«Сырьевой» сценарий развития инноваций – есть ли альтернатива?

Разворачивание инновационной модели развития – актуальная задача для всех развитых и развивающихся стран. Фактически речь идет даже не столько об использовании результатов научного труда в индустрии (это было актуально во все времена), сколько о создании системы становления новых технологических производств со скоростью, обгоняющей общемировые темпы появления и внедрения инноваций. Инновационный путь развития – это, прежде всего, инновации в управлении экономикой, которая стимулируется к обновлению производств в том темпе, в котором формируются новые приоритеты и потребности общества и потребителей.

Говоря же об «инновационном сценарии для России» зачастую роль национальных инновационных систем (НИС) сводят к задаче поддержки и развития предложения новых технологий. Идет фокусировка на процессах поддержки ученых, инноваторов, первичных структур продвижения и развития новых технологий (венчурных и посевных фондов, системных научных инвесторов). Однако ни одна из этих структур не концентрируется на задаче определения собственно потребностей в инновациях – потребностей в изменениях, в появлении новых продуктов, ниш, услуг, – то есть на проблемах потребителя инноваций, а не их производителя. Этот крен и приводит к тому, что, сколько бы ни рос объем капиталовложений в создание новых технологий, их внедрение и доведение до рынка провисает.

Источником этой проблемы является попытка заимствования части инструментария в отрыве от полноценного анализа всей системы циркуляции знаний и идей. Основным мотором формирования продаж и спроса является частный сектор или государственные институты (например, формирующие национальное здравоохранение, образование и иные инфраструктуры). Именно поиск оптимальных решений для реализации бизнес-задач (расширения ниш, повышения рентабельности, производительности труда и т.п.) является основой для привлечения инноваций. В большинстве случаев бизнес самостоятельно находит интересные ему научные решения и изобретения в ситуации, когда их внедрение сулит больше выгод, чем продолжение наращивания существующих мощностей. В некоторых случаях государство как институт развития также осуществляет внедрение за счет собственных резервов (вплоть до создания новых индустрий). Но других моторов внедрения инноваций нет.

Что же происходит сейчас в России? Формируется большое количество инфраструктур (РОСНАНО, РВК, различные ФЦП), направленных на содействие внедрению инноваций и новых технологий. Но во всех случаях в фокусе первичного внимания оказывается изобретение, технология, иными словами интеллектуальный продукт. Решается вопрос, «как» его продвигать, – но практически не ставится вопрос «зачем». Каков рыночный потенциал от появления нового продукта, и каковы силы, препятствующие или способствующие его продвижению? Этот анализ не только не проводится – он, как правило, и не ставится как задача. Забывается и само понятие «критических» технологий, внедрение которых настолько трансформирует рынки, что вся совокупность действующих игроков будет стараться не допустить их внедрения всеми имеющимися способами.

При анализе предложений и проектов, подаваемых сейчас различными структурами в контексте «развития инноваций», оказывается, что взамен определения рыночного потенциала инноваций производится копирование решения, выбранного зарубежными инновационными лидерами. Речь идет не о копировании технологий, которые могут быть и авторскими, а о копировании рыночной стратегии. Особенно это заметно на примере фармацевтической отрасли. Специфика зарубежного фармрынка состоит в том, что последние несколько десятков лет он был ориентирован на эскалацию затрат на лечение, производимую национальными системами здравоохранения (государственными, частно-страховыми и смешанными). Механизмы аккумуляции средств в системах здравоохранения таковы: создается подушка средств, освоение которых становится самоценной задачей. Эту систему порождает, прежде всего, страховое здравоохранение в США, в котором медстраховка стала финансовым инструментом больше, нежели собственно медицинским. В силу этого мировой фармрынок и все более тесно аффилированное с ним медицинское сообщество концентрируют свое внимание на проблемах дожития и обеспечения качества жизни тяжелых больных, а не предотвращения и раннего лечения опасных заболеваний. Иными словами, работает не на снижение уровня заболеваемости, а на рост числа потребителей лечения и лекарственных препаратов. Эта стратегия неоднократно критиковалась, однако, в силу несоразмерности масштабов поддержки критика тонула в потоке информации о необходимости прогрессирующего роста затрат. И в частности, эта тенденция ведет к постоянному торможению исследований в области методов лечения, способных предотвращать болезни или значительно облегчать их течение, прежде всего – иммунологии. Например, сроки клинических испытаний по препаратам данного типа вдвое выше, чем по более традиционной «химии», да и дальше на пути их внедрения ставятся большие препоны. Например, врачи-онкологи массово уверены в опасности иммунопрепаратов, что вовсе не является следствием результатов исследований – наоборот, их отсутствия.

