28 марта 2024, четверг, 20:45
TelegramVK.comTwitterYouTubeЯндекс.ДзенОдноклассники

НОВОСТИ

СТАТЬИ

PRO SCIENCE

МЕДЛЕННОЕ ЧТЕНИЕ

ЛЕКЦИИ

АВТОРЫ

23 марта 2009, 14:42

Непрактичный прагматизм

Московский Центр Карнеги

Глобальный экономический кризис заставил пересмотреть традиционную зависимость внешней политики государства от внутренней. Августовский военный конфликт вокруг Южной Осетии стал причиной резкого ухудшения взаимоотношений России и США, вплоть до распространенных мнений о начале нового этапа "холодной войны". Однако сегодня, по мере углубления мировых финансовых проблем, Россия все чаще заявляет о необходимости тесного сотрудничества как с Европой, так и с США. "Полит.ру" публикует статью Дмитрия Тренина "Непрактичный прагматизм", в которой автор описывает обстоятельства смены внешнеэкономического и отчасти внешнеполитического курса России и новые возможности, открывшиеся перед страной в период кризиса. Статья опубликована в журнале "Pro et Contra" (2008. № 5-6), издаваемом Московским Центром Карнеги.

Внешняя политика имеет значение. Обычно — и справедливо — cчитается, что внутренняя ситуация в стране определяет внешний курс государства, но иногда бывает наоборот. Достаточно привести две даты: 1914 и 1929. Поиск исторических аналогий — прием небезупречный. Тем не менее «исторические переклички» могут быть полезны — главным образом для того, чтобы избежать ошибок, способных привести к катастрофам.

Августовские пушки

Август принято считать «роковым» месяцем в новейшей российской истории: путч 1991 года, дефолт 1998-го, трагедия подлодки «Курск» и т. д. Но «проклятие августа» имеет и международное измерение. Обе мировые войны начались в конце лета. Некоторые всерьез утверждают, что всему причина — отпуска, в результате которых «на хозяйстве» остаются второстепенные фигуры, неспособные «разрулить» ситуацию или, наоборот, пользующиеся моментом, чтобы обострить ее неожиданно для соперника. В июле—августе 1914 года, как известно, кайзер Вильгельм катался на яхте в норвежских шхерах.

В начале 1960-х бестселлером в США стала книга Барбары Такман под названием «Августовские пушки». Это был основанный на документах захватывающий рассказ о том, как тогдашние великие державы Европы дали втянуть себя в войну, которой в тот момент никто из них особенно не желал, но которая стала гибельной для всех. В разгар холодной войны Такман предостерегала своих современников. Это предостережение не осталось незамеченным. Президент Джон Кеннеди, говорят, держал ее книгу на своем рабочем столе в дни Карибского кризиса.

В начале августа 2008 года все, кто хотя бы изредка читал газеты или смотрел телевидение, знали о напряженной обстановке в Южной Осетии и Абхазии. «Эскалация провокаций» с обеих сторон была очевидна. Только что прошли параллельные военные учения — Северо-Кавказского военного округа России и американо-грузинские. Пока США и Грузия тренировались в освобождении захваченного террористами города, Россия отрабатывала оказание помощи подвергнувшимся нападению миротворцам. После окончания маневров, как сообщала пресса, российские войска остались в состоянии боевой готовности. Американцы уехали на родину, а грузины, как сейчас уже признано, начали готовиться к операции.

Тем временем президент Дмитрий Медведев отправился в рабочий отпуск в Среднее Поволжье, премьер-министр Владимир Путин улетел на открытие Олимпиады в Пекин, к которой в те дни было приковано внимание — без преувеличения — всего мира. Остальное можно лишь предполагать, с большей или меньшей степенью вероятности. Михаил Саакашвили счел ситуацию благоприятной для «окончательного решения» конфликтов в Южной Осетии и Абхазии и отдал приказ о наступлении на Цхинвал. Молниеносный удар большой силы должен был, вероятно, уничтожить «гнездо сепаратистов» до того, как Россия успеет вмешаться, а в дальнейшем Грузия, видимо, намеревалась заблокировать российскую интервенцию дипломатическими средствами, с помощью Вашингтона.

