“Спор о том, как надо писать (или рассказывать) историю, зародился еще в античности и продолжается до сих пор. На протяжении многих веков историк и писатель, как правило, соединялись в одном лице. С наступлением нового времени их пути расходятся, хотя прошлое всегда притягивало не только искателей “строгой” истины, но и художественно одаренные натуры. <…>На протяжении всего минувшего века усилия историков были направлены к максимально полному воссозданию всех сторон и оттенков прошлого. Задача создания “тотальной истории” оказалась недостижимым идеалом и вместе с тем важным стимулом для расширения предмета исторического знания и образования. Из всех возможных путей движения к этому идеалу журнал выбирает путь преодоления цеховой замкнутости ремесла историка и различных видов искусства”, - написал доктор исторических наук Сергей Секиринский во вступительной статье к первому номеру возглавляемого им журнала “Историк и художник”. С публикуемого ниже материала, представляющего уже девятый номер издания (М., 2006. № 3 (9)), мы начинаем сотрудничество с этим журналом. В ближайших планах редакции – интервью с Сергеем Секиринским.
С самого начала существования СССР теория никак не состыковывалась с практикой. Несмотря на множество бурливших в наиболее активных слоях общества 1920-х годов – интеллигенции и максималистски настроенной городской молодежи – идей и мнений относительно новой моды, а также радикальных экспериментов с одеждой, в реальной жизни крестьянская в своей массе Советская Россия продолжала в основном жить по дедовским традициям. Господствовавшую традиционалистскую этику лишь укрепляли тяжелые условия жизни людей.
1930-е годы: реанимация “традиционной” моды.
Несмотря на критику “традиционной” моды, большевики никогда не отрицали ее привлекательных сторон. Более того, перед модой преклонялись и с удовольствием следовали ей многие известные деятельницы революционного движения, включая пленившую В.И. Ленина Инессу Арманд. Мы уже писали о супруге А.М. Горького М.Ф. Андреевой – покровительнице модельера Надежды Ламановой. Другая известная революционерка – Лариса Рейснер, воспетая Вс. Вишневским в “Оптимистической трагедии” и вошедшая в историю в образе мужественного “комиссара в кожанке”, с револьвером в руке, на самом деле была особой женственной. В 1918 г., когда она вместе со своим мужем Ф. Раскольниковым участвовала в походе Волжской военной флотилии, на пути их следования попадались брошенные дворянские усадьбы. “Железного комиссара” Рейснер интересовала оставленная прежними хозяевами модная одежда, которую она поочередно примеряла, устраивая прямо на палубе перед революционными матросами своеобразные дефиле и облачаясь при этом в пышные наряды и изящные платья (1).
Много восторженных слов сказано и о “секс-символе” русской революции, всегда модно одетой и внешне необыкновенно привлекательной Александре Коллонтай, ставшей идеологом “свободной любви” и первой в истории женщиной-послом. Однако теснее всех оказалась связана с модной одеждой, парфюмерией и вообще производством предметов потребления жена В. М. Молотова – Полина Жемчужина. Замнаркома легкой промышленности, нарком рыбной промышленности, руководитель Главпарфюмера Жемчужина состояла членом Художественного совета при Московском Доме моделей одежды. По воспоминаниям внучки, даже будучи при смерти она требовала, чтобы ей делали маникюр (Васильева, 262).
Домашний быт многих большевистских руководителей, привыкших до революции к комфорту, тоже был далек от пролетарского аскетизма. В своих воспоминаниях под названием “Белый коридор” поэт Владислав Ходасевич, вхожий в начале 1920-х гг. в дома советской элиты, был удивлен богатством обстановки у Каменевых и Луначарских. “В те дни советские дамы… спешили навести на себя лоск. Они одевались у Ламановой, покровительствовали пролетарским искусствам, ссорились из-за автомобилей и обзаводились салонами…” (Васильева, 102 – 103), – писал поэт, подчеркивая причудливое смешение “старого” и “нового” в повседневной жизни представителей советской элиты, особенно – ее женской половины.
В 1930-е гг. советская номенклатура еще больше отличалась от обычных граждан в плане материальной обеспеченности и доступности модной одежды, в том числе иностранной. Недавняя публикация следственных дел арестованных НКВД в конце 1930-х гг. советских руководителей приоткрывает завесу над уровнем реального достатка высших должностных лиц. Так, в следственном деле арестованного замнаркома НКВД Г.Г. Ягоды имеется акт обыска за 1937 г., из которого следует, что, пользуясь служебным автомобилем, он купил себе еще личный автомобиль и мотоцикл с коляской. Ягода имел также собственный киноаппарат и набор фильмов. Его личный гардероб, кроме несметного количества рубашек, включал 21 пальто и 22 костюма, причем большинство из них – иностранного производства. Ему принадлежала коллекция из 1230 бутылок старинных изысканных вин; коллекционировал он также монеты, оружие, курительные трубки и мундштуки, антиквариат и редкую посуду (2). На монеты стоит взглянуть, потому что многие из них - сейчас редкость. О чём всегда можно узнать по стоимости монет СССР в каталоге 2014
Согласно многочисленным свидетельствам, в 1930-е гг. дети кремлевских вождей, одеваясь в своей среде богато и модно, стремились не афишировать уровень достатка “на обычной публике”. Особенно строго следили за соблюдением подобных правил “этикета” их родители.
