29 марта 2024, пятница, 01:08
TelegramVK.comTwitterYouTubeЯндекс.ДзенОдноклассники

НОВОСТИ

СТАТЬИ

PRO SCIENCE

МЕДЛЕННОЕ ЧТЕНИЕ

ЛЕКЦИИ

АВТОРЫ

14 ноября 2010, 14:46

Скверный анекдот о вегетарианской власти

В рамках реакции на реакцию на избиение Олега Кашина появился текст известного медиа-менеджера Андрея Писарева «Казус-Кашин». Статья, написанная с вполне ожидаемых «охранительных» позиций, содержит легко вычленяемое сообщение и несколько, по меньшей мере, странных мест, на которых мы остановимся подробно.

Сообщение Писарева

Тезис статьи: «на несчастье ближнего» «с махровой вульгарностью» делается политика. А автор, вопреки якобы сложившейся традиции, решается против этого выступить и объяснить, почему не надо слишком сильно защищать журналистов:

1) некоторые из них хамы;

2) некие «хозяева» ничуть не чище тех, кого ругают журналисты, и не им надевать белые одежды; к тому же они-то останутся все равно без защиты, как «заказчики» милиционеров менее защищены по сравнению с самими милиционерами (здесь туманность словес возрастает, поэтому интерпретация чуть более условна);

3) заказчиками преступления могут быть совсем не те, кому оно выгодно (тем более, что воспользоваться этой выгодой удается не каждому), и не те, кто открыто чем-нибудь угрожал.

В последнем пункте возникает также фигура Владислава Суркова, в развитие некоего движения за отставку которого как будто бы легла реакция на избиение Кашина. Включившихся в эту кампанию Писарев предостерегает: а) их используют втемную; б) от добра добра не ищут.

Забытый композитор

Эти соображения могли бы быть поводом для анализа с разных позиций. Не сомневаюсь, что он последует, но сейчас хотелось бы немного о другом. В тексте встречаются места, соотнесенные с общей логикой как будто не обязательным образом, но заводящие автора в дебри путаницы и откровенной неправды.

Начнем с безобидного: «… как любил говорить один великий композитор: «традиция это рутина, которую надо взрывать». Правда, он не был политиком. Ни даже политтехнологом».

Мы имеем дело с несколько искаженной цитатой из предисловия «От автора» ко второй книге трехтомника воспоминания Андрея Белого – книге «Начало века». Там это звучит так: «Воспитанные в традициях жизни, которые претят, в условиях антигигиеничных, без физкультуры, нормального отдыха, веселых песен, товарищеской солидарности, не имея возможности отдаться тому, к чему тебя влечет инстинкт здоровой природы, - мы начинали полукалеками жизнь; юноша в двадцать лет был уже неврастеником, самопротиворечивым истериком или безвольным ироником с разорванной душой; все не колеблющееся, не имеющее противоречий, четко сформулированное, сильное не внутренней убежденностью, а механическим давлением огромного коллективного пресса, - все это составляло рутину, которую надо было взрывать скудными средствами субъективного негодования и независимости; но и это негодование зачастую затаивалось, чтобы не раздразнить блюстителей порядка и быта» (выделение наше - Б.Д.). Фраза взята из описания жизни молодежи при старом режиме, противопоставленном условиям развития современной (1930-х гг.) молодежи. Предисловие должно было помочь сделать книгу более проходимой в условиях уже показывавшей свои зубы советской цензуры.

Дальше у Белого пойдет еще более инструментальная часть, возможно, с чем-то рифмующаяся для автора статьи или навевающая ему воспоминание о той музыке, которую вряд ли многие хотят услышать: «Режим самодержавия, православия и официальной народности охранялся пушками и штыками, полицией и охранкой. Могла ли общественность развиваться нормально? Общественные коллективы влачили жалкое существование, да и то влачили его потому, что выявили безвольную неврастению под формой либерального фразерства, которому - грош цена; почва, на которой они развивались, была гнилая; протест против "дурного городового" использовался кандидатами на "городового получше"…».