Вопрос о том, как интерпретировались в Тбилиси сигналы, которые посылала администрация Джорджа Буша, остается не до конца проясненным. Не вполне понятна и роль «группы поддержки» Саакашвили — вице-президента Ричарда Чейни, сенатора Джона Маккейна и его внешнеполитического советника, в недавнем прошлом платного лоббиста грузинского правительства, Рэнди Шунемана. Бесспорно то, что республиканская администрация действовала как минимум исключительно беспечно: она оставила без присмотра союзника, которого поддерживала, вооружала и тренировала и который находился в открытом конфликте с соседней ядерной державой.

Со своей стороны, Москва, по-видимому, до последнего момента предполагала, что США, действуя рационально, в очередной раз удержат своего клиента от безрассудного выступления. Такое за последние годы уже случалось. Тем сильнее был шок от происшедшего. Дмитрий Медведев, всего лишь за три месяца перед тем вступивший в должность президента РФ, вскоре скажет, что после августа мир изменился[1]. Это интересное замечание. Строго говоря, «большой» мир, конечно, в целом остался прежним, но его проекция в голове третьего российского президента, по всей вероятности, была серьезно скорректирована внезапно развязанной войной. «Уроки кавказских событий последнего периода для значительной части граждан нашей страны, и не только нашей, по сути, означают утрату оставшихся иллюзий», — сказал Медведев[2]. «Иллюзией», должно быть, стало казаться прежнее убеждение, что США не будут прямо помогать стране, находящейся в вооруженном конфликте с Россией. Еще в 2004-м, сразу после бесланской трагедии, Путин фактически обвинил Америку в косвенной поддержке сепаратистов и террористов на Кавказе с целью ослабить или, хуже того, расчленить Россию[3]. Но даже в этой интерпретации речь преимущественно шла о таких скрытых и ограниченных по масштабу действиях Соединенных Штатов, как предоставление убежища в США Ильясу Ахмадову и помощь различным «фондам в поддержку борющейся Чечни». Четыре года спустя в Кремле решили, что Белый дом отбросил последние ограничения и открыто перешел к стратегии сдерживания России путем провоцирования — руками проамериканских правительств — конфликтов на границах Российской Федерации. В отношениях США—РФ была пересечена некая черта.

Создавалась крайне опасная ситуация. Краткая встреча Путина и Буша в олимпийском Пекине не принесла результатов. Попытка Москвы «остановить агрессию Грузии» при помощи резолюции Совета Безопасности ООН оказалась тщетной. В этих условиях российское руководство приняло решение не только вытеснить грузинские войска из Южной Осетии, но и привести грузинские вооруженные силы, военную инфраструктуру Грузии в нефункциональное состояние. Массированный ответный удар России предназначался не просто стране, чьи войска напали на российских миротворцев и российских граждан, но режиму-клиенту и сателлиту Вашингтона, а также самой американской администрации.

Смысл этого удара был двояким. Во-первых, Россия своими действиями подтвердила, что «красная черта» (применение силы против российских военнослужащих и гражданских лиц) реальна, что это, в сущности, черта между миром и войной. Во-вторых, Москва проверила на прочность готовность Вашингтона защитить его квазисоюзников на пространстве бывшего СССР и в результате боем продемонстрировала отсутствие у них гарантий безопасности со стороны США. Впрочем, момент, когда корабли Шестого флота Соединенных Штатов двигались к берегам Грузии, а силы Черноморского флота России собирались у берегов Абхазии, был, вероятно, самым опасным в развитии кавказского кризиса.