В этой ситуации показательно, что имеющиеся в России уникальные разработки иммунопрепаратов не находятся в фокусе внимания «инновационной модели». В то же время поддерживать предлагают те «молекулы», действие которых изучено, и производство их планируется после окончания средства действия патентов. Это происходит потому, что рынок уже сформирован и изучен. И российские инновации, тем самым, теряют актуальность, еще не появившись, поскольку они обречены разрабатываться на 5-10 лет позже, чем соответствующие технические задания даны лидерами индустрии своим собственным лабораториям и ведущим научным центрам, с которыми осуществляется информационное взаимодействие.

Если сформулировать жестче, то инновации – это, прежде всего, изменения рынка потребления, а не внедрение технологий. Инновации – это бизнес-инструмент коррекции рыночных ниш в пользу тех продуктов или услуг, которые агрессивно вводятся как альтернатива существующим товарам (за счет бренда «инновационный», улучшенных потребительских качеств, безопасности или иных уникальных торговых предложений). В этом смысле национальная инновационная система – это способность влиять на рынки, создавая своим товарам возможность выходить на них и успешно конкурировать с уже существующими. Почему же западные модели построения НИС выстроены иначе? Потому что в их разделении труда обеспечиваемые государством и обществом инфраструктуры НИС стыкуются и взаимодополняют развитые сообщества экономических субъектов. В России же нет индустрий, способных формулировать и решать задачи коррекции рынков. Или же они находятся в самом начале пути.

В этой ситуации модернизация и инновационный сценарий могут осуществляться двумя различными способами. Назовем их «интеграционный» и «альтернативный».

«Интеграционный» сценарий начинается с признания того факта, что российские индустриальные субъекты не являются основными партнерами инноваторов, а продвижение инноваций и новых технологий нацелено на их «покупку» крупными мировыми субъектами. В этой ситуации бизнес-партнером российской НИС становятся западные индустриальные субъекты, которые начинают интегрировать российские научные и инновационные структуры в свои выстроенные цепочки циркуляции знаний. Этот сценарий, собственно, и реализуется в настоящее время –, в большей степени теневым образом, когда происходит не только «утечка умов», но и «утечка идей», законтрактованных в качестве грантов, совместных исследований, иных научных продуктов, в которых российские ученые играют роль «негров». Эта модель в более цивилизованной упаковке отработана Боингом и рядом других компаний (прежде всего – в сегменте оффшорного программирования), когда российский ученый действует на площадке западной компании, в ее системе задач, бизнес-стратегий, приоритетов и маркетингового плана.

Это вполне приемлемая стратегия, в которой прибыль от высокого уровня образования и креативности российских ученых получает использующий их эффективный западный менеджмент. Что должно делать в рамках этого сценария российское государство?

Во-первых, вывести из тени существующую систему трансферта знаний за рубеж. Прежде всего, это означает более строгий мониторинг контрактов, грантов и иных форм проведения совместных исследований с целью определения их научной и коммерческой состоятельности. Извлечь из этого процесса материальную выгоду будет сложно – любая попытка обложить это дополнительным налогом или иным сбором лишь окончательно уведет эту сферу в тень. Но, по крайней мере, у государства появится объективный критерий того, какие образовательные и научные центры, школы, лидеры способны производить научный и инновационный продукт мирового уровня.

Во-вторых, необходимо выстроить инфраструктуру взаимосвязи и деятельности ученых и инноваторов, которая сможет обеспечить им правовой и организационный сервис в части повышения финансовой отдачи от работ, производимых в настоящее время. К примеру, многие исследователи в рамках грантов отдают произведенную интеллектуальную собственность грантодателю, который впоследствии и получает патент. Если же некая структура, действующая в интересах российского государства, мотивировала бы инноваторов и ученых получать патенты самим, оказывала бы им для этого финансовую, юридическую помощь и содействие в защите их интересов в диалоге с западными грантодателями и партнерами, то доля прибыли от внедрения инноваций, остающаяся в России у авторов и государства, существенно выросла бы.