Какой композитор имелся в виду? Откуда вынужденный реверанс советской власти стал любимой фразой? Писарев мало напоминает Виктора Януковича: он достаточно образован, чтобы не путать писателя Андрея Белого и композитора-РАПМовца Виктора Белого, когда-то положившего на музыку «Коммунистический Манифест», а широкому слушателю известного песней «Орленок». 

Мудрость Брежнева

Если история с Белыми напоминает какой-то хороший анекдот, то чуть раньше мы сталкиваемся с анекдотом исключительно скверным. Первый абзац текста заканчивается фразой: «Вообще, эта политтехнология - выжимать три конца из беды конкретного человека - очень винтажная, очень простая и крайне успешная в нашей стране. Началось это, кажется, с Радищева. Далее - со всеми остановками. Только, пожалуй, в брежневские времена наконец-то все поняли. Перестали диссидентов не то, что мучить - пальцем не касались. Аккуратненько под белы ручки - и в Вену, до востребования. И сразу эффект пошел на убыль. Диссиденты в конце восьмидесятых, если кто помнит, были никакими не властителями дум, а безобидными квартирными клоунами, считающими дни и часы до такси в Шереметьево. Но не зря пишут о злорадной оборачиваемости русской истории: двадцать лет прошло - и вот оно».

Что такое «выжимать три конца»? Кто и что выжал из «беды» Радищева? Да и из какой «беды» - ареста, приговора, ссылки, самоубийства? Если речь идет о восприятии Радищева как одного из первых российских борцов за свободу, то это имеет основания. Если о том, что личность и взгляды Радищева подавались до поры до времени упрощенно – да, конечно. Это стандартный процесс опрокидывания в прошлое своего культурного/идеологического проекта в поисках (в конструировании) генеалогии. В советское время, правда, защита находок подкреплялась пропагандистско-репрессивной машиной.

После Радищева и анонимных «всех остановок» начинается то самое место, без которого мы вряд ли собрались бы разбирать этот текст. Первое предложение: «Только, пожалуй, в брежневские времена наконец-то все поняли». То есть, видимо, перестали создавать условия для возникновения «героев-мучеников». Добиться этого эффекта можно двумя способами: перестать создавать мучеников или дискредитировать их до того состояния, когда они не будут иметь шанса стать героями.

Судя, по дальнейшему изложению, Писарев утверждает, что в брежневские времена как раз перестали создавать именно мучеников: «Перестали диссидентов не то, что мучить - пальцем не касались. Аккуратненько под белы ручки - и в Вену, до востребования». Разберемся с цифрами и понятиями.

Л.И. Брежнев был первым (потом - Генеральным) секретарем ЦК КПСС в 1964 – 1982 гг.

Диссидентское движение представляло собой достаточно сложное явление. В его составе были группы с разной повесткой дня: от желавших изменения ситуации в СССР до добивавшихся права на выезд из страны, от националистов через либералов до сторонников «истинного коммунизма», от осознававших себя политиками через правозащитников до активистов религиозного просвещения. Правозащитное движение стало своего рода ядром движения диссидентского, медиатором для групп, которые между собой взаимодействовали бы с куда большим трудом.

Традиционно полноценную историю диссидентского движения начинают с 1965 года – с “Митинга гласности” на Пушкинской площади в Москве — первого в СССР публичного выступления под лозунгами защиты прав человека, гарантированных действующим законодательством. В данном случае в День советской конституции было выдвинуто требование выполнять эту Конституцию – в частности, обеспечить гласность суда над Андреем Синявским и Юлием Даниэлем.

Разумеется, общественное движение в СССР началось не тогда. Да и собственно диссидентское движение было генетически связано с различными инициативами и людьми второй половины 1950-х – первой половины 1960-х гг.: от попытки демонстрации 21 декабря 1956 г. в Ленинграде (среди организаторов – недавно скончавшийся Борис Вайль) до участников знаменитых чтений стихов на площади Маяковского (нынешней Триумфальной).

