28 марта 2024, четверг, 12:14
TelegramVK.comTwitterYouTubeЯндекс.ДзенОдноклассники

НОВОСТИ

СТАТЬИ

PRO SCIENCE

МЕДЛЕННОЕ ЧТЕНИЕ

ЛЕКЦИИ

АВТОРЫ

29 ноября 2010, 09:14

Стрессовые факторы среды для частного института

«Постоянные ставки в какой-то мере дестимулируют научных сотрудников, снижают исследовательский азарт», «Stress-ecology – достаточно новое научное направление. Мы изучаем различные аспекты устойчивости живых организмов к влиянию стрессовых факторов среды», «Пусть каждый сам решает, что ему ближе: встраиваться в устоявшуюся систему РАНовского или университетского института, или попробовать «выплыть» самостоятельно».

Есть такое интересное сетевое племя – molbiol.ru. Сайт объединяет молодых русскоговорящих биологов, разбросанных по всему миру. Иногда уже и не очень молодых, потому что в странствиях с одной постдоковской позиции на другую проходят годы. Поработав в Германии, иркутянин Максим Тимофеев не согласился с такой судьбой.

– Я созрел для самостоятельности, у меня были свои идеи – вспоминает он – Но было понятно, что при нынешнем уровне конкуренции в моей специальности получить свою лабораторию на Западе почти нереально. Вернуться в Россию? В институтах РАН молодые кандидаты наук «висят» на четверти и даже на одной десятой ставки, в университетах тоже нет нормальных вакансий. От безысходности пришла мысль о собственной негосударственной структуре. Так в Иркутске появился «Байкальский исследовательский центр», которым я руковожу с 2003 года.

– Частный НИИ?!

– Автономная некоммерческая организация. Сначала мы работали абсолютно самостоятельно, я вложил в АНО собственные накопленные средства, и друзья-предприниматели помогли. В 2006 году была создана совместная лаборатория с Иркутским государственным университетом. Всю конструкцию правильно, наверное, называть государственно-частным партнерством.

…Пока я искала Максима, пришлось побродить по закоулкам Иркутского университета. Там нет никаких чудес, привычный для любого российского вуза дух сиротства. Совсем другой мир открывается за дверью лаборатории «Проблемы адаптации биосистем» – прекрасный ремонт, современное оборудование, сплошь молодые лица. Ребята приветливо здороваются, но никто не отрывается от работы. Сразу видно, что чаи с утра до ночи здесь не гоняют.

– Нам ничего не достается даром, вот и приходится пахать не разгибаясь, – поясняет Максим – Все, что вы видите, приобреталось на собственные деньги, на гранты РФФИ и Роснауки. Я вообще склоняюсь к мысли, что постоянные ставки в какой-то мере дестимулируют научных сотрудников, снижают исследовательский азарт. Это и к руководителю лаборатории относится, потому что я в таком же положении, как остальные.

– Какие у вас взаимоотношения с университетом?

– Руководство ИГУ пошло нам на встречу, и мы очень это ценим. Все-таки создание научной молодежной лаборатории, функционирующей на хозрасчетной основе, – дело рискованное и не совсем обычное для государственного учреждения. Даже с учетом того, что о необходимости государственно-частного партнерства в науке и образовании столько говорится в последние годы. Думаю, что других таких групп ни в Сибири, ни, тем более, в Иркутске не было, да и сейчас нет. Зато теперь можно смело говорить, что этот эксперимент удался.

Важно отметить, что в наших отношениях с Университетом нет никакой благотворительности, чистый хозрасчет. У нас взаимный интерес и взаимная польза. Благодаря совместной лаборатории наша научная группа теперь имеет возможность получать финансирование не только через частные источники, но и через систему госфинансирования – как структурное подразделение университетского НИИ биологии. Университет же получил в свой состав динамично развивающуюся молодежную научно-исследовательскую группу. На базе нашей лаборатории работают наиболее перспективные студенты и аспиранты университета. Большинство престижных именных стипендий и наград, которые пришли в Иркутский госуниверситет за последние несколько лет, были вручены именно нашим ребятам. Среди них стипендии Президента и Правительства для студентов и аспирантов, грант Президента для молодых кандидатов наук, Губернаторские стипендии, стипендии Фонда им. Вернадского, стипендии международного фонда ДААД и европейской программы «Эразмус Мундус». Кроме того, ИГУ забирает 10-15 процентов с наших грантов и может на законных основаниях отчитываться публикациями лаборатории. За период существования лаборатории нами опубликовано более 40 статей, из них 17 в международных журналах.

