19 марта 2024, вторник, 07:28
TelegramVK.comTwitterYouTubeЯндекс.ДзенОдноклассники

НОВОСТИ

СТАТЬИ

PRO SCIENCE

МЕДЛЕННОЕ ЧТЕНИЕ

ЛЕКЦИИ

АВТОРЫ

01 апреля 2012, 12:14

Без навыков историка

Мы продолжаем публикацию материалов о диссертации публициста Владимира Мединского (см. критику «Пещерное источниковедение» и попытку возразить в подборке «По следам публикации. В защиту Мединского»). На работу диссертанта откликнулся доктор исторических наук, доцент Белгородского государственного университета Виталий Пенской.

Немногим больше полугода назад известный политик и журналист В.Р. Мединский защитил диссертацию на соискание ученой степени доктора исторических наук на тему «Проблемы объективности в освещении российской истории второй половины XV-XVII вв.», и недавно ВАК решила выдать соискателю искомые «корочки». Таким образом, полку докторов наук «от политики» прибыло. Я намеренно подчеркиваю именно это обстоятельство, поскольку считал, считаю и буду считать, что, несколько перефразируя известное высказывание, лучше, когда сапоги будет тачать сапожник, а пироги печь пирожник. Нет, я ни в коем случае не против вмешательства непрофессионалов в такую тонкую материю, как история, так как личный опыт показывает, что есть такие непрофессионалы, которые легко могут дать фору некоторым дипломированным историкам. Но это не тот случай. В МГИМО могут научить многому, но, судя по тому, с чем мы имеем дело в данном случае, там не учат главному в ремесле историка – умению работать с источниками. И если относительно этой работы у меня еще и были сомнения, то после последней интернет-публикации новоиспеченного доктора относительно Герберштейна-фальсификатора (часть 1, часть 2) их не осталось окончательно. Поневоле вспомнишь тут знаменитое высказывание о том, что «Такой хоккей нам не нужен!», и здесь оно будет как нельзя более к месту.

Первоначально, приступая к перекладыванию своих эмоций, возникших после прочтения текста автореферата и одной из глав претендующего на научность и новое слово в науке труда Владимира Ростиславовича, я предполагал написать что-то вроде отзыва на автореферат по традиционной схеме. Сперва похвалить автора, выделить положительные стороны работы, а потом, критически оценив сделанное им, указать на недостатки. И как будто, на первый взгляд, схема должна была сработать. Конечно, спору нет, тема звучит актуально – проблема объективности в современной исторической науке стоит более чем остро, потому можно и даже нужно приветствовать обращение соискателя к этой теме (и не только его одного, поскольку это поле деятельности настолько широко, что здесь хватит работы многим и многим историкам). Но вот уже здесь, в самом начале возникает серьезный вопрос – тема, вынесенная в заголовок диссертации, как бы не совсем совпадает с текстом автореферата. Название вроде бы предполагает, что работа будет носить историографический характер, касаясь проблем объективности освещения историками (нашими, российскими, и не нашими, зарубежными) вопросов, связанных с историей России и русского общества XV – XVII веков.

Однако с первых же страниц автореферата становится ясно, что соискатель предполагает сосредоточиться на анализе сочинений иностранных путешественников, дипломатов, разведчиков, торговцев и пр., т.е. работа будет носить прежде всего источниковедческий характер, а историография и источниковедение – все-таки не одно и то же. Это, мягко говоря, прокол, который в диссертационном исследовании такого уровня не должен был бы присутствовать. На мой взгляд, если уж речь в нем пойдет об анализе сочинений иностранцев и сведений, которые они сообщают о России и русских, то это должно быть непременно отражено в названии диссертации хотя бы в скобках, чтобы снять ненужные вопросы и сомнения, возникающие при последовательном прочтении сперва заголовка, а потом текста. А иначе получается ситуация, описанная Козьмой Прутковым: «Если на клетке слона прочтешь надпись «буйвол», не верь глазам своим».