Участников общественного движения прадиссидентского периода, конечно, подвергали репрессиям, но никаких оснований не имеет утверждение, что с появлением «брежневских времен» репрессии прекратились. Более того, для того, чтобы создать юридическую базу для этих репрессий в сентябре 1966 г. в Уголовный Кодекс были введены 3 новых основания статьи — 190-1 (“клевета на советский строй”), 190-2 (“оскорбление флага или герба”) и 190-3 (“групповые действия, грубо нарушающие общественный порядок”). А уже в следующем году было создано печально известное 5-е Управление Комитета государственной безопасности — по борьбе с “идеологическими диверсиями”.

Собственно, практически все репрессии против диссидентского движения пришлись именно на «брежневское» и наследовавшие ему «андроповское» и «черненковское время», остаточно затронув самое начало «горбачевского» времени.

Может быть, репрессии были слабыми? Еще раз: «Перестали диссидентов не то, что мучить - пальцем не касались. Аккуратненько под белы ручки - и в Вену, до востребования». Конечно, времена были относительно «вегетарианскими» - ни тебе гитлеровских лагерей смерти, ни полноценного ГУЛага. Но были тюрьмы и пресс-хаты с натравливаемыми уголовниками, были лагеря и ссылки, были разлученные на многие годы семьи, было обязательное лишение любимой работы, были нападения в подъездах – так в конце апреля 1976 году был зверски избит поэт и переводчик Константин Богатырев, вхожий в диссидентские круги, общавшийся с Андреем Сахаровым и Львом Копелевым. Через два месяца он умер в больнице от последствий этого избиения.

Да, были те, кого выдавливали за границу, высылали или даже обменивали. Но основная часть живых деятелей правозащитного движения на момент «конца 1980-х» находилась в СССР и никуда уезжать не собиралась. Во второй половине 1980-х годов уезжали представители ровно той ветви диссидентского движения, которая и боролась за возможность этого выезда. Заметим, что с конца 1980-х некоторые диссиденты частично или полностью вернулись из эмиграции, вопреки тому, что могли бы подумать доверчивые читатели статьи Андрея Писарева. За примером ходить недалеко – это Людмила Алексеева. Впрочем, в словах об «эффекте», который «пошел на убыль» есть доля правды. Но не к концу, а к началу 1980-х. Слишком многие оказались в лагерях. «Хроника текущих событий» была вынуждена прекратить свое издание, были произведены аресты участников «Памяти», «Поисков», группы «молодых социалистов» и др. Это стало результатом не мнимой мягкости, но закручивания гаек.

Уже в первые два горбачевских года, то есть еще до фактического начала Перестройки, был убит в тюрьме украинский поэт Василь Стус, вскоре после выхода из многомесячной голодовки умер Анатолий Марченко. И только после этого состоялся известный телефонный разговор Михаила Горбачева и Андрея Сахарова – и диссидентов стали последовательно выпускать на волю, поначалу пытаясь получать с них обещания не возвращаться к общественной деятельности.

Безобидные клоуны

С этим связана последняя большая ложь этого фрагмента – о статусе диссидентов в конце 1980-х годов: «Диссиденты в конце восьмидесятых, если кто помнит, были никакими не властителями дум, а безобидными квартирными клоунами, считающими дни и часы до такси в Шереметьево».

У многих диссидентов формальная исходная позиция к середине – концу 1980-х гг. была достаточно слабой – только вернулись из мест лишения свободы, утратившие многих признаков советской социальности, включая работу, соответствующую их знаниям и навыкам.

Многие из них в силу богатого опыта были куда менее склонны к очарованию тем, что только-только начинало носиться в воздухе - по сравнению не только с молодыми людьми, покидающими школьную парту, но и с людьми близкой судьбы, когда-то остановившимися в шаге от диссидентства. Остановившимися в том числе и в надежде на то, что система как-нибудь сама дойдет до необходимости реформироваться. А меньшая очарованность, отсутствие розовых очков – это еще и меньший стимул идти на сотрудничество, включаться в полуразрешенные формы неформальной активности.

Но при всех этих неблагоприятных обстоятельствах, при имеющихся опасениях части новых активистов, что контакт с диссидентами помешает конструктивному взаимодействию с начинающей говорить о преобразованиях властью, диссиденты постепенно занимают заметное место в неформальном общественном движении.

