Правда – это то, чему верят «свои»

Константин СУТЯГИН: В этой рубрике мы опрашиваем  умных людей на темы, которые постоянно присутствуют в нашей жизни, но в такой огромной концентрации, что их попросту игнорируют  (см. «Местные и приезжие», «История и биография», «Большие и маленькие люди» и пр.)

Сегодня разговор про вранье (См. «Вранье» на «Русских вопросах», часть 1 и часть 2)

Как сложно, оказывается, не врать, быть точным, когда не хватает данных. И как сложно понять-разобраться, где врут тебе. Всех книжек не прочитаешь, всех каналов ТВ не посмотришь, с каждым не поговоришь (а с кем и поговоришь – всей правды не скажет). Как быть? Откуда взять уверенность, что все в жизни именно так и есть?

Раньше, когда в монастырь приезжали незнакомые монахи, их первым делом заставляли читать Символ веры, чтоб проверить - кто такие, за кого? И если монахи были «чужие», то они говорили Символ веры по-своему, им и в голову не приходило – соврать.

И местные монахи – вот ведь! - тоже мысли ни у кого не было, а вдруг приезжий соврет, чтоб сойти за «своего»?

Ложь попросту исключалась – такое было удивительное время.

Такие существовали удивительные вопросы, на которые было просто нельзя врать. (Обманывая в Символе веры, люди прекрасно понимали, Кому врут).

И лица были раньше удивительные (смотрел на днях старые фотокарточки и сравнивал с нынешними), какие были интересные и простые выражения! Как они умели фотографироваться! Серьезные, красивые, сколько достоинства - чудо, а не фотографии. Причем все: и военные, и купцы, и учителя, и крестьяне (то есть, конечно, и Чехов с Толстым, но и дворники, и солдаты) – все, любой годится на обложку журнала. Как они умели так позировать? Ведь нигде не учились этому, а при том в каждом человеке виделись и внятность, и цельность, такое впечатление, что не врали никогда. (Может, от того, что знали: есть Кто-то, Кому соврать невозможно?)

Сравнивал с современными фотками и огорчался – все лица либо с претензией на «что-то такое», либо испуганные-врасплох. Либо вовсе глаза закрыты. Как же раньше, при тех фотокамерах-выдержках люди по 40 секунд сохраняли на лицах серьезные и значительные выражения?

А потом подумал – может, им ничего и не нужно было изображать, позировать, может, у людей раньше такие лица были сами по себе? (Серьезные, значительные, без суеты). А у нас от обыкновенности врнья – просто изменилась наружность? (И вот мы ее теперь пытаемся всякий раз перед камерой собрать, сыграть, сымитировать, как киноартисты).

Нас фотографируют, а мы думаем – кого изображать: Ален Делона? Улыбчивого добряка? Интеллектуала? Крутого парня, рекламирующего жвачку? А потом смотрим на фотографию и говорим: что-то я опять плохо сегодня получился - не похож ни на крутого, ни на интеллектуала. Попробую еще раз.

К. Сутягин. Море. Портрет, 2005, х.м.
К. Сутягин. Море. Портрет, 2005, х.м.

Даже на фотографии не получается быть уверенным в происходящем. Даже долю секунды – только направь на любого человека фотокамеру, и всю уверенность, как рукой. Пугается и врет лицом.

(Может, по этой причине практически исчез сегодня жанр портрета, лицо на картинах превращается в круглое пятно, в знак – любой реалистический портрет отдает заказным враньем. Человек не выдерживает сравнения с правдивостью пейзажа вокруг).

Но зато, кстати, все больше и больше становится вокруг уверенной в себе молодежи. Даже интонация у молодежи меняется в европейскую, более уверенную сторону, как будто всё знают – на лицах очень много достоинства, никакой робости, сомнения, неуверенности. Интересно, почему?

От какой-нибудь копеечной мысли-идеи? От того, что научились нажимать три-четыре кнопки, и жизнь кажется простой и управляемой?

Вся молодежь у нас уже очень похожа внешне на европейцев, и не отличишь – одежда, походка, выражение лиц.

К. Сутягин. Пивная, 2007, х.м.
К. Сутягин. Пивная, 2007, х.м.

А вот взрослого русского всегда можно отличить от европейца, даже если он приоделся в парижском магазине – лет десять русской жизни, и готово: печать на лбу, не увернешься. Пожив в России достаточно долго, человек начинает понимать, что умения нажимать на три-четыре кнопки недостаточно, таких трех-четырех кнопок, которые давали бы чувство уверенности, в России просто не существует. Что жизнь у нас – это искусство, вещь штучная, а не конвейерное производство.

У взрослого русского такая европейская уверенность появляется только тогда, когда он выпьет грамм 150, заморозит в мозгу несколько миллионов нервных клеток. И сразу никакой робости, сомнения, сплошное достоинство и уверенность в подлинности бытия. Хоть на карточку снимайся.

Здесь отвечают Дмитрий Смолев, Вадим Гасанов, Татьяна Щербина, Владислав Красновский, Игорь Камянов

ДМИТРИЙ СМОЛЕВ, арт-обозреватель газеты «Известия» (Москва)

Существует ли в твоей жизни понятие «вранье»? В отношении художников, писателей – отмечаешь ты для себя, дескать «врет!», или для тебя не существует такого понятия, «в искусстве не врут»?

Попытаюсь что-нибудь сформулировать на заданную тему, хотя она крайне непроста. Как только начинаешь размышлять об окружающей действительности в категориях «истинно – ложно», так сразу же и почти непроизвольно ставишь себя в позицию непререкаемого арбитра. То есть держателя эталонов истинности. Надо ли говорить, что всякого нормального человека подобная позиция должна бы смущать. Тем не менее, попробую порассуждать.