Совместная лаборатория находится в структуре Института биологии ИГУ, и руководство института тоже довольно: благодаря привлеченному нами частному финансированию мы провели евроремонт в трех лабораторных комнатах (почти 100 кв. метров), закупили и установили современное оборудование. Теперь есть, что показать заезжим делегациям и иностранным коллегам. Штат НИИ биологии увеличился почти на треть за счет ставок, созданных нашей лабораторией, а средний возраст сотрудников существенно снизился. Мы начинали работать втроем, сейчас в лаборатории 11 сотрудников, все до 35 лет (мне 35, остальные младше). Сам я только что защитил докторскую диссертацию, четверо сотрудников – кандидаты наук, двое – аспиранты, два лаборанта. Сейчас еще троих студентов взяли, очень перспективные ребята.

– А преподаванием вы занимаетесь?

– Да, я работаю доцентом на биофаке ИГУ, правда, только на четверть ставки. Полноценно заниматься преподавательской работой нет ни времени, ни, честно признаюсь, финансовой мотивации. Я понимаю пользу и необходимость общения работающих ученых со студентами, при этом не только для студентов, но и для самих исследователей. Поэтому недавно мы договорились с деканатом биофака о дополнительном трудоустройстве на младшие преподавательские должности двух моих молодых сотрудников, кандидатов наук. Понятно, что у факультета нет средств, чтобы вводить новые ставки. Поэтому мы предлагаем оплачивать их работу за счет «Байкальского исследовательского центра». Сейчас решаем, где взять на это финансирование, ведем переговоры с потенциальными спонсорами, и уже есть предложения о поддержке.

– Опишите коротко область ваших научных интересов.

– Stress-ecology – достаточно новое научное направление. Мы изучаем различные аспекты устойчивости живых организмов к влиянию стрессовых факторов среды. Байкал – уникально интересное место для таких исследований, здесь огромное видовое разнообразие – более двух с половиной тысяч видов, при этом большинство байкальских организмов – это эндемики (обитающие только в озере), которые длительный период эволюционировали в условиях чистейшей воды и стабильных температур. Если в зоне небольших глубин озера наблюдаются сезонные или суточные колебания, то на глубинах более 50-100 метров все условия остаются стабильными не только в течение сезонов, но и в течение миллионов лет. Напомню, что Байкалу более 25 миллионов лет. Понятно, что виды, постоянно обитающие в стабильных условиях, адаптировались к ним и зачастую попросту утратили физиологические способности к стрессовой резистентности. Изучение таких видов, а также их сравнение с обычными, общераспространенными «небайкальскими» видами представляет громадный научный интерес. Ведь глядя на то, с чем расстается организм при отсутствии негативного влияния факторов среды, какие при этом происходят изменения в его метаболизме, можно понять и обратное – как в обычных условиях организм борется со стрессовыми воздействиями.

Еще одна интересная для нас проблема – влияние глобального потепления на экосистему Байкала. Как бы ни дискутировали о его причинах, сам факт потепления установлен. Так, по данным непрерывного мониторингового наблюдения на Байкале, проводимого учеными ИГУ еще с сороковых годов прошлого века, среднегодовая поверхностная температура в озере выросла на 1,21 градуса по шкале Цельсия. Для холодноводного водоема это довольно много. Потепление уже привело к существенным изменениям в планктонных сообществах (зоо– и фитопланктоне) – пищевом фундаменте экосистемы Байкала. Эти факты установлены, а вот что происходит с бентофауной, т.е. обитателями дна озера, составляющими основу уникального биоразнообразия Байкала, никто еще не проверял. Этим мы сейчас и занялись. Ну и в целом, комплексных работ в области стресс-экологии на Байкале ранее фактически не проводилось, мы на этом поле первые, и поэтому у нашей лаборатории имеется определенная фора перед конкурентами. Сейчас у нас есть все возможности для того, чтобы обеспечить лидерство, – знай себе работай.

