Механизмы и последствия экономического кризиса в США

Кризисные явления в мировой и российской экономике непосредственно связаны с кризисом крупнейшей экономики мира – американской. «Полит.ру» и Институт национальной модели экономики обсудили механизмы и последствия кризиса с крупнейшим экспертом по американской экономике, экономистом и бизнес-аналитиком Леонидом Вальдманом. Его анализ наиболее слабых мест американской экономики уже не раз подтверждался последующими событиями. Так, он спрогнозировал кризис недвижимости в США. В семинаре, проходившем в режиме телеконференции, принимали участие также главный научный сотрудник Института народнохозяйственного прогнозирования РАН, доктор экономических наук, профессор Высшей школы экономики Яков Паппэ, вице-президент «Мэрил Линч Россия» Максим Глушков, Гендиректор консалтинговой компании «Толк-Идея» Валерий Кизилов, аналитик «Мэрил Линч» Денис Найшуль, научный редактор «Полит.ру» Борис Долгин, председатель редакционного совета «Полит.ру» Дмитрий Ицкович. Модератор – президент Института национальной модели экономики Виталий Найшуль.

См.:

Часть 1

Максим Глушков. Какие все-таки есть прогнозы насчет последствий кризиса для реальной экономики по оптимистическому сценарию, если 700 млрд. будут найдены и система будет очищена от плохих активов?

Леонид Вальдман. Система не может так очиститься от плохих активов, может лишь перенести их с одной «тумбочки» в другую – забрать их с баланса финансовых институтов и положить на баланс правительства. Мы постепенно двигаемся к социалистической республике Америке с такими программами национализации. Вообще проблемы так не решаются. Мне бы хотелось привести некоторые цифры. Что такое 700 млрд. для Америки? Это больше чем оборонный бюджет США. Если взять весь бюджет, то поступления за 2007-й год составили 2,5 триллионов долларов. Так что это больше, чем четвертая часть. Тем более, что говорят, что 700 может оказаться недостаточно. Дефицит бюджета на этот год – около 420-480 млрд. долларов по разным оценкам. На этом фоне посмотрите на сумму в 700 млрд. Она огромная. В оценке всех участников проекта – она последняя. Если ее окажется недостаточно, чтобы остановить кризис, им ничего больше не остается. Ощущение этих цифр должно помочь пониманию глубины проблемы. Второй момент. Доллар сейчас под ударом. Раньше мне казалось, что курс евро-доллар 1,6 является пороговым. Иными словами, ущерб, наносимый при таком курсе европейской экономике становится явным и происходит спад. Это и произошло. После этого должно происходить укрепление доллара, что тоже произошло. Сейчас же у меня ощущение, что этими новыми усилиями порог может сместиться выше – к 1,7 или 1,8. Страх нахождения в американских активах может превзойти страх нахождения в депрессивной европейской экономике. Третье. Эти бюджетные вливания - приглашение к инфляции. Особенностью этого кризиса было сочетание явных признаков спада в экономике вместе с повышенной инфляцией. Опять же потому что мы переживаем глобальные процессы. Инфляция в США экзогенная – она приводится извне. Внутри страны при Буше ограниченны доходы населения. И инфляционная база не создается или создается гораздо медленнее, чем в прошлом. И сейчас с ослаблением доллара вероятность инфляции повышается. Могут ли возникнуть трудности с перефинансированием американского долга? Раньше такая постановка вопроса была немыслима. А теперь могу даже дать некоторые рыночные оценки. Например, рынок продает дефолтные свопы на американские правительственные облигации. Это своего рода страхование риска от дефолта американского правительства. И можно сравнить цену на такие инструменты по американским и немецким облигациям на одни и те же сроки их погашения. Так вот, страховка на американские облигации стоит примерно в 2,5 раза дороже, чем на немецкие облигации. Это вещь редкая и страшная. Потому что вся мировая система финансовых ставок выглядит как перевернутая пирамида, в основании которой находятся процентные ставки облигаций США. Если эта пирамида начинает шататься, очень многое переходит в неустойчивое положение. У меня давно уже ощущение, что мы завершаем период в жизни с низкими процентными ставками. В числе последствий, о которых вы спрашиваете, можно назвать и то, что в будущем процентные ставки должны быть существенно выше. И не только в Америке, но и глобально. Как бы плохо ни было в Америке, надо понимать, что из-за ее масштабов, все плохое, что там происходит, будет влиять на весь мир. Этот процесс идет сейчас.