Начать с того, что человечеству мало что известно об абсолютной истине. Даже в мировых религиях, которые как раз и базируются на ее трактовках, встречаются существенные расхождения.

К. С.: Ну, а зачем сличать-то разные религии? Нормальный человек верил во что-то – вот и правда, истина.

Д. С.: Но в атеистическом сознании (тем более, агностическом) абсолютная истина отсутствует в принципе. Означает ли вышесказанное, что и дискутировать не о чем? Мол, у каждого своя правда, и нет инстанции, куда можно в случае чего апеллировать. Отчасти, конечно, так и есть – но лишь в том, что касается вопросов вечных и космических. В обыденности же общие знаменатели отыскиваются гораздо легче. И, чаще всего, между своими. Это крайне важное, почти ключевое слово для нашей темы – «свои». Оно тесно связано с понятием «честности» (каковую можно рассматривать хотя бы в качестве намерения двигаться в сторону недостижимой истины). Не припомню ни одной исторической эпохи и ни одного социального слоя, где бы не осуждался и не наказывался обман именно «своих». С «чужими» ведут себя по-разному, в зависимости от обстоятельств, а вот со «своими» следует соблюдать нормы честности – будь то семья, цыганский табор, военно-политический блок, изуверская секта или воровская малина. По-моему, это базовый принцип. Дальнейшие уровни цивилизованности определяются тем, до какой степени может быть расширен «свой круг». В идеале – до масштабов всего человечества. Но только в идеале.

К. С.: То есть, в идеале все правила-законы, науки-философия  и пр. существуют лишь до тех пор, пока «свои» не начинают друг другу врать: ученые – ученым, художники - художникам. (И поэтому ложь - самое страшное преступление, типа, Иммануил Кант).

Или же как-то все может более-менее нормально идти, даже если люди врут?

Д. С.: Получается, что подавляющее большинство из нас (сказал бы даже, что все, но вдруг где-то встречаются неведомые мне исключения – не хотел бы никого обидеть по неведению) живут все-таки двойными стандартами. Той самой двойной моралью, о которой у нас теперь так часто твердят по телевидению, будто лишь вчера этот феномен открыли. Причем открыли опять-таки в «чужих» проявлениях, а сами мы даже и заподозрить не могли, что бывает нечто подобное... Так вот, нет здесь ничего нового ни для одного хомо сапиенса. Хоть в политике, хоть в бизнесе, хоть в быту. И представляется, что подобное положение вещей не столь уж кошмарно. Только погодите возмущаться. Имею в виду, что человечество за тысячи лет привыкло именно к этой модели и научилось ее постепенно адаптировать к так называемым вызовам времени. Если вдуматься, в гуманизированном виде идея «своего круга» не столь уж плоха. Хотя бы потому, что предполагает некое взаимопонимание внутри и взаимную же ответственность.

К. С.: Так, может, в мире стало так много вранья, потому что очень мало стало «своих»? Слишком мало теперь кто себя с кем-то ассоциирует, связывает с какой-то группой, «каждый за себя». По-моему, ты вырулил на очень важную мысль!

(Кстати, вспомнил - Кант вводит еще понятие «этической общины», т.е., группы людей, связанных между собой не родом-племенем, не подчиненностью общему начальнику, а тем, что они все одинаково понимают некие этические принципы. Т.е., то, что ты называешь словом «свои». Именно там вранье все ломает.

Maurice Utrillo. Rue des Abbesses ca. 1910
Maurice Utrillo. Rue des Abbesses ca. 1910

Художественные цехи – те же общины, только не столько этические, а  эстетические (разница не большая). Представить, такие эстетические общины, в которых западло носить пиджаки с люрексом, неприлично красить на домах крыши в синий цвет, или, например, вешать на стену Сальвадора Дали, или Шемякина! А собирать картины наивных художников, Утрилло, Руссо, Пиросмани – не позорно, а наоборот изысканно. Примерно так в свое время Ларионов и Зданевич, «Бубновые валеты» создали моду на народное искусство и примитив).

Д. С.: Это немаловажно – ощущать, что есть люди, которых на кривой козе не объехать, сколь бы сильным ни было искушение. Разумеется, отсюда совершенно не следует, что со всеми прочими позволено обходиться без церемоний. Но им можно, к примеру, о чем-то недоговаривать в силу специфики предмета или даже пытаться исподволь навязывать что-нибудь не совсем первоклассное. Проще говоря, втюхать. Со «своими» такие номера обычно не проходят. И если ты не сумел их убедить в значимости и плодотворности своей практики, то любые победы «на стороне» будут содержать привкус горечи... Поэтому «свои» в расширительном смысле часто становятся фактором неудобства. Да кто они такие, эти люди, чтобы щуриться, хмыкать и недоверчиво покачивать головой при встрече с моими опусами? Уж не намекают ли они часом, что я до каких-то важных критериев не дотягиваю или вообще пытаюсь публику одурачить? А может, они просто лузеры и тайные завистники? 

К. С.: И «свои» перестают быть «своими», и хочется найти новых «своих», но, как правило, не удается.

Д. С.: Особенно напрягаются от посторонних мнений разного рода новаторы, которых становится все больше и больше (здесь мы плавно переместились в область изобразительного искусства – впрочем, новаторов хватает и в других сферах культуры, насколько можно судить по отзвукам). Так не вернее ли будет очертить «свой круг» таким образом, чтобы в нем оказались только люди со сходными воззрениями? А еще лучше – заместить эдаким кругом все иные профессиональные конфигурации. Умело поданная иерархия способна стать гарантом быстрых индивидуальных успехов, а успехи не очень быстрые теперь мало кому интересны...