И наконец, в рамках этого сценария необходимо кардинально изменить механизм и векторы финансирования образования и науки, поскольку в ситуации, где они производят знания, актуальные и востребованные западными индустриальными игроками, необходимо развивать, прежде всего, то, что находится в зоне актуальных трендов и финансовых потоков. В настоящее время общий анализ мировых научных информационных потоков в России производится крайне слабо, и, как правило, с целью доказательства самоценности существующих приоритетов развития. К примеру, говоря о сохраняющемся авторитете российской физики, умалчивают о прогрессирующем отставании в целом ряде наук – биологии, медицине и т.п. Если российская НИС формируется как элемент интеграции в международную систему распределения труда в качестве субъекта, производящего знания, то и векторы поддержки разработок должны поступать из внешних источников.

Преимущество данной модели в том, что она действует де-факто. Правда, по большей части – в теневом виде. Также ее достоинство состоит в том, что государство освобождается от необходимости создавать собственно индустрии для продвижения новых товаров – т.к. инвестиционные риски целиком ложатся на привычных к этому игроков. Недостатком же этой системы является то, что Россия вынужденно отдает львиную долю прибыли (соразмерной рискам) внешним игрокам, и ее высокие затраты на содержание научной и образовательной инфраструктуры остаются без достаточной поддержки. Как и всякий восполнимый ресурс, креативность и интеллект требуют аккуратной, а не варварской разработки, однако внешние «партнеры» склонны применять в России преимущественно второй способ.

«Альтернативный» сценарий состоит в выражении российским государством готовности к созданию принципиально новых индустрий мирового масштаба, развитие и продвижение которых является предметом основной деятельности государства. Иными словами, это не проект «развития науки», а важный элемент промышленной политики (пусть даже реализованный лишь в части отраслей, в которых это возможно). В этом случае интеграция в мировую систему распределения труда происходит не в качестве поставщика определенных типов продуктов (знаний), а в качестве субъекта, трансформирующего рынки в пользу своих продуктов и услуг.

Насколько вообще возможно обсуждать способность России выступать в роли международного экономического субъекта? Пример, связанный с экспортом нефти и газа, как раз указывает на то, что всякая претензия России на статус особого поставщика тех или иных товаров и формирование под себя приоритетов рынка встречают жесточайший отпор. Однако в своей истории Россия несколько раз добивалась успеха в предложении товаров с уникальными потребительскими свойствами и не удерживала рынок исключительно ввиду политических причин. В качестве примеров можно привести российскую авиапромышленность начала ХХ века, не утерявшую лидерских позиций, и, впоследствии, космическую отрасль, различные сегменты оборонной продукции и т.п. Более того, именно в рамках «альтернативного» сценария и мыслят российские инноваторы, а точнее «администраторы знаний» (руководство РАН и проч.). В рамках этой модели постоянно предлагается строить производства «принципиально новых …» (можно подставить любой тип товара), которые базируются на «уникальных разработках российских ученых» и т.д. Однако мы снова возвращаемся к поднятому в начале вопросу – а нужно ли «это» рынку (обществу)? И кто будет управлять жестокой конкурентной борьбой за передел рынка?

Вместе с тем, как ни парадоксально, основания считать этот сценарий адекватным и полезным существуют. И связаны они как с мировым экономическим кризисом, так и со спецификой современного состояния научного знания. Кризис является во многом следствием эскалации стереотипов общества потребления и применения технологии «продажи потребностей», когда необходимость в товаре формировалась после его появления на свет. Эта формула верна не только для ТГП – к примеру, многие современные болезни были вычленены и оформлены как приоритеты в лечении именно после того, как появились соответствующие «молекулы», и особенно это касается психиатрии. В этой ситуации кризис бьет по самому уязвимому место современной экономики – по способности постоянно обновлять товарный ряд без его существенного видоизменения. Собственно «инновационным» в современном маркетинге принято называть любой товар, потребительская ценность которого достигается за счет расширения свойств, принципиально не отличающих товар от предшественника. А значит, способность рыночных субъектов сопротивляться появлению «революционных» продуктов снижается – ведь потребитель уже не имеет средств следовать за рекламой в замене того, что и так хорошо работает, на что-то «инновационное». То же применимо и в более сложных вопросах – например, сокращение здравоохранительных бюджетов может отрезвить и положить конец гонке «красивых трат» в пользу действительно предотвращения заболеваний. В этом случае «критические» технологии могут быть востребованы.