После стихших в середине 1920-х гг. дискуссий о новой одежде, вопрос о “массовой моде победившего пролетариата” выпал из сферы первостепенного общественного интереса. Круг потребителей модной продукции, за исключением нэпманов, оставался весьма ограниченным. Работа модельеров сосредоточилась на сотрудничестве с находившимися в то время на подъеме советским кинематографом и театрами, а также немногочисленными нуждавшимися в их услугах государственными организациями.
Ситуация изменилась в связи с начавшейся индустриализацией. Специалистов в области модной одежды остро не хватало. Организованный после революции ВХУТЕМАС, как и немногочисленные учебные художественно-промышленные мастерские в регионах, должны были обеспечить в первую очередь потребности в специалистах для легкой промышленности, перед которой была поставлена задача – наладить массовое производство одежды и тканей для населения. В ходе первых пятилеток, при отсутствии единого моделирующего центра, крупные фабрики страны создавали собственные художественные и конструкторские мастерские, приступившие к разработке новых тканевых расцветок и моделей одежды.
В это время государственные фабрики, где опробовали свои силы молодые советские художники-модельеры, стали важным центром моделирования и накопления опыта. Однако сугубо прикладной характер работы имел существенный недостаток – он ограничивал творческую фантазию художника, который должен был подчиняться, во-первых, потребностям массового производства и, во-вторых, реальным возможностям данной конкретной фабрики и ее смежников. На деле художники и конструкторы одежды, как тогда называли модельеров, были вынуждены ориентироваться в основном на возможности своей фабрики выпускать те или иные изделия. К настоящему формированию моды такая “ведомственная” система, жестко подчиненная интересам конкретного производства, не имела никакого отношения. К тому же торговля действовала в значительной степени независимо от нее.
Другой причиной “зачаточного” состояния модных тенденций в начале 1930-х гг. являлся сохранявшийся в стране острый дефицит одежды и низкие доходы населения. В 1930 – 1935 гг., в условиях нормированного распределения, производимая в стране одежда и обувь, наравне с хлебом и другими продуктами питания, в основном распределялась по карточкам. Как и в 1920-е гг., одежда и обувь были сравнительно дороги, покупалась в основном в силу практической необходимости, а не для смены вышедшего из моды гардероба. Достаточно сказать, что, когда с 1930 г. в СССР стало вводиться обязательное начальное образование, главным препятствием посещения детьми школ оказалось элементарное отсутствие у них одежды и обуви, особенно в зимний период. Традиционное и нищее в своей основе советское общество объективно не было подготовлено к серьезному восприятию модных тенденций.
Начатый в конце 1920-х гг. по инициативе Сталина и его окружения “великий перелом”, сопровождавшийся сломом нэпа, пропагандой аскетизма и коммунального быта, форсированной коллективизацией, воинствующим атеизмом и искоренением “индивидуализма”, не предвещал положительных перемен в сфере моды и потребления. Закрылись частные парикмахерские, магазинчики, рестораны, модные журналы и ателье.
Однако уже через несколько лет подул ветер перемен. Во 2-й половине 1930-х гг. наблюдался относительный рост жизненного уровня населения, особенно среди существенно выросшего городского населения. Процессы индустриальной модернизации способствовали и расширению сферы влияния городской культуры, включая и моду. Кроме того, знаменитый сталинский лозунг: “Жить стало лучше, жить стало веселее!” предполагал, что рядовой гражданин должен в своей повседневной жизни воочию ощутить достижения первых пятилеток, научиться радоваться жизни в социалистическом отечестве и даже получать от нее удовольствие. Это неминуемо вело к допущению разнообразия вкусов и потребностей граждан.
Частью нового курса, названного впоследствии “неонэпом”, стала реанимация – по инициативе и под контролем государства – моды, возрождение модных журналов, создание в крупных городах государственных образцовых универмагов с модными ателье при них (кроме обычной системы государственных ателье индпошива), и даже открытие в Москве в 1934 г. первого в стране Дома моделей одежды на Кузнецком мосту (3). Его руководителем стала племянница и ученица Ламановой модельер Надежда Макарова.
В середине 1930-х гг. в повестку дня встал вопрос о необходимости специализации моделирования одежды для швейных предприятий, а в перспективе – об организации единой системы конструирования модной одежды в масштабах страны. Столичный Дом моделей одежды был реорганизован в Центральный Дом моделей (ЦДМ); в Ленинграде и ряде других крупных городов открылись региональные Дома моделей. В их задачи входила и разработка моделей для внедрения на местных швейных производствах. Однако создать централизованную систему моделирования одежды до войны не удалось, в том числе и по причине конкуренции в данном вопросе. На самостоятельную разработку новых моделей одежды, в соответствии с тенденциями моды и спросом населения, претендовали не только крупные швейные фабрики и объединения, но и учреждения торговли. Интересы последних активно лоббировал влиятельный нарком А.И. Микоян.
К февралю 1935 г. в крупнейших городах СССР было открыто 11 образцовых универмагов, ставших претендовать на роль центров моделирования одежды (4). Развитие данной тенденции – моделирования одежды на базе крупных торговых предприятий – в условиях советской системы имело не только очевидные “плюсы” (например, производство одежды малыми партиями, возможность оперативно реагировать на смену модных тенденций и заинтересованность производить только хорошо покупаемый товар), но и “минусы”. Ведь таким путем было просто невозможно быстро наполнить рынок одежды по всей стране. Кроме того, присутствие образцовых универмагов лишь в крупных городах страны “отсекало” сельских жителей от возможности приобретения модной одежды “у себя дома”. Логика централизованного планирования и объективная ситуация тех лет с обеспечением населения одеждой требовали специализации модельного дела с выходом прежде всего на массовое фабричное производство. После периода “прощупывания альтернатив” и своего рода “экспериментаторства” середины 1930-х гг. именно такой подход в дальнейшем и стал преобладающим.
