
Я никогда не рисовал сам, для удовольствия…. Или почти никогда. По рисованию в школе имел 3 и 2… чего больше, не помню, но в сумме 5 никак не выходило.
Я поступал во все кружки и студии, какие мог, и однажды поступил в студию выжигания по дереву. Мне дали выжечь лося. И я выжег его калёным железом, отчего он получился совершенно обугленный.
Хотя в СССР не было общества защиты прав животных, меня тут же из кружка исключили, видимо, чтобы создать прецедент. С тех пор я не люблю кружковщины….
Зато я общался с некоторыми умершими людьми, в основном с дедушкой. От него я узнал, что душа бессмертна, и что в конце жизни я стану художником. Этой новостью я поделился с младшим братом. Он, в отличие от меня, был гораздо более начитанным, ибо 23 раза читал «Легенду о Тиле Уленшпигеле», и, наверное, знал кое-что о Библии. Во всяком случае, он не стал мне предлагать чечевичную похлёбку, а просто со мной договорился.
Так как я уже пишу стихи, то, чтобы я и впредь занимался этим прискорбным делом, а уж он, как-нибудь, будет рисовать.
Так как я заботился о меньшом, то честно выполнял принятое на себя обязательство. Чего не могу сказать о нём. Он написал-таки несколько замечательных произведений, которые я долгое время хранил, но потом автор взял их, чтобы издать, и они пропали.
Когда я женился, моя жена сразу оценила своеобразный талант брата, и на его вопрос, что ей подарить на свадьбу – ответила – «Рисунки!» Моя жена по профессии ландшафтный архитектор. Только такой человек мог оценить произведения, выполненные коричневым карандашом на серой туалетной бумаге.
Медовый месяц мы провели за
увлекательным занятием – классификацией и сохранением разнородной писчебумажной
продукции, в результате чего многое удалось спасти.
Однажды холодной зимней ночью, когда бушевала ледяная вьюга, жена разбудила
меня, и сказала:
– Я знаю!
– Чего?
Не понял я, протирая глаза.
– Я знаю, какая должна быть книга твоих стихов и рисунков твоего брата!
На дворе стояла Перестройка. И мы начали копать отсюда и до обеда, и закончили через пять лет, издав книгу 1000 тиражом, и совершенно разорившись. За это время брат стал издателем, книга вышла из него, и наши отношения заметно расстроились.
А книга победила на всесоюзном конкурсе, получила премию и дипломы, и всячески делала вид, что она ни в чём не виновата.
Несколько лет мы пытались вылезти из долговой ямы, которой оказалось наше творение, и, наконец, оказались на поверхности. Тут же к нам пришла наша подруга – художница, и сказала, что она будет делать с нами следующую книгу. Иначе она умрёт.
Мы начали всё сначала, но решили, чтобы картины были на чём-нибудь более долговечном, тогда книгу можно будет сопровождать выставками.
На словах договорившись, что все доходы будут пополам, а расходы только наши, мы полезли в новое подземелье. Так как книга, которую мы собирались издавать, была уже написана, и недоставало только картин, я написал искусствоведческую статью о творчестве художницы, чтобы помочь ей найти свой зыбкий путь в океане китча и постмодернизма.
К этому времени мой сын
поступил на режиссёрский факультет частного университета, и ему нужно было сделать
курсовой фильм. Он взял мою статью и использовал её, как сценарий и закадровый
текст, включив заодно написанную и записанную мной песню на ту же тему.
И тут случилась катастрофа. Когда он принёс фильм в университет, ему сказали,
что фильм, конечно, гениальный, но нечестный, потому что использует гениальный
материал, а у других студентов такого подспорья нет. Так я удостоился самой
высокой оценки своего творчества, а заодно узнал, что если тебя назвали гением,
значит, пора отбегать куда-нибудь подальше.
Для моего же сына дальнейшая учёба превратилась в сплошную травлю и борьбу с его фильмами. Как говорили знающие люди, его приравняли к Тарковскому, все учебные фильмы которого во ВГИКе уничтожили.
Эта история так подействовала на нашу подругу, что она, не дождавшись общих доходов, пришла и забрала свои картины, оставив нас только с нашими расходами.
Мы опять оказались в яме, и
дружно соскальзывали с её скользких стенок.
