Адрес: https://polit.ru/article/2008/10/29/kostanov/


29 октября 2008, 00:15

Архивы Сибири и Дальнего Востока в 1917–1920 гг.

Отечественные архивы

После событий 1917 года советская власть столкнулась с потерями редких и ценных документов периода революций и Гражданской войны, использованных в политической борьбе и пропавших бесследно. Это стало одной из причин пристального внимания как властей, так и интеллигенции к архивным материалам, их охране и защите. Сейчас многие историки называют время с 1917 по 1920 гг. самым благоприятным в истории российского архивного дела. «Полит.ру» публикует статью А.И. Костанова «Архивы Сибири и Дальнего Востока в 1917–1920 гг.», в которой автор размышляет о политической роли архивных документов во время борьбы за власть и подробно прослеживает историю российских архивов и архивного дела на Дальнем Востоке в послереволюционный период. Статья опубликована в журнале "Отечественные архивы" (2008. № 5).

Революции 1917 г., обусловившие смену общественного устройства, а также Гражданская война отразились на судьбе российских архивов, как в центре страны, так и на ее окраинах.

После Февральской революции идеи архивистов-реформаторов конца XIX – начала XX в. получили новый импульс с образованием Союза российских архивных деятелей (далее – Союз РАД). Уже на первом его собрании, состоявшемся в Петрограде 18 марта 1917 г., прозвучали предложения о безотлагательном спасении документального наследия «от случайностей переживаемого времени» и был поставлен вопрос общенационального плана – «о будущем наших архивов и централизации управления ими»[1]. Среди организаторов Союза РАД имелись специалисты, глубоко знавшие проблемы сибирских архивов, в частности моряк и архивист А.И. Лебедев[2]. Публикации в прессе о дискуссиях и деятельности союза встречали заинтересованные отклики в кругах ученых и архивистов за пределами столицы. Через год-другой некоторые его сторонники попытались реализовать эти идеи в Сибири, охваченной пламенем Гражданской войны.

Вести из столицы о свержении династии Романовых дали мощный толчок революционным выступлениям на окраинах империи. В марте–апреле 1917 г. на Дальнем Востоке стали возникать органы власти Временного правительства – комитеты общественной безопасности (КОБ), а наряду с ними – Советы рабочих, крестьянских и солдатских депутатов[3]. Но ни тем, ни другим было не до архивов в плане организации их устройства: шла борьба за власть. Заметим, что на Дальнем Востоке не имелось каких-либо учреждений или научных обществ, занимавшихся архивами (например, ученых архивных комиссий – УАК), авторитетных специалистов, которые на гребне демократической волны могли бы включиться в работу с архивами, начатую под влиянием событий в Петрограде. Кроме того, революционеров и в столицах, и на местах привлекали не архивы как таковые, а лишь документы государственных учреждений, которые можно было использовать в политической борьбе или требовалось немедленно уничтожить. Речь шла об архивах учреждений политического сыска, секретных делах в канцеляриях Приамурского генерал-губернаторства и военных губернаторов областей, штаба Приамурского военного округа, а также некоторых документах банков, крупных компаний и фирм.

На Дальнем Востоке раньше других жандармскими архивами занялись революционные власти Приморья. В марте 1917 г. редактор газеты «Далекая окраина» Д.П. Пантелеев, входивший в состав исполнительного бюро КОБа, вместе с членами Совета рабочих и военных депутатов Коханским и Медведевым наложили арест на документы Владивостокского охранного отделения и перевезли их в здание бывшей резиденции военного губернатора, где помещался КОБ. Сначала с ними работала судебно-административная комиссия, а в апреле – специально созданная при КОБе секция комиссии по разбору и ликвидации дел бывшего охранного отделения, цель которых состояла не в систематизации изъятых архивных документов, а в выявлении тайной агентуры. В борьбе за власть доступ к жандармским архивам стремились получить представители разных политических сил. В первые дни августа 1917 г. все вопросы, связанные с ликвидацией дел охранного отделения Владивостока, взял на себя исполком городского Совета, образовавший соответствующую комиссию во главе с Г.П. Бадариным. Летом того же года газеты «Далекая окраина», «Дальний Восток», «Известия Владивостокского Совета рабочих и военных депутатов» опубликовали списки осведомителей охранки, работавших во Владивостоке, Хабаровске и других городах, с указанием фамилий, агентурных псевдонимов и биографических данных. Некоторые из них были арестованы и преданы суду. Во Владивостоке и Хабаровске в 1917 г. прошли судебные процессы по обвинению И.Мостипана, В.Тризны, М.Переплетчикова и других агентов тайной полиции. Изучение документов охранного отделения продолжалось и после октябрьских событий 1917 г., но затем, в ходе Гражданской войны, приостановилось. Дела уложили в ящики и оставили на хранение в архиве Приморского областного правления[4].

Заметим, что на Дальнем Востоке, как и в других местах России, попытки новых властей овладеть жандармско-полицейскими архивами неизбежно сопровождались утратой части документов, прежде всего секретных. Так, в марте 1917 г. пытались похитить документы Владивостокского охранного отделения[5]. То же самое происходило в других местах. Сахалинский уездный КОБ, взяв 18 марта 1917 г. под домашний арест начальника пешей жандармской команды Н.М. Будакова, потребовал от него сдать секретные дела. В акции участвовал эсер А.И. Гагарин, приехавший в пост Александровский как представитель Совета солдатских депутатов Николаевска-на-Амуре. Позднее он подготовил обстоятельный «доклад о Сахалинской революции», в котором писал: «По аресте (Н.М. Будакова. – А.К.) был произведен в моем присутствии обыск и была отобрана, какая имелась у него, секретная переписка». На требование отдать шифры полковник Будаков заявил, что они сожжены. Им, по мнению Гагарина, были уничтожены «еще какие-то бумаги из секретной переписки»[6]. Куда делись изъятые у жандармского полковника документы и как ими распорядились новые сахалинские власти, неизвестно. Тогда же или позднее был почти полностью уничтожен довольно объемный архив Сахалинской жандармской команды. Уцелели лишь его фрагменты, находящиеся сегодня в Государственном архиве Сахалинской области (одно дело за 1913 г.) и в РГИА ДВ (одно дело за 1916 г.)[7].