Разрешив гражданину реализовывать свои мечты о “красивой жизни” и даже став поощрять такое поведение, государство вряд ли в полной мере осознавало последствия сделанных послаблений. Инициативы власти будут востребованы людьми. Но идеалы благополучия и красоты они станут искать вовсе не в туманных представлениях о коммунистическом будущем или же отвергнутых жизнью идеях реформирования одежды, а в том самом “проклятом прошлом”, которое многие из них еще не успели и позабыть. Кто был “ничем”, тот, как можно скорее, будет стремиться стать “всем”.
В общественном сознании 1930-х гг. понятие “мода” ассоциировалось не столько с развитием вкуса и культуры одежды (необходимостью регулярно следить за переменами модных стилей, следуя им с учетом индивидуальных особенностей и т.д.), сколько с приобретением “предметов роскоши”. Нужно сказать, что распространению такого в известном смысле “упрощенного”, “меркантильного” понимания моды, что сказалось и в последующем, способствовала не только сохранявшаяся бедность и низкий культурный уровень основной части населения, но и сама политика советского государства.
Символы и образы “роскошной жизни” с 1917 г. не сильно изменились. Практически все “новое” оказалось “забытым” старым. Расширение сети ресторанов и кафе, начало массового производства парфюмерии и косметики, шампанского, шоколада и других предметов явно не первой необходимости, четко ассоциировалось в общественном представлении с роскошью и благополучием. Кроме того, государство содействовало созданию и системы обычных ателье, возродив к середине 1930-х гг. и легитимировав как “признак социалистической культурности” и “норму жизни” индивидуальный пошив одежды на заказ. Это был знаменательный шаг во многих отношениях. Тем самым государство, во-первых, не на словах, а на деле поощряло индивидуализацию вкуса. Во-вторых, оно предоставило гражданину свободу выбора: купить готовую одежду промышленного производства или сшить по индивидуальным меркам в ателье. Последнее было несколько дороже, но качество того стоило.
Причины неожиданно “благосклонного” отношения советского руководства к индивидуальному пошиву не изучены. Из воспоминаний известно, что после слома нэпа и ликвидации частных ателье даже представители советской элиты испытывали определенные трудности в пошиве одежды. В начале 1930-х гг. Галина Кравченко – начинающая актриса и молодая сноха Л.Б. Каменева посещала элитную ведомственную мастерскую пошива одежды Наркоминдела, что на Кузнецом мосту. В том же ателье, у той же портнихи одевалась и супруга Сталина Надежда Аллилуева (Васильева, 145). Сын сапожника, Сталин, судя по всему, прекрасно понимал разницу между обувью и одеждой, сшитой модельером на заказ по индивидуальной мерке, и купленным в магазине “типовым” образцом массового фабричного производства.
Главным итогом 1920 – 1930-х гг. стала реанимация основных символов традиционной моды, а также представлений о моде как норме жизни советского человека, поощрение властью модных тенденций и создание под эгидой государства целого ряда институтов, так или иначе связанных с модой. Массовая миграция населения в города, заметное увеличение в 1930-е гг. городского и сокращение сельского населения СССР объективно способствовали распространению городской культуры и увеличению потребителей модной продукции. Накопленный в 1920 – 1930-е гг. опыт был использован для возрождения и развития советской модной индустрии в послевоенный период.
Создание “советской моды”.
Трудно назвать какую-либо другую страну, в которой мода развивалась бы в ХХ веке в столь “аномальных” условиях, нежели СССР. На идеологические кампании и стремление государства “выстроить” эту область отношений под свои цели и задачи накладывалось существование населения в условиях между большими войнами (двумя мировыми и Гражданской), в атмосфере перманентной “военной опасности”, тотального дефицита, нормированного снабжения (в первой половине 1930-х гг., в военные и послевоенные годы, а в целом ряде регионов и значительно позже). Все это, безусловно, способствовало серьезному “травмированию” потребительской психологии граждан, накоплению весьма противоречивых тенденций.
В последнее время ученые уделяют большое внимание изучению катастрофических социально-психологических последствий мировых войн, отмечая в связи с этим наличие у населения СССР длительного и крайне болезненного психологического синдрома (5). Последствия его в полной мере не изучены, однако ясно, что войны и катаклизмы существенно деформировали естественные процессы развития моды и моделирования одежды в СССР, стали тормозом положительного восприятия моды в общественном сознании. Так, во время и после войны, когда смерть и боль входили едва ли не в каждый дом, и почти каждая семья носила траур по погибшим, “гоняться за модой” считалось аморальным. В СССР в условиях военного времени закрылись модные ателье и другие учреждения, связанные с индустрией моды и красоты. Масштабы военных разрушений и бедствий были таковы, что казалось: те ростки советской моды и моделирующие учреждения, которые появились по инициативе государства во 2-й половине 1930-х гг., быстро не возродятся.
Война наложила заметный отпечаток и на внешний облик людей. Только в действующей армии служило до 500 тысяч молодых советских женщин, поменявших модные платья на военную форму (6). Впрочем, сотни тысяч из них, попавших на фронт прямо со школьной скамьи, вообще не знали, что такое модная одежда и вынуждены были, образно говоря, после детских платьиц сразу примерять гимнастерку. Миллионам оставшихся в тылу соотечественниц пришлось выполнять тяжелую и грязную работу вместо ушедших на фронт мужчин. Груз ответственности сделал женщин более независимыми, они в массовом порядке овладели “мужскими” профессиями, с которыми зачастую не расставались и после войны. В женскую моду входят практичные в тех условиях брюки, телогрейки и короткие прически.
