Адрес: https://polit.ru/article/2010/08/02/kobr020810/


02 августа 2010, 18:34

Подписи слепца

Борхес сидел в кабинете директора Национальной Библиотеки, что на улице Мексики, и подписывал бумаги. С бумагами пришла секретарша, она подносила к столу целую стопку, методично отворачивала нижний правый уголок, слепой старик ставил свое имя, следующий уголок, следующая подпись и так далее. Напротив, за дальним концом большого старомодного стола из красного дерева, сидел молодой человек, в твидовом костюме «в елочку», в галстуке, в черных роговых очках. Перед ним лежали тетради, блокнот и набор ручек и карандашей. Он внимательно следил за процедурой, длившейся уже довольно долго. «Видите, Ди Джованни, как беспощадно они меня эксплуатируют?», -- вдруг обратился к нему директор Национальной Библиотеки. «Что вы, -- ровным голосом сказала секретарша, уже привыкшая к ритуальной шутке, -- это всего лишь счета». Кабинет Борхеса был расположен на первом этаже, в него можно было попасть, миновав сначала вертящиеся входные двери, затем – мраморную лестницу, предбанник для секретарей и, наконец, вот оно, обиталище Национального Достояния Аргентины, великого слепца, когда-то – бедного рецензента книг для дамского журнала «Очаг», жалкого муниципального библиотекаря, перонистского изгоя, а сейчас, уже 14 лет – хранителя то ли 800, то ли 900 тысяч книг, которые, как сам Борхес невесело шутил, он уже не мог читать, оставалось только ощупывать их корешки и обсуждать.

Азбуку Бройля он не освоил, да и не собирался осваивать – зато слепота не помешала ему выучить англо-саксонский, и даже преподавать нескольким поклонникам и поклонницам, среди которых выделялась совсем юная Мария Кодама, та самая, что через пару лет станет его постоянной спутницей, а в 1986 году, за несколько недель до смерти старца – его женой и наследницей. Та самая Кодама, которая откажет своему старому знакомцу Ди Джованни в праве печатать его переводы Борхеса, навсегда сделавшие, если верить переводчику, робкого аргентинца американской литературной знаменитостью. «Навсегда» -- преувеличение, конечно; я так и вижу, как улыбнулся бы, услышав это слово, автор «Истории вечности». Сойдемся на том, что переводы Ди Джованни, напечатанные в «Нью-Йоркере», превратили Борхеса из странного мистификатора и любителя букинистического хлама в самого актуального писателя начинавшейся чуть позже эпохи постмодернизма. Сам Ди Джованни утверждал, что был соавтором английских версий классических борхесовских рассказов; по крайней мере, гонорары они с автором делили поровну. Думаю, Кодаме – уже в конце восьмидесятых – не понравилось именно это обстоятельство; качество переводов вряд ли ее особенно занимало. Так или иначе, новые, посмертные, пост-диджованные переложения «Алефа», «Сада расходящихся тропок» и прочих признанных шедевров вызвали у некоторых настоящее разочарование, если не сказать негодование. Сьюзан Зонтаг в письме Ди Джованни назвала вышедший в 2002 году в Viking Pinguin трехтомник «косноязычным и возмутительным», а Пол Теру отрезал: «Это не Борхес». Справедливости ради заметим, что в прессе рецензии на новый перевод классических текстов носили благожелательный -- а кое-где даже и восторженный -- характер.

Но все это будет через несколько десятков лет. Сейчас же, в 1970 году, живой классик (пока еще только национального масштаба) механически подписывает неведомые счета возглавляемой им библиотеки. Его кабинет – высоченные потолки, зеленые обои с орнаментом из бамбуковых листьев, настенные панели красного дерева – в будние дни после сиесты становится лабораторией про производству «английского Борхеса»: сам автор и его переводчик перелагают испанские стихи на язык, который сам Борхес любил даже больше своего родного. Пока «на ферстаке» только стихи – до рассказов дело еще не дошло, тем более, что на главные борхесовские сборники новелл существовал какой-то кабальный договор, согласно которому их заново ни перевести, ни издать. Напомню, на дворе начало 1970-го года, а уже через несколько недель молодой энергичный бостонец чуть ли не силком заставил пожилого литератора приняться за дело, которым тот не занимался почти 15 лет – за написание рассказов.