На мой взгляд, искусственное форсирование этого процесса не ведет к адекватному восприятию общей картины. Хотя бы потому, что из иерархии изымаются (или в нее не допускаются) многие номинально «свои», но «социально не близкие». Кто не в обойме, тот маргинал. Происходит, если так можно выразиться, подлог профессионального сообщества. Между тем, утвердителям свежих стандартов стоило бы бережнее отнестись к традиционному художественному цеху – неизвестно еще, как со временем повернется конъюнктура. Да и просто: уважение к солидному, бывалому сопернику. Немаловажная все-таки вещь. Что-то из рыцарского кодекса чести. Да и вообще: «свои» – это не те, кого ты выбираешь для удобства построения карьеры. «Свои» назначаются тебе судьбой (или что там вместо нее). И через них нельзя перепрыгнуть эдаким резвым, бодливым козликом. Вернее, перепрыгнуть-то можно – только козликом и останешься. А хочешь реальной победы над чуждой тебе «своей» профессиональной средой, так приложи хотя бы минимум усилий, необходимых для победы.

К. С.: А что, разве раньше не так было?

Д. С.: Бывали в искусстве времена (лет сто назад, к примеру), когда новаторы побеждали якобы лишь потому, что слыли новаторами. Но даже и тогда все обстояло не так уж просто. Если некто N был всего лишь амбициозным психом без реальных творческих способностей, он мог угодить в хроники процесса, но не становился значимой фигурой. Сегодня, когда человечество уже прошло через искусы модернизма, авангарда, постмодернизма и поставангарда, становится понятно, что батарейки сдохли и спецэффекты больше не работают. Вновь возникает потребность в тонких и талантливых ремесленниках, для которых жизнь не рулетка и не поприще для борьбы с собственными наваждениями, а профессиональный способ сосуществовать с реальностью. Возвращаясь к заданной теме: ложь в искусстве возникает там, где художник обманывает социум насчет своих истинных намерений и способностей. Например, соцреалистические живописцы были плохи вовсе не потому, что неумело держали кисти в руках, а потому, что сами не верили в поставленную задачу. Бывает и наоборот. Скажем, сегодняшние поставангардисты истово верят в свои цели, но не умеют толком держать в руках ни кисть, ни даже видеокамеру. Обман общества присутствует в обоих случаях – да и в ряде других, здесь не упомянутых.

К. С.: Мы тут обычно спрашиваем всех культурных людей про их собственные недомолвки. Чтоб, так сказать, прояснить ситуацию – кто где обычно врет. Но люди почему-то не очень откровенничают. Вот и ты, похоже, ничего не скажешь, да?

Д. С.: Извиняюсь, что обошел вниманием свою собственную неискренность по различным поводам. Такое со мною иногда бывает, и не только со мною. Надеюсь, это не гибельно. Тем более, в данном случае речь идет о культуре, а не о политике, где намечается полнейший абзац. Но тут уж следите за новостями.

ВАДИМ ГАСАНОВ, русский литератор, режиссер-документалист (Москва)

Бывало у Вас чувство, что художники-писатели Вас обманывают? Журналисты, политики и др. персонажи, профессионально выстраивающие картину мира? Например?

Конечно. И не раз. Ну, например. Вот есть такое понятие "русский рок". Понятие, выдуманное журналистами и самими музыкантами. Понятие есть, а явления нет. Так как так называемый русский рок это в большинстве случаев или дворово-блатной мотив на плохие тексты с якобы обалденно глубоким смыслом, исполненные на электроинструментах, либо (если в основе блюзовый квадрат) хорошо и тщательно обработанные, но тем не менее узнаваемые мелодии импортных исполнителей. Чаще всего тоже с абсолютно пустыми текстами, но обалденно глубоко спрятанным смыслом. Начинаешь разбирать слова - а чего сказать-то хотели? - а там пустота. Ноль. Про мелодику вообще не говорю. А ведь когда-то это все преподносилось как некое откровение, какая-то идеология типа присутствовала. Правда, сами музыканты в массе своей своим образом жизни и поведением мало походили как на образы в своих "произведениях", так и на кумиров "героической эпохи" рок-музыки. Но это ж детали, правда?

Или вот так называемое "параллельное" или как его там еще называют - авангардное искусство, искусство не для всех и т.д. Опять же неловкость в технике, откровенная художественная импотенция или стремление шокировать ради шока или скандала - все это выдается за новое слово в искусстве и плод раздумий тяжких творца. Походишь по выставкам, где собраны работы т.н. "молодых художников" или там "авангардных модельеров", и думаешь: мама дорогая, ну как не стыдно ЭТО вообще показывать, ведь в этом ничего нет. Халтура в чистом виде или перепевки уже пройденного. А вот нате вам - искусство. А я ретроград.
Фамилий называть не стану: просто каждый сможет вписать то, что считает нужным. Наверняка у каждого за пазухой такого полно.
Хотя можно и кого-то назвать. Гребенщиков, Цой, "Машина времени", Рерих... Во! Розенбаум! Солженицын!

Существует мнение, что все правила-законы, "общественный договор" (когда жизнь идет более-менее нормально), что науки-философия и пр. существуют лишь до тех пор, пока люди не начинают врать? Согласны Вы с этим, или нет?

Ложь вообще-то, это нормальное состояние человека (как ни странно). Хотя чего странного. Как будто кто-то не знает, что даже домашние животные умеют лгать. Чаще в виде притворства, но иногда совершенно хамски. Насчет рыбок не знаю, а коты вот и собаки - да. Собственно, все законы и призваны как-то стабилизировать общество, сделав поток лжи управляемым. Кстати то же относится и к так называемым гуманитарным наукам, как то философия и история.

Так же существует точка зрения, что вранье - это просто неумелость, когда не удалось так соврать, чтоб поверили. Что сказать правду в принципе невозможно - мешает несовершенство языка, технологические проблемы, этические, эстетические, корпоративные и пр. Согласны Вы с этим, или нет?