В то время как в США и Европе многие сочли вторжение России в Грузию переломным событием, открывающим период реваншистской экспансии Москвы, и задавались вопросом, какая страна станет следующим объектом политического давления и военного вмешательства Кремля, в самом Кремле размышляли над аналогичным вопросом, но адресованным уже Вашингтону. Кто станет, спрашивали там, следующим Саакашвили — провокатором, который попытается впутать Россию в новый конфликт по периметру российских границ. Эти конфликты, опасались в Москве, не только отвлекут Россию от реализации экономических и социальных программ и втянут в губительную для нее гонку вооружений, но и позволят восстановить единство Запада на антироссийской основе.

Обе линии — западная и российская, исходившие из «худших сценариев» в отношении намерений друг друга, соединялись в одной географической точке — на Украине, прежде всего в Крыму. В Москве «нового Саакашвили» усмотрели в президенте Викторе Ющенко, который потребовал, чтобы корабли Черноморского флота уведомляли Киев о пересечении морской границы Украины и декларировали свои намерения, силы, средства и т. д. На Западе признаки надвигающейся угрозы обнаружили в публичных заявлениях известных российских политиков по проблеме Севастополя и Крыма[4]. Обоюдная паранойя Москвы и Запада стала печальной, но красноречивой иллюстрацией глубины взаимного недоверия спустя два десятилетия после окончания холодной войны.

Российско-грузинская война длилась всего пять дней. Масштабы российских ударов и их характер свидетельствовали о решительных, но ограниченных целях, поставленных военно-политическим руководством РФ. Москва, по сути, взяла за образец натовскую стратегию гуманитарной интервенции на Балканах 1999 года, но без ее наиболее одиозных элементов: бомбардировок Белграда, разрушения гражданской инфраструктуры и т. д. В российских правительственных кругах наверняка были люди, считавшие единственным надежным решением вопроса отстранение Саакашвили от власти с его последующим арестом и преданием суду. Тем не менее можно с уверенностью утверждать, что российское руководство сознавало риски, связанные с оккупацией Тбилиси и попыткой свержения Саакашвили. Как НАТО в случае со Слободаном Милошевичем, Москва в итоге решила предоставить возможность самим гражданам Грузии сменить свою власть.

Если в 1999-м НАТО получила поддержку со стороны России, которой удалось — совместно с тогдашним президентом Финляндии — уговорить Милошевича капитулировать, то в 2008 году Европейский cоюз — по инициативе президента Франции — пришел на помощь Москве, добившись подписания документа о прекращении огня. Приход Европы на Кавказ, с точки зрения РФ, был знаковым позитивным фактором, открывающим перспективу более тесного российско-европейского сотрудничества в области безопасности и — в дальнейшем — преодоления американской гегемонии в политике Запада на постсоветском пространстве.

Признание Россией независимости Южной Осетии и Абхазии до сих вызывает много вопросов. В принципе, решившись на такой шаг, Москва сузила себе пространство для маневра, пошла против еще недавно (когда Запад признал независимость Косово) ею же самой провозглашавшихся принципов приоритета международного права, продемонстрировала, что практически никто в мире не поддерживает ее действий, и пр. Отсутствие какого бы то ни было предварительного публичного обсуждения этого фундаментального вопроса и подчеркнуто единодушная поддержка принятого решения указывает на то, что круг «решателей» был узок и что они осознавали неоднозначность предпринятого ими шага и его очевидные минусы и стремились превратить вопрос о признании в своего рода определитель «свой — чужой».

Решение о признании вряд ли задумывалось как главным образом месть Грузии за нападение на Цхинвал или символический ответ Западу на Косово. По-видимому, основным аргументом было — и остается — ожидание Москвой военного реванша со стороны Грузии, при прямой или косвенной поддержке США. Для сдерживания Тбилиси и предотвращения новой войны Москва не видит иного способа, кроме размещения в обеих республиках на постоянной основе российских боевых частей. В условиях, когда Россией управляют люди, которые по складу мышления являются легалистами, размещение таких частей возможно лишь в том случае, если Российская Федерация признает соответствующие территории в качестве независимых государств. Что, собственно, и произошло. При этом признание со стороны любых других государств остается желательным, но не критичным. Ближайшей аналогией служит здесь не казус НАТО/Косово, а пара Турция/Северный Кипр.