Рабочая одежда и элементы военной формы, – с точки зрения традиционной эстетики, конечно, – “антимода”, – становятся настолько привычными, что воспринимаются как “норма”, оказывая существенное воздействие на тенденции послевоенной моды.
Вместе с тем пробивала себе дорогу и другая тенденция. Достаточно было посмотреть на улицы послевоенной Москвы, чтобы оценить, насколько быстро преображался внешний вид людей. Модная, яркая, красивая одежда, на которую появился особый спрос, казалось, подчеркивала долгожданную радость, праздничную эйфорию победы. В условиях, когда люди спешили с головой окунуться в мирную жизнь, мода стала своеобразным лекарством от ран, нанесенных войной.
Новый важный этап в истории советской моды начался еще в 1944 г. На исходе схватки с фашизмом, демонстрируя свою заботу о народе-победителе, советское руководство подготовило ему необычный подарок. Что нужно сделать, чтобы человек, истосковавшийся за четыре годы войны по празднику, воспрянул духом? Необходимо, чтобы, скинув опостылевшую шинель или телогрейку, он получил возможность красиво и модно одеться, почувствовать вкус к жизни, радость будущей Победы. Было решено форсировать возрождение моделирования одежды в стране, но с принципиально иным прицелом. Предполагалось доверить разработку новых моделей только лучшим художникам-модельерам страны, работающим в создаваемых для этого специализированных Домах моделей, а затем в директивном порядке обязать швейные фабрики производить продукцию не по своему усмотрению, а лишь по лекалам этих лучших образцов, но большими партиями (Подобное намерение было еще в конце 1930-х гг., но до войны его не успели реализовать на практике в масштабах страны). Тем самым одним махом решалось сразу несколько проблем. Во-первых, скорейшим образом насыщался крайне ограниченный после войны рынок одежды: люди донашивали довоенные вещи, “трофейную” одежду либо военную форму; во-вторых, достигался невиданный уровень демократизации “высокой моды” и ее доступности любому гражданину в самых отдаленных уголках СССР.
Поскольку немодные и некрасивые вещи должны были при такой системе вскоре совершенно исчезнуть, советский человек мог быть уверен, что в любом магазине ему будет предложена лишь самая изысканная одежда. При условии контроля государства за швейным производством, при наличии соответствующих тканей, высококвалифицированных кадров, современного оборудования, а также при снабжении фабрик исключительно лекалами модельных вещей, разработанных по высшим стандартам моды и эстетики, через некоторое время все население СССР должно было внешне преобразиться, одевшись “с иголочки” и почувствовав себя настоящими “аристократами моды”. По крайней мере, так рисовалось в идеале, оказавшемся столь же далеким от жизни, как и картины будущего коммунизма.
Кроме того, монополия на изготовление модных вещей открывала перед властью перспективу контролировать, во что одевается население, формировать через одежду его вкус, а также в известном смысле регулировать модные тенденции с перспективой разработки, в противоположность традиционной “буржуазной” моде, собственной “советской” моды – прогнозируемой, политически корректной, эстетически совершенной, годной для советских граждан по медицинским, климатическим и иным рациональным соображениям.
Нужно признать, что и момент был выбран удачно. Дело в том, что перевод работавшей почти целиком на нужды армии легкой промышленности страны на мирные рельсы (с освоением новой гражданской номенклатуры изделий) был неизбежен. Следовало воспользоваться ситуацией и, не теряя времени, сходу начать выпуск швейными фабриками преимущественно модельных вещей.
Этот проект, в тяжелейших условиях голода и разрухи казавшийся почти фантастикой, был плоть от плоти своего времени. Он предполагал ужесточение “железного занавеса”, чтобы оградить СССР от влияния западных модных тенденций, а также перенесение в мирные условия военно-директивных методов управления промышленностью, продемонстрировавших в экстремальных условиях войны мобилизационные преимущества советской системы.
В повестку дня встал вопрос о создании в СССР единой централизованной системы моделирования одежды. Она создавалась постепенно и прошла в своем развитии несколько основных периодов. На первом этапе (1944 – 1948 гг.) функционировало лишь несколько региональных Домов моделей в крупнейших городах, среди которых ведущее место занимал Московский Дом моделей (МДМ). На август 1948 г. Дома моделей действовали только в Москве, Ленинграде, Киеве, Минске и Риге. К началу 1949 г. было организовано уже 12 республиканских и областных Домов моделей (Ф.523 Оп.1. Д.23) (7). В 1948 – 1949 гг. произошло их объединение в единую систему во главе с Общесоюзным Домом моделей (ОДМ), созданным на базе МДМ (Д.19. Л.2-2об.). В 1950 – 1960-е гг. система моделирования совершенствовалась творчески и организационно, однако всесоюзный характер она приобрела лишь к концу 1960-х гг., когда число республиканских и региональных Домов моделей приблизилось к четырем десяткам.
Основные принципы и функциональные особенности советской системы моделирования одежды, просуществовавшие вплоть до конца 1980-х гг., определились уже на первом послевоенном этапе. МДМ был организован в конце апреля 1944 г. (Д.3. Л.7) (8). Судя по архивным документам, подготовительная работа по его созданию велась с января 1944 г. Можно полагать, что вопрос о его создании был принципиально решен на высшем уровне уже на рубеже 1943 – 1944 гг. Заметим, что в начале 1944 г. не была полностью снята даже блокада Ленинграда – традиционно одного из главных отечественных центров культуры и моды. Во многом по этой причине возрождение послевоенной моды началось с Москвы (Ленинградский Дом моделей одежды был воссоздан годом позже столичного, в 1945 г.).
