически, но по типу мышления, бытовому обиходу и культурной ориентации. То есть, достаточно условно, первая – прозападно и прогрессивистски настроенная интеллигенция и вторая - огромная масса остальной страны, верная вековым традициям. Все это условно, конечно.
Но если убрать идеологическую окраску данного деления, то практически любое ныне развитое общество с разной степенью драматичности расколото на две нации – обитатели мегаполисов и население всего остального пространства страны.
Действительно, мегаполисы являются центрами повышенной пассионарности, куда со всех сторон стекаются люди особой энергетической заряженности. Да и сам всполоснутый быт мегаполисов способствует формированию их жителей как носителей некой излишней невостребованной и неутихающей энергетики. Особенно это касается молодежи. Как мы видим, центрами революций и переворотов являются именно столицы и мегаполисы и именно под молодежным напором.
Очевидно, что левый и правый радикализм вряд ли может быть полностью искоренен в любом обществе. Ну, разве что минимизирован в тоталитарных режимах или, так сказать, «связан» в либерально-демократических странах. И связать можно только развитым гражданским обществом. Его рутинной активностью, оттягивающей на себя многообразных и многочисленных вполне умеренных участников борьбы за местные и индивидуальные права в противостоянии власти, претендующей захватить все пространство жизни.
Увы, наша нынешняя действительность являет совсем иную тенденцию. При сужении поля свободного гражданского проявления, в пространство радикальной активности выталкиваются люди, вполне приспособленные к рутинной общественной деятельности. В данной ситуации резко возрастает авторитетность и актуальность наиболее радикально настроенных участников сопротивления. Людей с болезненно-обостренным социально-нравственным восприятием жизни, имеющим тенденцию перерастать в параноидальную склонность к сверхценностным идеям и соответствующим способам отыскания ответов на все проблемы. Что, как правило, и приводит к прямой террористической деятельности, со временем вырождающейся в помянутую параноидальную изолированность от реальной жизни и ужасающую коллапсирующую рутину убийств и взрывов. И уже не важно, кто эксплуатирует эти первоначально болезненно-искренние порывы и как это со временем вырождается (и достаточно быстро) в холодный и циничный бизнес.
Судя по последним действиям властей по отношению ко всей самостоятельной гражданской активности и независимым молодежным движениям (к тем же лимоновцам), мы как раз и стоим перед той самой, чреватой описанными последствиями чертой, после которой вполне может последовать всплеск отчаянного терроризма (отнюдь не того, заклейменного как международный или спонсированный международными организациями), но, если можно так его обозначить, внутреннего. То есть нами самими спровоцированного и спонсированного посредством уничтожения гражданского общества, которое и могло бы направить большую часть своей активности в обычную жизненную рутину и организовать сбалансированную модель взаимоотношения (пусть и временами весьма драматического) разнонаправленных пассионарных общественных порывов.
Ну, конечно, если не рассматривать вариант жесткого тоталитарного способа искоренения вообще какой-либо активности.