Виталий Найшуль. В нашем личном разговоре ты сказал о перерастании этого кризиса в кризис, связанный с пенсионным обеспечением. Не мог бы ты рассказать об этом?

Леонид Вальдман. Хорошо. Это не связано с волей людей. Это просто встроенный часовой механизм. Есть демографический кризис, связанный с неравномерностью групп населения разных возрастов. В Америке есть заметная аномалия. После окончания 2-й мировой сильно выросла рождаемость. И сейчас люди, родившиеся после 1946-го года достигают пенсионного возраста 65 лет в 2011-м году. И что должно происходить? Это куда более существенные группы населения, чем были раньше. Соответственно сильно меняется вся финансовая нагрузка, причем именно на федеральный бюджет. В США система эта устроена так. Люди, пока работают, отчисляют деньги в систему социального страхования. А система социального страхования выплачивает пенсии и медицинские расходы пенсионерам и инвалидам, а то, что превышает эти выплаты, использует самым безопасным образом, покупая на них казначейские обязательства США. И больше ничего другого. Эти деньги попадают таким образом в бюджет США. С выходом на пенсию возрастающих групп населения будет происходить двойной удар. С одной стороны, сокращается число делающих вклады в систему социального страхования. Значит, и возможности заимствования для федерального бюджета сокращаются. С другой стороны, эти люди приходят к другому окошку и начинают забирать деньги в форме пенсий и оплаты их медицинских счетов. И их количество опять-таки намного больше, чем сейчас. И правительство опять должно сократить то, что оно берет из системы социального страхования в связи ростом расходов этой системы. Это само по себе довольно страшно, особенно при теперешнем состоянии бюджета. Все же знали о предстоящем кризисе. И к нему надо было подойти с «запасом жирков», которые можно было растратить в этом предстоящем периоде. Так было во времена Клинтона. Он последние 3 года заканчивал бюджет с профицитом, отказываясь тратить деньги, чтобы помочь системе социального страхования. А Буш устроил просто вакханалию в бюджете. И мы имеем огромный дефицит. Проблема не только в этом, но и в том, что это будет продолжаться много лет подряд. На протяжении ближайших 20-ти лет количество пенсионеров будет возрастать. И каждая следующая возрастная группа будет больше предыдущей. И только по истечении 20-ти лет возрастание закончится. Я не думаю, что финансовая система способна это выдержать. Легче им «потравить» пенсионеров, заставить их отказаться от каких-то форм лечения. Это очень тяжелый социальный контракт. И понятно, что, если государство, здесь на долгие годы вперед будет находиться в плохом положении, оно будет пересматривать все свои амбиции. Отказываться от многих функций. И нынешний кризис является прелюдией к тому, о котором я говорю.

Дмитрий Ицкович. Я бы сказал, что это кризис не финансовый, а социальный.

Леонид Вальдман. Я согласен. Но там есть финансовый аспект.

Дмитрий Ицкович. В таких случаях обычно происходит политический дефолт государства, сброс обязательств на предшественников, затягивание поясов. Но, может быть, под этот шумок можно провести разного рода финансовые реформы. Это огромное расширение политического окна. Но, конечно, какая-то политическая группа должна будет уйти со сцены.

Леонид Вальдман. Я думаю, что и роль Америки в мире будет другой, могут быть значительные социальные беспорядки, ее политическая система может подвергнуться изменениям. Многое может измениться.

Яков Паппэ. Может быть, США смогут жить за счет вложений из Европы, Японии, Китая, и т.д.

