Лев Усыскин: Лютая смерть Малюты

В самом конце 1572 года, четырнадцатого от начала Ливонской войны, и, соответственно, двенадцатого до ее бесславного для русских завершения, значительные силы Ивана Грозного вторглись в контролируемую шведами часть Эстляндии. Цели похода были самыми амбициозными – полностью очистить от шведов территорию, захватив Ревель (Таллин) и Пернов (Пярну). Ободренный недавним разгромом крымского хана Давлет-Гирея под Молодями и начавшимся со смертью Сигизмунда Второго периодом "бескоролевья" в Польско-Литовском государстве, Грозный смог отмобилизовать для похода едва ли не все наличные воинские контингенты своей страны. Он сам прибыл в зону боевых действий, намереваясь управлять войсками лично – что означало исключительную надежду этого трусоватого и честолюбивого владыки на успех предприятия.

Итак, в декабре войско выступило из Новгорода и 27 числа осадило крепость Пайду (Вассенштайн, ныне – эстонская Пайде). В течение пяти дней воевода Токмаков подвергал укрепления интенсивному артиллерийскому обстрелу, задействовав едва ли не всю осадную артиллерию – гордость Ивана Грозного. Затем, когда пушки смолкли, выяснилось, что овчинка не стоила выделки: оказалось, что еще до подхода русских большая часть шведского гарнизона покинула крепость, отправившись навстречу обозу с боеприпасами и снаряжением. По словам ливонского хрониста, в крепости осталось "всего только 50 воинов, способных владеть оружием, да 500 простых мужиков, бежавших в замок". Таким образом, легкий успех штурма крепости выглядел неминуемым. Это стало ясно всем, и окружавшие Грозного "труженики топора и застенков" – деятели упраздненной недавно опричнины – увидели возможность отличиться на виду у хозяина на нехарактерном для себя воинском поприще. Таким образом, штурм в четверг 1 января 1573 года возглавил сам глава Розыскного приказа Малюта Скуратов, помогали ему всегдашний подручный В. Г. Грязной, родственник последнего В. Ф. Ошанин, брат гонителя митрополита Филиппа В. М. Пивов и другие тогдашние «энкавэдэшники».

То, что произошло дальше, вполне укладывается в стандартную логику развития подобных сюжетов, когда посланные монархом приближенные отправляются с силовой миссией против заведомо более слабого противника. Заинтересованные в последующем преподнесении своих действий как тяжелой борьбы с упорным врагом, эти люди намеренно обостряют, ужесточают ситуацию, подчас игнорируя мирные предложения и даже капитуляцию своих противников, проливают реки бессмысленной крови. Данный подход или его отголоски мы находим во все времена – вспомним знаменитый эпизод пожога моста гусарами из "Войны и мира", подавление Б. Ф. Шереметевым восстания в Астрахани в 1706 году или, скажем, ряд сообщений о боевых действиях в Чечне. Причем, сам верховный зритель подобного спектакля подчас даже понимает ему цену, однако не только не может осадить зарвавшегося сатрапа, но и обязан наградить его за рвение. Ибо, согласно правилам русской бюрократической механики, наказанные за чрезмерное рвение в следующий раз продемонстрируют столь же чрезмерное попустительство. А если их и тут накажут – ответят непробиваемым саботажем. Так произошло с Горбачевым, кстати, и именно этот страх горбачевской западни удерживал Путина от ограничения казалось бы совершенно невыгодных ему недавних репрессий против нашей карликовой оппозиции.

Однако вернемся в осажденную Пайду. Как и ожидалось, ворвавшиеся через стенной пролом в готовую сдаться крепость недавние опричники устроили жуткую резню, ввиду которой комендант крепости с несколькими уцелевшими бойцами сдаться отказался и сопротивлялся до последнего, защищая Тюремную башню. Во втором часу пополудни крепость все же была взята. Однако праздника для Ивана Грозного все равно не вышло: во время штурма неопытный его предводитель получил огнестрельное ранение и вскоре скончался.

На царя это событие, надо сказать, произвело впечатление сильнейшее. Равнодушный абсолютно к чужим человеческим жизням, кровавый садист в душе, он опечалился не на шутку и, желая отомстить, приказал зажарить живьем всех пленных. Что и было сделано с садистской неспешностью – в течение нескольких дней у крепостной стены сжигали по одному немецких и шведских пленных, а также знатных жителей городка. Сжигали так, чтобы обреченные видели казнь друг друга.