Да нет, почему? Сказать правду можно всегда. Вопрос в том, кому она нужна, эта правда. Людей, которые говорили только правду, мы знаем чуть ли не поименно: у иудеев это ветхозаветные пророки, у нас - святые. Кстати, чаще всего проходящие по категории страстотерпцев и священномучеников. Это к слову о пользе произнесения правдивых речей.
Опять же, что отличает правду от лжи? Несовершенство человека в умении видеть объективную картину мира неизбежно ведет к ее искажению. Соответственно, рождается ложь, как стремление приспособить свой необъективный взгляд к объективным условия и тем самым затушевать некоторые несообразности в выражении своих взглядов.

Есть ли у Вас какой-нибудь способ отличать вранье от правды (в искусстве, в жизни)?

Это все только на уровне интуиции на самом деле. Понимаете, сложно доказать, что вот эта, скажем, картина - это просто жалкая мазня, ставшая предметом искусства только благодаря грамотному "пиару". Это просто ощущение неправды. С другой стороны, вот как и чем доказать, что работы Церетели - это халтура и ложь от искусства?

К. С.: Работы Церетели мы оцениваем с эстетических позиций, и они нам не очень нравятся. С точки зрения определенного круга людей это "дурной вкус". В отличие от "высокого искусства" Ильи Кабакова. Которое с эстетической точки зрения тоже не очень. Попалось на днях высказывание Церетели по поводу Кабакова (сейчас в Москве идет его ретроспектива): "Я в восторге. ... Кажется, я должен сопротивляться такому искусству. Но это только кажется: мы получили одинаковое образование с Кабаковым, и я умею ценить чужой талант". При всем комизме фразы, что-то в них есть общее, как минимум, в эстетическом смысле.

Хотя, говорят, что с эстетических позиций оценивать работы Кабакова вроде бы не положено. "Тут другое"...

А представить, что это "другое" поместят в каком-нибудь публичном пространстве (как размещают работы Зураба Церетели) - на площади, на вокзале, в здании университета, больнице?

Тициан. Венера Урбинская. 1538
Тициан. Венера Урбинская. 1538

Мы в прошлом выпуске вывели такой способ отличать вранье от правды – менять среду. Например, сейчас в Москве такой проект – вешают на улицах репродукции картин старых художников, прямо на фасадах домов, в рамах, в натуральную величину. И ничего, смотрится (за вычетом того, что не совсем попадают в пропорции: работы снаружи помещения требуют большего формата, чем работы в интерьере). Но в целом – все нормально. Картина Тициана интересна даже в такой нелепой ситуации, когда мимо нее ездят троллейбусы.

И вот представить себе работу И. Кабакова в любой немузейной среде... Сразу полезло вранье. Выясняется, что реального пространства – в отличие от настоящих художников - он не держит, только виртуальное (и в этом его сходство с Зурабом Церетели, который тоже не держит реального пространства, зато занимает все медиа-ситуации).

Но все-таки интересно, почему вранье раздражает? В чем причина - если вранье так обычно для нашей жизни? Ну, я понимаю - купил пылесос, а он не работает, обманули - это любому на нервы действует. А в отвлеченном виде почему?

В. Г.: Ну начнем с того, что как раз "не нравится с эстетических позиций" - понятие размытое, неконкретное, эмоциональное. Опять же, Юрию Михайловичу Лужкову вот с эстетической позиции работы Церетели нравятся. И кто прав? Мы или мэр наш? Конечно мы. Хотя бы оттого, что политика Лужкова в отношении Москвы порочна, а его эстетические позиции вполне давно и очень квалифицировано охаяны очень авторитетными людьми - искусствоведами, архитекторами, художниками и т.д. Причем большинство из них - профессионалы высочайшей пробы.
Реставрация Москвы по-лужковски лжива насквозь, градостроительная политика тоже, так как при реставрации по-московски вместо живого организма остается остов (да и тот из искусственных материалов), а градостроительство убивает исторический облик города. А Церетели как нельзя лучше вписывается именно в вот такое насквозь лживое пространство.
Потом опять же. Вот отчего это Церетели я оценивать с эстетических позиций могу, а Кабакова - нет? Что ж это за фрукт такой, Кабаков? Это Фидий, чьи творения в большинстве своем погибли, но слава осталась в веках? Это Иттин и Калликрат??? Или Леонардо да Винчи? Или Гауди? Кабаков, ИМХО, не вышел за оценочные пределы. И относиться к нему можно точно так же, как ко всем остальным. И вообще гамбургский счет здесь еще будет, но со временем, а оно не прошло.
Хотя да. Кабакова на вокзале не стоит... Равно как и Церетели. И много кого не стоит. Ибо раздражает. Во-первых, оттого, что не к месту. Во-вторых, оттого, что раздражает. А раздражает оттого, что пылесос купил я сам лично. И сам лично отнесу его в магазин, наору на продавцов, отзвоню дилерам и обложу их по полной. А вот с враньем в искусстве, политике, архитектуре я должен жить, причем меня не спрашивают ни о чем, а зачастую все это убожество создают на мои же деньги. И чтобы от него, вранья, избавиться, мне надо бежать, хотя отчего б не бежать этим, блин, творцам?

А вот о том, о чем Вы говорите… о смене среды для произведений искусства… Ну в общем да. Настоящее произведение всегда смотрится и везде. Кстати, «Тайная вечеря» да Винчи – это фреска в трапезной, то есть изначально явление не самоценное, а исключительно вспомогательное – для духовного возвышения вкушающих монахов. Такая вот интересная штука: многие произведения искусства изначально вообще носили утилитарный характер, а не были созданы ради красоты. А сейчас создается нечто только ради того, чтобы быть созданным (причем на время) и поднимается вопль: блин, мамо, я тааакое создал, смотрите все!

К. С.: А может, вранье раздражает тогда, когда врет тот, кто не должен был врать? Когда врут, что называется, "свои"? (Например, когда мне врут микробиологи, или кинорежиссеры, я не очень беспокоюсь, потому что мало в этом понимаю, и мне все равно. А когда художники врут - обидней).