Несмотря на то что прямого столкновения между Россией и США пока удалось избежать, значение кавказского кризиса существенно для международных отношений в Европе. Было наглядно продемонстрировано, что отсутствие на континенте всеобъемлющей системы безопасности (ведь существующая система, выстроенная вокруг НАТО и Европейского союза, не включает РФ) — проблема актуальная. Представление о том, что пары НАТО — ЕС достаточно для континента в целом, а Совета России — НАТО достаточно для Москвы, с самого начала было самонадеянным. Чтобы быть прочной, система европейской безопасности должна включать Российскую Федерацию.

Стало ясно и то, что модель, при которой в отношениях Запада с ближайшими соседями России российский фактор выводился за скобки («у Москвы нет вето»), чревата проблемами. Расширение НАТО, упершись в проблему Украины и Грузии, превратилось в мощнейший раздражитель, подрывающий внутреннюю и международную ситуацию на востоке Европы. Вплоть до бухарестского саммита НАТО (апрель 2008-го) Россия была готова помочь Грузии сохранить видимость единства страны. Правда, условия этой помощи — отказ от вступления в НАТО, законодательный запрет на дислокацию любых иностранных войск на территории Грузии, сохранение российского влияния в Абхазии и Южной Осетии — были неприемлемы для грузинских лидеров. Очевидно, что потенциальные проблемы — как внутреннего, так и международного характера, — связанные с вопросом о членстве в НАТО Украины, многократно перекрывают конфликтный потенциал Кавказа.

Россия сама себе преподала урок того, что «замороженные конфликты» не могут быть ни гарантиями безопасности РФ, ни эффективными инструментами давления на соседей. Упования Москвы на то, что неурегулированные конфликты в Абхазии и Южной Осетии служат непреодолимым барьером для вступления Тбилиси в НАТО, не оправдались. Постоянная игра «на грани фола»: взаимные провокации с целью продемонстрировать, с одной стороны, что принятие Грузии в состав НАТО создаст угрозы для ее союзников, а с другой, что непринятие Грузии в альянс оставит ее один на один с российским реваншизмом, — создала благоприятный фон для перехода от провокаций к войне. Провал российского политического миротворчества очевиден.

Столь же близорукой оказалась и политика администрации Буша. Поддержав — в условиях нараставших трудностей в Ираке — «цветные революции» в Грузии, на Украине и в других странах как свидетельство успеха провозглашенного им во второй инаугурационной речи продвижения демократии в мире, Буш превратил себя в заложника внешне привлекательного, но непредсказуемого и неконтролируемого Михаила Саакашвили. Ради поддержки «Миши» его политическим оппонентам (например, грузинским республиканцам) было отказано в доступе к представителям республиканской администрации США. Кульминацией стала речь, произнесенная Бушем в Тбилиси в 2005 году, в которой он назвал кавказскую республику «светочем свободы» на постсоветском пространстве[5]. В результате такого подхода была потеряна дистанция и утрачен контроль над опекаемыми, что стало особенно опасным при характерном для администрации Буша отсутствии самостоятельной российской политики США, прикрывавшейся личными отношениями Буша и Путина и советско-российской экспертизой Кондолизы Райс.

Сыграла свою роль и известная политическая робость и дипломатическая неорганизованность Европейского союза, который только в последние годы стал проявлять интерес к Южному Кавказу. На Кавказе ли, на Балканах или в любом другом регионе континента Европа не может рассчитывать, что ее интересы безопасности примут во внимание (в том числе Америка и Россия), если сама она будет оставаться пассивной. Что касается угроз Европе, то некоторые из них, как в 1990-е на Балканах, продолжают исходить от агрессивного национализма, примеры которого не ограничиваются Кавказом.