Говоря о захвате полицейских архивов, сложно наметить грань, отделявшую революционный энтузиазм от обычной уголовщины. Революция не только разбудила надежды, но и подняла со дна общества самые мрачные силы: страну захлестнул бандитизм. Понимая это, некоторые сотрудники полиции и профессиональные сыщики пытались спасти свои картотеки и архивы. Один из них в начале 1920-х гг. нашли в Благовещенске. В железнодорожном амбаре, под кучей обозной утвари за потайной стеной, оказались архив сыскного отделения полиции и иные материалы по криминалистике. Об этом упоминал в своих воспоминаниях Я.Я. Решке, возглавлявший в те годы Амурский областной угрозыск. Для работников советской милиции необычная находка оказалась очень полезной, и найденные материалы использовались ими при раскрытии преступлений[8].

С провозглашением на Дальнем Востоке советской власти (декларация об этом принята на III съезде Советов региона 25 декабря 1917 г. в Хабаровске) передача архивов ее представителям в последующие месяцы происходила одновременно с ликвидацией учреждений бывшего Временного правительства, а также в ходе национализации предприятий. Одним из первых шагов в этом направлении стало решение названного съезда о рабочем контроле над производством. Коммерческая тайна была отменена, и представители рабочего контроля получили право проверять все документы учреждений и предприятий. Инструкция краевого исполкома о контроле над производством и распределением в Приморской области, изданная в январе 1918 г., устанавливала, что контрольные комиссии имеют право «требовать от управления предприятия открытия всех деловых книг, имеющих отношение к данному предприятию, как-то: денежных, бухгалтерских, материальных документов, архива предприятия и всей деловой корреспонденции». Если документы изобличали «то или иное лицо администрации в злостном злоупотреблении по должности», комиссия имела право «предать его уголовному суду»[9].

Первым в крае в январе 1918 г. организовал рабочий контроль Владивостокский Совет, возглавляемый П.М. Никифоровым, что промышленно-финансовые круги встретили в штыки. Администрация торговой фирмы «Чурин и К°» передала ключи от своих сейфов британскому подданному Форсайту, а владельцы фирмы «Кунст и Альберс» – английскому консулу во Владивостоке[10]. Впоследствии эти фирмы вывезли часть своих архивов за границу. 18 февраля 1918 г. комиссары рабочего контроля явились во все коммерческие банки Владивостока. Поводом стали сведения о переводе местными отделениями Сибирского и Русско-Азиатского банков в иностранные 10 млн руб. Поэтому комиссары-контролеры, наряду с наблюдением за ведением банковских операций, следили, чтобы администрация банков не утаивала денежную наличность и документы[11].

Несмотря на то что переход власти к Советам в ряде областей Дальнего Востока отличался своеобразием, на сохранности архивов это радикальным образом не отразилось. По имеющимся, хотя и отрывочным сведениям, в ходе революционных событий 1917 – начала 1918 г. на Дальнем Востоке не отмечено случаев массового уничтожения архивов, однако отдельные потери, безусловно, были. Например, в начале марта 1918 г. атаманом И.М. Гамовым предпринималась попытка свергнуть советскую власть в Благовещенске, известная как «гамовский мятеж»[12]. После подавления восстания красными гамовцы отступили в Маньчжурию. При этом выяснилось, что пострадали дела правления Амурского казачьего войска, книги и документы которого частично были уничтожены или увезены на правый берег Амура в китайский город Сахалян[13]. Но так было не везде. При мирной передаче власти архивы и делопроизводство, как правило, попадали в распоряжение Советов вместе со зданиями и имуществом учреждений бывшего Временного правительства. Например, Камчатский областной комитет общественной безопасности (орган власти Временного правительства), упразднив 21 февраля 1918 г. должности уездных комиссаров в Петропавловском, Охотском, Гижигинском, Анадырском и Командорском уездах, передал их делопроизводство соответствующим уездным и волостным комитетам – Советам, а дела, касающиеся г. Петропавловска, распределил «между городской Думой и Советом рабочих и солдатских депутатов по принадлежности»[14].

При упразднении старых судебных учреждений в областях Дальнего Востока также сохранялась некоторая преемственность в ведении делопроизводства и использовании архивов. Например, в постановлении исполкома Совета рабочих, крестьянских и солдатских депутатов Амурской республики от 15 апреля 1918 г. о создании революционного трибунала и народных судов отмечалось, что «все старые судебные установления могут быть использованы Советской республикой как архивные данные для ориентации в некоторых делах»[15]. Камчатский областной Совет рабочих и солдатских депутатов, упразднив 24 мая 1918 г. судебные учреждения Временного правительства, назначил комиссара юстиции, которому поручалось принять в свое ведение все имущество, канцелярию с судебным делопроизводством и архивом[16].

Из созданных центральных ведомств РСФСР Наркомат иностранных дел (НКИД) одним из первых обратил внимание на архивы учреждений Дальнего Востока и дал соответствующие указания. Это связано с тем, что в ряде сибирских и приамурских городов при Совдепах учреждались международные отделы или должности особых комиссаров для пограничных сношений, утверждаемые НКИД. Декретом СНК РСФСР от 22 ноября 1917 г. все дипломатические и консульские чиновники, не признавшие советской власти, устранялись от должности. 22 февраля 1918 г. НКИД направил международным отделам краевых Совдепов инструкцию: «Утверждаемые нами лица немедленно принимают от прежних консулов дома и имущество консульства, архивы и дела и приступают к исполнению текущих дел, получая от нас мандат». По замыслу Г.В. Чичерина, назначить своих представителей, принять архивы консульств и контролировать их деятельность должны были дальневосточные Совдепы: Владивостокский – в Восточной Маньчжурии (Гиринская и Мукденская провинции), Хакодате, а также в Корее; Хабаровский – в провинции Хэйлунцзян; Читинский – в Халхе; Иркутский – в Урге и т.д.[17] Однако выполнить эти указания в условиях начинавшейся Гражданской войны оказалось крайне сложно.