Леонид Вальдман. Как ни велико несчастье с демографическим кризисом в Америке, оно все-таки меньше, чем то, которое будет переживать Европа. И там и там есть большие аномалии в демографических рядах с послевоенным поколением. Но в Америке намного выше рождаемость, чем в Европе. А это ключевой момент. Ведь человек, уходящий на пенсию получает деньги, которые отчисляются с работающего поколения. А оно в Европе намного меньше, чем в Америке. И на перспективу Европа будет куда более депрессивным местом, чем Америка. Другой крупный инвестор – это Япония. А там ситуация еще хуже, чем в Европе. Думаю, что в ближайшие 20 лет мы увидим сильное изменение мира. Пока Запад будет стареть, придут новые игроки: Китай, Индия, Латинская Америка. Будет ли среди них Россия, у которой свои сложные демографические проблемы, – это вопрос.

Еще одно. При анализе текущего кризиса надо надо принимать во внимание определенный временной разрыв. За последние 6-7 лет произошел массовый перенос большой части промышленности из США в Китай. Невозможно провести такую операцию, не создав тем самым сильный межстрановой и глобальный дисбаланс. С другой стороны, Китай пока не настолько богатая страна, чтобы предъявлять достойный спрос на то, что Америка может туда поставлять. Иными словами, американский экспорт недостаточно востребован в Китае, что делает дефицит в торговле между США и Китаем хроническим. И мне кажется, что впереди тот период, который будет создавать положительную перспективу для Америки. Я внимательно смотрел структуру товарооборота между Европой и США. Это только и есть два достаточно ровных партнера с точки зрения экономик и востребованности потенциала друг друга. У них очень полномасштабный, полнокровный экономический обмен. С Китаем он не такой. Китай предпочитает покупать в Третьем мире. По мере того как Китай будет богатеть, ему будет более по карману то, что продает Америка. И тогда будет найден новый баланс. Изменится конфигурация. Мы просто проходим мертвую, переходную зону. Сколько это займет – я не знаю. Но думаю, что это вопрос нескольких лет.

Виталий Найшуль. Ты не мог бы воспроизвести мысль относительно того, что финансовые институты долго вырабатываются? И вопрос в том, что девать деньги не во что, кроме как в финансовые инструменты, которые есть в старых развитых странах.

Леонид Вальдман. Я размышлял об этом, когда думал про перспективы многовалютной системы. Понятно, что долларовый мир заканчивается, вовсю идет дедолларизация глобальной экономики. Вторая мировая резервная валюта – евро – не является достаточной, хотя и дает какой-то выбор. Может быть, появятся валютные системы арабских стран, Юго-Восточной Азии. И размышляя об этом, я думал, чем привлекают евро и доллар. Дело в том, что и в Америке и в Европе есть глубоко эшелонированные финансовые системы, которые могут взять любое количество денег и очень дифференцированно с ними работать. Это как животное с очень сложной системой пищеварения. А Китай в финансовом отношении – это еще простейшее. И эта разница оказывается ключевой для инвесторов. Мало объявить свою валюту свободно конвертируемой. Мало положить под нее кучу резервных подпорок в виде валют и золота. Надо еще создать в стране-эмитенте такую финансовую инфраструктуру, которая позволит инвесторам не просто держать деньги в этой валюте, а делать с ними самые разные операции. Это то, что является ключевой вещью и для России. Понятно, чтобы такая финансовая структура работала, надо, чтобы и правовая структура работала. Тоже самое относится и ко всем другим валютам. Мы же видим, что арабские страны зарабатывают деньги и отправляют их в Америку, Европу или Англию. Тоже самое и с китайским средним классом, делающим сейчас крупные сбережения. Это и делает Запад основным местом. Это делает мир ассиметричным по потокам капитала. Получается, что деньги уходят из развивающейся страны в США в форме сбережений и возвращаются оттуда назад в виде инвестиций.

Борис Долгин. Как должна быть устроена мировая финансовая система, чтобы обезопасить от ситуации, когда американский кризис дает такой эффект?

Леонид Вальдман. Америка – просто очень большая часть мировой экономики. За последние годы мир вырос и доля Америки упала, но все равно ее доля в мировом ВНП больше 25%.

Борис Долгин. Но как должна быть устроена система международных институтов?