Двинемся дальше. Обосновывая актуальность выбранной им для своего исследования темы, автор пишет, что, необходимость такого рода работы обусловлена «необходимостью новых подходов к изучению исторического прошлого нашей страны с использованием расширенной информационной базы. Именно сочетание отечественных исследований и опубликованных документальных свидетельств очевидцев из числа иностранцев, приезжавших в Россию, помогает исключить односторонность в оценках важнейших событий и явлений русской истории, сформировать панорамный взгляд на российскую историю, обогатить ее изучение новыми фактами». Пожалуй, никто из историков, занимающихся XVII и в особенности XVI вв., возражать против такого не будет – кто ж против того, чтобы расширить информационную базу и кто против того, чтобы формировать «панорамный взгляд» на отечественную историю? Никто из историков не будет возражать и против следующего тезиса автора, гласящего, что «Изучение социокультурного аспекта сочинений иноземцев о России очень важно для понимания причин современного восприятия России и русских на Западе», равно как и против другого – «недостаточно исследовать и до конца понять устойчивое представление народов в отношении друг друга в его современной трактовке. Важно проследить его истоки и причины его укоренения в сознании народов на протяжении нескольких периодов истории. Ведь совокупность сложившихся стереотипов влияет на особенности межнационального восприятия и наносит вред международным отношениям».

Все эти соображения, безусловно, по сути верны и не вызывают возражений, напротив, могут быть только одобрены. Но вот дальше идет фраза, вызывающая недоумение, а именно: «Критичность высказываний иностранцев о России является одной из основных причин, по которой составленные ими источники не получают должного признания и сегодня». Не совсем понятен смысл сказанного – выходит, что до Владимира Ростиславовича  историки недооценивали показания иностранцев, старались при малейшей возможности обходить их стороной, шарахаясь от них как от зачумленных? Ну а если открыть труды ведущих отечественных историков, касающихся проблем российской истории XVII и в особенности XVI вв. и посмотреть на список использованных ими источников? А затем еще проанализировать тексты на предмет использования свидетельств иностранцев? Что-то подсказывает мне, что это утверждение является голословным, ничем не подтвержденным, по существу обвинением отечественной исторической науке в том, что она до сих пор не использовала толком столь ценный информационный пласт. И как же тогда быть с занимающим четыре страницы автореферата историографическим обзором, в котором, в частности, автор заявляет, что, к примеру, Н.М. Карамзин «широко использовал произведения С. Герберштейна, М. Меховского, А. Гваньини, М. Стрыйковского, Я. Дуглоша (надо полагать, речь идет о Длугоше – В.П.), А. Олеария и многих других иностранцев». Или другое высказывание, не менее примечательное – В.О. Ключевский, по мнению автора, «несмотря на сомнение в достоверности записок иностранцев, … составил на их основе сводную картину географического положения Русского государства в XVI-XVII вв., его войске, способе управления, доходах казны, судопроизводстве, народонаселении, торговле, городах, обычаях, обрядах и т.д.».

Если это, по мнению соискателя, можно назвать «не получили достойного признания», то что тогда является достойным признанием (кстати, стоит отметить, что большая часть введенных в оборот свидетельств иностранцев впервые была переведена именно тогда, в XIX – нач. ХХ вв., а если и не переведена, то, во всяком случае, использовалась отечественными историками, не испытывавшими языковых проблем при обращении к иноязычным текстам)?

Касаясь же советской исторической науки, автор снова отмечает, что «в это время получили развитие лучшие традиции, заложенные дореволюционной исторической наукой: издание текстов памятников на высоком научном уровне, источниковедческое изучение содержания, сбор сведений об авторах и выяснение обстоятельств написания ими сочинений о Московии». И снова возникает недоуменный вопрос – и это называется «не получили достойной оценки»?

Вызывает недоумение также и следующий тезис автора. Он пишет, что «что до сих пор отсутствует всестороннее исследование всего комплекса (выделение мое – В.П.) сочинений иностранцев о русском государстве XVI-XVII вв.». Закрадывается сомнение – а представляет ли себе автор, выполнения какого объема работы потребует полноценный и всесторонний анализ хотя бы 150 текстов, упомянутых в известном перечне Аделунга, не говоря уже об их последующем академическом издании с параллельными текстами на языке оригинала и на русском, комментариями и пр.? Достаточно взглянуть на два последних по времени примера, двухтомники записок Герберштейна и Штадена, чтобы понять, что это работа не для одного человека и не на один десяток (увы) лет! Владимир Ростиславович, похоже, не имеет никакого представления о методике работы с источниками, что шлифуется историками на протяжении уже не одного столетия.