– Вы конкурируете с известным Лимнологическим институтом СО РАН?

– Конкурировать с ЛИНом?! Нет, мы, мягко говоря, в разных весовых категориях. Лимнологический институт – одно из сильнейших комплексных научных учреждений в системе РАН, со штатом в сотни человек и многомиллионным бюджетом. Так что, если бы и зашла речь о возможной конкуренции, то только с отдельными лабораториями. Что касается научного интереса, то, как я уже говорил, мы занимаемся своим направлением, в ЛИНе, насколько я знаю, работы по стресс-экологии не ведутся. Мы не только не конкурируем, мы, напротив, довольно тесно сотрудничаем с некоторыми коллегами из Лимнологического института. К примеру, сейчас мы начинаем совместную работу с сотрудниками Лаборатории биологии водных беспозвоночных ЛИНа, ведущими специалистами по таксономии байкальских эндемиков. У нашей группы есть немало общих интересов и многолетних совместных проектов с коллегами из других институтов РАН. Так что мы вполне встроены в систему российской науки.

– Из вашего опыта следует, что негосударственная наука – дело вполне возможное…

– Ну, известные Гарвард и Йель, к примеру, – частные университеты. Надеюсь, что у «Байкальского исследовательского центра» тоже есть перспектива роста. Но я ничего никому не хочу доказывать, тем более – звать за собой. Пусть каждый сам решает, что ему ближе: встраиваться в устоявшуюся систему РАНовского или университетского института, или попробовать «выплыть» самостоятельно. В России это чрезвычайно трудный путь. Похоже, мне с товарищами удалось в свое время проскочить в ненадолго открывшуюся брешь возможностей, которую следом зацементировали. Сейчас и зарегистрировать некоммерческую организацию стало труднее, и еще более сложно найти на ее работу какие-то деньги. Хотя ничего невозможного нет.

Что действительно реально – это развитие временных исследовательских молодежных коллективов на принципах “soft-money” (т.е. на проектно-грантовой основе). Может быть, и в формате государственно-частного партнерства, как функционирует наша группа. Кстати, недавно в Томске я познакомился с только что защитившейся коллегой Мариной Ходанович и ее группой, которая сформировалась в составе лаборатории физиологии высшей нервной деятельности НИИ биологии и биофизики ТГУ. В группе 5 молодых сотрудников, все девушки. Группа работает как раз по принципу “soft-money”. Как таковая группа еще не оформилась в отдельную структуру, но, на мой взгляд, они движутся в этом направлении. Надеюсь, докторская степень поможет Марине Юрьевне в ее стремлениях.

– Максим, а как вы оцениваете перспективу сокращения финансирования российских научных фондов?