На Дальнем Востоке претворение в жизнь декрета Совнаркома РСФСР от 1 июня 1918 г. «О реорганизации и централизации архивного дела в РСФСР» началось значительно позднее, чем на остальной территории советской России. Реально это стало возможным лишь спустя три-четыре года после окончания Гражданской войны и иностранной военной интервенции, хотя почти вся сибирская архивоведческая литература традиционно связывает первые попытки реорганизации архивного дела именно с этим декретом. Но в 1918–1919 гг. Главное управление архивным делом (ГУАД) только выстраивало собственную структуру, «с огромным трудом завоевывая авторитет у местных властей», в основном Москвы, Петрограда[18]. В это время меры правового и, главное, практического характера по спасению архивов и реорганизации архивного дела в Сибири и на Дальнем Востоке предпринимались небольшевистскими правительствами.

Значительная часть сибирской интеллигенции отрицательно отнеслась к большевистскому перевороту в Петрограде. Среди тех, кто в начале 1918 г. не поддержал советскую власть, включившись в политическую жизнь на стороне ее противников, было немало общественных деятелей, публицистов и ученых – известных исследователей Сибири, Дальнего Востока и стран зарубежной Азии. Среди них можно назвать имена Г.К. Гинса, Г.Е. Катанаева, Б.И. Николаевского, Н.Я. Новомбергского, Г.Н. Потанина, П.И. Преображенского, Г.Г. Тельберга, Н.В. Яковлева и др. Благодаря им в Сибири развернулась работа по спасению культурного достояния, в том числе архивов. Упразднение многих властных институтов большевиками в начале 1918 г. сделало их деятельность необычайно сложной. Фактически эпицентрами этой работы на всей территории к востоку от Урала стали Омск, Томск, Иркутск, а несколько позднее – Владивосток, где формировались центральные органы «белых» правительств и имелись квалифицированные кадры, преимущественно из числа эвакуированных или бежавших от большевиков деятелей науки и культуры. И.И. Сукин, возглавлявший МИД правительства Колчака, вспоминал, что в 1918–1919 гг. «на территории Сибири оказалось больше университетов и профессоров, чем когда-либо собиралось в одной местности России»[19]. Этот важный фактор способствовал активизации работы по спасению архивов и организации архивного дела в создавшихся условиях.

Летом 1918 г., сразу после ликвидации Советов и создания в Томске Временного сибирского правительства[20], Сибирь пережила краткий период демократического подъема, нашедший отклик в среде обеспокоенной судьбой историко-культурного достояния интеллигенции. Примечательно, что уже 22 июля 1918 г. всем губернским и областным комиссарам было дано циркулярное указание МВД за подписью и.д. товарища министра И.В. Павлова: «Сдать в местные архивные комиссии все, что имеет художественный или исторический интерес, произвести регистрацию этих предметов и озаботиться о дальнейшей судьбе их, для чего войти в сношение с местными археологическими и художественно-просветительными обществами»[21].

Видную роль в организации спасения архивов Сибири сыграл профессор истории права Г.Г. Тельберг, занимавший в правительстве А.В. Колчака одновременно три должности – вице-председателя Совета министров, министра юстиции и главноуправляющего делами[22]. До революции он совершил несколько археографических экспедиций для выявления документальных памятников Сибири, а весной 1918 г., оказавшись в Самаре, активно помогал губернской УАК спасать здешний архив[23].

В конце 1918 г. в Омске в структуре департамента общих дел МВД Российского правительства[24] было образовано отделение Книжной палаты, которое возглавил бывший сотрудник Пушкинского дома Н.В. Яковлев, энергично взявшийся за сохранение печатных изданий и архивов на всей территории от Урала до Владивостока. Главный упор делался на создание условий их хранения путем привлечения к этому делу научной общественности, кооперации, городских и уездных органов самоуправления. В выявлении брошенных архивов главная роль принадлежала отделениям Русского географического общества (РГО), ученым архивным комиссиям, работникам музеев и университетов. На этой волне оживился сбор документальных коллекций, отражающих революционные события в крае. Например, в Омске при Западно-Сибирском отделении (ЗСО) РГО вновь развернула работу комиссия «Архива войны и революции»[25].

По ходатайству историко-археологической комиссии ЗСОРГО ей передали для составления описей сваленные в кучи на чердаке «Дома свободы» и приведенные «в полный беспорядок во время господства большевистской власти» дела и переписку различных правительственных учреждений, в том числе архив бывшего Омского жандармского управления. 14 декабря 1918 г. Н.В. Яковлев представил в Совет министров доклад о проблемах сохранности культурных ценностей. В нем отмечалось, что, «являясь формально представительницей государственных книгохранилищ России, Книжная палата могла бы, а за отсутствием надлежащих учреждений и должна была принять на себя представительство их интересов в отношении архивов вообще (курсив наш. – А.К.)… Архивы сейчас буквально гибнут, по сообщениям газет в Селенгинске архив съеден свиньями, в Кабанске – продан на обертку, в Гусино-Озерском дацане – то же, в Верхне-Удинске – то же… И это уже не при советской власти»[26]. Подобных примеров было предостаточно. Гражданская война, охватившая к середине 1918 г. всю Россию, наряду с огромными людскими потерями сопровождалась полной или частичной утратой массы культурных ценностей – исторических и архитектурных памятников, произведений искусства, музейных и книжных собраний, архивов государственных и частных организаций. В ходе национализации и военной неразберихи безвозвратно кануло в Лету множество родовых и семейных архивов.