В. Г.: Да по-разному. Бывает обидно, когда врут люди, которых уважал. Вот например оставшийся в живых Стругацкий... Человек, делавший в советское время то, что хотел, писал, издавался многотысячными тиражами (и еще за его книгами макулатуры мама дорогая сколько собрать надо было), профессиональный ученый... Сейчас изо всех сил хает то время, когда он стал самим Стругацким. Когда он врал, тогда или сейчас? Ему не нравится теперь то время? И нравится нынешнее, когда 10 тысяч экземпляров издания - это о-го-го какой тираж, когда закрываются или медленно умирают научные учреждения, когда астроном его уровня в России сейчас - просто нищета, без авторитета и уважения?
Или когда привилегированный, обласканный всеми властями Евтушенко пытается изобразить из себя диссидента в прошлом?
Или когда отпев "Пусть лучше он прогнется под нас" "Машина" отправилась в Кремль получать награды (прогибаться перед Ельциным. Ельциным! - не позор ли?)
Или когда главный русский патриот Михалков клепает сейчас лажу о самом святом для нас всех - о Великой Отечественной? Не позор ли?
Вот от таких вот вещей становится мерзко.

К. С.: Мне все-таки интересна механика вранья, его энергия-пружинка, от чего оно такое живучее? Если б оно только раздражало, то его бы давно вывели, как клопов. А раз существует, в таком количестве, и прекрасно себя чувствует - похоже, что вранье многим нравится. Хочется вернуться все к той же ретроспективе знаменитого художника Ильи Кабакова.
Все его выставки ориентированы на очень специфических людей: они приходят на его выставку и знают, что их сейчас будут обманывать. И маэстро знает, что «его» зритель готов к обману.  И зритель знает, что маэстро знает, что они («свои» зрители) знают, что их сейчас будут обманывать... И т.д. - множащийся бесконечно обман, от которого все получают удовольствие - больше десяти залов в мельниковском "Гараже" сплошного добровольного взаимного надувательства.  
И "надуваемым" нравится - именно от того, что они знают, что их надувают, что надувательство идет по взаимной договоренности.

Может, часто вранье - это специфическое развлечение, типа садо-мазохизма?

В. Г.: Ну в общем да. Есть у так называемой русской интеллигенции такое развлечение. Откуда оно пошло - Бог весть, но например в 19 веке русские либеральные интеллигенты (а кто не либеральный - тот не интеллигент) соревновались в охаивании собственной страны. Эдакие записные русофобы, причем добро б на импортные деньги, а то искренние.
Теперь вот почитатели творчества Стругацких изо всех сил обманывают себя в том, что в годы проклятого совецкаго режима их кумиры писали с фигой в кармане (то же касается поклонников так называемых шестидесятников), хотя их кумиры писали и жили в свое удовольствие, ничего такого в виду не имели, а конспирологией занимались их поклонники самостоятельно (правда в приятном заблуждении кумиры их сейчас изо всех сил оставляют, дабы не терять лица).
То же и с эстетствующими поклонниками модных художников. Хотя у них еще хуже: восхищаясь творчеством "не для всех", они тем самым сами причисляют себя к прослойке "не все", которые умнее, тоньше и т.д. Сами возвышают себя в своих глазах. А фуршеты? А халявная выпивка, кои бывают на открытиях часто? О! Это ж стоит того, чтобы восхититься))))) Ну а то, что это "искусство" не несет в себе вообще ничего - так это, пардон, правила игры такие, так как это не для всех ну и т.д. - читайте выше.

ТАТЬЯНА ЩЕРБИНА, поэт, писатель (Москва)

Бывало у Вас чувство, что художники-писатели Вас обманывают (журналисты, политики и пр. медиа-фигуры)?

Когда мне было лет четырнадцать, я сделала первый шаг в самостоятельность, написав плакатик и прикрепив его к двери своей комнаты. Там было написано: «Максимум правды». Это был бунт против ежедневного вранья мира взрослых и первый пункт жизненной программы. Я следовала ему и продолжаю следовать. Но… Чем дальше я следую по этому пути, тем яснее вижу, что самой интересной правды (как устроено мироздание, откуда мы взялись и за какой горизонт исчезаем) не знает ни один человек на Земле. При этом множество людей верят, что знают - последователи всевозможных религий, но не только: есть те, кто убежден, что Гитлер вероломно напал на Советский Союз. И те, кто не сомневается, что Сталин готовил нападение на Германию, Гитлер же лишь его упредил. Те, кто видел инопланетные корабли и общался с инопланетянами. И те, кто официально заявляют, что инопланетян на Земле отродясь не было. Очевидцы одного и того же события описывают его столь по-разному, будто они не очевидцы вовсе.

Да и один-единственный может быть уверен в том, что видел, только если это был знакомый предмет. Пару месяцев назад поздно вечером я вышла на балкон и увидела в небе нечто странное – нло. Тут же написала об этом в жж. Пошли комментарии: это, дескать, китайские летающие фонарики. Может, и фонарики (я лишь точно знала, что это был не самолет). Другие стали писать, что тоже видели, и что это таки неведомый летательный аппарат. На следующий день я вообще не могла вспомнить точных деталей увиденного. Неизвестное должно уложиться в ячейку памяти как известное, ответ подсказывают имевшиеся прежде убеждения, они же знания (что инопланетяне прилетают или нет, что военные изготовляют такие секретные аппараты, что их-то мы и принимаем за нло, ну и китайские фонарики тоже).