Сентябрьский крах

Ровно через пять недель после начала войны на Кавказе мир действительно был потрясен почти до основания. Банкротство инвестиционного банка «Леман бразерс» знаменовало переход начавшегося летом 2007 года кризиса системы ипотечного кредитования в полномасштабный финансово-экономический кризис. Фактически речь идет о первом глобальном кризисе в условиях современной глобализации: кризис 1997-го, начавшийся в Юго-Восточной Азии, охватил ряд стран, в том числе и Россию, но почти не затронул основные экономики мира.

Вопреки наивным надеждам на то, что Россия сможет стать «тихой гаванью» в условиях океанского шторма, еще в августе основные финансовые показатели РФ пошли резко вниз. Капитал устремился из страны, фондовый рынок обрушился до четверти своих максимальных показателей, цены на нефть упали в три-четыре раза, ослаб рубль, существенно замедлился экономический рост, стало очевидным, что созданная за годы нефтяного процветания подушка безопасности недостаточна при колоссальном увеличении в это же время задолженности корпораций, в том числе — и в первую очередь — государственных.

Как и кризис десятилетней давности, нынешний наглядно свидетельствует об интеграции России в мировую экономику. За десять лет интеграция стала только глубже. Говоря о причинах финансового кризиса, президент Медведев в своем первом послании Федеральному Собранию связал их — по месту происхождения — с войной на Кавказе. Два кризиса, сказал он, одна причина: политика США[6]. Затем, однако, российский президент сделал совершенно иной вывод, чем по событиям в Грузии. Во взаимозависимом мире, подчеркнул он, существует фундаментальная общность интересов России со странами Запада, включая США, а также с развивающимися экономиками — Китаем, Индией, Бразилией и другими[7].

Извлеченные из глубин исторической памяти образы «возрожденной Большой игры», «вечного Восточного вопроса», Кавказа как «новой пороховой бочки Европы» или «мягкого подбрюшья России» в одночасье растаяли. Девятнадцатый век-бис сменился двадцать первым. Премьер-министр Путин резко оборвал тех своих сторонников, кто счел, что настал удобный момент для провозглашения экономической политики автаркии[8]. Президент Медведев публично подчеркнул заинтересованность РФ во вступлении в ВТО[9]. «Мобилизационная повестка дня», угроза которой всплыла было в пылу грузинской кампании, так и не оказалась востребованной. Кремль и российский Белый дом продолжают говорить о модернизации, диверсификации, инновациях и т. д.

Оценив обстановку, Москва пришла к выводу, что известия о том, что США находятся при смерти, мягко говоря, преувеличены: желаемое выдается за действительное. Отдав должное критике действий американских регуляторов и их начальства, допустивших кризис, Москва проявила готовность к совместному со всеми ведущими игроками поиску путей выхода из него. С другой стороны, США, отказавшиеся после войны в Грузии от любых мероприятий G8 и пытавшиеся в начале кризиса ограничиться традиционным набором партнеров в составе «финансовой семерки», уже вскоре поддержали идею Франции о созыве саммита в формате G20. В итоге все наиболее значимые экономики мира оказались в одной лодке и — пусть в самом общем виде — договорились о согласованных принципах и мерах противодействия глобальному кризису. Конечно, между декларациями и действиями всегда существует разрыв, но общность декларативной политики — несомненный плюс для системы международных отношений.

Меняется и ситуация внутри отдельных стран. Российские власти, например, вынуждены всерьез думать о том, как жить на резко сократившиеся доходы от нефти, как привлекать в страну инвестиции и т. п. Быстро и на вид легко был разрешен конфликт в российско-британской ТНК-ВР. Внешне не связанные с последствиями кризиса решения вроде начала работы над новым соглашением ЕС — РФ и постепенное восстановление диалога НАТО — РФ идут в том же направлении. Спустя несколько месяцев меняется и сама «картинка» начала войны на Кавказе. Итак, если первый кризис — вокруг Грузии — стал причиной почти предвоенной атмосферы в отношениях Российской Федерации с США и отчасти с Европой, то второй кризис возвращает Россию в пространство глобального сотрудничества.