На востоке России крупные потери архивов были связаны не столько с эксцессами политической борьбы, сколько с военной интервенцией, начавшейся с высадки войск Антанты 4–5 апреля 1918 г. во Владивостоке. К июлю численность вооруженных сил интервентов в Сибири превысила 150 тыс. человек[27]. Известны случаи, когда их войска занимали помещения, где хранились архивы, при этом документы употреблялись на растопку печей, выбрасывались на улицу и просто растаскивались. В сентябре 1918 г. японский десант учинил погром в штабе коменданта крепости в Николаевске, захватив важные военные документы. Эти действия мало походили на «помощь союзников», так как в крепость они вошли без боя, уже после изгнания большевиков. Точно так же хозяйничали японцы в Хабаровске, где они захватили секретные документы, карты и планы топографического отдела штаба округа, а на базе Амурской флотилии еще и разгромили ее канцелярию[28].

К некоторым категориям документов японские военные власти проявляли повышенное внимание. Это касалось материалов об экономическом потенциале и природных ресурсах Сибири и Дальнего Востока, о деятельности политических партий и органов власти, а также фото- и картографической документации, вызывавшей у японских военных особый интерес. В ноябре 1918 г. МИД Временного всероссийского правительства представил справку о действиях японских войск, в которой отмечалось: «Захвачены в Иркутске 3 вагона с картами, литографическими камнями, негативами и алюминиевыми клише, принадлежащими Иркутскому военно-топографическому отделу». Этот инцидент крайне обеспокоил МИД правительства А.В. Колчака и русские военные власти. Однако в ответном письме генеральный консул Японии в Омске пытался отрицать данный факт и неохотно признал лишь изъятие карт в Хабаровске, отметив, что они «взяты японскими войсками во время изгнания большевиков»[29]. Сведения о вывозе в Японию наиболее важных и секретных документов просочились в прессу[30] после того, как в Токио был арестован жандармерией Цунанори Ойяма, являвшийся в 1919 г. «официальным лицом при интервенции в Сибири». Его обвинили в том, что, завязав «дружеские отношения с военным атташе посольства известной страны», он «продал карты стратегической важности», вывезенные из России[31].

В ходе боевых действий с интервентами от пожаров серьезно пострадали архивы в большинстве крупных городов Дальнего Востока – Владивостоке, Благовещенске, Чите, Хабаровске, Николаевске-на-Амуре. Например, в Чите японские войска пустили на топливо и частично продали старинные документы Главного управления Нерчинского горного округа и др. По некоторым данным, они сожгли 250 тонн архивных документов и 85 тонн продали лавочникам[32].

Безусловно, в Омске отчетливо понимали, что только силами научной общественности обеспечить спасение культурных ценностей невозможно. Не могло это осилить и отделение Книжной палаты, вынужденной по инициативе ее заведующего Н.В. Яковлева принять на себя первоначально функции охраны архивов. Поэтому, учитывая, что «помимо научной стороны вопрос об архивах имеет и самое живое действительное значение для многих ведомств», Н.В. Яковлев 19 ноября 1918 г. подал в правительство предложения об учреждении Государственной архивной комиссии, которая должна была установить связь с местными органами колчаковской администрации. Кроме того, он предложил командировать сотрудника отделения Книжной палаты в Восточную Сибирь и на Дальний Восток (Красноярск, Иркутск, Чита, Благовещенск, Владивосток) для обследования библиотек и архивов. По его замыслу, цель этой командировки была «не столько организационной, сколько ревизионной»[33].

Трудно сказать, удалось ли осуществить такую «ревизию». Военная и политическая обстановка на всей территории, подконтрольной правительству А.В. Колчака, от Урала до Тихого океана, становилась все более напряженной. Тем не менее обследования некоторых местных архивов проводились. Известно, например, что в этот период архивами на востоке Сибири занимался Б.И. Николаевский – видный социал-демократ и публицист, главным делом жизни которого были, несомненно, архивы – собирание редких и ценных документов по истории революционного движения в России. Будучи в 1919–1920 гг. членом ЦК меньшевистской партии и не оставляя активной политической деятельности, в годы Гражданской войны он интересовался партийной и историко-революционной проблематикой. Известно, в частности, что по поручению своей партии Николаевский выезжал в Сибирь для изучения ситуации и посетил ряд здешних архивов[34]. Имеются также сведения о том, что весной 1919 г. Иркутская ГУАК снарядила экспедицию для обследования архивов Иркутской губернии и Забайкальской области. Включить в состав экспедиции своего представителя предложил комиссии квартировавший в Иркутске (ул. Амурская, 44) гражданский отдел Польского военного комитета в России, заинтересованный в «собирании материалов, касающихся жизни и деятельности польских изгнанников в Сибири»[35]. Сведений об итогах этой экспедиции найти не удалось. Однако известно, что для ознакомления с архивами Читы, Верхнеудинска, Петровского завода, Посольского и Троицкого монастырей выезжал Б.Г. Кубалов – активный член Иркутской ГУАК с 1910 г.[36]

Еще одним центром организации архивной работы стал Томск, где в январе 1919 г. состоялся съезд учредителей Института исследования Сибири. Инициаторами его создания выступили представители интеллигенции, избравшие председателем совета будущего института ректора Томского университета В.В. Сапожникова[37]. Был разработан план широкого изучения природных ресурсов Сибири, а также статистико-экономических и историко-этнологических исследований в регионе. Во все статистические отделы сибирских организаций, как государственных, так и общественных, были направлены извещения о создании при институте «статистико-экономического архива» с просьбой присылать для него материалы[38]. В этой работе участвовал профессор П.Г. Любомиров, ученик С.Ф. Платонова и А.С. Лаппо-Данилевского. Летом 1919 г. он провел краткосрочные занятия по архивоведению с группой слушательниц Томского университета. Первоначально предполагалось, что Институт исследования Сибири будет иметь два отделения – Среднесибирское и Дальневосточное, но от этого замысла пришлось отказаться[39].