К. С.: Я, кстати, тоже несколько раз видел НЛО, правда. А один раз - даже наблюдал неопознанный ползающий объект (было и такое). Но поскольку я верю в ангелов и в бесов, то считаю, что видел соответствующие дела. А кто-то верит в инопланетян – и поэтому он видел пришельцев с рожками, а не бесов. А кто-то ни во что не верит, и поэтому он ничего вообще не видел, только «китайские фонарики» (ну, или какие-то «результаты секретных разработок военных ученых»). Это я к тому, что, может быть, вообще, мы прежде верим, а потом видим?

Т. Щ.: Правда есть, но мы не в состоянии ее воспринять – не хватает рецепторов. Мы воспринимаем «кое-что», и поскольку не знаем, кое оно что, то облачаем в доступные нам образы, схемы, видим видения, слышим голоса, получаем озарения, высчитываем математически, домысливаем логически. Для меня правдой является то, в чем я убедилась на собственном, хотя бы и внутреннем, опыте. А он складывается из массы факторов и сопоставлений. Противоположный подход – вера (учениям и авторитетам).

Искусство и литература – как телескоп, микроскоп и коллайдр для ученого, фиксация последовательности событий для историка – восполнение тех самых недостающих рецепторов для художника. И для читателя-зрителя. Это язык, позволяющий осваивать не известный, но явно существующий Божественный Замысел. То есть, для меня это явно, а для кого-то и нет. Готические соборы – не выдумка архитекторов, а реализация Замысла (или плана). Потому они казались и продолжают казаться прекрасными. Там, где разгадывать план даже и не собирались, появились хрущобы, которые стыдливо сносят спустя несколько десятилетий, чтоб заменить их «башенками»: вроде как башенки всегда строили, пирамиды ли, соборы – давай и мы налепим сверху колпачок. От этого башенки «правдой» не становятся, списывать у отличника помогает лишь одноразово, всю жизнь не спишешь.

К.С.: А вообще, в искусстве есть «вранье», или нет?

Т. Щ.: Придуманное и правдивое в искусстве – одно и то же: выдумка – форма, в которую облекается услышанное эхо истины. И даже если записывать только чистейшую правду – о том, что было с тобой самим, это тоже выдумка, то есть, интерпретация.

Правда политическая, историческая многосложна и противоречива, поскольку здесь участники – миллионы людей. Постфактум эпоха закрепляется в определенной версии: выделяется главная составляющая, детали забываются как несущественные. Но в зависимости от того, куда движется та или иная история дальше, прошлое тоже меняется. В странах, живших в ощущении Замысла и стремившихся его воплотить, прошлое застывает навсегда, не только в сознании, но и в вещдоках. В странах, где одни заботились лишь о том, чтоб не умереть с голоду, другие – чтоб обогатиться еще больше, где вся история – ложь, потому что в угоду каждому новому веянью переписывается полностью, а вещдоки уничтожаются – такие страны тоже зачем-то нужны, раз Замысел предусматривает их наличие.

К. С.: Опять приходит на ум художник Кабаков, чья ретроспектива проходит сейчас в Москве – вот уж у кого, на мой взгляд, нет никаких вещдоков. Все его произведения – ну, я имею в виду собственно их материальную часть – выполнены какими-то не очень умелыми исполнителями, и не представляют – сами по себе – АБСОЛЮТНО никакой ценности, вещдока ни одного. Зато много слов, цифр, денег, кем-то где-то за это заплаченных, масса историй и пр. нематеоиального вещества. А это, на мой взгляд, один из первых признаков вранья – когда идеи не подкреплены хоть какой-то материальной убедительностью, тут что-то не чисто.

Maurice Utrillo. Chartres Cathedral. about 1913
Maurice Utrillo. Chartres Cathedral. about 1913

Можно не верить в Бога, но нельзя не верить в готические соборы – вот они, великолепные, мощные, безумно убедительные, это не куча мусора. Они реально, в полный рост работают. Чаадаев писал, что лучшие католические проповеди – это готические соборы, одной своей гармонией они со временем вернут к вере многих и многих. В Кабакова конечно тоже верят («свои»), но посторонних такая материальная пустота не может привлечь. Он ведь даже мусор для своих инсталляций в магазине покупает!

Т. Щ.: Кабаков – центральная фигура определенного контекста. Контекстов много (как целевая аудитория у СМИ, агенств, производителей), в каждом свои герои, для остальных это – пустой звук. Сравнивать с прошлым неправомерно, сравнивать надо в одном времени, даже если от него (нашего) мало что останется, кроме свалки из несварения, переваривания или пережевывания. Кабаков создавал контекст «под себя» еще очень давно и осознанно, предвосхитив время. Знаю, что для многих он Учитель. Его собственные работы - не главное, мне кажется. Но я тут не эксперт, и я даже не из другого контекста, мой интерес - выстаивать в одиночку, наедине со всем, что способен и неспособен воспринять. Социальный проект меня не увлекает.

Сегодня искусство и литература играют скромную эвристическую роль. Мир, каким мы его видим – создан искусством, все наши мысли и чувства выросли из алфавита и литературы. Теперь происходит, скорее, деградация, чем эволюция. Не двигаться вперед – это автоматически пятиться. А вперед – некуда, не видно куда, пауза. В науке, насколько я слышала, тоже пауза, то есть, все большее проникновение в космос, внутрь Земли, в микромир стало приносить не открытия и новые неопровержимые доказательства, а сомнение. «Теория Большого взрыва не выдерживает никакой критики, - сказал мне недавно знакомый астрофизик, это просто рабочая модель, поскольку должна быть какая-то рабочая модель». Про космос мы узнали, что на 95% он состоит из темной энергии и темной материи, а что это – Бог знает, мы не знаем. «Мне известно, что мне ничего неизвестно, вот последняя правда, открытая мной», - писал Омар Хайям. А казалось, «схватили Бога за бороду», как тогда выражались, в 60-е: человек полетел в космос! Ну полетел. Но в конце концов ничего не понял.