А дело это весьма и весьма непростое, в чем легко убедиться, если взять в руки любой учебник или курс лекций по основам теории источниковедения. Например, академик В.И. Пичета писал, что, прежде чем использовать какой-либо источник, необходимо подвергнуть его критике, «внешней и внутренней. Формальная внешняя критика источника ограничивается анализом внешнего вида документов: лицевых знаков, бумаги, почерка, времени происхождения и обстановки появления того или другого документа. Если документ относится к историко-литературным произведениям, необходимо выяснить, кто был автором того или другого памятника: следует познакомиться, если возможно, с его биографией, разобраться детально в условиях его жизни, выяснить его социально-экономическую принадлежность и политическую идеологию, так как всякий письменный источник субъективен по своему характеру, и эта субъективность должна быть положена в оценку источника со стороны его достоверности и исторической ценности. Внутренняя критика источника – это изучение его происхождения, его состава, содержания, определение его ценности по содержанию для изучения того или другого вопроса».

И чтобы выполнить все эти задачи, продолжал свою мысль именитый историк, тому, кто обращается к анализу источника, должно «быть знакомым с естественными науками, в частности с геологией, палеонтологией, физической географией, антропологией и этнографией, с науками экономическими, политической экономией, историей экономических идей и экономического быта, сельско-хозяйственной экономией, наконец, историк должен быть осведомлен и в науках политико-юридических, в общем учении о праве и государстве, истории политических учений, государственном и международном праве, а также и всеобщей и национальной истории права. Он должен быть также лингвистом. Необходимо знакомство как с древними, так и с новыми языками, позволяющее изучать в подлинниках иностранные источники, а также быть в курсе текущей иностранной исторической литературы (выделение мое – не мною замечено, что в тексте автореферата нет ссылок не только на переведенные на русский язык исследования Л. Вульфа и И. Нойманна, но и на классику жанра – работы М. По, А. Каппелера и ряда др. западноевропейских историков – В.П.)».

Поневоле возникает сомнение – а способен ли соискатель поднять такой груз, обладает ли он должной подготовкой и знаниями в столь разнообразных областях науки о природе и человеке, является ли он не только знатоком политики, но и юриспруденции, может ли он выступать в качестве лингвиста и филолога, естествоиспытателя и экономиста? Времена ученых-энциклопедистов давно прошли, и это, увы, объективная реальность, вызванная неимоверным расширением круга исследуемых наукой вопросов, колоссальным объемом знаний, накопленных теми же науками об обществе и человеке и пр.

Владимир Ростиславович же выносит на защиту ни много ни мало, а «результаты комплексного анализа зарубежных материалов, содержащих оценочные суждения иностранцев о средневековом Русском государстве второй половины XV – XVII вв.» (выделение мое – В.П.). Надо полагать, что это как раз и есть итоги критического всестороннего изучения, по меньшей мере, нескольких десятков основных иностранных сочинений о России XVI – XVII вв. согласно параметрам, что были изложены в пространной цитате В.И. Пичеты?

Хорошо, возможно, я заблуждаюсь, или во мне говорит профессиональный снобизм и я не прав, полагая, что политик, думский деятель, автор множества печатных трудов, развенчиватель всяческих мифов и пр., и пр., и пр. не способен на сей достойный Геракла подвиг? Проверить это проще простого – нужно взять диссертацию нашего героя и посмотреть, как он препарирует какого-либо иностранного «фальсификатора», посмотреть, так сказать, на результаты этого самого комплексного анализа. Так и сделаем.

Я выберу только лишь один пример, ближе всего прилежащий к моим научным и профессиональным интересам, и где я могу дать более или менее, надеюсь, квалифицированное заключение на предмет этого самого «комплексного анализа» и, соответственно, качественного уровня самой работы.

