СМИ пишут об «этнической конфронтации» в Киргизии. Такой подход вводит в заблуждение, потому что причину этой конфронтации они сводят к теме этнической принадлежности. При этом не учитывается тот сложный и беспорядочный процесс – политический, экономический, социальный и структурный, – из-за которого этот кризис приобрел этническую окраску. Сейчас важно понять, почему и каким образом это произошло, причем с такой разрушительной скоростью.
Пока в Южной Киргизии устанавливалось напряженное и болезненное затишье, международные информационные агентства быстро подыскали причину, объясняющую небывалый всплеск насилия, развернувшегося в последние дни: «межэтнический» конфликт во взрывоопасном регионе, где вырвались наружу глубоко укоренившиеся национальные противоречия. Так было в случае борьбы киргизов с узбеками и узбеков с киргизами: как написано в недавней статье, опубликованной в “Independent”, «история насилия» неизбежно повторится. Такие объяснения соблазнительны постольку, поскольку они знакомы: то же самое говорили о Боснии, Руанде, Кении и Судане. В каждом случае ссылаются на культурный эссенциализм или географический детерминизм, только бы не углубляться в анализ: виноваты «национальности», представители которых, как предполагается, ненавидят друг друга; их лидеры, которые раздувают проблему; и, соответственно, Сталин со своими манипуляциями, который перемешал этнические и географические границы в этой (сложно устроенной в культурном плане) части Центральной Азии так, чтобы они не совпадали.
В этой статье я полемизирую с подобными объяснениями и с эссенциалистскими подходами, на которые они опираются. Я не хочу сказать, что этническая проблематика не имеет отношения к нынешнему конфликту. Она имеет отношение, точнее, получила его, – но в таком аспекте, который требует продолжительного анализа. На людей нападают, их дома жгут, их предприятия грабят, потому что они относятся к той или иной этнической группе. Они охраняют улицы, защищают дома, прячутся в подвалах, бегут из города, боясь нападений, потому что они дома говорят на определенном языке и потому что у них в паспорте значится определенная национальность; потому что они живут в определенном районе; потому что они относят себя (или их относят) к «киргизам» или «узбекам». Таким образом, этническая принадлежность в настоящий момент имеет большое значение и может провоцировать насилие. Но это только начало нашего объяснения, а не его конечная точка.
Хорватская писательница Славенка Дракулич, описывая то, что с ней происходило во времена войны на Балканах, рассказывала, как она оказалась «пригвожденной к стене национальности» и сведенной к «одному измерению» из-за войны и политических преобразований на территории бывшей Югославии. Последние недели в Киргизии проходили в атмосфере политических трений, экономических тревог, уголовного насилия, торможения правовых процессов и, кажется, довольно согласованных действий по этнической мобилизации и провокации вражды со стороны сторонников изгнанного экс-президента Бакиева. Это означает, что в Южной Киргизии матери, братья, школьные друзья, сотрудники, соседи и собутыльники оказались «пригвожденными к стене» национальности и были сведены к одномерной категории «киргизов» или «узбеков», несмотря на то, что этот регион исторически превосходит все прочие по своей сложности и социальному разнообразию.
Несколько недель назад мне написал мой друг, который владеет тремя языками (киргизским, узбекским и русским) и называет себя «киргизом» с узбекскими и уйгурскими корнями по материнской линии. Он рассказал, как его жена, которая считает себя «узбечкой», беспокоится, что на детской площадке, куда она водит своих детей («смешанного» этнического происхождения), могут возникнуть этнические недоразумения. Еще один друг из Джалал-Абада, считающий себя «узбеком», примерно в тот же период отметил, что среди узбеков Джалал-Абада нарастает недовольство, потому что организованные по этническому признаку политизированные преступные группировки после изгнания Бакиева пытались воспользоваться сменой власти в своих интересах и установить контроль над предприятиями, которыми в этом городе традиционно распоряжались узбекские элиты. Для обоих моих знакомых этническая принадлежность была важной частью идентичности – так же, как их возраст, пол, образование и их идентификация с космополитической урбанистической ферганской культурой. Каждый по-своему выражал ужас перед перспективой одномерности – когда всех поделят на «киргизов» и «узбеков». Когда об этом говорят как об «этническом конфликте», утрачивается это в первую очередь процессуальное измерение. Это эссенциализация; это устранение политических аспектов; и это нужно для того, чтобы прекратить анализ. В таком анализе причиной становится этническая принадлежность, и никто не задается вопросом о сложных, запутанных, глубоко политизированных динамиках, посредством которых конфликт в момент кризиса приобретает этнический характер.