Леонид Вальдман. Честно говоря, я сомневаюсь, что может быть создана эффективная система международных институтов, способных препятствовать такого рода кризисам. У стран настолько разные интересы! Хороший пример – это международные переговоры по мировой торговле или по эмиссиям выхлопа. Как странам прийти к соглашению в этих вопросах, которые важны для жизнедеятельности всех? Они с трудом достигают здесь какого-то согласия. А проблема регулирующей надстройки в глобальном масштабе для финансовых рынков – это проблема такого же порядка, если не сложнее. И интуитивно понимаешь, что надеяться здесь на что-то не приходится. И получается, что проблемы носят глобальный характер, решаются в рамках национальных властей с эффектом, который ограничен из-за того, что страны давно вышли за пределы локальных экономик. Я недавно написал статью в журнале «Эксперт», где как раз и пытался провести эту мысль. Поскольку мы живем в условиях глобальной экономики, стандартные меры не являются более адекватными. В США 50 лет назад сумма экспорта и импорта не превышала 10% от ВНП. Это можно было игнорировать. А когда она становится около 30% вы не можете игнорировать ее внешние характеристики. Я там приводил пример с инвестициями. Мне кажется, что мы испытываем неудобство положения, которое будем испытывать теперь всегда всегда.

Борис Долгин. Вы упомянули о перспективах расползания кризиса в реальную экономику. Как вы видите этот процесс?

Леонид Вальдман. По-сути, он уже начался. Пока нет еще никаких данных о результатах завершающегося третьего квартала, но уже он может показать сильное снижение экономической активности. В рыночной экономике паралич финансовой системы означает реальное ограничение кредита в реальную экономику. Да и показатели рынка труда демонстрируют возрастающую негативную динамику. Что пока защищает реальный сектор экономки от быстрого спада, так это два обстоятельства.

Во-первых, это продолжающийся рост мировой экономики, который предоставляет благоприятные возможности для американского экспорта. Поразительно, как когда-то вполне самодостаточная американская экономика стала ныне зависимой от мировой конъюнктуры. Из 3,3% роста валового национального продукта США во втором квартале 3,1% достигнуты за счет чистого экспорта. В интервью, раздаваемых руководителями крупнейших американских компаний, они всячески стараются подчеркнуть, что более половины их бизнеса находится теперь за пределами США. Раньше это инвесторов бы настораживало, а теперь отчасти успокаивает.

Во-вторых, смягчающий эффект оказывает исключительно благополучное финансовое состояние американских нефинансовых компаний. Тут нечему удивляться. С переносом промышленных производств в Китай компании стали выплачивать не большие американские, а маленькие китайские зарплаты. Поскольку в себестоимости любого товара, произведенного в США, расходы на персонал превышают 50 процентов, экономия оказалось оглушительно большой. А вот цены при этом почти не снизились. Оказалось, что крупные американские компании настолько хорошо контролируют свои рынки в США, что никакой ожидаемой конкуренции, приводящей к значительному снижению цен, не произошло. И тогда становится понятным, что, резко снизив себестоимость и удержав конечные цены, корпорации резко подняли нормы прибыли до уровня, небывалого в американской статистике. И это не на год и не на два. Так что сейчас они хоть и теряют по чуть-чуть эту большую норму прибыли, но все равно остаются в прекрасном финансовом состоянии. И только постепенное ухудшение внутренней конъюнктуры и спад в мировой экономике заставят их приступить к свертыванию операций и широким увольнениям. Пока этого все-таки еще нет.

Однако остается мало сомнений, что такого спада не удастся избежать. Уже в ближайшие недели могут начать поступать предупреждения от крупнейших компаний о снижении их ожидаемых прибылей. Это дело времени.

Леонид Вальдман. Post Scriptum

События развиваются стремительно, и уже после завершения беседы проект спасения финансовой системы США с выкупом ее «плохих» долгов быстро близится к законодательному оформлению. Конечно, он будет несколько отличаться от первоначальных предложений Министерства финансов, но сохранит значительную часть запрошенных полномочий и «патронов».

Трудно переоценить значение этого законопроекта. И дело даже не в его масштабах, а в беспрецедентности. Никогда американские налогоплательщики не были вынуждены спасать частных предпринимателей. И страсти сейчас как никогда горячи, тем более, учитывая почти всенародную ненависть к банкирам и финансовым спекулянтам, измерявшим в последние годы свои личные годовые доходы десятками и сотнями миллионов долларов, а иногда и миллиардами. Для всех возмутительна сама идея приватизации прибыли с последующей национализацией долгов.