Говоря же о состоянии современного научного знания, следует подчеркнуть, что мы переживаем (хотя в России это проходит незамеченным) фактически новую научно-техническую революцию – но на этот раз ее эпицентром являются науки о человеке. И это не только биология и медицина, которые в перспективе уже одного поколения могут перевернуть привычные представления о жизни, но и Decision Science (наука об управлении и принятии решений), и другие. Имея отдельные уникальные разработки в этих областях, в целом мы начинаем безнадежно отставать. Однако и косность западных обществ мешает зачастую быстро создавать новые индустрии (вспомним хотя бы масштаб обсуждения этических проблем клонирования). Все это позволяет при должной концентрации выиграть гонку с одновременного «низкого» старта, если, конечно, ситуация с утратой «физических кондиций» еще не настолько плачевна.

Что требуется для реализации этого сценария? Во-первых, поиск адекватных мировых партнеров. Как ни странно, но самостоятельно Россия не сможет уже создавать индустрии. А значит, ей нужны партнеры, которые также интересуются «критическими» инновациями, но не имеют их в силу того, что западная наука, следуя стратегии «синергии» с интересами основных игроков, не развивала многие направления, которые и могут породить принципиально новые решения.

Во-вторых, а это продолжение первого, необходимо каталогизировать и переосмыслить с точки зрения маркетинговой перспективы те разработки и научные заготовки, которые имеются в настоящее время. Большей частью они лежат мертвым грузом в различных архивах в силу того, что их анализ, с точки зрения внедрения, составляет затратную и сложную процедуру. К этим работам можно привлечь и западных партнеров, но при условии полной прозрачности процесса и защиты прав авторов и российского государства.

В-третьих, это создание дополнительных ограничений для госинвестиций в инновационные производства с целью направления их исключительно в проекты, потенциал которых на рыночный успех высоковероятен. В настоящее время складывается впечатление, что «инновационные стройки» в большей степени конструируются как оправдание трат выделенных на это фондов. Прогноз рыночной отдачи от инвестиций должен быть более строгим, с привлечением мировых инвестиций оных и иных консультационных структур как оценщиков потенциала бизнеса.

Насколько реализуем этот путь? Сказать сложно. Но только этот путь оставляет возможность создания достаточного притока средств не только для поддержания, но и для развития инфраструктуры образования и науки. Именно следуя такой модели (пусть даже размеры рынка сбыта были ограничены сначала СССР, потом и в целом «вторым миром»), была создана уникальная образовательная и научная инфраструктура СССР. Как показывает пример Индии и Китая, интегрируясь в мировую систему на низкоприбыльных этажах инновационных циклов, можно построить экономику только при очень невысоком уровне жизни и потребностей населения. Тем не менее, следует заметить, что, понимая эту проблему, Китай уже необычайно активно инвестирует в создание не только «сборочных площадок» и «копирующих производств», но и собственных инновационных центров и школ. Продукция этих центров пойдет по проторенным «ширпотребом» каналам сбыта уже в качестве уникальной «инновационной» продукции. В качестве примера можно привести китайские коммуникаторы, более чем успешно конкурирующие с ведущими мировыми брендами.

Если говорить о ключевых шагах ближайшего дня, то представляется крайне важным сделать необходимые инфраструктурные заделы в обоих сценариях, устранив тем самым наиболее значимые причины торможения развития и внедрения инноваций. А затем, на основе анализа того, что мы имеем на самом деле – просто хороших ученых, полезных мировой инновационной системе, или уникальные открытия, которые могут перевернуть мировые индустрии, – сделать окончательный выбор.

Автор – вице-президент Фонда содействия развитию науки, образования и медицины