Клуб социальных инициатив, координирующих заметную часть общественной активности столицы, включал участников диссидентского движения Глеба Павловского, Вячеслава Игрунова и Бориса Кагарлицкого. Один из первых общих независимых проектов – Независимая общественная библиотека формировался из текстов диссидентской среды – самиздат, тамиздата, а также актуальной неформальной периодики.

Среди создателей московского клуба «Перестройка» были Андрей Фадин и Павел Кудюкин. Диссидентскими в сильной степени были корни Демократического Союза. Идейным вдохновителем ведущей площадки статусной интеллигенции – Московской трибуны – был Андрей Дмитриевич Сахаров. Диссидентскими во многом были и остаются корни общества «Мемориал». Ведущими самиздатскими органами второй половины 1980-х стали руководимые диссидентами «Экспресс-Хроника», «Гласность», «Референдум» и мн. др. Немало всего издавали и молодые неформалы, но линия, генетически связанная с диссидентством, была очень хорошо заметна.

Мало того, самые авторитетные и тиражные (тогда это во многом совпадало) издания конца 1980-х печатали восторженные статьи о диссидентах и интервью с ними. В первую очередь, «Московские новости» и «Огонек». Подтягивались «Литературная газета», «Известия», «Аргументы и факты». Заметную роль играл «Век XX и мир». Большой частью возвращенной литературы, заполнившей толстые журналы с немыслимыми тиражами тех времен, были все же тексты самиздата и тамиздата – включая непосредственно тексты диссидентов, например, книги Анатолия Марченко.

Нет, не было никакого общенародного продиссидентского консенсуса, но эта линия была заметной составной частью общественного движения конца 1980-х годов и именно идейное ее наследие наиболее значимые конструктивные принципы этого движения:

1) приоритет прав и свобод человека над всеми другими принципами и интересами (производными от них или даже мнимыми),

2) принципиальная установка на разнообразие общественного движения и необходимость говорить и договариваться представителям разных позиций.

Дальше возникает много вопросов. Например, дальнейшее уменьшение влияния диссидентского движения – результат смены поколений, смены повестки или еще чего-нибудь?

Попытка понять

Кажется, родившийся в 1967 г. выпускник Журфака МГУ 1992 года Андрей Писарев не мог пройти мимо всей этой информации. Откуда же настолько откровенная дезинформация?

От желания лишить мучеников статуса героев – за давностью лет кто-то и правда может поверить, что диссидентство было лишь удобным способом обеспечить билет в Вену? Но мишень текста – как будто бы не они.

Может быть, это эхо нелюбви к диссидентам старшего товарища (как раз, похоже, еще по неформальным структурам времен студенческой юности) – Дмитрия Галковского? А в этом тексте старинные фобии выплеснулись случайно, пришлись к слову?

Если же это действительно опасение, что «не зря пишут о злорадной оборачиваемости русской истории: двадцать лет прошло - и вот оно», то ситуация становится существенно более интересной.

Post Scriptum

Кандидатом на искомую цитату могли бы считаться слова действительно великого композитора Густава Малера " Was ihr Theaterleute euere Tradition nennt, das ist nichts anderes als eure Bequemlichkeit und Schlamperei" (мы бы перевели это так: "То, что ваши театралы называют традицией, есть ничто иное, как ваша лень и небрежность"), но и они практически не похожи на слова, приводимые Андреем Писаревым. Конечно, нельзя исключать, что Андрей Белый держал фразу Малера в голове, когда писал свой текст. Автор же мог контаминировать эти цитаты.

Редакция

Электронная почта: polit@polit.ru
VK.com Twitter Telegram YouTube Яндекс.Дзен Одноклассники
Свидетельство о регистрации средства массовой информации
Эл. № 77-8425 от 1 декабря 2003 года. Выдано министерством
Российской Федерации по делам печати, телерадиовещания и
средств массовой информации. Выходит с 21 февраля 1998 года.
При любом использовании материалов веб-сайта ссылка на Полит.ру обязательна.
При перепечатке в Интернете обязательна гиперссылка polit.ru.
Все права защищены и охраняются законом.
© Полит.ру, 1998–2024.