Я по очереди разверну эти три критических замечания. То, что происходило в последнее время в Оше и Джалал-Абаде, представляет собой, как это ни прискорбно, спираль насилия. В этой истории многое формулировалось в этнических терминах, что проявлялось в прицельных нападениях на собственность и дома, а также в жестоких расправах над теми, кто относился к этнически «другим» – будь то киргизы или узбеки.
Меньше писали о многочисленных случаях, где этническая принадлежность не имела отношения к происходящему: когда грабили потому, что «они» были богатыми и обладали возможностями, недоступными для «нас»; когда киргизы укрывали узбеков и наоборот; когда соседи пытались защитить свою улицу или свою мечеть от нападений не из-за этнической общности, а потому, что они жили в одном и том же районе и хотели жить там и дальше.
Говоря аналитически, концепция «межэтнических конфликтов» не может объяснить такие действия; в ней нет места каким-либо проявлениям (героизму или жестокости), не вписывающимся в рамки этнического антагонизма. В ней не учитываются те, кто не хочет связывать себя этнической классификацией, историческим наследием, родословной или мировоззренческой спецификой и считает себя прежде всего гражданином Киргизии или жителем Оша, а не представителем той или иной этнической группы.
Она также не учитывает различий внутри этнических групп – между богатыми и бедными, городскими и сельскими жителями; не принимает в расчет ту роль, которую играет агрессивная, гипермаскулинная идентичность, когда речь заходит о защите «наших женщин» от «их мужчин». Этот конфликт имеет не только этнические, но и столь же значимые гендерные обертона, и это по большей части ускользает от медийных аналитиков.
Далее, полемика в терминах укоренившегося межэтнического антагонизма не учитывает политические аспекты. Такой подход предполагает, что причина конфликта кроется в «ненависти», которую испытывает одна этническая группа в отношении другой; нетерпимость; жажда насилия; недостаток цивилизованности. Новости, подспудно или открыто, изображают вещи так: «дикие киргизские банды» спускаются с гор и сокрушают всё на своем пути. Конечно, жестокость и разрушения были, и немало. Но эта жестокость зачастую была самым циничным образом спровоцирована; ее направляли, финансировали, вооружали и использовали.
Большинство новобранцев в киргизских вооруженных силах – это этнические киргизы, и тому есть социальные и структурные причины. Теми же причинами объясняется неравное распределение военной экипировки, которая теперь тоже применяется в борьбе, где первоначально оружием были только камни и палки. Социальными и структурными причинами объясняется и то, почему большей частью доходов от малого бизнеса в Южной Киргизии распоряжаются узбеки; почему киргизы господствуют в государственной бюрократии, которая строится по семейному принципу; почему столько семей выживают только за счет переводов из-за рубежа и даже в будущем не надеются обеспечить себе средства к существованию в своей собственной стране. Этот конфликт произошел после изгнания Бакиева и всего за две недели до того, как должен был состояться референдум, узаконивающий новую политическую власть; и на то есть политические причины. Сторонники изгнанного президента получали откуда-то средства, чтобы самыми циничными и жестокими способами организовать сопротивление; тому есть институциональные и структурные причины (причем Запад годами принимал в этом молчаливое участие).
Таким образом, «межэтнический конфликт» в качестве объясняющей концепции не работает не потому, что этническая принадлежность не имеет значения, а потому, что «этническая группа» сама по себе ничего толком не объясняет (если только мы не исходим из того, что некоторые этнические группы «по природе» предрасположены к насилию). Понятие этнической принадлежности в Оше строится на социальных факторах и организовано по социальным и пространственным законам. Оно формируется и воспроизводится внутри совокупности семейных, образовательных, социальных и политических институтов, в школе и телепередачах, в религиозных праздниках и в организации пространства дома и в местных сообществах. Кроме того, что очень важно, оно воспроизводится в деловых связях, покровительственных отношениях, устройстве криминально-политических группировок, чья жестокость усугубилась с тех пор, как во время восстания 7 апреля изгнали бывшего президента Бакиева.
Чтобы понять исторические и непосредственные причины конфликта, необходимо серьезно проанализировать прогрессирующую этнизацию общественной жизни – процесс, приведший к тому, что в момент конфликта этническая принадлежность стала наиболее влиятельной, привлекательной и всепоглощающей социальной идентичностью. Я считаю, что задача аналитика состоит в том, чтобы выяснить, почему и когда начался этот процесс этнизации, и по какой причине она прогрессировала с такой разрушительной скоростью; и не считать «этнические различия» достаточным аналитическим объяснением.
Мэдлин Ривз (Madeleine Reeves) – сотрудник Центра по исследованию социокультурной динамики при Совете по экономическим и социальным исследованиям в Манчестерском университете (ESRC Centre for Research on Socio-Cultural Change at the University of Manchester).