МДМ создавался не “с нуля”, а на базе существовавших в конце 1930-х гг. ведущих столичных учреждений моды (Д.3. Л.7, 14). В конце войны у государства, выступившего инициатором скорейшего возрождения моделирования одежды в стране, тем не менее, не было средств на моду. Поэтому на первых порах МДМ обязан был работать на принципах самоокупаемости, целиком покрывая свои расходы, в том числе и на главный вид деятельности – разработку новых моделей для швейных предприятий. По идее, швейники должны были заказывать и оплачивать МДМ конструирование моделей одежды, внедряемых на фабриках. Однако эти надежды вскоре рухнули: предприятия предпочитали ничего не заказывать и не платить, а пускать на поток либо допотопные модели собственного изготовления, либо старые, довоенные лекала, тиражируя тем самым вышедшую из моды, некачественную продукцию. Ситуация усугублялась высоким спросом – любая более-менее дешевая и практичная одежда раскупалась мгновенно. В этих условиях МДМ вынужден был в инициативном порядке разрабатывать и предлагать швейникам новые модели одежды, работая себе в убыток. При этом предполагалось, что он будет обслуживать в основном фабрики столичного региона, однако, в связи с полным прекращением модельного дела в стране в годы войны, московским модельерам пришлось во 2-й половине 1940-х гг. помогать предприятиям и в соседних областях, а также регионам, пострадавшим от оккупации (Д.7. Л.11).
Поскольку моделирование оказалось убыточным, основным источником существования стали заказы Главособторга: МДМ не только разрабатывал новые модели, но и шил их малыми партиями, которые затем успешно реализовывались через коммерческие магазины столицы. Для этой цели в МДМ оборудовали специальную закройную мастерскую и цех серийного пошива легкого платья (Д.3. Л.7). В 1945 – 1947 гг. изготовление здесь модной одежды было еще больше расширено, МДМ накопил в данном отношении ценный опыт. Создание цехов пошива одежды при моделирующих организациях могло стать если не альтернативой, то удачным дополнением массового фабричного производства. Однако после ликвидации системы коммерческой торговли и перевода МДМ с 1948 г. на финансирование из госбюджета, выпуск одежды малыми партиями на продажу был здесь прекращен. Казалось, опыт МДМ подтверждал то, что стало ясно уже в конце 1930-х гг., в частности, на основе производственной деятельности ЦУМа: малосерийное производство являлось более гибким и способным к быстрой смене ассортимента в соответствии с требованиями моды. Однако в тяжелейших послевоенных условиях задачам скорейшего насыщения потребительского рынка отвечало именно крупное фабричное производство, на налаживание которого и были брошены основные силы. Полное прекращение мелкосерийного и экспериментального производства новых моделей, признанных “бесперспективными”, являлось очевидным просчетом. Это было признано в центральной партийной печати только в начале 1970-х гг. (9).
Между тем МДМ вынужден был форсировать основной вид деятельности – разработку новых моделей для швейных предприятий, в массовом порядке перестраивавшихся в 1945 – 1947 гг. на выпуск гражданской одежды. Как и в мировой практике, модельеры МДМ с самого начала исходили из принципа сезонности (коллекции весна-лето и осень-зима), готовя новый модельный ряд дважды в год. Уже в 1945 г. – в первый полноценный год функционирования МДМ – им было разработано и предложено промышленности для внедрения около 1 тыс. швейных образцов-эталонов (Д.7. Л.9). На самом деле многие модели 1945 г. не отличались новаторством, в производство возвращали старые довоенные разработки с учетом новых тенденций моды. В 1949 г. модельеры ОДМ разработали уже 2591 модели, а в 1950 г. – 2844. Таким образом, по данным МДМ и ОДМ видно, что создание столь необходимых промышленности и населению новых моделей модной одежды велась буквально семимильными шагами. Между тем штат Дома моделей был довольно скромным: на 1 января 1946 г. в МДМ трудилось всего 29 художников и 17 инженеров-конструкторов одежды; на начало 1950 г. в ОДМ работало 617 чел., в том числе 32 художника-модельера (д.47. л. 7, 14-14 об., 27).
Однако с самого начала выяснилось, что сконструировать модную и красивую вещь – еще полдела, необходимо добиться ее внедрения в производство в неизменном виде, что не только в 1945 г., но и впоследствии превратилось в труднопреодолимое препятствие. Шить красивую и модную одежду, требующую отделки и высокого качества исполнения, было сложно и хлопотно. Ссылаясь на объективные послевоенные трудности, прежде всего – устаревшее и изношенное оборудование, отсутствие квалифицированных кадров и нужных тканей, многие фабрики отказывались от изысканных разработок МДМ (за которые к тому же необходимо было платить) и предпочитали выпускать наиболее простую в изготовлении одежду. За годы войны на швейных фабриках сменился состав рабочих и инженерно-технических работников. Упал их общий квалификационный уровень. Характерная для производства военной формы максимальная унификация операций не способствовала выработке у швейников творческих навыков и изысканного вкуса в области производства одежды. Многие молодые работники привыкли из месяца в месяц шить одну и ту же серую шинель или военный китель. Они совершенно не имели опыта пошива значительно более сложной в изготовлении, разнообразной по фасону, требующей знания большего числа операций, да к тому же постоянно обновляемой гражданской одежды. Во время войны на многих швейных фабриках были “за ненадобностью” ликвидированы либо максимально сокращены возникшие в 1930-е гг. творческие подразделения, занимавшиеся моделированием, “доводкой” моделей, изготовлением лекал и др. для собственных нужд. Восстановить их в кратчайшие сроки не представлялось возможным ввиду дефицита квалифицированных специалистов. В этих условиях централизация модельного дела казалась неминуемой, а роль МДМ как единого моделирующего центра еще больше возрастала. Не имея, как правило, квалифицированных дизайнеров, фабрики, тем не менее, брались разрабатывать модели “собственными силами”, а затем и тиражировали такие поделки. Свою роль сыграли и жесткие плановые задания послевоенной пятилетки, ориентированные прежде всего на выполнение количественных показателей.