Немногие уцелевшие документы тех лет говорят о том, что устремления ряда деятелей науки и культуры, оказавшихся волею обстоятельств в Сибири, основывались на идеях Союза РАД о реформировании архивного дела в России. Однако реализовать их в пределах Сибири было чрезвычайно сложно. 30 января 1919 г. в отчете департаменту общих дел МВД Н.В. Яковлев отмечал, что «в условиях настоящего переходного времени централизация» невозможна, поэтому настоятельно «необходима организация хранилищ на местах губернского или более крупного краевого типа» – по одному для Западной и Восточной Сибири и «одно на Дальнем Востоке»[40].

Для выяснения общего состояния архивов Сибири и Дальнего Востока был разработан «анкетный лист», направленный специальным циркуляром МВД Российского правительства (№ 152 от 18.07.1919 г.) управляющим губерниями и областями. В нем подчеркивалось, что наряду с архивами губернских (областных) управлений, хранящими имеющие «большую ценность и для науки, и для практических целей» исторические фонды, ведению МВД подлежат все уездные и волостные архивы, в которых «содержатся весьма ценные документы, сохранившиеся еще с допетровской Руси… Такие архивы при переходе сперва в ведение волостных земских управ, а затем – Советов значительно пострадали». Органам власти Российского правительства на местах предписывалось «безотлагательно принять решительные меры к охране указанных выше архивов и приведению их в порядок и… не уничтожать никаких дел, хранящихся в означенных архивах, хотя бы им исполнилась уже и десятилетняя давность». Всем губерниям и областям предлагалось сообщить о потребностях дополнительных ассигнований на усиление штата служащих в архивах».[41]

К сожалению, проект создания Государственной архивной комиссии как центрального органа управления архивным делом в Сибири, видимо, не получил поддержки или был отложен по политическим обстоятельствам. Это следует из отношения возглавлявшего Министерство народного просвещения П.И. Преображенского, которое он представил 19 июля 1919 г. в управление делами верховного правителя и Совета министров. К нему прилагался проект постановления «Об охране памятников истории, старины и искусства и архивов центральных и местных учреждений». Общее руководство архивным делом, охраной памятников истории и культуры «впредь до восстановления деятельности общегосударственных ученых учреждений» предлагалось возложить на историко-археологическую комиссию при Министерстве народного просвещения, которая наделялась правом давать обязательные предписания по охране «архивных документов начальникам архивов всех учреждений, а также заведующим церковными и монастырскими архивами». Кроме того, «в целях государственной необходимости и в случае опасности уничтожения документов» комиссия должна была изымать их в свое непосредственное ведение. Для документов постоянного хранения планировалось учредить три центральных государственных архива в городах Томске (Западносибирский), Омске (Степного края) и Иркутске (Восточносибирский, для приема документов Иркутской и Якутской губерний, Амурской, Забайкальской, Камчатской, Приморской, Сахалинской областей). Были разработаны также штаты историко-археологической комиссии и центральных архивов и общий порядок доставки в них документов[42]. По существу речь шла о создании для Сибири и Дальнего Востока центральных архивов исторического профиля. Туда, по замыслу авторов проекта, должны были передаваться из действующих учреждений дела и описи за период до 1880 г., а в дальнейшем ежегодно по мере окончания их делопроизводством. Полной сдаче подлежали дела государственных и общественно-политических организаций, прекративших свое существование, а также учреждений советской власти за 1917–1918 гг.[43]

Внесенный Министерством народного просвещения законопроект об охране архивов и памятников истории еще дорабатывался, и, вероятно, ему собирались придать статус не правительственного постановления, а закона, приложив к нему Положение об историко-археологической комиссии. Во всяком случае, такое предложение содержалось в заключении на законопроект, данном 9 августа 1919 г. юрисконсультской частью управления делами Российского правительства[44]. Кстати, на стадии доработки законопроекта внесли изменение в сеть центральных архивов: кроме трех упоминавшихся было решено создать еще один – Дальневосточный в г. Владивостоке[45].

Однако времени на принятие закона об архивах и осуществление намеченных мероприятий у правительства А.В. Колчака не осталось. В сентябре его формирования под ударами Красной армии отступили за Урал. Так совпало, что именно в те дни, когда в Омске обсуждали законопроект об архивах, в Москве приняли решение направить в Сибирь работников ГУАД РСФСР А.В. Сомова и Б.Н. Николаевского[46]. Этот сюжет, оставшийся вне поля зрения историков, заслуживает более подробного освещения.

