Адрес: https://polit.ru/article/2006/12/07/plamer/


07 декабря 2006, 09:00

Интимное гражданство Кена Пламера

Рецензия на книгу Кена Пламера (Plummer K. Intimate citizenship: Private decisions and public dialogues. Seattle: University of Washington Press, 2003.)

Современный мир переживает полное смешение частного и публичного. Постепенно приватное становится предметом публичных обсуждений, а публичное — частного политического дискурса, обслуживающего небольшую элитарную группу. Политики по инерции продолжают говорить о национальной идее, этничности и традиционной семье как основных элементах, определяющих общественный уклад. Однако на первый план мало помалу выдвигается личная, интимная сфера человеческого существования.

К. Пламмер выделяет пять базовых дискурсивных областей, формирующих представление об угрозах и возможностях, стоящих перед обществом, и, соответственно, задающих основное направление в конструировании индивидом собственной жизни: семья, гендер, тело, идентичность и сексуальность (p. 4). Тем самым в очередной раз фальсифицируется укрепившаяся в университетах гранд-теория глобальных социальных трансформаций, в которой нет места обыденности и личной жизни, но всегда воспроизводится миф о некоторой объективной социетальной реальности. Продолжая линию от М. Вебера до Ч.Р. Миллса, во многом опираясь на идеи символического интеракционизма, К. Пламмер говорит исключительно о социологии повседневности, выбирая ее радикальный вариант, который называет «социологией интимности» (p. ix). Предмет последней — трансформации индивидуального и личного, выходящие за рамки психического и даже психологического, создающие тем самым социальный мир позднего модерна, в центре которого всегда находится человек. Не случайно собственный стиль теоретизирования К. Пламмер называет «критическим гуманизмом»[1].

Вопросы о том, как живут и как должны жить люди определяют пламмеровскую программу исследования социального, основная задача которой научиться проговаривать и воспринимать повседневные истории (р. 146). Только через интерпретацию повседневности можно приблизиться к пониманию «радикально нового типа социального порядка» (p. 8), описанного, например, в Индивидуализированном обществе З. Баумана, Обществе риска У. Бека, Трансформации интимности Э. Гидденса или в Макдонализации общества Г. Ритцера. В основе нового социального порядка лежит принципиальная амбивалентность человека, проживающего одновременно в дискурсивных и фактологических областях традиционного, современного и постсовременного миров. Продолжение дискуссии о «рефлексивной модернизации», как создании возможности для осмысления повседневного и божественного, невозможно без обозначения проблем, связанных с личной жизнью [Пламмер, 2004, с. 157]. Ближнее и дальнее окружение человека уже не может определять его выбор, более того оно само становится продуктом индивидуализированной идеологии, основанной на пролифирации частных, локальных решений. К. Пламмер подчеркивает, что подобное размывание общих, создающих единый и непротиворечивый мир представлений не приводит к возникновению ситуации, в которой «anything goes», в которой господствуют абсолютно свободные, независимые от обстоятельств индивидуальные выборы (p. 25). Напротив, еще более закрепляются социальные паттерны допустимого, конституирующие саму возможность быть индивидом и совершать свободный выбор. Здесь К. Пламмер воспроизводит теоретическую логику позднего И. Гофмана, автора Анализа фреймов.

«Интимное гражданство», концептуализироанное К. Пламмером, — результат амбивалентности постсовременного человека. Воспринимаемое как оксюморон, оно позволяет связывать противоречивые и абсолютно несовместные с точки зрения модерна области политического и приватного (p. 15, 68). Термин гражданства К. Пламмер относит к так называемым «контекстуальным понятиям», практически неразличимым от метафорических описаний. В классическом представлении гражданство определяется как перечень прав и обязанностей, поддерживаемых либеральным обществом. Индивидуальные свободы не воспринимаются в отрыве от принимаемых обязательств, которые определяются всеобщим правом, основанным на законе, политических решениях и базовом уровне благосостояния: свобода личности, свобода слова, право на частную собственность, право на участие в политической жизни и т.д. (р. 51). Отсюда ключевым элементом гражданства становится понятие границы, позволяющей различать граждан от неграждан, своих от чужих. Образ врага, элементы борьбы и преодоление некоторого исходящего извне сопротивления — основные дискурсивные маркеры такой гражданственности. Подобный дискурс — все еще неотъемлемая черта политических партий и некоммерческих организаций, нацеленных на воспроизводство уходящих в прошлое общественных отношений. Именно здесь рождается миф о пассивности населения и, как следствие, необходимости, установления единых норм и правил, структурирующих общественные и приватные представления и действия.