Однако засилье на полках немодных, низкокачественных и топорно сшитых вещей вызывало справедливый гнев населения. Терпенье руководства легкой промышленности во главе с А.Н. Косыгиным лопнуло в 1947 г. Ведущие сотрудники МДМ были оторваны от творческой работы и направлены на места с целью обследования продукции, выпускаемой швейными фабриками. Показательно, что основными критериями проверки стало соответствие моде и спросу населения, эстетические характеристики, а также качество пошива. На тотальную проверку ушли 1947 и 1948 гг., а ее результаты оказались удручающими. Многие выпускаемые в СССР изделия были сняты с производства. Не только отдельным фабрикам, но и целым областям запрещалось самостоятельное моделирование одежды. Их потребности в новых моделях вынужден был взять на себя МДМ, который перерос рамки столичного региона (Д.13. Л.8-11,15). В 1947 г. в его обязанности был вменен контроль за швейными предприятиями периферии на предмет “соответствия выпускаемой ими одежды требованиям современной моды” (д.13, л. 7).
Вслед за швейными фабриками настал черед и системы ателье индивидуального пошива одежды. В первые послевоенные годы они шили одежду заказчикам по заграничным (в том числе – трофейным) модным журналам. Однако уже в 1946 г. МДМ поставил целью добиться, чтобы ателье работали “по нашим отечественным моделям”. Для этого планировалось ежеквартально выпускать специально для системы индпошива альбомы с выкройками новых моделей, разработанных в МДМ (Д.7. Л.11 об.). Тем не менее, как уже говорилось, временно основное внимание пришлось сосредоточить на фабриках. Поэтому то, что к 1949 г. происходило в системе ателье индпошива, особенно в глубинке, по словам Художественного руководителя ОДМ А.Ф. Бланк, было “все покрыто мраком”. Их работу с точки зрения моды и вкуса никто не контролировал. Первая же инспекционная поездка московских модельеров с целью проверки ателье индпошива в г. Иваново показала, что предлагаемый гражданам ассортимент “совершенно не соответствует современному стилю” (Д.37. Л.19). Приказом министерства с 1950 г. на ОДМ была возложена функция контроля и оказания содействия как швейным фабрикам, так и ателье индпошива в деле постоянного обновления ассортимента в соответствии с тенденциями моды. В связи с этим в Домах моделей распространилась система курсов переподготовки модельеров с периферии, “прикрепления” модельеров и “кураторства” над конкретными предприятиями, а оценка работы художников-модельеров стала осуществляться не столько в соответствии с количеством и качеством разработанных ими оригинальных моделей, сколько по факту их внедрения в производство (Д.37. Л.17-18.). Очевидно, что Домам моделей навязывались государством совершенно не свойственные им контрольные функции, причем не обеспеченные соответствующими властными полномочиями. Борьба с халтурой на швейных фабриках и ателье, а также внедрение модных изделий в производство осуществлялись привычными директивными методами, которые уже в послевоенных условиях показали свою неэффективность.
Изучение материалов МДМ за 1944 – 1948 гг. показывает, что, продолжая во многом традиции ЦДМ конца 1930-х гг., послевоенный МДМ, тем не менее, уже весьма существенно отличался от него. Разница заключалась не только в количестве сотрудников и объеме выполняемой работы, но, прежде всего, в значительно большем разнообразии функциональных обязанностей и приданных ему полномочий. Уже к концу 1940-х гг. МДМ фактически превратился в своеобразный советский институт моды со множеством служб и подразделений, занимавшийся едва ли не всеми ее основными теоретическими, практическими и методическими аспектами. К ним относились: анализ и прогнозирование тенденций мировой моды, теоретическая разработка и пропаганда “советской моды” и культуры одежды вообще; дизайн новых моделей одежды “под ключ” – начиная с возникновения идеи в голове модельера и кончая разработкой пакета технической документации и лекал. С конца 1940-х гг. все Дома моделей страны должны были самостоятельно готовить полный комплект документации и лекала на новую модель (д.58, л.1-2). В обязанности МДМ входило также изготовление образцов новой одежды для передачи на поточное производство. Любопытно, что уже в 1945 г. МДМ начал работать в области “перспективного моделирования”, которое воспринималось как важный самостоятельный вид проектирования, способствующий, как указывалось в отчете за 1945 г., творческим исканиям художника и повышению оригинальности моделей. Однако это направление не получило в СССР своего дальнейшего развития (Д.7. Л.6 об.). Наконец, как уже говорилось, на МДМ были возложены совершенно, казалось бы, не свойственные для творческой организации обязанности контроля за деятельностью швейных фабрик и ателье индивидуального пошива в части внедрения ими новых моделей одежды. С созданием в конце 1940-х гг. единой системы модельных домов во главе с ОДМ в Москве, все основные функции перешли ей “по наследству” и сохранились вплоть до 1990-х гг.