Дальше речь пойдет об известном сочинении английского мореплавателя и дипломата Р. Ченслера. Насколько мне известно, академического издания его сочинения, подобного запискам Герберштейна, у нас до сих пор не вышло. А раз так, то соискатель как раз мог бы проделать работу, которую не сделали до него предыдущие поколения историков, разобрав подробнейшим образом текст Ченслера, заслужив тем самым вечную признательность и благодарность потомков. И, поскольку Владимир Ростиславович претендует на степень доктора исторических наук, то он должен был показать мастер-класс, продемонстрировав высочайший пилотаж при анализе источника (а схема этого анализа хорошо видна из высказывания маститого историка, приведенного мною выше).

Итак, чтобы сделал настоящий, ответственный и болеющий за свое дело историк, получивший нормальное историческое образование пусть даже в заштатном педвузе где-нибудь в глухой российской провинции, приступая к написанию исследования с источниковедческим уклоном? Прежде всего, он озаботился бы изучением истории анализируемого им сочинения, обратившись к поиску оригинального его текста. В нашем случае желательно было бы найти латинское издание текста записок Ченслера вместе с самым ранним английским его переводом с тем, чтобы сличить оба этих варианта с существующими русскими переводами, тем более что Ю.В. Готье, делавший перевод сочинения Ченслера на русский язык в 1935 г., отмечал (цитирую), что «в сделанном в 80-х годах XIX в. профессором С. М. Середониным переводе рассказа Ченслора английский язык того времени заменен гладким русским изложением, в котором колорит старины вовсе не сохранен, что, по нашему мнению, умаляет достоинство перевода и недостаточно выявляет присущие некоторым страницам рассказа Ченслора яркость и красочность» и «в настоящем издании текст Ченслора и Дженкинсона переведен полностью и вместе с тем устранены, как нам кажется, и те отдельные неточности, которых довольно много в середонинском переводе».

Уже одно это должно было насторожить соискателя, считающего себя историком, и побудить его не довольствоваться уже имеющимися выполненными ранее переводами, а обратиться к первоисточнику. Между прочим, сегодня это сделать очень просто – через Интернет текст Ченслера и на латинском, и на английском находится, что называется, на раз (что и было сделано Вашим покорным слугой меньше чем за 5 минут, включая время на включение компьютера, выход в сеть и набор искомых слов в поисковике с последующим скачиванием файлов по ссылкам). Было ли это сделано Владимиром Ростиславовичем? Нет.

Итак, возьмем в руки оригинал и переводы и, как положено нормальному историку, а не политику и журналисту, и сравним их. И если мы проделаем эту работу, то придем к выводу – оба перевода, и Готье, и Середонина, неудовлетворительны. И чтобы не быть голословным, приведу сперва два русских перевода описания тактики русского войска, потом латинский вариант и два английских.

Русский перевод 1884 г. гласит, что «в сражении они (русские – В.П.) без всякого порядка бегают поспешно кучами; почему они неприятелям и не дают битв большею частью; а если и дают, то украдкой, исподтишка». Ю.В. Готье, который как будто скорректировал перевод С.М. Середонина, прочел это место следующим образом: «На поле битвы они (опять таки русские – В.П.) действуют без всякого строя. Они с криком бегают кругом и почти никогда не дают сражений своим врагам, но действуют только украдкой».

Как бы коррекция и редактирование налицо. Но насколько соответствуют оба варианта перевода оригиналу? Сделал ли Владимир Ростиславович этот элементарнейший, с точки зрения рядового историка, шаг, неизбежный при написании источниковедческой работы? Увы, нет, и – зря. Ведь, взяв в руки оригиналы, нетрудно заметить, что в латинском, что в английском текстах фраза эта звучит несколько иначе. Вот как она выглядит на латыни: «Quoties cum hoste conferendum est, incompositi in hostile agmen procurrunt. Neque aciem dirigunt (ut mos est nostris) sad in insidiis collocati, adversaries adoriuntur». А вот ее английский вариант: «Whenever an engagement with the enemy takes place, they rush forward, without  any fixed order, to attack the hostile ranks. They do not form themselves into a line of battle (as is the custom with us), but placing themselves in ambush, attack thence their adversaries» (и в первом, и во втором случае мною было использовано эдинбургское издание 1886 г. «Chancellor’s Voyage to Muscovy being Clement Adam’s Anglorum Navigatio ad Muscovitas»).