Думаю, что после этого тотального кризиса настанет прорыв, то есть, опять откроется какая-то важная часть правды. А вдруг и вся целиком. Понятно, что путь из пункта А в пункт Б пролегает через большое потрясение. Для кризисов характерна абсолютная непотрясаемость. Ну убивают, ну врут, ну сочиняют там чего-то…

В смысле политики: Гитлер и Сталин для меня – равноценное зло. Что было бы, если бы нацизм победил? Нюрнбергский процесс над коммунизмом? Потом фашистская оттепель, похолодание, перестройка итд? А Россия стала бы тем, чем стала после войны Европа? Не знаю. Из схватки двух зол, если судить по результату, правильные уроки извлекла Европа и Германия, в частности.

Российско-грузинская война – это и схватка США с Россией, и повтор Косова, и агрессия Грузии, и агрессия России. Много сторон правды. Но доверия ко всем сторонам не бывает. И тут, как в художественном произведении, приоритет оказывается у эстетического. Российская пропаганда завралась так грубо, глупо и бездарно (а до того была зима с т.н. выборами), власть проявила себя такими сортирами и ослиными ушами, что общество раскололось на однозначное «за» и «против». Это будет действовать и наперед, по умолчанию.

К. С.: Тут у нас в результате опроса родилась такая мысль, что вранье – это когда тебе врут «свои», в том смысле, что ложь своих мы лучше замечаем (т.к., как минимум говорим на одном языке, чувствуем нюансы). И болезненнее к ней относимся. В то время, как вранье чужих – не так заметно, хотя бы потому, что не сильно беспокоит, т.к. это даже не вранье, а обычная идеологическая компания. Согласны Вы с этим или нет?

Т. Щ.: Не вранье чужих, а вообще про чужое – оно совершенно не колышет, более того, постороннего эмоциональные излияния людей из незнакомого контекста раздражают. Например, на какой бы поэтический фестиваль я ни приехала, везде будет африканский поэт, который с жаром взывает к аудитории, что белый мир пользуется африканскими богатствами, а сама Африка живет в нищете, что никому нет дела до того, что… Поддерживать этот диалог для меня затруднительно: я не была в черной Африке, знаю, что там все плохо, нищета, коррупция, взаимоистребеление, но у меня нет чувства причастности.

В годы перестройки я подружилась с некоторыми западными корреспондентами, помню, как приставала к корреспонденту газеты «Индепендент»: что ж ты про такое-то ужасное событие не пишешь (ну не помню уж: Тбилиси, Вильнюс, голод – про что я там приставала, про все, наверное), а он: «Ну мы тут аккредитованы, есть определенные ограничения, мы не про все можем говорить итд». Для него этот мой напор звучал, как для меня стенания африканцев. У него тут работа, он знает, как ее делать, а я рву на себе волосы. Катастрофа – это ведь то, что происходит с тобой (даже если на сторонний взгляд это и заурядная драма), с близкими, или то, что грозит произойти с тобой и с твоим миром. Весь мир пока не вмещается в одного, но мы уже гораздо вместительнее прежних жителей. 

К. С.: А у Вас есть такие темы, которые Вы никогда не станете трогать? 

Т. Щ.: Есть ли темы, которые я никогда не стану трогать? Дело же не в теме, эстетические и этические ограничения диктует язык. Навязчивая идея – понять, как это все устроено, существующие ответы меня не удовлетворяют.

ВЛАДИСЛАВ КРАСНОВСКИЙ, искусствовед (Париж)

К. С.: У нас сейчас в Москве идет ретроспектива Ильи Кабакова, в связи с чем хочется  Вас поспрашивать, как специалиста. Я его раньше в таком большом объеме живьем не видел – вот и всплыла тема «вранья».
Как по-вашему, Кабаков – врет?
А чем – искусством своим (ну, типа, мистификация, все дела, эпатаж буржуев, дадаизм)?
Или он врет тем, что представляется художником, как Хлестаков - ревизором?
Или врет ценами своими? По нашим слухам – «за миллионы расхватывают на аукционах».
Или покупатели его врут?
Или продавцы? (В том же «Гараже» выставлено не меньше 200 холстов, имитирующих плохую живопись. Зачем так много, подумал. И тут же сообразил – чтоб каждому московскому коллекционеру досталось!)
Или искусствоведы врут?
Или сама материя современного искусства (она же его механика) такова, что не может не врать?
Или – о ужас! – самого Кабакова обмануло время, и он, честный человек, превратился в обманщика? 
В общем, не интересно сейчас про вклад Кабакова в мировое искусство, про его смыслы и задачи. Вопрос – неужели никто здесь никому ни капельки не соврал? 
Он, ведь, и в Бобуре выставлялся, в Париже. Не поделитесь ощущениями?

В. К.: Меня всегда удивляла несообразная реакция русского художественного "истеблишмента" на эту тихую, местечковую, запуганную персону.

Довелось как-то по касательной участвовать в одном деле. Наш герой для первой своей гастроли на Запад взял на время у друга-коллекционера несколько своих ранних работ и в ходе этой самой гастроли не удержался и продал их.  Ну, случается! Слаб человек! И не такие персонажи уступали соблазну золотого тельца.

Друг-коллекционер в течение 15-ти лет пытался вернуть эти произведения или хотя бы найти какой-то взаимоприемлемый выход из этой коллизии. На последней стадии процесса, среди прочих, и мне пришлось поучаствовать. Когда знакомый художник, знающий всех и вся узнал об этом, то без обиняков посоветовал: не суйся в это дело, уноси ноги – растопчут, тебя, раздавят, размажут по стенке! Откуда такой ужас перед простым проектировщиком вполне мирных инсталляций? 

Илья Иосифович всегда казался мне человеком  скромным, честным и поразительно откровенным для нашего времени. 