Наиболее интересным аспектом деятельности МДМ и ОДМ в середине 1940-х-середине 1950-х гг. являлась теоретическая разработка и начало практической реализации концепции “советской моды”, под влиянием которой находилось моделирование в СССР и в последующие годы. На какой основе должна быть создана “советская мода” и каковы ее характерные черты? В чем должна была заключаться специфика работы советских моделирующих организаций? Принципиальные направления, на которые следовало обратить внимание, были определены уже в 1945 г., в частности, в Тематическом плане Главшвейпрома, в ведении которого находился МДМ. Судя по документам МДМ и ОДМ, поиски собственного, “советского стиля” велись довольно интенсивно в 1947 – 1950 гг. Однако в комплексном ключе (с учетом основных элементов моды – силуэта, ткани, цвета, отделки и проч.) вопрос о практическом создании советской моды впервые присутствует в отчете ОДМ за 1950 г. (д.47, л.8).
Призывая на одном из совещаний 1949 г. “не брать иностранные журналы мод и копировать, а создавать свое”, консультант – искусствовед ОДМ Наумова предложила универсальную формулу “советской моды”: нужно соединить мечту и фантазию художника с мастерством конструктора и современной техникой производства (д. 37, л.69). Против такого подхода трудно было что-либо возразить, однако он представлялся слишком “абстрактным”.
“Советская мода” рассматривалась как синтез лучшего отечественного и мирового моделирования. Планировалось учесть в первую очередь положительный советский опыт 1920 – 1930-х гг. Главной особенностью и источником создаваемой “советской моды” называлось широкое использование народных мотивов. “Внимание художников было направлено на создание таких образцов одежды, в которых с соблюдением признаков общемировой моды были бы оригинальные черты, соответствующие самобытности нашей советской женщины. Работа над творческим преобразованием народных форм явилась началом большой и ответственной задачи по созданию “советской моды””, – говорилось в отчете МДМ за 1945 г. (д.7, л.7 об. – 8).
“Советскую моду” должен был также отличать демократизм, “массовость”, бессословность и общедоступность: в отличие от Запада, где лучшие модельеры удовлетворяют вкусам верхушки общества, советские художники в равной мере ориентировались на все категории граждан (д.13, л.6). Впрочем, предлагалось все же выделить один “привилегированный” слой населения – детей, на моделирование одежды для которых после войны решили обратить особое внимание. Их планировалось в первую очередь одеть “дешево, красиво и элегантно, в богатом ассортименте”, но с использованием “взрослых” стандартов моделирования. В итоге уже в 1945 г. силами МДМ удалось сконструировать 115 новых моделей одежды для мальчиков и 340 для девочек. Как показала жизнь, подросшие послевоенные дети оказались в смысле требований к модной одежде весьма требовательным контингентом граждан.
Кроме того, будущая “советская мода” должна была опираться лучший мировой опыт и учет передовых тенденций моделирования. В ходе ее создания предполагалось изучить с научных позиций общие законы развития моды,включая ее международные тенденции, деятельность ведущих модельных домов и проч. Особенно актуальным в условиях советской плановой системы была признана разработка перспективного моделирования одежды, что в сочетании со знанием общих законов развития моды делало ее более предсказуемой.
В середине 1940-х гг. перспективы моды связывалось советскими специалистами с ансамблевым моделированием, предполагавшим создание единой концепции костюма, основанной на гармоничном сочетании всех его частей (собственно костюма, головного убора, обуви, аксессуаров, чулок, украшений и проч.) В то время реализация концепции ансамблевого моделирования представляла во всем мире немалую сложность в силу необходимости значительных финансовых вложений, налаживания кооперации и координации деятельности специалистов и фабрик разного профиля. В этих условиях именно ансамблевый принцип моделирования одежды представлялся “коньком” будущей “советской моды”, наглядно демонстрирующим преимущества централизованной социалистической экономики. В отчете МДМ за 1945 г. ансамблевое моделирование было названо “новым началом в моделировании”, связанным с “поиском выразительности образа и его индивидуального оформления”. Одновременно для продвижения концепции ансамблевого моделирования при МДМ организуются специальные группы по моделированию обуви и дамских головных уборов (д.7, л.10).
Работа модельеров в направлении создания “советской моды” рассматривалась как важное средство пропаганды и воспитания у советских граждан хорошего вкуса. В отчете МДМ за 1945 г. предельно точно говорилось, что перед ним стояла “задача научить различные слои населения искусству одеваться” (д.13, л.5). В столь откровенной форме данная задача, подчеркивавшая особую культурническую миссию МДМ, была поставлена едва ли не впервые. “Мы должны диктовать населению моды, мы должны воспитывать и развивать у него вкус (курсив наш – Авт.)”, – совершенно определенно говорил по этому поводу на одном из совещаний 1949 г. представитель Ленинградского Дома моделей Пименов (д.37, л.23), подчеркивая “наступательный” характер моды в СССР. Впрочем, вопрос о реальном влиянии модельеров на формирование модных предпочтений населения был, конечно же, весьма непростым. На эту роль всерьез претендовала торговля, получившая с конца 1940-х гг. право изучать покупательский спрос и формировать в соответствии с ним “заказы” для легкой промышленности на производство определенной номенклатуры изделий. Это задевало за живое щвейников, которые не хотели отдавать “вопросы моды на откуп торговле”. Заявляя в 1949 г. о создании сети фирменных магазинов Главшвейпрома СССР, один из его руководителей Ф.Д. Муравьев всерьез утверждал, что его ведомство желает с их помощью формировать представление людей о моде, чтобы “не быть в постоянной зависимости от самых разных мод, которые существуют на земле” (д. 37, л.71-73). Упрощенное представление о возможностях “формирования” моды “сверху” было весьма характерным не только для конца 1940-х гг., но и для всего советского периода.