Кстати, есть и еще один английский перевод текста Ченслера/Адамса, тот самый, на который опирался С.М. Середонин. Приведу и его для полноты картины: «…as often as they are to skirmish with the enemy, they go forth without any order at all; they make no wings, nor military divisions of their men, as we do, but lying for the most part in ambush, do suddenly set upon the enemy» («The Discovery of Muscovy from the collections of Richard Hakluyt» издания 1889 г.).

Еще раз подчеркну – английский текст совершенно прозрачен и не представляет сложностей для перевода. Я бы перевел его так: «Часто они (русские – В.П.), вступая в стычку с неприятелем, идут вперед без какого либо порядка; они не разделяют свои ряды ни на крылья, ни на какие либо другие подразделения, как это делаем мы, но находясь большей частью в засаде, внезапно бросаются на врага». Сравните его, уважаемые читатели, с имеющимися переводами.

Сделано ли было все это в диссертации Владимира Ростиславовича? Увы, нет. Наш герой, загипнотизированный свои великим замыслом, счел все эти проблемы не стоящими его внимания и ограничился цитированием русского перевода 1935 г., приложив к ним свои комментарии следующего рода: «Хотя у Ченслора не было возможности узнать, как ведут себя в бою русские воины, он написал, что «они с криком бегают кругом и почти никогда не дают сражений своим врагам, но действуют только украдкой». В русских источниках иные данные, поэтому информация англичанина представляется выдумкой. На это указывает хотя бы тот факт, что конные воины, из которых состояло русское войско, никак не могли бегать, им полагалось скакать».

Интересно, а какие могут быть претензии к Ченслеру, если сам соискатель несколькими строками выше пишет, что, согласно англичанину, «все воины были конными»? И что это за таинственные русские источники, в которых есть «иные данные» о том, как вели себя царские «воинники» в бою? Неужели в руки Владимира Ростиславовича попал неизвестный доселе исторической науке трактат, сочиненный неким русским воеводой или полевой устав, или инструкция-наставление-учебник «Тактика в боевых примерах. Сотня-полк», одобренный Иваном Грозным и боярской Думой? Это было бы действительно настоящим вкладом в науку, но, увы, о самом важном автор как раз скромно промолчал.

Или другой подобный комментарий: «Исследователи, правда, считают, что численность войска в сочинении Ченслора сильно преувеличена (с этим трудно не согласиться – В.П.). Оно было чуть больше 100 тыс. человек, поскольку состояло из пяти полков, каждый из которых не превышал 20 тыс. воинов (а вот это интересно – жаль, из опубликованного текста неясно, откуда, у кого из исследователей прежних или современных уважаемый Владимир Ростиславович почерпнул сведения о том, что московское войско сер. XVI в. состояло из пяти полков, каждый из которых насчитывал около 20 тыс.; занимаясь этим вопросом с десяток лет и перелопатив практически всю литературу на эту тему, я, честно говоря, нигде не встречал столь оригинального способа исчисления московских ратей – В.П.)…».

А как быть, к примеру, с важнейшей из важнейших проблем – с источниками информации Ченслера? Она в лучшем случае только намечена, но сколько-нибудь удовлетворительного разрешения не получила. Между прочим, наш герой сам пишет в своем исследовании, что Ченслер «свой труд … не успел закончить. Позднее он (текст Ченслера – В.П.) был дополнен Климентом Адамсом, который являлся образованным человеком и преподавал в университете. С его помощью «Книга» была написана на латыни». Сама логика источниковедческого анализа, понятная и прозрачная для рядового историка, предполагает в таком случае, что нужно вычленить из текста Адамса то, что было написано самим Ченслером, а что было вставлено туда любознательным книгочеем. И зная, что Адамс был преподавателем университета, нужно было выяснить, что явилось источником информации для него, откуда он мог почерпнуть сведения, которыми разбавил первоначальный вариант отчета Ченслера? И как тут не вспомнить, что в 1555 г. вышел частичный перевод сочинения Герберштейна (в т.ч. той его части, в которой говорилось о военных обычаях московитов) на английский язык, не говоря уже о том, что вряд ли тому же Адамсу не было известно о более ранних изданиях Герберштейна. Кстати, о прямой связи между появлением записок Герберштейна и экспедицией Уиллоуби и Ченслера писали еще в 1865 г. И.Х. Гамель, а в 1955 г. А.С. Самойло. Следовательно, необходимо было решить проблему и с наличием в тексте Ченслера/Адамса заимствований из Герберштейна.