Обсуждаемый законопроект имеет еще и политическое измерение. Понятно, что крах в правлении республиканской администрации сильно ухудшает шансы республиканского кандидата, компенсируемые, возможно, лишь распространенными расовыми предубеждениями некоторых категорий избирателей. Но важно и другое. Гигантский стресс, под который попадет бюджет на годы вперед, делает предвыборные программы и обещания кандидатов построенными на песке. Кто бы ни победил, он может оказаться в положении, когда делает не то, что считает необходимым для страны, а то, что вынужден делать в форсированных обстоятельствах. Конечно, различия между кандидатами и их действиями остаются, но довольно нивелируются.

Но если отвлечься от эмоций, то следует признать, что этот план является, в сущности, лишь необходимым продолжением государственной интервенции. Еще весной, когда Федеральный Резерв открыл доступ к своим кредитам для инвестиционных банков, он объявил, что готов принимать в обеспечение этих кредитов ценные бумаги, связанные с недвижимостью. Такие кредиты выдавались первоначально на короткий срок, но затем стали рефинансироваться, что означало, что неликвидные активы, связанные с недвижимостью, уже надолго застревают на балансе центрального банка США. А недавно правительство было вынуждено ввести прямое государственное управление в практически обанкротившихся полуправительственных агентствах по операциям на рынке недвижимости «Фанни Мэй» и «Фредди Мак», на балансе которых кредиты под залог недвижимости на сумму в 5,3 триллиона долларов из примерно 14 триллионов долларов стоимости всех таких кредитов в Америке. И стало ясно, что должно возникнуть что-то вроде обсуждаемого сейчас законопроекта. Потому как мало ввести прямое управление в эти компании. Надо еще и изыскать средства, с помощью которых они могли бы продолжать выполнять порученные им очень важные экономические функции поддержания рынка недвижимости. Да и не дело держать вечно на балансе Федеральной Резервной Системы подобные инструменты, как залоги по кредитам постепенно исчезающих заемщиков. Уверен, что в рамках предлагаемого пакета мер эти долги переместятся с баланса Федерального Резерва на баланс государства.

Другой аспект публичных дебатов по поводу этого законопроекта – это ущерб, наносимый бюджету и налогоплательщикам. Здесь все в тумане. Все зависит от того, как будет организована работа по выкупу долгов. Если так, как это предложил Бернанке, имея в виду выкуп этих долгов по цене, близкой к полной стоимости, то, конечно, рекапитализация финансового сектора пойдет ускоренными темпами, но налогоплательщики больше ничего не получат, не считая рисков, что принятые меры не дадут желаемого эффекта для экономики. Но если покупать долги по рыночной, ныне очень низкой цене и держать их до срока погашения, то можно получить очень неплохую прибыль. И тогда американские налогоплательщики смогут не только вернуть свои деньги, но и получить значительное снижение дефицита. Впрочем, здесь еще столько переменных остается неясными, столько возможностей злоупотребления, столько почти неограниченных полномочий Министерства финансов, что с надеждами на прибыль лучше все же подождать. Главное сейчас – предотвратить коллапс финансовой системы, ибо последствия для всех не только в Америке, а и во всем мире будут неисчислимы.

Речь больше не идет о предотвращении рецессии. Она, похоже, уже неизбежна. Речь идет о возможном снижении тяжести ее последствий, о предотвращении депрессии.

Леонид Вальдман. Post Post Scriptum

Завершая работу над текстом, я перечитал весь материал и понял, что как ни старайся, любое описание происходящего остается фрагментарным и недостаточно глубоким. Может быть, дело в форме интервью, предлагающей мало возможностей для обстоятельного изложения сути вопроса и требующей более спонтанной реакции. Может быть, дело в сложности и многослойности самого предмета обсуждения. В любом случае остается чувство неудовлетворенности достигнутым результатом. Если представлять себе портрет кризиса в виде живописного полотна с многофигурной композицией, то видишь, что здесь не полностью прорисованы лица, не полностью распределен свет, не до конца сделаны тени и рефлексы. Словом, это скорее не портрет, а эскизы к портрету кризиса.