И тут ко мне пришли мои умершие, и сказали, что этот проект должен сделать я.
Я очень испугался, но противится воле более опытных товарищей не смог.
И потом, нужно было на что-то опереться, чтобы вылезти оттуда, куда мы попали по своей художественной инициативе.
Внутренне проникнувшись идеей, что должен начать рисовать, я поехал с семьёй в Крым. Там оказалось, что люди указывают на меня пальцем и говорят про меня, что я художник, хотя, я им ничего плохого ещё не сделал.
Дети были более прозорливыми, но взрослые их не слушали. Как-то я шёл на пляж совершенно в плавках по этому случаю. На встречу мне попались мать с дитятей. Женщина спросила чадо, знает ли оно что это такое, указывая в мою сторону. И ребёнок, несмотря на летнюю крымскую жару и соответствующий антураж, уверенно определил меня, как Деда Мороза. Мать же обескуражила нас обоих, обозвав меня художником.
Какой-то человек на пляже
пристал ко мне, и две недели уговаривал, чтобы я научил его племянницу рисовать
лица. Она кончила художественное училище, но лица у неё, в отличие от моих,
получаются какие-то мёртвые.
После этого дежавю я стал упрашивать жену и сына купить мне краски и кисточки,
поскольку никогда этого не делал, и не представлял, какими они должны быть.
Жена долго не соглашалась, и относилась к этому, как к дурному сну, поскольку в нашем представлении живописи надо очень долго учиться.
Ко мне пришла моя другая подруга и сказала, что художник должен, хотя бы, хотеть рисовать. Она посмотрела мне строго в глаза и спросила – хочу ли я? Я робко в ответ посмотрел в её, и честно признался, что – нет!
Тогда она подарила мне две книги. Одну по технике рисунка, а другую по технике живописи.
К этому времени родные уже сжалились над моими безумными мольбами и купили мне краски, кисточки и холст, сожалея о деньгах, которые пришлось выбросить, и которыми, может быть, можно было заштопать кое-какие дыры.
Целый месяц лежали краски, но я не знал, как их открыть, и чего с ними потом делать.
В книге по технике рисунка и нашёл выразительную графику, которой были созданы удивительно отталкивающие образы.
Тогда я открыл вторую книгу и немножко её почитал, надеясь, что от этого станет понятно, что делать с тюбиками и куда намазывать масло.
Книга была местами
захватывающая. Из неё я узнал, что Леонардо Да Винчи готовил свинцовые белила
на навозе…(с тех пор я, на всякий случай, их не употребляю), но, увы, она заканчивалась
где-то в XVII веке на малых голландцах, и к
тюбикам не притрагивалась.
Наконец, невидимые мои друзья не выдержали и сказали, чтобы я мазнул. Я сначала
не расслышал и переспросил:
– Лизнул?
– Да, нет же! Мазнул!
Кто-то мне принёс ещё и льняное масло, и я, не зная зачем, приговаривая, «масляна головушка – шёлкова бородушка», мазнул и его….
Так я стал художником!
Первым делом я изобразил свою жену. Потом всех, кто мне помогал, сначала на Том, а потом
и на Этом Свете.
Так как мой клинический случай вызывал сострадательное любопытство у многих, то к тому времени, как я всех нарисовал, проект был почти готов. Так что я оказался в двойном долгу у Того и Этого мира, который никак не могу вернуть… Но это уже другая опера.
13.06.2009. Сан Луис Ма. Бразилия © ЕСИ
http://www.algabriona.ru/
[email protected]
Еще Евгений Ицкович
- История создания одной книги
- История создания одного стихотворения
- Райская невесомость. Очерк новой философии искусства
- "Сретенье" СОБОРНОСТЬ
- Изучение языков в преклонном возрасте
- История создания одного рецепта
- Между нами девочками или о том, как становятся отцами. «Скорая» – лирический роман на производственную тему
- Дедушка и медицина
- В пречувствии ампира. Литературный манифест
- Век наш железный
- Цветаева и Пастернак. "Сретенье"
- Динозавр, как культурный герой
- Красный гроб на колёсиках. О свином гриппе. Птичку жалко!
- Русская идея. Статья Евгения Ицковича, директора Русского культурного центра г. Сан-Луис (Бразилия)
- Рак – это заболевание стволовых клеток?