Напрасно Борхес отнекивался, что, мол, совершенно слеп, что в таком состоянии возможно сочинять только сонеты, ибо лишь жесткая форма держит в голове строчки, что рассказы – совсем другое. Тексты появляются один за другим, причем почти одновременно на двух языках – на испанском на день-другой раньше. Оригинал отсылается в буэнос-айреское издательство “Emece”, аврально сработанная английская версия – в «Нью-Йоркер». Параллельно идет подготовка англоязычного издания новелл.

Они вышли 40 лет назад, во второй половине одного и того же 1970 года – “The Aleph and Other Stories, 1933--1969” и “El informe de Brodie”. Первая окончательно возвела Борхеса на мировой литературный престол, вторая стала последней из его великих прозаических книг («Книга песка», 1975 – своего рода постскриптум к «Сообщению Броуди»). В июле того же 1970 года неугомонный американец помог старику буквально сбежать от его жены Эльзы: все было спланировано и осуществлено, как в скверных комедиях о сварливых супругах и несчастных мужьях – скрип тормозов такси на выходе из Национальной Библиотеки, друзья, поджидающие Борхеса и Ди Джованни у стойки в аэропорту, убежище в Кордобе, лекции, вынужденно читанные классиком в Coronel Pringles, банкет в городке, названном в честь полковника Суареса, прадеда нашего 71-летнего беглеца. Все это время Борхес диктовал Ди Джованни свою автобиографию, без которой, как уверял американец, невозможно себе представить издание в США “The Aleph and Other Stories”.

Достаточно вспомнить отношение Борхеса к себе, к жанру биографии, к гипотезе о существовании некоего «Я» вообще, чтобы понять, с каким отвращением он пересказывал Ди Джованни некоторые места своих эссе и рассказов, имеющие отношение к собственному личному сюжету. «Автобиографическое эссе» мгновенно вышло в «Нью-Йоркере» на самом почетном месте -- примерно в то же самое время, когда Борхес смог-таки законно разойтись с Эльзой. Литературная Немезида отомстила Ди Джованни – организованный им развод открыл дорогу Кодаме, которая, в конце концов, лишила переводчика половины доходов от мощно развивавшейся «борхесовской индустрии».

Борхес и Ди Джованни познакомились в 1968 году в Кембридже, Массачусетс, где молодой бостонец, переводивший стихи Хорхе Гильена, совершенно очаровал слепца. Они поработали над переводами борхесовской поэзии, после чего Ди Джованни был приглашен в Буэнос-Айрес. Он прилетел туда в ноябре 1968-го, в аэропорту его встречали Борхес с Эльзой, поселившие гостя в пансионе неподалеку от их квартиры. Сотрудничество, давшее отменные литературные плоды, длилось почти пять лет. После этого Борхес и Ди Джованни расстались; почему – никто из них так толком и не объяснил. После нескольких лет тесной дружбы и совместной работы, они встретились только один раз, лет десять спустя. Потом Борхес, слепец-путешественник, напарник очаровательной Марии, кавалер всех мыслимых орденов, превратившийся в памятник самому себе, умер. Ди Джованни жив; жалобы на совершенную в отношении него несправедливость составляют важную часть его жизни.

В 1988 году он написал эссе «В память о Борхесе», где изложил свою версию знакомства с классиком. В моем тексте я, в основном, следую его фактам – но с понятной осторожностью, на обиженных, так сказать, воду возят. Вот на нем, бедолаге, и возят. Сообщение Ди Джованни я откорректировал данными из превосходной биографии Борхеса, написанной профессором Вильямсоном несколько лет назад. В мае 2004 года я имел удовольствие познакомиться с Марией Кодамой – эта дама совершенно очаровала меня; и в этом смысле я, кажется, понимаю своего любимого писателя. Наконец, в 2010 году Ди Джованни дал свое первое интервью для русской радиостанции; в этой эмоционально насыщенной беседе мне запомнилась фраза «Подписать контракт с “Нью-Йоркером” – все равно, что достичь состояния нирваны на этом свете». Через свою собеседницу Анну Асланян Ди Джованни передал для автора этих строк копии писем к нему Сьюзан Зонтаг и Пола Теру, которые я цитирую в этом тексте. И последнее. Никто никогда не узнает, какие счета подсовывали на подпись директору Национальной Библиотеки Аргентины ранней весной 1970 года.

См. также другие тексты автора: