Жил-был в Петербурге (потом – в Петрограде) генерал от инфантерии Феликс Яковлевич Ростковский. Он родился в 1841 году в Могилевской губернии в небогатой дворянской семье и избрал карьеру профессионального военного – кончил кадетский корпус, военное Константиновское училище, а далее учился в Михайловской артиллерийской академии.
Родным для него был Лейб-Гвардии Финляндский полк, историю которого он написал, за что был пожалован бриллиантовым перстнем «с вензелем Высочайшего имени». «Беспорочно» прослужив 50 лет, притом на солидных должностях – в частности, он был главным интендантом военного министерства, – Ростковский ушел в отставку.
Зимой 1917 года мы застаем его в Петрограде еще весьма бодрым отставным генералом 76 лет от роду. Он вдовец; любимый сын – морской офицер, служит в Кронштадте; упоминаются дочери от обоих браков и внучка. Видимо, Феликс Яковлевич понимал, что он является свидетелем поистине чрезвычайных, исторических событий, поскольку он не только старался записать свои впечатления, но еще и собрать и сохранить соответствующие материалы из доступной ему прессы – а газет он выписывал много, подшивал и хранил их.
Видимо, именно чувство причастности к истории побудило его зимой 1917 года начать почти ежедневные записи того, что он видел, слышал и читал. В десяти тетрадях его «Дневника для записывания» до нас дошли не только его собственные заметки, тщательно исполненные почерком человека, привыкшего много писать, но и огромное число вырезок из газет и других доступных ему печатных источников того времени.
В 2001 году издательство РОССПЭН решило начать серию «ХХ век от первого лица. Изо дня в день» – и первой книгой в этой серии оказалось сокращенное издание «Дневника для записывания» Ф.Я.Ростковского с подзаголовком «1917-й: революция глазами отставного генерала». Из обстоятельной вводной статьи Н.М.Кореневской следует, что задачей серии было издание прежде всего именно дневников, – но, насколько я могу судить, продолжена эта серия не была.
Десять рукописных тетрадей Ростковского в 1928 году каким-то образом попали в архив (теперь они находятся в ГАРФе); из них шесть тетрадей и составили упомянутую книгу. Видимо, книга не пользовалась читательским успехом (на складе РОССПЭН – если верить Интернету – до сих пор лежит почти половина тиража); рецензий на «Дневник для записывания» я также не обнаружила.
При этом в определенном отношении дневники безвестного Ростковского не менее замечательны, чем дневниковые записи его знаменитых современников – например, Зинаиды Гиппиус.
Наш герой интересен сегодняшнему читателю именно как сугубо частное лицо, обыкновенный грамотный петербуржец польского происхождения; на редкость беспристрастный летописец того, «что видел, что слышал, что читал», – так он сам характеризует содержание своих дневников. Чисто по-человечески он, несомненно, скромен; его задевает не то, что на улице солдаты перестали отдавать честь ему лично, а то, что подобное поведение означает исчезновение дисциплины и иерархии, на которой построена любая армия. Слова «Офицер» и «Армия» автор упорно пишет с прописной буквы, и вплоть до момента, когда в революционном Петербурге это становится по-настоящему опасным, Ростковский носит военную форму.
О себе рассказчик повествует очень скупо; тем более уместны сведения, помещенные в Приложении, – это послужной список генерала Ростковского на 1910 год – то, что сегодня мы назвали бы «Личным делом». Из него мы узнаем, что Ростковский был дважды женат, что у него было восемь детей, что он был лютеранин, а жена и дети – католики. Служил он, видимо, верой и правдой, соответственно получал ордена и повышения в чине.
Помимо квартиры в Петербурге, у Ростковского был еще весьма скромный фольварк Бобоедово в Сенненском уезде Могилевской губернии (небольшая часть дневников написана именно там). Ростковский очень хотел оставить это имение своим детям, так что перспектива видеть родной дом разграбленным, а сад – сожженным его постоянно удручала.
В комбинации с вырезками из газет дневник Ростковского раскрывает, если так можно выразиться, будничную сторону Февральской революции, ее восприятие и ее проживание обычным образованным горожанином. Вопреки тому, что в пределах расхожих стереотипов можно было бы ожидать от «царского генерала», Ростковский весьма трезво относился к общественному и государственному устроению жизни, которая окружала его в Петрограде в разгар войны.
К началу 1917 года Петроград уже жестоко голодал – прежде всего, не хватало хлеба. В той или иной мере все то, что называется словом «повседневность» – когда рабочие работают, служащие сидят по конторам, трамваи и поезда перевозят пассажиров, лавки торгуют, – все это уже в январе 1917 утратило регулярность и предсказуемость.
Война тем временем продолжалась: миллион русских солдат убиты, два миллиона в плену, семь миллионов под ружьем, полмиллиона раненых в госпиталях, полтора миллиона взрослых мужчин призывного возраста неизвестно где, миллион дезертиров – таковы были оценки английского военного атташе при русской армии.