В удостоверении, выданном инспектору А.В. Сомову 7 августа 1919 г., указано, что он командируется в освобожденные от белых районы Пермской и Тобольской губерний «для принятия всех требуемых мер к спасению и охране архивных материалов, как правительственных и общественных учреждений, так и частных лиц». Кроме того, он наделялся особыми полномочиями по принятию в ведение ГУАД «всех документов и дел, оставшихся от возникавших в процессе борьбы с советской властью правительственных образований и их местных органов, поскольку такие не являются… необходимыми местной власти для ее текущей работы по революционному строительству»[47]. С этой целью Сомова снабдили инструкциями, бланками, печатями, комплектом листовок, декретов и постановлений СНК РСФСР по архивному делу[48]. 12 сентября он прибыл в Тобольск и предложил губернскому архивариусу А.Е. Корякову приступить к исполнению обязанностей уполномоченного ГУАД – заведующего Архивным фондом Тобольской губернии. В качестве научных сотрудников губернского управления архивным делом (губархива) были зачислены Л.И. Меклер и учитель Н.А. Бирюков, имевший печатные работы по краеведению. 17 сентября губархив обратился в Тобольский ВРК с просьбой оказать «содействие и оповестить все советские учреждения о необходимости доставлять… сведения о всех архивах и порядке передачи …всех дел и переписок», законченных к 25 октября 1917 г.[49] Были разработаны опросные листы для обследования архивов и даже получен от ВРК аванс в 3 тыс. руб. Внезапно 26 сентября 1919 г. Тобольск вновь заняли колчаковские войска, и деятельность губархива приостановилась. А.В. Сомова арестовали и отправили в Омск. Остальных «красных архивистов» во главе с А.Е. Коряковым белые не тронули, но почти месяц они «находились в постоянном напряженном состоянии, ожидая …репрессий с часу на час»[50].

В начале октября, когда Тобольск посетил А.В. Колчак, было ясно, что Иртышский фронт не удержится из-за царившей вокруг «безалаберщины и пассивности командования». В городском музее верховный правитель и сопровождавший его Г.К. Гинс просмотрели комплект советских газет за период пребывания большевиков в Тобольске.[51] Местные власти попытались эвакуировать часть архивов губернского управления, отделения Сибирского торгового банка, казенной палаты, уездных казначейств, тюремного ведомства и др.[52] Но времени для этого уже не оставалось.

14–15 октября Красная армия начала общее наступление по Тоболу, и вскоре фронт рухнул. 22 октября части под командованием В.К. Блюхера выбили белых из Тобольска, и почти сразу же первый «красный архивист» Сибири А.Е. Коряков вернулся к своим обязанностям, выпустив через несколько дней листовку «Сберегать архивы – значит помогать строить лучшее будущее»[53].

15 ноября красные войска обошли Омск с севера и заняли столицу Сибирского правительства, захватив большие трофеи. Вдоль Транссибирской магистрали до самого Иркутска застыли сотни эшелонов с людьми и всевозможным имуществом, в том числе архивами гражданских и военных учреждений, эвакуированных из Омска. Большая часть этих архивов оказалась брошенной. По горячим следам их собиранием занялись органы ВЧК. В руки сибирских чекистов попала значительная часть архивов правительственных, дипломатических, военных и контрразведывательных органов. На основе данных документов в скором времени было объявлено в розыск 5780 видных белогвардейцев и участников борьбы с Советами. Органы ВЧК ввели учет и обязательную регистрацию белых офицеров и чиновников антисоветских правительств в Сибири, активно используя информацию из трофейных архивов[54]. Некоторые важные дела, бессистемно изъятые из архивов колчаковских учреждений, затем на десятилетия осели в секретных фондах советских спецслужб. Так, например, в фонд Регистрационного управления (впоследствии – Разведывательное управление) Полевого штаба РККА попала переписка А.В. Колчака с командованием чехословацкого корпуса, главой французской военной миссии генералом Жаненном и командованием союзных войск в Сибири за 1918–1919 гг.[55]

Некоторые части отступавшей Белой армии смогли вывезти свои архивы через Иркутск в Забайкалье и Приморье. Так произошло с архивом бывшей Николаевской академии Генерального штаба, занесенным на Дальний Восток революционными бурями. В ноябре 1922 г. архив академии был отправлен в Петроград, а в 1925 г. 180 пудов книг и 45 ящиков архивных материалов поступили на хранение в Военно-исторический архив (позднее ЦГВИА, ныне РГВИА)[56]. Но небольшую часть архива академии белым удалось вывезти из Владивостока, и затем она оказалась в Праге в фондах Русского заграничного исторического архива, подаренного СССР Чехословакией после Второй мировой войны. В 1963 г. эти документы были переданы в ЦГВИА из ЦГАОР СССР[57].

Дальнейшие события 1920–1922 гг. на Дальнем Востоке сопровождались частой сменой власти, когда архивы оставались безнадзорными, захватывались или уничтожались сражающимися сторонами, чаще же просто расхищались или пропадали безвестно.

11 января 1920 г. Иркутский политический центр принял постановление о ликвидации «бутафорских всероссийских министерств и центральных учреждений свергнутого правительства адмирала Колчака». Через день, 13 января, состоялось еще одно решение – о «передаче в исторический кабинет Иркутского государственного университета на хранение дел исторического характера бывшего Совета министров»[58]. Вероятнее всего, оно так и осталось на бумаге, поскольку обеспечить передачу архивов было некому. Государственных архивных учреждений, способных заняться документами ликвидированных учреждений, в тот период на востоке Сибири не существовало, а чиновники бывших министерств любой ценой стремились покинуть Иркутск, со дня на день ожидавший вступления красных войск.

Архивы стали опасны для хранения. Их сразу же изымали при арестах, особенно если шла речь о бумагах видных деятелей Белого движения. За такими архивами охотились органы ВЧК. Например, в ходе следствия по делу А.В. Колчака (21 января – 7 февраля 1920 г.) не раз возникали вопросы, связанные с документами архива его штаба, материалами заседаний правительства, делопроизводством военно-полевых судов и др. Судя по протоколам допросов самого верховного правителя, члены Чрезвычайной следственной комиссии использовали имевшиеся в их распоряжении официальные документы и материалы личного архива А.В. Колчака, в частности некоторые из его писем к А.В. Тимеревой[59].

