Ревекка Фрумкина: В поисках просвещения и его плодов

В середине 90-х в Лондоне, в гостях у друзей, я разговорилась с человеком средних лет, который оказался журналистом, пишущим для научно-популярных изданий. Тогда я много писала для журнала «Знание-сила». Моего собеседника удивило, что на вопрос о тематической специализации «моего» журнала, я не смогла ему ответить. А ему казалось странным, что в стране с такими культурными традициями под одной журнальной обложкой оказываются биографические очерки о крупнейших лингвистах (я упомянула свои статьи об А.А.Реформатском и В.Н.Сидорове) и популярные статьи по астрономии, генетике и археологии.

Я поинтересовалась изданием, для которого писал мой собеседник, – это был научно-популярный журнал о железных дорогах. И только о них.

Британский рынок научно-популярной периодики оказался четко структурированным: интересующиеся породами охотничьих собак читают одни журналы, кошкам посвящены другие; что уж говорить о журналах обо всем, что растет, – на подоконнике, в саду, в огороде, в родных лесах и в тропиках (я имею в виду журналы, где разделы, отвечающие на вопросы how to, заведомо играют подчиненную роль).

Мне знаком британский журнал Gramophone, позиционирующий себя как старейший журнал для слушателей классической музыки (он выходит с 1923 г.) и, несомненно, ориентированный на популяризацию образцовых исполнений и вообще на музыкальное просвещение. Логично, что он заодно служит путеводителем по новейшим записям и литературе о музыке и музыкантах, а также пишет о новинках соответствующей аппаратуры.

Я долго искала для Gramophone структурные аналогии среди российских изданий с заведомо просветительскими, а не чисто рекламными или развлекательными функциями – и пришла к выводу, что из известных мне стоит назвать современный бумажный вариант журнала «Пушкин. Журнал о книгах». (я уже писала о нем на «Полит.ру» – см. «Книга, с книгой, о книгах, без книг…»). Потому что оба издания ориентированы на «продвинутых» слушателей и читателей, а материалы носят в первую очередь аналитический, а не рекламный характер.

И вот здесь уместно задаться вопросом: разве рассказы об уникальных архитектурных объектах – например, о храме Спаса на Нередице, или об особой роли средневековых башенных часов, или о первых опытах гемотрансфузии, или о путешествиях Пржевальского – разве все это само по себе всегда относится к научно-просветительскому жанру?

Я бы сказала, что само по себе – не всегда, однако дело здесь не столько в том, о чем рассказано, сколько – в необходимой проблематизации неочевидного, а вот это случается реже, чем хотелось бы. Ведь для этого надо посмотреть на якобы очевидное или якобы общеизвестное свежим взглядом, удивиться – и заразить этим удивлением других.

В конце 50-х Борис Андреевич Успенский, ныне лингвист с мировым именем и крупнейший знаток русских древностей, а тогда – студент 2-го курса Филфака МГУ, спросил меня, недавнюю выпускницу того же факультета: не задумывалась ли я о том, сколь поразителен сам факт изобретения пуговицы? Я – не задумывалась…

С тех пор я время от времени вспоминаю этот разговор как своего рода диагностический тест. Быть может, умение задумываться о проблемах такого типа таит в себе качественно иное видение мира, не сводимое к простому любопытству? И именно эта сторона дела должна была бы оказаться высвеченной в первую очередь, если бы мы решили написать подлинно просветительский текст – разумеется, не обязательно о происхождении пуговицы.

Научная популяризация как таковая, на мой взгляд, имеет несколько иную исходную установку. Предполагается, что существуют объекты, знанием о которых владеют специалисты; причем это знание институционализировано в формах науки. Особенности некоторых областей этого знания – в том, что по своему содержанию они заведомо могут (или должны) интересовать вовсе не одних лишь специалистов; соответственно, желательно придать этому знанию общедоступную форму.

Таким образом, стартовой позицией для популяризатора является убежденность в том, что некое научное (или научно-техническое) знание или научная проблема могут / должны быть изложены в доступной для всех (или почти для всех) форме.

По сложившейся традиции, лучшие отечественные журналы типа «Знания-силы» и «Науки и жизни» совмещали функцию просветительскую – в моем понимании куда более широкую, и функцию научно-популярного издания – более конкретную. Именно за счет просветительских материалов в конце 80-х гг. тиражи этих журналов достигли сотен тысяч экземпляров – так в оперативном режиме нам стали доступны работы многих социологов, политологов и экономистов.

Но вот журнал в несколько ином роде – «Семья и школа» (подзаголовок – журнал для родителей). Номер №12 за 2008 год мне прислали из редакции, поскольку там перепечатано мое эссе «Актуальность Ясперса», ранее опубликованное на «Полит.ру» и посвященное его трактовке вины немецкого народа (к нему редакция еще и подобрала выразительное фото – народ приветствует своего фюрера). Кстати, в том же номере впервые напечатано начало книги Лилианы Лунгиной «Подстрочник» – фильм еще не был готов.

«Вопрос о виновности» Ясперса, написанный в период подготовки Нюренбергского процесса, давно был доступен на всех языках – это текст, обсуждавшийся в средних школах! А у нас он впервые был издан отдельной брошюрой только в 1999 г. И поэтому если бы за просветительство можно было награждать журналы, я бы выдвинула «Семью и школу», и именно за просветительские материалы, хотя, разумеется, журнал отнюдь ими не ограничивается.

Это возвращает нас к обсуждению того, какие книги стоило бы выдвигать на премию «Просветитель».

Хорошие научно-популярные книги чаще всего описывают достижения естественных наук – с тем любопытным нюансом, что образцовые книги этого жанра, как, например, известная книга Даниила Данина «Неизбежность странного мира», оказываются доступными только весьма подготовленным, то есть скорее «уже» просвещенным читателям.

Зато замечательная книга под ред. Анатолия Вишневского «Демографическая модернизация России. 1900-2000» (М. : Новое издательство, 2006 – я писала о ней в журнале «Знамя», №4 , 2006) доступна каждому, кто получил приемлемое образование в объеме 11 классов, – в конце концов, если такой читатель не ленив и любопытен, то несколько терминов он посмотрит в Яндексе или Гугле. И просветительский пафос этой книги несомненен – в частности, там разоблачаются многочисленные мифы о нас самих.

Остается непонятным, почему не осознается именно просветительская направленность доступно написанных новых книг по географии (например, книги Татьяны Нефедовой), истории (например, книги Марка Солонина), истории литературы (Эйдельман и Лотман сами уже стали классиками)?

Или вам не интересно узнать, «Зачем нужна корова», «Как Пушкин вышел в гении» и что на самом деле произошло с нашей авиацией 22 июня 1941 года?...