Из его автобиографических текстов следует, что диагноз "не живописец! " (т.е. не художник в большом смысле этого слова) был поставлен ему ещё в детской художественной школе. Никогда с тех пор он не пытался это опровергнуть или поставить под сомнение. Так что, Костя, на выставке была не "имитация плохой живописи", а самая обыкновенная плохая (по большому счёту даже и не живопись).  Автор по-другому не умеет и не скрывает этого.

Если природа обделила его чувствами цвета, формы и композиции, способностью создавать эстетическое качество, то, несомненно, наделила другими, может быть, более ценными, с позиции рядового человека, от имени которого и во имя которого выстраивается  его творчество. Имею в виду социальную одарённость, другими словами, интуитивноё знание устройства мира и способность поступать в нём с всенепременной пользой для себя. 

Хлестаков ли он? Конечно! Но Хлестаков, который честно и откровенно заявляет, что он не ревизор. Публика же себе на уме. Знаем, знаем какой ты не ревизор. Ещё какой ревизор! Ревизорее не бывает!!! 

Кукловоды предложили ему роль. Он согласился и с ролью и с условиями кукловодов.  Честная сделка (никакой параллели между Фаустом и Мефистофелем). Финансовых пирамид не строит, старушек-процентщиц не убивает. 

Между прочим, говорят, что на эту роль от 1/6 суши первоначально готовился другой человек и это ему  сначала устроили выставку в Бобуре, но, потом, тот отказался выполнять некоторые условия кукловодов, и был заменён.

К. С.: Эрик Булатов, насколько я в курсе?

В. К.:  ...

Можно ли честно прожить отдельно взятую жизнь в этом лживом, лживом, прелживом мире? С другой стороны, как удержать столь вопиюще несправедливое общество от пучины хаоса, если не врать?   

Дурят публику, дурят! Ну а как не дурить, если она дура?

ИГОРЬ КАМЯНОВ, художник (Москва)

Бывало у тебя чувство, что художники-писатели тебя обманывают? Например?

И. Камянов. Окно в мастерской. 1996, х.м.
И. Камянов. Окно в мастерской. 1996, х.м.

Как раз сейчас я меняю мастерскую и общаюсь по этому поводу с разными художниками. Один передает свою мастерскую другому, тот берет у третьего и т.д. Понятно, все при этом друг другу врут и хитрят - все-таки недвижимость. Причем такая закономерность: чем зауряднее художник, тем вдохновеннее врет.

Если же говорить о вранье не вокруг мастерской, а в ней самой (т.е. в творчестве) - здесь обратная закономерность. Да и вранье творческое, в отличие от бытового, чувствуешь сразу. Это когда недостаток таланта художника компенсируется талантами смежными, пусканием пыли в глаза и т.д.

К. С.: А вот про Кабакова – что скажешь? (Я тут сегодня всех им задолбал, сходил на выставку и все никак не могу опомниться). Вранье это или нет? Пыль в глаза, Хлестаков в роли ревизора - или Малевич с «черным квадратом»? (Малевича-то я уважаю, он настоящий псих, он даже гроб себе супрематический заказал, тут без вранья). Или сама жизнь так изовралась, что ноль-изображение Кабакова оказывается правдой? Вранье – это же и есть его материя, как у фокусника.

Собственно, меня в Кабакове что раздражает - почему он проходит по разряду изобразительного искусства, почему «втирает» именно нам, художникам? Звался бы каким-нибудь «социальным провокатором», «мастером иллюзий» или, как сейчас модно – суперменеджером, генеральным продюсером...  Соц-философом наконец... А то как может проходить по разряду ИЗО человек, начисто лишенный визуального вкуса?

И. К.: Ладно. Пускай Кабаков врет, что он художник. Зато он работает по-честному: что придумал - то и сделал (вернее, так: придумал-позвал-заказал-заплатил).  Все, как хотел, до точки. А художник (в нашем с тобой понимании)   придумает одно, возьмется за другое, потом делает - меняет - переделывает, и в итоге выходит что-то третье. По отношению к замыслу получается вранье - но красивое. То есть искусство.

Мне, кстати, понравилось его интервью Дегтю. Почитай

К. С.:  Нормальное интервью.

Умеют они говорить. Получается, что это не они плохие художники, а мир плохой - а они только отражают. Бытие определяет сознание.

А хотелось бы наоборот, чтоб сознание делало бытие получше. Но для этого нужно то самое, что ты говоришь: задумал одно, начал делать и понял, что все не так выходит, а на самом деле получилось что-то третье, что и не ждал. Т.е., нужно кураторов в жопу послать, которые все знают, и подгоняют решение под ответ.

Тайна нужна. И неуверенность в результате.

А, как сказал  Сергей Сафонов, "что-то я еще не видел ни одной неудачной инсталляции - чтоб художник признался, дескать, плохая у меня получилась инсталляция. Бьюсь, бьюсь над ней, заразой - не выходит!"

Инсталляции-то все хорошие, плохих не бывает. А с живописью сложнее - живопись, к сожалению, часто дрянная выходит.

И. К.: Все так, Костя. И Кабаков – Хлестаков. И Малевич - псих нормальный, без обмана. А с другой стороны - он же подписывал свои поздние картины досупрематическими годами, до "смерти живописи". И супрематический гроб - не такая же ли это ложь, только последняя, радикальная, чтобы уж точно поверили?

Честно говоря, так я по большому счету и не врубился, о чем у нас речь и зачем. Все эти слова - Тайна, Правда, Красота - воздушные шарики, на которых эти слова написаны, а внутри - чье-то дыхание, дух. Отпустить их и смотреть, как летят, а не читать, что там написано. Мы же художники. И об искусстве не получается у меня рассуждать в этих категориях "правда-неправда". Это во мне, а не в искусстве. Посмотрел на него правым глазом - правда, посмотрел левым - ... 

Правда - хорошо, а искусство лучше. Все.