Что касается МДМ, то он занимался пропагандой своей деятельности в самых разных формах, многие из которых являлись вполне традиционными. Тем не менее, в соответствии с задачами демократизации и пропаганды моды, особое значение придавалось широкому охвату мероприятий и по возможности их многофункциональности.
Так, регулярными стали в МДМ открытые для публики демонстрации новых моделей с привлечением манекенщиц: уже в 1945 г. состоялось 5 таких опытных показов, которые “вызвали большой интерес среди населения” (д.7, л. 11об.). Известно, что в 1947 г. на аналогичных показах в МДМ побывало более 12 тыс. чел. (д.13. л.19). Показы обязательно сопровождались пояснениями искусствоведа и докладами о современных тенденциях моды. Более распространенные в то время стационарные выставки новых моделей МДМ на манекенах (в 1945 г. их посетило в общей сложности 69 тыс. человек, что при крайне ограниченном пространстве является очень высоким показателем) одновременно использовались для изучения общественного мнения. На стационарных выставках распространялись специальные анкеты, с помощью которых собирались замечания и пожелания посетителей в отношении представленных моделей. Информация затем обрабатывалась дифференцированно, с учетом социального положения, образования и профессии посетителя (д.7, л.10 об.). Тем самым сотрудники МДМ, а затем и ОДМ, в обязанности которого было вменено “изучение спроса потребителей на модную одежду”, уже с 1945 г. выполняли фактически работу в области социологии моды. (Д.37. Л.10). С 1951 г. любой посетитель стационарной выставки ОДМ мог получить бесплатную консультацию дежурного художника-модельера в отношении своего стиля и выбора модной одежды. Это, конечно же, увеличило поток посетителей и способствовало популяризации работы ОДМ (Д. 61. Л.108).
В 1944 – 1945 гг. МДМ выступил и как центр объединения отечественных модельеров, разбросанных за время военного лихолетья и оказавшихся не у дел. Более того, с его созданием редкая и сугубо мирная профессия художника-модельера вновь приобрела актуальность и общественную значимость. С 1944 г. МДМ возобновил довоенную практику Центрального Дома моделей по периодическому проведению открытых для публики просмотров новых образцов одежды, разработанных в его мастерских. Для этого создается и специальный выставочно-демонстрационный зал. В октябре 1944 г. МДМ организовал первый Всероссийский конкурс на лучшую модель мужской, женской и детской одежды (Д.3. Л.9). Накануне взятия Берлина, в марте 1945 г. прошел Всесоюзный смотр швейных изделий. В 1945 г. возродилась и работа по организации просмотров и показов новых моделей с устройством эстрады для выхода манекенщиц в обширном зале, с привлечением театральных работников и смежников – художников театра, кино и архитектуры (Д.7. Л.9).
После войны постепенно налаживался и выпуск модных журналов. Уже в 1945 г. в издательстве Наркомлегпрома вышло два номера журнала “Моды”, в которых были помещены 123 модели, разработанные МДМ (д.7, л.11 об.). В том же году он начал и самостоятельную издательскую деятельность, подготовив 4 альбома со своими моделями. К 1948 г. в основном усилиями МДМ в СССР регулярно выпускался “Журнал мод” (тираж 50 тыс. экз.), а также более оперативные рабочие альбомы под названием “Модели одежды” тиражом 70 тыс. экз. (Д.32).
Таким образом, начиная с послевоенных времен, МДМ, реорганизованный в 1948 г. в ОДМ, превратился не только в главную моделирующую организацию СССР, но и в “мозговой центр” советской моды. Однако ее становление на “социалистических началах” на практике осуществлялось явно не по тому идеальному сценарию, который был изначально написан.
(Продолжение следует)
Примечания
* Продолжение. Начало см.: Историк и Художник. 2006. № 1 (7). С. 133 – 147. Специальный анализ соотношения моды и стиля, связи моды с китчем, включая их советскую специфику см.: Gronow, Jukka. The Sociology of Taste. Routledge: London and New York, 1997.
- Цит. по: Васильева Л. Кремлевские жены. М., 1994. С.119,123.
- Журавлев С.В. “НКВД напрасно не сажает”…// Социальная история. Ежегодник, 2004. М., 2005. С.385.
- См.: Gronow Jukka. Caviar with Champagne: Common Luxury and the Ideals of the Good Life in Stalin’s Russia. Berg: Oxford and New York, 2003. P.87 – 97.
- Показателен в этом плане пример столичного ЦУМа. См.: РГАЭ. Ф.7971. Оп.1. Д.80. Л.32 (Далее ссылки на этот архив даются в скобках в основном тексте статьи: оп., д., л.)
- Сенявская Е.С. Психология войны в ХХ веке. Исторический опыт России. М., 1999; Зубкова Е.Ю. Послевоенное советское общество: политика и повседневность. 1945-1953. М., 1999.
- Markwick, R. Women, War and “Totalitarianism”: The Soviet and Nazi Experiences Compared // 20th Historical Congress of Historical Sciences, 3-9 July 2005. Programme. Sydney, 2005. P.104.
- Далее везде №№ фонда и описи – те же.
- См. также директивные решения Коллегии НК Легпрома РСФСР от 18.01.1945.
- Левашова А., Гордон И. Мода и экономика // Правда. 1971. 9 мая. С.2.