В чем же причина столь сильных чувств? Возможно, в особой логике патологической мнительности. Подозревая всех и каждого в заговоре против себя, лелея десятилетия такую убежденность, человек, подобный Грозному, в какой-то момент способен наделить своего охранника едва ли не мистическими свойствами хранителя собственной безопасности. Это отождествление редко бывает длительным во времени, однако от того не становится более слабым…

А затем Грозный покинул армию. Вместе с гробом Малюты он отправился в Новгород, в тот самый Новгород, улицы которого за два года до этого Малюта заливал потоками безвинной крови. Похоронили душегуба в Иосифо-Волоколмском монастыре, его вдове царь назначил пожизненную пенсию – чуть ли не первую в русской истории.

Армия же продолжила боевые действия. Некоторое время ей сопутствовал успех – было взято несколько крепостей, выиграно несколько полевых сражений. Однако уже к концу января ситуация изменилась: разделившиеся на несколько отрядов русские войска для преследования как будто бы рассеявшегося в беспорядке противника, все чаще стали становиться жертвами эффективных контрударов, а 23 января шведы внезапно атаковали и основные силы русских под Коловерью (Лоде), нанеся им серьезное поражение. В руки шведов попал тогда основной обоз русской армии – более 1000 саней, груженых продовольствием и теплой одеждой. Лишенная припасов, армия не могла продолжить зимний поход и вскоре вернулась в Новгород.

Вопреки своему обыкновению, Грозный не ответил на военное поражение очередной волной внутренних репрессий. Напротив, накал межрусского душегубства заметно снизился со смертью Малюты – хотя, конечно же, не в полной мере. Еще предстоит сложить свою голову князю М. И. Воротынскому, спасителю страны от крымского нашествия, другим дельным военачальникам и администраторам…

Розыскной приказ теперь возглавил В. И. Умной-Колычев, ветеран опричнины, сам побывавший, однако, в ее застенках и потерявший в ходе репрессий десятки родственников. Этот человек довольно быстро избавился от малютиных подельников – Васятка Грязной, лишенный части своих имений, отправился на южные рубежи, в Донков, где вскоре попал в плен к крымцам. До нас дошел ответ Ивана IV на его слезное письмо, в котором душегуб просит обменять его на высокопоставленного крымского сановника, оказавшегося в русских руках. Письмо изящное и вполне издевательское. Опале подверглись также В. Ф. Ошанин и В. М. Пивов.

В заключение скажем еще несколько слов о Малюте Скуратове – Григории Лукьяновиче Скуратове-Бельском, так его звали полностью. Вопреки киношедевру Эйзенштейна, появился он в царском окружении не до Казанского похода (1552 г.), а гораздо позже – не ранее 1567 года. Это был, как известно, предельно незнатный по тогдашним меркам человек – потомок выехавшего из Литвы мелкопоместного дворянина. Ни к Бельским – потомкам Гедемина, ни к Бельским – ярославским рюриковичам - он никакого отношения не имел. Малознатность стала серьезнейшим препятствием для служебного продвижения нашего героя – несмотря на предельную благосклонность Грозного, поставившего Малюту во главе своей тайной полиции, он так и не стал ни боярином, ни даже окольничим, довольствуясь предпоследним думным чином – думного дворянина. Военные отличия в Ливонском походе в самом деле могли бы стать его шансом – но Господь рассудил иначе. И все же – Малюта Скуратов сумел продвинуть свой род, что называется, максимально возможным образом. Оказывая протекцию молодому опричнику Борису Годунову, он затем выдал за него замуж свою дочь Марию, приложив одновременно старания для заключения другого брачного союза: сестры Годунова Ирины и царского сына Федора. Он словно предчувствовал, что именно Федор, а не старший Иван займет после Грозного московский трон. Менее известна другая матримониальная комбинация: вторая дочь Малюты Екатерина была выдана за Дмитрия Шуйского, брата будущего царя Василия. Именно она, согласно преданию, поднесла отравленный кубок Михаилу Скопину-Шуйскому – молодому, перспективному полководцу, с именем которого многие связывали в 1610 году надежды на преодоление кризиса. Третья же, самая старшая дочь Малюты, породнилась с Глинскими – ближайшими родственниками матери Ивана Грозного. Добавим к этому, что в родстве со Скуратовым была одна из жен Грозного – Марфа Собакина, а также… Никита Романович Юрьев – дед первого царя- Романова, Михаила. Такая вот интуиция крови, что называется…

Ну и последний штришок – прямым потомком Малюты по материнской линии был Сергей Нилус, вошедший в историю публикацией "Протоколов сионских мудрецов".