Рецензируемая книга создает контекст для новой интерпретации гражданства. К. Пламмер не дает однозначного определения интимного гражданства. Оно строится скорее как противопоставление традиционным теоретическим описаниям. Дополнительные метафоры «дифференцированного универсализма» или «плюрализованного этоса» (с. 56‑57) скорее подчеркивают стремление автора построить определение от противного, нежели задать новую теоретическую рамку. Единственным фундированным концептом у К. Пламмера выступает понятие идентичности, отталкиваясь от которого создаются мультикультурные сообщества, на первый взгляд преодолевающие традиционные границы «свой – чуждой», но в действительности лишь устанавливающие иные критерии для дифференциации. Если классическое понимание гражданства в основном строилось по национальному или государственному признаку, проживанию на территории или принадлежности к определенной группе, наделенной некоторым суверенитетом (с. 65), в новой интерпретации — демаркационная линия конструируется в идивидуальных коммуникативных практиках, создающих идентичности обыденной, частной жизни. Это позволяет говорить о гражданстве сексуальном, культурном, феминистском, глобальном, экологическом, радикальном, рефлексивном, диалогичном и т.д. (с. 60‑61). Другими словами, первоначально феминистский лозунг о «преобразовании частного в политическое» (с. 69) распространяется на все сферы интимного гражданства, создавая тем самым условия неприемлемые для внеличностных конструктов гражданственности, определяющих разграничение своего и чужого. К. Пламмер подчеркивает, что акцент на обыденной жизни не означает ее доминирование над общественными отношениями, скорее происходит их смешение и взаимопоглащение (р. 70), посредством чего и становится возможным публичное как таковое.

Надуманные представления об индивиде, рационально действующем в политической сфере, не могут быть поддержаны даже титаническими усилиями производителей масс-медийной продукции и проектировщиков электоральных компаний. Только в частной сфере без введения серии допущений, мы можем предполагать, что человек осознает происходящее и отдает отчет в собственных действиях, то есть поступает рационально. Видимо, особенность постсовременного общества как раз и состоит в смещении рациональности в традиционно аффективную область человеческого действия — область эмоций и чувств по отношению к себе и своему ближайшему окружению. Так демократия политических институтов, гражданских инициатив, поддержанных малыми политизированными и закрытыми общественными организациями, замещается «демократией эмоциональной повседневной жизни» (по Гидденсу), которая не нуждается в наличии легитимных представителей и активной общественной деятельности. Утопические и несколько надуманные описания современной демократии, предлагаемые Э. Гидденсом [Giddens, 1999, p. 62‑63], вызывают скептическое отношение. Однако утверждения о равных правах, реализации собственных представлений, открытом диалоге, основанном на взаимном доверии, отсутствии внешнего арбитра в разрешении личных противоречий лишь подчеркивают амбивалентность не только обыденных, но и концептуальных представлений о современности.

В качестве основной причины амбивалентности современного человека К. Пламмер называет «культурные войны», или «моральные конфликты», возникающие на пересечении разных, подчас абсолютно несовместных культурных и обыденных представлений о должном и фактическом. «Хотя любой может сказать, что мы живем в аморальное время, фактически еще не было периода, в котором вопросы морали занимали в повседневных разговорах столь важное место как сейчас», — утверждает К. Пламмер (p. 34). Поэтому описание обыденной морали может послужить основным инструментом для понимания того, чем люди руководствуются в своей жизни, каким образом общаются и воспроизводят интимное гражданство (р. 98).

С пролиферацией публичных норм, открытием перед индивидом многообразных культурных миров, произошел сдвиг в различении допустимого и недопустимого в область индивидуального выбора, поддерживаемого локальными, относительно независимыми от навязываемых масс-медийных фреймов, сообществами. Пожалуй, единственным островком публичного дискурса, основанного на высказываниях самих граждан, в терминологии раннего модерна остается институт общественного мнения, воспроизводимый стандартными конвейерными процедурами сбора текстологической информации. Политическая лояльность и представления о «нормальном гражданине» воспроизводятся небольшой группой респондентов, согласных участвовать в воспроизводстве публичного дискурса. Все большая же часть населения отказывается от подобных представлений себя, на что указывает возрастающий процент неответов, порой превышающий 70% от единиц выборочной совокупности. Опросы общественного мнения не просто отражают дискурс неинтерактивной сферы публичных коммуникаций (книги, газеты, телевизионные программы), но выступают одним из основных его компонентов. Вторая, интерактивная сфера (публичные обсуждения на конференциях и семинарах, Интернет форумах и чатах), основанная на межличностной коммуникации, выпадает из технологий, обслуживающих привычные гражданские институты.