Что дальше?

Мировой кризис создает и новый мировой порядок. Этот порядок — не только и не столько иерархия («многополярный мир»), сколько функционирующая система глобального управления. Претензии России, как и любой страны, на общемировую роль могут быть реализованы лишь в том случае, если Москва сумеет предложить что-то, что другие страны оценят и востребуют. Это будет не просто, но финансово-экономический блок российского правительства и российский частный бизнес, к счастью, наиболее «продвинутые» и опытные игроки внутри страны. За исключением бессмысленных попыток поддержать падающий фондовый рынок, действия российских властей в ходе кризиса были адекватными ситуации. Если заглянуть за горизонт кризиса, российское высшее руководство, по всей видимости, прекрасно понимает, что позиции и возможности страны на мировой арене зависят прежде всего от степени ее конкурентоспособности.

Ситуация в политической сфере выглядит иначе. Некоторые публичные жесты Кремля: демонстративный отказ от «поздравления Обаме» в день его избрания, посылка стратегических бомбардировщиков в Венесуэлу, а затем и боевых кораблей в район Карибского моря, ультимативный тон угрозы разместить ракеты «Искандер» — выглядят как ошибки, которых вполне можно было избежать. Ситуация, порожденная односторонним признанием Абхазии и Южной Осетии, создала — в силу своей явной необратимости — дополнительные сложности. Настойчивые призывы РФ подписать новый договор по европейской безопасности не находят пока широкой поддержки, а предложения Москвы по содержанию этого договора сводятся в основном к снятию озабоченностей самой России.

Тем не менее перед Российской Федерацией открылись новые возможности. Часть из них связана со сменой администрации в США. С современным, популярным и динамичным Бараком Обамой Москве будет сложнее, чем было с Бушем или могло бы быть с Маккейном, но не исключено, что интереснее. Продуктивная политика на американском направлении, однако, потребует современного, привлекательного и динамичного подхода и со стороны России. С учетом устоявшихся стереотипов поведения обеспечить это будет трудно. Начало переговоров по целому ряду проблем безопасности — от СНВ до ПРО и ДОВСЕ — может помочь «перезапустить» отношения между Россией и Америкой, но долго оставаться мотором этих отношений контроль над вооружениями не сможет. Если модернизация страны действительно, как заявляют официальные лица[10], считается приоритетом РФ, то отношения с ведущей мировой державой, лидером в таких областях, как технологии, наука, образование, менеджмент, должны рассматриваться под соответствующим углом зрения. Нужны новые темы, новые подходы и, вероятно, новые люди.

В Европе многое будет зависеть от того, как Москва воспользуется тактическими победами в вопросах расширения НАТО и отчасти по итогам «пятидневной войны» с Грузией. Активизация миротворческих усилий в Молдавии и в отношении Нагорного Карабаха — единственно правильный вывод из грузинской войны. Нельзя допустить, чтобы эти усилия в очередной раз оказались безрезультатными. В Грузии неприятие режима Саакашвили должно сопровождаться поиском форм и содержания диалога с политическими и общественными силами этой страны, чего пока что не наблюдается. На обоих направлениях, а также в отношении Грузии важна будет способность РФ эффективно взаимодействовать с западными партнерами, прежде всего с Европейским союзом. Сейчас самое время не только заявить, но и реально практиковать приоритетный подход к Европе в российской внешней политике.