Тогда же, в январе 1920 г., чекистам удалось захватить архив барона А.А. Бутберга – личного секретаря атамана Оренбургского казачьего войска А.И. Дутова. В 1919 г., сопровождая его в поездке на Дальний Восток, Бутберг «заинтересовался личностью Дутова и громадным архивом переписки, который у него имелся». «Этот архив, – говорил Бутберг на допросе, – он передал мне для приведения в систему, чтобы сохранить как исторические документы… Помню, там находилась переписка с Деникиным, Колчаком, Гришиным-Алмазовым, Гайдой, Корниловым, некоторыми иностранными представителями». Кроме того, Бутберг записывал «все речи и доклады Дутова, а также иных лиц». В мае 1920 г. Омская губчека постановила барона Бутберга расстрелять, а документы его архива, «имеющие историческое значение в развитии нашей революции… отослать в ВЧК для музея»[60].

Ради архивов рисковали жизнью. Так, например, часть личного архива А.В. Колчака спас один из его адъютантов подполковник А.Н. Апушкин, который смог скрыться из поезда верховного правителя и выбраться из Сибири[61]. Генерал-лейтенант М.К. Фредерикс, руководивший комиссией по расследованию обстоятельств убийства семьи Николая II, вывез часть следственных материалов в Харбин. Основываясь на данных следствия Н.А. Соколова, доказавшего «неоспоримый факт» преступлений в Екатеринбурге, Алапаевске и Перми, он вскоре опубликовал книгу «Убийство царской семьи и членов Дома Романовых на Урале» (Ч. 1–2. Владивосток, 1922)[62].

Именно политическая актуальность архивов периода Гражданской войны была главной причиной повышенного внимания к ним со стороны советских властей и в Москве, и в Сибири. В 1920 г. они действовали в этом направлении очень энергично, используя все рычаги государственного аппарата и специальных служб, взявших под свой контроль деятельность первых советских архивных учреждений.


 

[1] Хорхордина Т.И. История Отечества и архивы: 1917–1980-е гг. М., 1994. С. 18.

[2] Соболев В.С. Александр Иванович Лебедев (краткий биографический очерк) // Порт-Артур: действия флота в 1904 году. СПб., 2003. С. 7–11

[3] История Дальнего Востока России. Т. 3. Кн. 1. Дальний Восток в период революций 1917 г. и Гражданской войны. Владивосток, 2003. С. 87–104.

[4] Буяков А.М. Фонды РГИА ДВ как источник по истории Владивостокского охранного отделения: 1907–1917 гг. // Архивы Дальнего Востока на пути в новое тысячелетие. Владивосток, 1998. С. 216–218.

[5] Там же. С. 218.

[6] РГИА ДВ. Ф. 1427. Оп. 1. Д. 8. Л. 5.

[7] Путеводитель по фондам Государственного архива Сахалинской области. Южно-Сахалинск, 1995. С. 18.

[8] Шаула А.А. Из истории амурской милиции // Тез. докл. обл. науч.-практ. конф. (Новиковских чтений), посвященных 140-летию образования Амурской области и г. Благовещенска. Благовещенск, 1998. С. 60–61.

[9] Борьба за власть Советов в Приморье (1917–1922 гг.): Сб. док. Владивосток, 1955. С. 75.

[10] Дальний Восток за 40 лет Советской власти. Владивосток, 1957. С. 274.

[11] Бойко-Павлов Д.И., Сидорчук Е.П. Так было на Дальнем Востоке. М., 1964. С. 193–194.

[12] Крушанов А.И. Победа Советской власти на Дальнем Востоке и в Забайкалье. Владивосток, 1983. С. 145–148.

[13] Октябрь на Амуре: Сб. док. 1917–1922. Благовещенск, 1961. С. 57.

[14] Борьба за власть Советов на Камчатке в 1917–1918 годах / Публ. Б.И. Мухачева // Тр. ЦГА РСФСР ДВ. Томск, 1960. Т. 1. С. 158–159.

[15] Из истории борьбы за власть Советов на Амуре (Ноябрь 1917 г. – сентябрь 1918 г.) / Публ. Г.И. Мухачевой и В.В. Фаворской; введ. и коммент. С.П. Днепровского // Тр. ЦГА РСФСР ДВ. Т. 1. С. 115–116.

[16] Борьба за власть Советов на Камчатке... С. 179.

[17] Документы внешней политики СССР. Т. 1. 7 ноября 1917 г. – 31 декабря 1918 г. М., 1957. С. 109–110.

[18] Хорхордина Т.И. Указ. соч. С. 71–77.

[19] Записки Ивана Ивановича Сукина о Правительстве Колчака // За спиной Колчака: Док. и материалы. М., 2005. С. 442.

[20] Временное сибирское правительство под председательством П.В. Вологодского, образованное 23 июня 1918 г., состояло из сибирских областников. 3 ноября 1918 г. оно передало свои полномочия Временному

всероссийскому правительству (Уфимской директории).

[21] ГАИО. Ф. 310. Оп. 1. Д. 22. Л. 3.

[22] Тельберг Георгий Густавович – сибирский государственный и общественный деятель, ученый, адвокат и публицист. В годы Первой русской революции был организатором кадетской партии в Казани, от которой в 1917 г. выдвигался первым кандидатом в Учредительное собрание.

[23] «Университет жил совершенно нормальной жизнью»: Воспоминания Г.Г. Тельберга // Источник: Документы русской истории. 1998. № 3 (34). С. 79–84.

[24] Российское (Омское) правительство было создано после переворота адмирала А.В. Колчака 18 ноября из членов Совета министров Уфимской директории. Председателем правительства был П.В. Вологодский.

[25] Омское отделение «Архива войны» было создано в конце 1914 г. при ЗСОИРГО для сбора документов о мировой войне. Через два года в его фондах имелись сотни писем с фронта и фотографий, образцы оружия, предметы военного обихода и т.п. После Февральской революции отделение было преобразовано в «Архив войны и революции». Наиболее плодотворно работало с середины октября 1918 г., когда его возглавил И.И. Ульянов, имевший опыт аналогичной работы в армии А.А. Брусилова. К ноябрю 1919 г. в «Архиве…» был собран уникальный материал, 80 пудов которого при оставлении Омска правительством А.В. Колчака намечались для эвакуации в Иркутск. Дальнейшая судьба этого документального собрания неизвестна. Едва ли эти материалы сохранились, если учесть, что одной из задач «Архива…» был сбор документальных свидетельств о преступлениях и зверствах большевиков. (Процесс над колчаковскими министрами. Май 1920. М., 2003. С. 12–13, 449.)