Сделано ли это было? И снова приходится констатировать – нет. И таких примеров что из автореферата, что из опубликованного на сайте Владимира Ростиславовича можно навскидку привести множество. Доказательства? Пожалуйста – наш герой пишет, что Ченслер мог наблюдать отправку русского войска на Астрахань ранней весной 1554 г. Зачем выдумывать то, чего быть не могло? Астраханская экспедиция отправлялась из Нижнего Новгорода, там был сбор войск перед тем, как отправиться вниз по Волге «как лед вскроется», а Москву англичанин покинул в марте 1554 г., еще по зимнику поспешая на север, и в Нижнем он никогда не был. Чтобы сделать такой вывод, не нужно далеко ходить, достаточно взять Никоновскую летопись и разрядные книги, и все встанет на свои места.

Еще пример – вот он. Владимир Ростиславович пишет, что де: «царь не вел длительных войн в зимнее время». А как же быть с первым  и вторым походами Ивана Грозного на Казань, которые как раз предпринимались зимой? А ведь это были не маленькие походы, а предприятия, потребовавшие напряжения всех сил государства!

Одним словом, «разбор полетов» можно продолжить и дальше, не ограничиваясь ловлей «блох» (в интернет-обсуждениях диссертации Владимира Ростиславовича выказывались претензии и относительно некорректности ссылок на использованные архивные фонды, и обвинения в плагиате), но ограниченный объем отзыва не позволяет сделать этого, поэтому буду завершать.

В качестве базовой для исследования автором высказана идея: «… европейцы, приезжающие в Россию, уже имели определенные представления о быте и нравах средневекового русского общества, которые сформировались в их сознании до личного восприятия ими окружающей действительности. В результате они искали подтверждение своим представлениям, вследствие чего одни темы и явления привлекали их особое внимание, а другие оставались ими незамеченными. Их стереотипное восприятие московской жизни «обрастало» личными впечатлениями, которые либо опровергали их начальные представления, либо подтверждали. В свою очередь написанные ими трактаты и сочинения предоставляли как их современникам, так и последователям готовую базу уже для их восприятия России и русских».

Мне она отнюдь не представляется непродуктивной. Напротив, я также придерживаюсь этой позиции, поддерживая мнение, высказанное, к примеру, историком В.М. Тюленевым в его исследовании «Рождение латинской христианской историографии», о необходимости «…преодолеть традиционный функциональный подход современных историков к произведениям исторической прозы, перестать видеть в них исключительно поставщиков информации и оценивать античного или средневекового историка (в нашем случае – писателя эпохи Ренессанса и раннего Нового времени – авт.) только по его «честности», «непредвзятости», «аккуратности в отборе информации». Представляется более важным, что каждый писатель, бравшийся за перо историка, обладал некоторой суммой взглядов на прошлое и настоящее, философией истории, исходя из которой, он и организовывал исторический материал…».

Однако исполнение замысла о «всестороннем исследовании всего комплекса сочинений иностранцев о русском государстве XVI-XVII вв.» я считаю явно неудовлетворительным. Автор имеет очень слабое представление о методике работы с источниками, и уже одно это обстоятельство обесценивает сделанные им выводы как построенные на весьма шатком основании, не говоря уже обо всем остальном. И позволять утверждения о том, что, к примеру, С. Герберштейн – фальсификатор русской истории, не владея приемами критики текстов, по меньшей мере, самонадеянно и безответственно для человека, претендующего на степень доктора исторических наук и получившего в итоге эту научную степень.

Редакция

Электронная почта: polit@polit.ru
VK.com Twitter Telegram YouTube Яндекс.Дзен Одноклассники
Свидетельство о регистрации средства массовой информации
Эл. № 77-8425 от 1 декабря 2003 года. Выдано министерством
Российской Федерации по делам печати, телерадиовещания и
средств массовой информации. Выходит с 21 февраля 1998 года.
При любом использовании материалов веб-сайта ссылка на Полит.ру обязательна.
При перепечатке в Интернете обязательна гиперссылка polit.ru.
Все права защищены и охраняются законом.
© Полит.ру, 1998–2024.