Реализация «европейского выбора» потребует серьезных перемен во внутренней и внешней политике, отказа от расцветшего за последние годы высокомерия, веры в собственную исключительность, нетерпимости к критике, от поиска врагов и т. д. Возникнет необходимость в более спокойной политике, нацеленной на укрепление отношений с ведущими странами Европы и — параллельно — на становление сотрудничества с теми, с кем сегодня у Москвы откровенно плохие отношения: с Польшей и государствами Балтии в первую очередь. Есть целый ряд вопросов, где российские, европейские и американские интересы близки или совпадают. Они касаются Афганистана, Пакистана, Ирана, нераспространения ядерного оружия, борьбы с терроризмом и пиратством и т. д. Эффективное глобальное управление требует нового прочтения проблематики евроатлантической безопасности не только в Вашингтоне и Брюсселе, но и в Москве.

Альтернатива — попытка создания какого-то противовеса Америке и Европе на базе БРИК — выглядит призрачной. Остается надеяться, что российское руководство по достоинству оценило трезвую реакцию Пекина на кавказские события: Китай будет действовать исходя исключительно из собственных интересов и в рамках долгосрочной стратегии возвышения КНР. Особые отношения кредитора Китая с должником США перекликаются с индийско-американским союзничеством и спокойным отношением южноамериканского гиганта к колоссу на севере континента. Даже с целью развития отношений с этой частью мира России следовало бы отказаться от навязчивой идеи борьбы с американским империализмом и приглушить антиамериканизм в официальной пропаганде, который делает Россию «белой вороной» и в БРИКе.

Кризис станет для Российской Федерации проверкой на способность к реальному лидерству в той части мира, которую Москва считает сферой своих привилегированных интересов, — в Восточной Европе, Закавказье и Центральной Азии, проще говоря, в регионе СНГ. Кризис может в большой мере способствовать будущей экономической интеграции РФ, Казахстана и Белоруссии либо продемонстрировать узкий эгоизм, исключительную замкнутость России на самой себе и тем самым оставить интеграционный процесс в привычном вялотекущем состоянии. Предстоит также выстраивать отношения с Украиной, опираясь на две основные составляющие: близость двух стран и их народов и независимость Украины от Москвы.

Острая недостаточность узкого и жесткого — «совершенно конкретного» — прагматизма, которым так гордится российская внешняя политика, стала особенно очевидна именно в период кризиса. В августе 2008 года, спустя неполные 20 лет после окончания холодной войны, Россия вновь оказалась на пороге конфронтации с США. Спасибо финансовому кризису за то, что он потушил геополитический. И все же пока Россия летит на одном крыле — финансово-экономическом. Это рискованный полет. На будущее российской политике требуется стратегия, основанная на реальном видении ситуации в мире и перспектив ее развития.


[1] Заключительное слово на церемонии вручения государственных наград. Москва. 10 окт. 2008 г.

[2] См.: Стенографический отчет о встрече с участниками международного клуба «Валдай». Москва. 12 сент. 2008 г.

[3] См.: Обращение Президента России Владимира Путина. 4 сент. 2004 г.

[4] См., например: Лужков уверен, что у России есть основания считать Севастополь своим.

[5] President Addresses and Thanks Citizens in Tbilisi, Georgia. May. 2005.

[6] Послание Федеральному Собранию Российской Федерации. Москва. 5 нояб. 2008 г.

[7] Там же.

[8] См.: Стенограмма начала заседания Правительства РФ. Москва. 27 окт. 2008 г.

[9] См.: Стенографический отчет о встрече с представителями предпринимательского сообщества. Москва. 15 сент. 2008 г.

[10] Там же.

Редакция

Электронная почта: polit@polit.ru
VK.com Twitter Telegram YouTube Яндекс.Дзен Одноклассники
Свидетельство о регистрации средства массовой информации
Эл. № 77-8425 от 1 декабря 2003 года. Выдано министерством
Российской Федерации по делам печати, телерадиовещания и
средств массовой информации. Выходит с 21 февраля 1998 года.
При любом использовании материалов веб-сайта ссылка на Полит.ру обязательна.
При перепечатке в Интернете обязательна гиперссылка polit.ru.
Все права защищены и охраняются законом.
© Полит.ру, 1998–2024.