Ростковский описывает только то, что он видит сам, слышит от знакомых или читает в газетах. Вклеенные в дневник вырезки из них, а также разного рода объявления и листовки по объему даже в опубликованном, существенно сокращенном варианте, в несколько раз превосходят собственно дневниковые записи.
Сопоставление текстов от первого лица с вырезками из прессы создает уникальный эффект, как мне показалось, недооцененный публикаторами – профессиональными архивистами, которые, видимо, так привыкли к доступности подобных документов, что им невдомек, что обычный читатель, быть может, за всю жизнь не сподобился прочитать хоть страницу из газетного листка 1917 года – а ведь интересно!
Все начинается с того, что трамваи не ходят, хлеб не выпекают, народ бьет зеркальные стекла магазинов, возникает беспорядочная стрельба, попытки полиции навести порядок провоцируют кровопролитие – и уже на этом фоне 27 февраля выясняется, что «Высочайшим Указом Государственная Дума с этого числа распущена». Потом это назовут революцией.
Если попытаться резюмировать содержание дневниковых записей Ростковского, то, прежде всего, это рассказ о том, как все, чем он жил, «пошло под откос». При этом очень важно, что скромный и как будто далекий от политики отставной генерал вовсе не был наивным почитателем последнего российского монарха. Он, как можно видеть из его размышлений, не только понимал, что правители бездарно проигрывали войну, но и что социальная катастрофа началась вовсе не в 1914 году.
Обращают на себя внимание горькие воспоминания Ростковского о том, как он и его соседи – мелкие землевладельцы – с радостью встретили реформы 1861 года, и сколь наивными оказались его тогдашние надежды на социальный мир в деревне.
В государстве, где народ не успел превратиться в граждан, попытки ввести разумное управление общими нуждами даже в пределах небольшой сельской местности оказывались обреченными на неудачу.
Кому-то покажутся наивными сетования автора на то, что в 1917 бывшие бравые солдаты русской армии на улицах Петрограда, на вокзалах, в поездах, да и повсюду выглядели как бандиты и вели себя соответственно. Но ведь наш автор был, несомненно, цельным человеком: как-никак, он отдал свою жизнь русской армии – а то, что он видел вокруг, была уже не армия, а неуправляемая толпа.
Разгромленные винные склады, сожженные усадьбы, порубленные сады – вообще говоря, об этом достаточно написано. В «Дневнике для записывания» впечатляет непосредственность реакции автора, особенно выразительная благодаря соположению заметок о немыслимых ценах на починку сапог с воззваниями, приказами и газетными сообщениям о погромах – в оригинале дневник и «чужая речь» представлены в пропорции один к шести.
Последняя опубликованная запись датирована февралем 1918. Хлебный паек уменьшен до 1/8 фунта на человека в день…
Автор констатирует: «Мир заключен на позорно-тяжелых условиях, чтобы, как пишут газеты, спасти советскую власть. Газеты все закрыты, кроме специально большевистских».
***
А теперь посмотрим на «Дневник для записывания» в сугубо прагматическом ракурсе – а именно, глазами учителя истории средней школы. Во-первых, книга образцово составлена. Каждой тетради издателями предпослана краткая – на полторы страницы – хроника событий соответствующего периода времени – примерно двух-трех месяцев. Во-вторых, кроме обычного именного указателя, в книге есть именной комментарий, где, кроме дат рождения и смерти, указаны еще и должности, партийная принадлежность, профессия. В-третьих, имеется еще и список органов периодических изданий, «на которые опирается текст», с указанием на то, под какими названиями эти издания выходили, – например, известная газета «День» одно время называлась «Ночь».
Перенесемся теперь на урок истории в школу небольшого города Российской Федерации. Можно, конечно, надеяться, что учитель истории имеет компьютер, да еще и подключенный к широкополосному Интернету, причем платит за эти услуги либо государство, либо градообразующее предприятие – в общем, не сам учитель. В Тюмени и Ханты-Мансийске так оно и есть; что до поселка NN Владимирской области – то это не так очевидно. Так что надеяться на Гугл или Яндекс не всегда приходится.…
Не подумайте, что я предлагаю изучать историю революции по источнику, о котором рассказано выше, – «Дневнику» отставного генерала Ф.Я.Ростковского. Но, скажем, в популярной книге А.И. Уткина «Первая мировая война» издания 2001 года вообще нет ни хронологических таблиц, ни именного указателя! Да и есть ли Уткин в школьных библиотеках?..
См. также:
- Интеллигенты, интеллектуалы и умные люди: "Нейтральная территория" с Ревеккой Фрумкиной
- Ревекка Фрумкина. «И не оспоривай глупца»…
- Ревекка Фрумкина. Наука и ее творцы в исторической перспективе
- Ревекка Фрумкина. «Формально правильно…»
- Ревекка Фрумкина. Американские истории
- Ревекка Фрумкина. Соблазн свободы
- Ревекка Фрумкина. Автопортрет ученого в молодости
- Ревекка Фрумкина. Музыка, которая лучше, чем ее можно исполнить, Часть1. Часть 2.