[26] «Принять решительные меры к охране архивов»: Документы Омского правительства. 1918–1919 гг. / Публ. Л.А. Молчанова // Исторический архив. 1997. № 3. С. 159–161.

[27] Приморье. 1917–1980: Время. События. Люди / Под ред. А.И. Крушанова. Владивосток, 1982. С. 23.

[28] Японская интервенция 1918–1922 гг. в документах. М., 1934. С. 27, 63.

[29] Там же. С. 66–67.

[30] Информацию об этом скандале опубликовала одна из японских газет, выходившая в г. Кобе. (The alleged sale of maps // The Japan Chronicle. 25.06.1920.)

[31] Сахаров К. Белая Сибирь // Восточный фронт адмирала Колчака. М., 2004. С. 115–116.

[32] Вегман В. Архивы и архивное дело // Сибирская советская энциклопедия. Новосибирск, 1929. Т. 1. Ст. 147; ГАХК. Ф. 537. Оп. 1. Д. 21. Л. 147.

[33] «Принять решительные меры к охране архивов»… С. 159–160.

[34] По документам архивов генерал-губернаторов Степного края и Восточной Сибири он написал очерки о жизни и деятельности декабристов С.Волконского, Е.Оболенского, С.Трубецкого, опубликованные в иркутской газете «Новая Сибирь» и красноярском журнале «Сибирские записки» (1919. № 3). Этой же теме посвящены его очерк «Отклики событий 1825 г. в Сибири», изданный в Барнауле культурно-просветительным союзом Алтайского края («Сибирский рассвет». 1919. № 7), и статья в «Дальневосточной окраине» (Владивосток, 1919). В иркутских газетах «Сибирь» и «Сибирский рабочий» увидели свет его статьи о пребывании Н.Г. Чернышевского в Вилюйске и об иркутских провокаторах охранки. См.: Крылов В.В. Его страстью был архивизм // Отечественные архивы. 1995. № 3. С. 27.

[35] ГАИО. Ф. 310. Оп. 1. Д. 23. Л. 3–4.

[36] Там же. Ф. 624. Оп. 1. Д. 4. Л. 78.

[37] Профессор В.В. Сапожников – выдающийся ботаник, ученик К.А. Тимирязева, возглавлял с ноября 1918 по май 1919 г. Министерство народного просвещения в Российском правительстве А.В. Колчака.

[38] «Целью Института является…»: Документы об организации и деятельности Института исследования Сибири. 1919–1920 гг. / Публ. Л.А. Молчанова // Исторический архив. 2000. № 6. С. 170.

[39] Там же. С. 159–161, 171–175.

[40] «Принять решительные меры к охране архивов»… С. 163–164.

[41] Там же. С. 165–166.

[42] Там же. С. 167–168.

[43] Там же.

[44] Там же. С. 171–172.

[45] ГАИО. Ф. 624. Оп. 1. Д. 2. Л. 73.

[46] Так в документах. Сведений о работе в Сибири специального уполномоченного Главархива Б.Н. Николаевского не обнаружено. Возможно, в выявленных нами документах опечатка, и на самом деле это был Б.И. Николаевский, о котором шла речь выше.

[47] Государственный архив в г. Тобольске. Ф. 402. Оп. 1. Д. 1. Л. 2–2 об.

[48] Там же. С. 11–48.

[49] Там же. Л. 13.

[50] Там же. Л. 14.

[51] Плотников И.Ф. Александр Васильевич Колчак: исследователь, адмирал, Верховный правитель России. М., 2002. С. 464–465.

[52] Государственный архив в г. Тобольске. Ф. 402. Оп. 1. Д. 3. Л. 81, 83, 87.

[53] Там же. Д. 1. Л. 15.

[54] Петрушин А.А. На задворках Гражданской войны. Тюмень, 2006. Кн. 3. С. 107–108.

[55] Успенский И.В. Документы Белой армии в фондах РГВА // Отечественные архивы. 1998. № 2. С. 27, 30.

[56] Ильюхов Н.К. Эхо приморских сопок // За Советский Дальний Восток. Владивосток, 1990. Вып. 5. С. 205; Последние дни белогвардейцев в Приморье / Публ. Е.Улько // Изв. ЦК КПСС. 1991. № 8. С. 138–140.

[57] Фонды Русского заграничного исторического архива в Праге: Межархивный путеводитель. М., 1999. С. 438.

[58] Дневник Петра Васильевича Вологодского // За спиной Колчака: Док. и материалы. М., 2005. С. 292.

[59] Протоколы допроса адмирала Колчака чрезвычайной следственной комиссией в Иркутске в январе–феврале 1920 г. // Архив русской революции: В 22 т. Т. X. Берлин, 1923; М., 1991. С. 177–321.

[60] Безродный К.Э. О сибирских архивах периода Гражданской войны // Сибирские архивы и историческая наука. Кемерово, 1997. С. 10.

[61] Это были личные документы, которыми А.В. Колчак особенно дорожил (его дневники и письма А.В. Тимеревой). А.Н. Апушкин поселился в Чехословакии и в 1927 г., испытывая нужду в средствах, передал эти документы РЗИА за 150 долларов (в то время – сумма значительная). Эти тетради с 243 страницами текста ныне хранятся в ГАРФ. См.: Плотников И.Ф. Указ. соч. С. 641.

[62] Генерал Фредерикс. М., 2004. С. 206–240.