– Это какое-то очень странное решение. У нашей лаборатории сейчас 3 гранта РФФИ, включая один международный грант РФФИ-CRDF. По всем грантам в текущем году прошло сокращение финансирования, примерно на треть. Дошло до того, что размеры грантов для работы аспирантов (по ФЦП «Кадры») стали больше, чем гранты для выполнения инициативных проектов по РФФИ (выполняемые группой исследователей). В принципе, для бюджета нашей лаборатории сокращение грантов РФФИ не стало критичным, поскольку было компенсировано полученными грантами в рамках ФЦП «Кадры». Но все равно, «резать» РФФИ было не лучшей идеей. При этом, как я понимаю, основные претензии к РФФИ были в непрозрачности экспертизы и кумовстве при раздаче грантов. Хотя стоит отметить, что и масштабы кумовства в РФФИ, на мой взгляд, довольно преувеличены. Я сужу по нашей группе. Ведь у нас нет и не было никаких возможностей повлиять на решения фонда, а мы стабильно получаем его гранты уже на протяжении 8 лет. А вот как раз проведенное сокращение бюджета РФФИ, без изменения требований по отбору, напротив, создает предпосылки к снижению качества отбора, поскольку вряд ли те, кто и ранее имел возможность получать гранты «по дружбе», станут получать их меньше. Скорее всего, сокращение ударит больнее всего по региональным и в первую очередь по молодежным группам. Так, в свое время в создании нашей исследовательской группы важнейшую роль сыграл первый, полученный нами в 2002 году, грант РФФИ. Причем тот грант был дан молодежной группе совсем без каких-либо связей, без регалий и без больших печатных заслуг, только под хорошую научную идею. Этот грант научил меня как руководителя проектной работе, дал опыт организации научного процесса, отчетных процедур, финансового менеджмента, что в дальнейшем помогло нам вырасти в серьезную лабораторию. Сейчас же, учитывая сокращение, грант РФФИ смогут получить только устоявшиеся коллективы, что, конечно же, не стимулирует развитие новых молодежных групп. Мне кажется, нужно было работать над ужесточением требований к прозрачности процедур отбора, над улучшением качества экспертизы в РФФИ, но никак не резать бюджет фонда.

… Я вернулась в новосибирский Академгородок и принялась с восторгом рассказывать друзьям о найденном в Иркутске уникальном «зачатке Йеля». И тут же меня поправили, что в России есть и другие частные исследовательские структуры, причем рядом, «только глаза разуй». Недавно защитил докторскую диссертацию руководитель новосибирской инновационной компании «Техноскан» Сергей Кобцев. Эта фирма разрабатывает, производит и поставляет в США и Японию лазерные системы, при этом еще и финансирует собственные фундаментальные исследования. А компания «Институт хроматографии Эконова», выпускающая известные хроматографы «Милихром», содержит кафедру аналитической химии НГУ и тоже вкладывается в науку. С «Байкальским исследовательским центром» эти структуры объединяет то, что все они сами себе хозяева и ни у кого не отбирают кусок хлеба. Выходит, негосударственная наука негуманитарного профиля возможна и в России.

P.S. Пока готовился текст интервью, я получила письмо от Максима, в котором он рассказал о том, что в ноябре в Москве состоялось заседание двусторонней комиссии по отбору новых российско-немецких исследовательских групп в рамках совместной программы Объединения имени Гельмгольца и Российского фонда фундаментальных исследований «Helmholtz-Russia Joint Research Groups». По результатам международной экспертизы 6 лучших проектов получили поддержку программы. Среди поддержанных проектов был проект научной группы Тимофеева "HRJRG-221: Lake Baikal and Biological Effects of Global Change (LabEglo)», поданный совместно с Helmholtz Centre for Environmental Research (UFZ). Как сообщил Максим, в его проекте помимо UFZ с немецкой стороны будет участвовать целый консорциум партнеров, среди них University of Leipzig, а также всемирно известный Alfred Wegener Institute for Polar and Marine Research (AWI) и не менее выдающийся центр Max Planck Institute for Mathematics in the Sciences. Сам факт того, что такого класса партнеры хотят работать с лабораторией Тимофеева, показывает, что его научную группу серьезно воспринимают в международной науке. Ведь, как написано на сайте Объединения Гельмгольца, проект создания совместных российско-немецких исследовательских групп направлен на поддержку российских молодежных коллективов выдающегося научного уровня (outstanding research projects). И это, конечно, радует. В ближайшие 3 года у группы Тимофеева работы существенно прибавится.

Редакция

Электронная почта: polit@polit.ru
VK.com Twitter Telegram YouTube Яндекс.Дзен Одноклассники
Свидетельство о регистрации средства массовой информации
Эл. № 77-8425 от 1 декабря 2003 года. Выдано министерством
Российской Федерации по делам печати, телерадиовещания и
средств массовой информации. Выходит с 21 февраля 1998 года.
При любом использовании материалов веб-сайта ссылка на Полит.ру обязательна.
При перепечатке в Интернете обязательна гиперссылка polit.ru.
Все права защищены и охраняются законом.
© Полит.ру, 1998–2024.