Диалогичное гражданство, поддерживаемое интерактивной сферой, приводит к возникновению невозможных ранее конфликтов. Чтобы утверждать свое гражданство в разговоре следует научиться разговаривать, что оказывается сложной задачей для современного человека: «Занятно, но большинство аргументации не является таковой. Она относится к абсолютно иным предметам. Даже среди интеллектуалов я очень часто наблюдаю подобное несоответствие», — замечает К. Пламмер (р. 87). Люди не слышат друг друга и по привычке воспроизводят монологичные способы общения, оставаясь одинокими даже в абсолютно интерактивных сферах. Современная система обучения прививает навыки лидерства, умения выигрывать и побеждать, но, как правило, ничего не дает тому, кто хочет понять другого, обнаружить смысл в высказываниях оппонента.

Наивно полагать, что новые формы общения создают принципиально новый тип общественных отношений. Публичная сфера — не более чем исторический конструкт, возникающий в форме структуры, поддерживающий публичные дебаты (р. 80). Но как каждый конструкт, отображающий некоторую «реальность» (по Гофману), он «сам становится этой реальностью, лишь потому, что никакой другой социальной реальности, кроме изображений нет» [Вахштайн, 2004, с. 186] Со временем изменяются лишь ролевые установки основных участников обсуждений, а также возникает новый круг лиц, ранее принципиально не имеющих права на публичные высказывания: гомосексуалисты, лесбиянки, феминистки, сторонники ранних браков или свободного секса. К. Пламмер видит в этом общую тенденцию постсовременного общества, которая приводит к «политизации приватного» (р. 76), в ходе которой «доводы и аргументы дискутирующих сторон образуют сеть социальных событий, помогающих создавать, структурировать и трансформировать «интерпретативные сообщества», зачастую инкорпорированные в общественные движения» (р. 82). Обсуждаемые же вопросы все чаще и чаще становятся слишком частными и мелкими для людей, привыкших мыслить в масштабах наций, стран или больших этосов: «С кем жить? Как заводить и воспитывать детей? Как ухаживать за своим телом? Как общаться с людьми, поддерживая свою гендерную идентичность? Как быть эротичной и привлекательной?» (р. 85). Удивительно, но у современного человека до сих пор нет ни языковых средств, ни речевых навыков для обсуждения наиболее близких и казалось бы понятных вопросов. Родители замолкают при вопросах детей о сексе, обсуждение гомосексуализма сводится к неудачным шуткам и оговоркам, супруги, находясь в одной постели, не могут даже упомянуть об угасании полового влечения, взрослый человек не в состоянии внятно описать собственное тело... Это происходит уже вовсе не потому, что люди затрагивают табуированные темы, скорее они не знают как о них говорить, как воспроизводить в диалоге личные и социальные проблемы и противоречия. И это лишь небольшая часть того пласта человеческих отношений, который К. Пламмер определяет как интимное гражданство. Для создания последнего необходимо найти «новые речевые средства, которые помогут различать разные миры» (р. 145), а не воссоздавать гомогенный мир публичного дискурса.

Несмотря на академическое оформление «Интимное гражданство» — глубоко личная книга. Написанная по материалам лекций, прочитанных в Вашингтонском университете, она в общем то отвечает на вопрос, когда-то табуированный и закрытый для обсуждений, а теперь выносимый на публичные слушания во многих городах мирах — легитимности гомосексуальных отношений и возможности их поддержания в современном мире. Все работы К. Пламмера «связаны с темами сексуальности, гендера, интимности и гомосексуализма» [Пламмер, 2004, с. 150], неизменно посвящены его постоянному партнеру Эвералду Лонгленду и, похоже, что все они направлены на создание собственного интимного гражданства, которое Кен оберегает и воссоздает уже на протяжении более полувека.

ЛИТЕРАТУРА

Giddens A. Runaway world: How globalization is shaping our lives. London: Profile Books, 1999.

Plummer K. Documents of life: An invitation to a critical humanism. 2nd ed. London: Sage, 2001.

Вахштайн В.С. [Рец.] Книга о «реальности» социальной реальности: И. Гофман. Анализ фреймов: эссе об организации повседневного опыта: Пер. с англ. / Под ред. Г.С. Батыгина, Л.А. Козловой; Вступ. ст. Г.С. Батыгина. М.: Институт социологии РАН, 2003 // Социологический журнал. 2004. № 3/4. С. 178‑187.

Пламмер К. Социологическая идентичность: интервью с профессором К. Пламмером / Интерв., пер. с англ. А.Ю. Рыкуна // Социологический журнал. 2004. №3/4. С. 143‑157.


[1] Критический гуманизм является лейтмотивом большинства произведений К. Пламмера и может служить для демаркации его концептуальной позиции в общем дискурсе современных социологических теорий. См., например, его методическую работу, вошедшую в качестве обязательного источника в базовые курсы по методологии социальных наук многих западных университетов [Plummer, 2001].